Поллетти двигался в полной темноте. Кроме того, было совершенно тихо. Так тихо бывает в склепе — эта мысль казалась вполне естественной человеку в его положении. Он чувствовал себя одиноким, ощущал приближение смерти, был испуган, нервничал... и скучал одновременно. Поллетти жевал чуингам и нижнюю губу: увидеть его можно было только через инфраскоп. Согнув руки на уровне бедер, на расстоянии трех дюймов от тела, как предписывалось правилами, он осторожно продвигался вперед, в любой момент ожидая нападения. 

Внезапно он уловил едва заметное движение позади и слева от себя. Поллетти стремительно повернулся, стараясь выйти из предполагаемой зоны обстрела. Это был оборонительный маневр номер три, первая часть. В то же время он ударил правой рукой по нагрудному карману, и специальная кобура выбросила ему в ладонь пистолет. Теперь он видел противника — коренастого хмурого мужчину, державшего в вытянутой руке «люгер». Поллетти бросился на землю и несколько раз выстрелил, завершив таким образом вторую часть оборонительного маневра номер один. Ему удалось выполнить все действия в удивительно короткое время. Он был радостно возбужден и испытывал чувство удовлетворения от отлично выполненной работы... 

Фигура противника исчезла, и над головой вспыхнул свет. Поллетти лежал на пыльном полу гимнастического зала. Перед ним на табурете рядом с панелью управления сидел старик в грязном комбинезоне. Он скорчил недовольную мину и покачал головой. 

— Ну что? — спросил Поллетти, вставая и отряхиваясь. — Как на этот раз? Ведь я ухлопал его, правда? 

— Ты отреагировал, — ответил старик, — медленнее почти на десятую долю секунды. 

— Я действительно пожертвовал скоростью, — пояснил Поллетти, — ради точности. 

— Неужели? — ехидно поинтересовался старик. 

— Да, — кивнул Поллетти. — Это мой принцип, профессор. 

— В таком случае можешь плюнуть на свои принципы, — заявил профессор Сильвестре. — Ты промахнулся на 3, 2 сантиметра. 

— Но это очень близко, — заметил Поллетти. 

— Недостаточно близко. 

— А как мой оборонительный маневр номер три? — спросил Поллетти. — Мне показалось, что я исполнил его очень неплохо. 

— Действительно неплохо, — согласился профессор, — причем именно так, как рассчитывал противник. Даже корова могла бы повернуться быстрее. Он убил тебя первый раз, когда ты поворачивался, и второй раз, когда ты приготовился к стрельбе лежа. Если бы это было не трехмерное объемное изображение противника, а настоящий охотник, ты был бы дважды убит. 

— Вы уверены в этом? 

— Посмотри на показания приборов. 

— Подумаешь, — пожал плечами Поллетти. — Это же не настоящая Охота. 

— Разумеется, — саркастически промолвил профессор. — Когда решающий момент наступает на самом деле, человек действует еще медленнее. Ты помнишь, сколько раз выстрелил противник? 

— Два, — тут же ответил Поллетти. 

— Пять, — поправил его профессор. 

— Неужели? 

— Так говорят приборы. Я сам установил последовательность действий. 

— Значит, меня сбило с толку эхо, — с горечью заметил Поллетти. — В таком помещении невозможно отличить выстрелы от эха. 

Профессор Сильвестре поднял правую бровь так высоко, что она коснулась бы волос, если бы они у профессора были. Он потер небритый подбородок и встал с табурета. Профессор был невероятно мал ростом и походил на безобразного гнома. Даже его лучший друг — если бы он у него был — не мог бы считать Сильвестре привлекательным человеком. 

У многих преподавателей техники защиты и нападения на теле имелись следы, говорившие о том, как они приобретали свой опыт. У профессора Сильвестре их было больше, чем у других. Его правая рука была сделана из нержавеющей стали; кроме того, профессор имел дюралюминиевый подбородок, пластмассовую левую щеку, а также серебряную пластинку в черепе и коленную чашечку из золота пятьдесят восьмой пробы. Ходили слухи, что и некоторые другие, не столь заметные части его тела были сделаны из заменителей. 

Долгое время психологи придерживались мнения, что люди, утратившие значительную часть своих органов, склонны к цинизму. Сильвестре не был исключением. 

— Как бы то ни было, — заключил Поллетти, — мне кажется, что я совершенствуюсь. Неужели вы не согласны со мной, профессор? 

Профессор попытался поднять правую бровь, но обнаружил, что она уже поднята, тогда он опустил ее и закрыл левый глаз. Стало ясно, что профессор воздерживается от выражения своей точки зрения. 

— А теперь, — деловито заявил он, — переходим к следующему экзамену. 

Он нажал одну из кнопок на панели управления. В стене открылся люк, оттуда выскочил миниатюрный бар и остановился так резко, что полдюжины бокалов для шампанского попадали на пол и разбились. Поллетти вздрогнул. 

— Я ведь просил механика, чтобы он смягчил остановку, — покачал головой профессор Сильвестре. — Сейчас никто не заботится о качестве работы. Итак, Поллетти, приступаем к следующему испытанию. 

Он искусно смешал коктейль, наливая понемножку из разных безымянных бутылок, и подвинул стакан к Поллетти. 

Тот осторожно понюхал жидкость, задумчиво нахмурился и произнес: 

— Джин с ангостурой, немного соуса табаско. 

Профессор молча смешал еще один коктейль и подал Поллетти. 

— Водка с молоком и лимоном, — заявил Поллетти, — пара капель уксуса из эстрагона. 

— Ты уверен? 

— Совершенно. 

— Тогда выпей. 

Поллетти поднял стакан, взглянул на Сильвестре, еще раз понюхал и поставил стакан на стол. 

— И правильно, — согласился профессор. — То, что тебе показалось запахом уксуса, было запахом мышьяка — его в коктейле солидная порция. 

Поллетти смущенно улыбнулся, обнаружив, что переминается с ноги на ногу, как школьник, и сказал: 

— У меня сегодня насморк. Разве можно надеяться... 

Профессор взглядом заставил его замолчать, затем нажал кнопку на панели. Из стены выскочил диван и едва не снес стену. Оба сели. 

После короткой, но многозначительной паузы Сильвестре произнес: 

— Марчелло, до сих пор ты удачно избегал смерти. 

— Разве это не относится к большинству людей? — быстро возразил Поллетти. — Я хочу сказать, что природа самой жизни случайна и необъяснима... 

Профессора невозможно было отвлечь от выбранной темы. 

— В первый раз тебе повезло — жребий оказался счастливым: ты стал охотником, а в жертвы компьютер выбрал слабоумного англичанина. 

— Он был не слабоумным, — возразил Поллетти, — а рабом своих привычек. 

— Неважно... Англичанин оказался легкой добычей, — продолжал Сильвестре, — мечтой любого охотника. Затем ты стал жертвой, а твоим охотником был девятнадцатилетний юноша, страдавший от безответной любви. И снова убийство не составило для тебя особых трудностей; между прочим, по-моему, бедный мальчуган просто искал такой способ самоубийства, против которого не возражало бы общество. 

— Ничего подобного, — ответил Поллетти. — Юноша оказался немного рассеянным. 

— А когда ты стал охотником в третий раз, в качестве жертвы тебе попался этот нелепый немецкий барон, думавший только о лошадях. 

— Действительно, справиться с ним было нетрудно, — признался Поллетти. 

— Справиться со всеми было нетрудно! — воскликнул Сильвестре. Неужели ты думаешь, что так будет продолжаться вечно? А теория вероятности? Просто тебе еще ни разу не попался хороший противник! Больше ты не сможешь одерживать победы, не используя умственные способности, быстроту реакции, интуицию, без тщательной подготовки. 

— Послушайте, профессор, я не так уж плох. Смотрите, уже почти двадцать четыре часа, как я являюсь жертвой в своей четвертой Охоте, и еще ничего не произошло. 

— За тобой уже наверняка следят, — заметил Сильвестре. — Твой охотник изучает тебя, манеру твоего поведения, выбирает наилучший момент для нанесения удара. А ты даже не подозреваешь об этом. 

— Очень в этом сомневаюсь, — возразил Поллетти с чувством достоинства. 

— Вот как? Он сомневается! Ну что ж, посмотрим, как ты справишься с опознанием. 

Профессор Сильвестре снова нажал кнопку. В зале стало темно. Он нажал на другую кнопку. У противоположной стены возникли пять человеческих фигур. Четверо из них были подставные «ангелы», по терминологии Охоты, — многие выражения сохранились со времен легендарной второй мировой войны. Один был убийцей, и Поллетти предстояло его опознать. 

Поллетти внимательно посмотрел на фигуры. Они изображали полицейского, швейцарскую стюардессу, священника-иезуита, носильщика из отеля и иорданского араба. Они медленно подошли к дивану и исчезли. 

Сильвестре включил свет. 

— Ну? Кто из них был охотником? 

— Нельзя ли взглянуть еще раз? — попросил Поллетти. 

Профессор отрицательно покачал головой. 

— Я и так дал лишнюю секунду. 

Марчелло потер подбородок, взъерошил волосы и нерешительно произнес: 

— Араб показался мне каким-то подозрительным... 

— Неправильно! 

Сильвестре снова нажал кнопку, и у дальней стены возник иезуит, фигура которого в освещенном зале казалась прозрачной, но была хорошо видна. 

— Взгляни, — сказал Сильвестре. — Иезуит, вне всякого сомнения, не тот, за кого пытается выдать себя. Буква «И», первая буква в названии его ордена, видна как на правой, так и на левой стороне груди. Ведь это сразу его выдает! 

— Я никогда не обращал внимания на иезуитов, — пробормотал Поллетти, вставая и звеня монетами в кармане.

— Но в Риме они попадаются на каждом шагу! — воскликнул Сильвестре. 

— Именно поэтому я никогда не обращал на них внимания. 

— Как раз поэтому ты должен был замечать их! — В голосе Сильвестре звучало возмущение. — Фальшивая деталь в традиционной одежде — самый верный признак и сразу должна вызвать подозрение. — Он печально покачал головой. — Когда я принимал участие в Охоте, мы обращали на подобные вещи особое внимание. Ничто не ускользало от моего взгляда. 

— Ничто, кроме банана со взрывчаткой, — подхватил Поллетти. 

— Верно, — согласился профессор. — Этот парень из Нигерии узнал о моем пристрастии к тропическим фруктам. 

— Насколько я помню, у вас были и некоторые другие ошибки, — уколол учителя Поллетти. 

— А я и не скрываю, — голосом, полным достоинства, произнес Сильвестре. — Мне всегда не везло, поэтому теперь я стараюсь научить других избегать моих ошибок. У меня были весьма способные ученики. Боюсь, Марчелло, ты к ним не относишься. 

— Пожалуй, — согласился Поллетти. 

— Ты закончил полный курс обучения. Нельзя сказать, что у тебя начисто отсутствуют способности. Но какое-то глубоко засевшее безразличие, равнодушие мешает тебе вложить душу и сердце в самое благородное занятие человека — Охоту! 

— Пожалуй, вы правы, — признался Поллетти. — Почему-то интерес к этому у меня быстро исчезает. 

— Наверное, в твоем характере есть какой-то серьезный недостаток, печально произнес профессор Сильвестре. — Какая судьба ждет тебя, мой мальчик? 

— По-видимому, я умру, — заметил Поллетти. 

— Да, пожалуй, — согласился Сильвестре. — Но тут возникает другой вопрос: как ты умрешь? Будет ли твоя смерть великолепной, как гибель камикадзе, или жалкой, как у загнанной в угол крысы? 

— Не вижу особой разницы. 

— Что ты! Между этими смертями колоссальная разница! — воскликнул профессор. — Раз уж ты не можешь хорошо убивать, сумей по крайней мере красиво умереть. В противном случае ты навлечешь позор на свою семью, друзей и на школу тактики жертв профессора Сильвестре. Никогда не забывай лозунг нашей школы: «Умирай не хуже, чем убиваешь!» 

— Постараюсь запомнить. — Поллетти встал. 

— Мой мальчик! — Сильвестре тоже поднялся и положил стальную руку на плечо Поллетти. — Твое кажущееся равнодушие — всего лишь прикрытие глубоко скрытого мазохизма. Ты должен бороться не только с охотником, угрожающим твоей жизни, но и с более опасным врагом внутри себя. 

— Постараюсь. — Поллетти попытался подавить зевоту. — Но сейчас я должен спешить, у меня назначена встреча... 

— Конечно, конечно, — сказал профессор. Однако нам следует решить небольшую проблему платы за обучение; этим можно заняться прямо сейчас. После сегодняшнего урока сумма составляет триста тысяч лир. Если ты можешь... 

— В данный момент не могу, — поспешно ответил Поллетти, заметив, что рука профессора из нержавеющей стали находится всего в дюйме от его сонной артерии. — Но завтра утром, как только откроются банки, я заплачу все. 

— Ты мог бы сейчас выписать мне чек, — предложил Сильвестре. 

— К сожалению, у меня нет чековой книжки. 

— К счастью, у меня есть. 

— Мне очень жаль, но я не могу выписать чек сейчас, потому что деньги хранятся в банковском сейфе. 

Сильвестре пристально посмотрел на упрямого ученика, пожал плечами и снял стальную руку с плеча Поллетти. 

— Хорошо, — сказал он. — Завтра? Честное слово? 

— Честное слово, — подтвердил Поллетти. 

— Закрепим наше джентльменское соглашение рукопожатием. — И профессор протянул свою стальную руку. 

— Пожалуй, не стоит, — возразил Поллетти.

Профессор улыбнулся и протянул здоровую руку. Поллетти с чувством пожал ее. Внезапно Сильвестре отдернул руку и уставился на ладонь. На ней красовалась капля крови. 

— Видите? — Марчелло показал крошечный блестящий шип, прикрепленный к ладони. — Как вы справедливо заметили — фальшивая деталь... Если бы этот шип был смазан ядом кураре...

Добродушно посмеиваясь, он направился к выходу. 

Сильвестре сел и поднес к губам раненую руку. Он чувствовал себя несчастным. Этому Поллетти с его дурацкими выходками наверняка предстоит скорая встреча с кладбищем. Но, напомнил себе профессор, такая же судьба ожидает всех людей, тогда как его, профессора Сильвестре, отвезут скорее всего на свалку металлолома.