Пришлось подписывать бесчисленные документы, получать всевозможные свидетельства об освобождении в самых разных кабинетах Комитета Общественного Спасения, которые затем следовало еще и заверять в десятках юридических бюро. Словом, выход на свободу занял у Гэри гораздо больше времени, чем в свое время попадание в тюрьму. Гааль Дорник все эти юридические процедуры проходил в других конторах, а Бун отбыл несколько часов назад, чтобы уладить какие-то формальности.

Гэри сидел в полном одиночестве в Зале Освобождения, поглядывал на древние сводчатые потолки и световые окна, забранные разноцветными витражами. Ему было велено сидеть здесь до тех пор, пока не вернется надзиратель и не подпишет какие-то последние бумаги.

Свои чувства Гэри и сам оценить не смог бы. Безусловно, он еще не до конца поверил в то, что все уже позади. Он миновал чрево имперского судилища в целости и сохранности. Это чудовище не сумело его переварить. Тот момент, ради которого он сознательно и бессознательно трудился всю жизнь, миновал.

Теперь предстояло сделать несколько видеозаписей. Еще следовало оповестить Ванду и Стеттина о последнем и, как подозревал Гэри, неожиданном для них назначении. Психологи и менталики Второй Академии должны остаться на Тренторе, а сам Гэри займется приготовлениями к передаче своих полномочий Гаалю и другим сотрудникам, которых ждал отъезд на Терминус.

Долгие сумерки Империи все более сгущались. Гэри знал, что скоро умрет и не увидит полного мрака, да ему этого и не хотелось. Он видел свет, лившийся с куполов сквозь сводчатые витражи, и думал о том, как бы все выглядело, если бы этот зал с потолками высотой в пятьдесят метров озаряло настоящее, живое солнце — например, солнце Геликона.

«Неподвижность. Завершение так близко, а у меня нет чувства удовлетворенности. Где же моя награда за все труды? Что с того, что я спас человечество, уберег от тысячелетий хаоса. Чего я добился для себя? Да… Мысли, недостойные пророка и героя. У меня есть внучка, но она не плоть от плоти моей. Связь поколений прервана на биологическом уровне, хотя и сохранена на философском. У меня появилось несколько новых друзей, но старые ушли, или мертвы, или встреча с ними невозможна».

Он думал о том, как всего несколько недель назад стоял на высокой башне, вспоминал о тоске, что охватила его тогда. «Я не смогу покинуть Трентор. Чен не позволит мне. Я все еще опасен для него, и потому лучше держать меня, как джинна, в запечатанной бутылке. Но если бы можно было улететь, куда бы мне хотелось отправиться, где бы хотелось мне провести остаток дней?» На Геликоне… Там, под солнцем, на свежем воздухе, вдали от этих гнетущих, скованных куполами городов, подальше от металлической кожуры Трентора. Чтобы видеть ночное небо — настоящее, а не искусственное, и не бояться его необъятности, видеть тысячи звезд на нем — крошечную частицу Империи, ради которой он трудился и которую всегда так старался понять. Чтобы стоять под открытым небом, под дождем, под ветром, на холоде — и не бояться их, чтобы встретиться со старыми друзьями и родными… Такие навязчивые мысли часто наполняли одинокие ночи Гэри. Он вздохнул и расправил плечи, прислушиваясь к шагам, приближавшимся к северным дверям.

Вошли трое охранников и надзиратель и маршевым шагом подошли к Гэри.

— Беспорядки в здании нового комитета, около Дворца и неподалеку отсюда, — сообщил надзиратель. — Нам приказано запереть двери зала и ждать, пока не выяснится, что происходит.

— А что за беспорядки? — спросил Гэри.

— Я не в курсе, — признался надзиратель. — Но волноваться не о чем. Мы тут в полной безопасности. Нам дано распоряжение защищать вас во что бы то ни стало…

Послышался шум со стороны восточного входа. Гэри обернулся, увидел в дверях женщину и ахнул. При таком освещении, издалека… ее фигура… ее осанка… Но нет, об этом можно было только мечтать…