ЧАСТЬ 3
ГОСУДАРСТВО
АКАДЕМИЯ, РАННЯЯ ИСТОРИЯ — …первые упоминания о психоистории как о возможной научной дисциплине относятся к раннему периоду политической деятельности Селдона, о котором сохранилось относительно мало достоверных сведений. Хотя Император Клеон возлагал большие надежды на возможности психоистории, эта наука считалась в широких политических кругах чем-то отвлеченным, несущественным, а зачастую ее вообще принимали за шутку. Такое отношение к психоистории во многом можно объяснить интригами самого Селдона, который никогда не называя свои психоисторические разработки тем, чем они являлись на самом деле. Даже в течение этого раннего периода он, вероятно, понимал, что широкое распространение знаний о психоистории и основанные на этих знаниях политические решения приведут к снижению достоверности научных психоисторических предсказаний, — поскольку всегда найдется немало желающих предотвратить нежелательные для себя предсказанные события или извлечь какую-нибудь личную выгоду, исходя из выводов психоистории. Некоторые могут назвать Селдона эгоистом за «сокрытие» методов психоистории, однако не стоит забывать о напряженности политической жизни в те далекие дни…
«ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ»
Глава 1
Гэри Селдону позвонила его секретарша и сообщила, что Марджетта Мунроуз просит ее принять.
Гэри взглянул на трехмерное голографическое изображение энергичной дамы, повисшее перед ним в воздухе.
— М-м-м… А кто она такая?
Обычно секретарша не прерывала его во время работы, за исключением тех случаев, когда дело было действительно важным.
— По нашим данным, она — ведущий журналист и политический обозреватель мультимедийного комплекса…
— Это все понятно, но почему вы сочли ее просьбу настолько важной, что оторвали меня от работы?
— Согласно перекрестному опросу общественного мнения она входит в число пятидесяти самых известных людей на Тренторе. И я предположила…
— Никогда о ней не слышал, — сказал Гэри, уселся в кресле поудобнее и пригладил волосы ладонью. — А, наверное, должен был слышать. Полный фильтр, пожалуйста.
— Прошу прощения, фильтры сейчас проходят профилактику у них разладилась регулировка… Если…
— Черт возьми, они у вас уже целую неделю не работают!
— Прошу прощения, но наемный механик, который устанавливал новую регулировку, допустил брак в работе…
Да, последнее время механики — они из самых высокоорганизованных тиктаков — слишком часто дают сбои… А после беспорядков в секторе Юнин случались даже разбойные нападения на механиков. Гэри вздохнул и сказал:
— Ладно, все равно включите ее.
Гэри так давно привык пользоваться голофильтром, что сейчас, при прямом разговоре по видеофону, просто не мог скрыть свои чувства. Служащие Клеона обеспечили Селдона прекрасным программным набором мимики и жестов. Чтобы должным образом общаться с Имперскими Советниками, передатчик голоса Гэри был модулирован и приобрел глубокий, приятный тембр и доверительные нотки. Если Гэри хотел, он мог даже запустить подпрограмму с нужным набором слов. Он делал такое довольно часто — прибегал к помощи этого усовершенствованного автоответчика, когда нужно было объясняться с кем-то просто и кратко.
— Господин академик! — радостно начала Мунроуз. — Я очень вам благодарна за то, что вы согласились немного со мной побеседовать.
— О математике? — невозмутимо спросил Гэри. Дама весело рассмеялась.
— О, нет, что вы! Для меня это слишком сложно. Я представляю миллиарды любопытных умов, которые хотели бы знать, что вы думаете о положении дел в Империи, о Кватананском вопросе, о…
— О чем, вы говорите?
— Кватанан — диспут о межзональном урегулировании.
— Впервые об этом слышу.
— Но как же… Вы же наш будущий премьер-министр. — Она, кажется, искренне удивилась, но Гэри вовремя напомнил себе, что у нее скорее всего просто очень хороший голофильтр учтивости.
— Что ж, вполне возможно. Но пока я не премьер-министр, меня эти вопросы совершенно не касаются.
— Чтобы члены Верховного Совета могли сделать правильный выбор, им, конечно же, хотелось бы знать мнение кандидатов по самым важным вопросам имперской политики заранее, — заявила журналистка.
— Сообщите вашим зрителям, что я берусь выполнять домашнее задание непосредственно перед тем, как его сдать.
Журналистка мило улыбнулась, из чего Гэри заключил, что у нее действительно очень хороший фильтр. По собственному, уже достаточно богатому, опыту общения с представителями прессы Гэри знал, что журналисты становятся просто бешеными, когда от них пытаются отмахнуться. Им почему-то кажется совершенно естественным, что если их глазами видит мир многомиллионная аудитория, то на них лично лежит груз моральной ответственности за всех зрителей.
— А что вы можете сказать о беспорядках в секторе Юнин? О них-то вам наверняка известно все. И о потере — хотя кое-кто предпочитает говорить «о побеге» — симуляторов Вольтера и Жанны д’Арк?
— Мое Отделение Математики не занимается этими вопросами, — сказал Гэри. Клеон посоветовал ему держаться как можно дальше от всех неприятностей с симами.
— Ходят слухи, что симы поступили именно из вашего Отделения.
— Действительно, их обнаружил один из наших исследователей. Но мы передали все права на них этим людям… Как же называется это объединение?..
— «Технокомпания» — вы наверняка прекрасно это знаете.
— М-м-м… Да-да, конечно.
— Признаться, вы не очень-то убедительно играете роль рассеянного профессора.
— А вы полагаете, что я должен бегать взад-вперед по кабинету или, может, даже убежать куда-нибудь и спрятаться?
— Мировая общественность, вся Империя имеет право знать…
— Но почему вы считаете, что я должен терпеть все, чего только пожелает общественность?
Губы журналистки изогнулись в улыбке, которую чувствительный фильтр пропустил — очевидно, мадам Мунроуз окончательно решила представить это интервью как выражение пожеланий общественности.
— Вы скрываете факты, которые затрагивают интересы общества…
— Мои исследования затрагивают только мои собственные интересы.
Журналистка пренебрежительно отмахнулась.
— А что вы скажете как математик о тех, кто считает, что полные симуляторы реальных личностей глубоко аморальны?
Гэри ужасно недоставало собственного фильтра учтивости. Он был уверен, что успел о чем-то проговориться, а потому приложил все, усилия, чтобы сохранить хотя бы невозмутимое выражение лица. Надо поскорее перевести разговор на менее скользкую тему.
— Насколько вообще реальны эти симуляторы? Кто-нибудь знает?
— Они определенно показались вполне реальными и вполне человечными всем, кто присутствовал на дебатах. — Брови журналистки чуть приподнялись.
— Мне очень жаль, но я там не был и передачу тоже не смотрел. У меня, понимаете ли, очень много дел.
По крайней мере, это была правда. Мунроуз нахмурилась и подалась вперед.
— Вы так сильно заняты своей математикой? Ну, что ж, тогда расскажите нам, пожалуйста, о психоистории.
Гэри подумал, что слишком долго сидит с деревянным выражением лица — это могут не правильно истолковать. Он заставил себя улыбнуться.
— Это всего лишь слухи.
— Из конфиденциальных источников мне стало известно, что Император ценит вас в первую очередь из-за этой так называемой теории истории.
— Из каких же это источников?
— Сейчас я задаю вопросы, сэр…
— С чего вы взяли? Я по-прежнему служу обществу, я — профессор. А вы, мадам, отнимаете у меня время, которое я мог бы посвятить своим студентам.
И, коротко поклонившись, Гэри прервал связь. После того, как он просмотрел запись своей знаменитой перепалки с Ламерком, которую снял незаметно подкравшийся репортер, Гэри взял за правило прекращать любые разговоры, когда они начинали затрагивать опасные темы.
Едва Гэри откинулся на спинку кресла, как в кабинет вошла Дорс.
— Я слышала, тут был кто-то важный, о чем-то тебя выспрашивал?
— Я уже отключил ее. Докапывалась насчет психоистории.
— Ну, тогда ей суждено было быть выставленной за дверь. Психоистория! Какое загадочное сочетание слов! Будоражит воображение.
— Может, если бы я назвал это «социоисторией», люди решили бы, что это слишком скучно и оставили бы меня в покое?
— Ты никогда не смирился бы с таким противным названием! Электронный дверной щит сверкнул и затрещал, когда сквозь него прошел Юго Амариль.
— Я вам не помешал? Вы, кажется, что-то обсуждаете?
— Да нет… Так, ничего особенного. — Гэри встал и помог Юго добраться до кресла — тот все еще заметно хромал. — Как твоя нога?
Юго пожал плечами.
— Нормально.
Неделю назад к Юго подошли на улице трое головорезов и очень спокойно и доходчиво объяснили ситуацию. Их наняли, чтобы нанести Юго кое-какие повреждения — в качестве предупреждения, о котором он не должен забывать. Ему переломают несколько костей, и — что особенно важно — он никак не сможет этому помешать. Главарь бандитов разъяснил Юго, что можно провести процедуру «по-хорошему», а можно и «по-плохому». Если Юго станет сопротивляться, его измолотят так, что от костей останутся только мелкие щепочки. Это — «по-плохому». А «по-хорошему» — они просто сломают ему голень одним быстрым и точным ударом. Потом Юго рассказывал:
— Я немного поразмыслил, а потом сел прямо на тротуар и вытянул вперед левую ногу. Положил ее так, чтобы бордюр приходился пониже колена. И их главный пнул меня — как раз туда, куда нужно. Чистая работа — сломалось ровно и с первого раза.
Гэри пришел в ужас. Пресса, естественно, тотчас же вцепилась в эту историю. Единственное, что Гэри сказал журналистам: «Насилие — последний козырь дилетантов».
— Медтех сказал, что должно зажить через недельку, — сказал Юго, когда Гэри помогал ему садиться. Кресло немедленно изменило форму, подстраиваясь под фигуру Юго.
— Имперская служба безопасности до сих пор не выяснила, кто это сделал, — сказала Дорс, расхаживая по кабинету из стороны в сторону.
— Да таких, кто. мог, полным-полно. Они, кстати, вполне могли напасть на меня только потому, что я — далити.
Юго улыбнулся. Улыбка на его лице смотрелась несколько странновато из-за большого кровоподтека на нижней челюсти. На самом деле стычка с бандитами проходила далеко не так тихо и мирно, как он рассказывал.
Дорс злилась, вышагивая по кабинету.
— Если б только я там вовремя оказалась!..
— Ты не можешь быть сразу во всех местах, — мягко успокоил ее Гэри. — Собственно, Юго, Имперская спецслужба считает, что это «предупреждение» предназначалось не тебе.
Юго криво усмехнулся.
— Могу представить кому. Тебе, наверное?
— Это «сигнал», как сказал один из них. Дорс резко повернулась к мужу и спросила:
— Что за сигнал? Предупреждение, — ответил Юго. — Политическое.
— Ну, понятно! — возмутилась Дорс. — Ламерк не отважился Ударить по тебе напрямую, но оставил…
— Весьма заметную визитную карточку, — закончил за нее Юго. Дорс хлопнула в ладоши.
— Мы должны рассказать Императору! Гэри рассмеялся.
— Ты же историк, Дорс. Насилие всегда играло огромную роль в вопросах наследования. И не думаю, что Клеон так уж далек от реальности.
— Как Император — да, конечно, — не сдавалась Дорс. — Но ведь речь идет всего лишь о месте премьер-министра…
— Власти слабеют и повсюду сдают свои позиции, — язвительно сказал Юго. — Надоедливые далити устраивают неприятности, и вся Империя катится в тартарары. Или впадает в это маразматическое Возрождение. Это, наверное, тоже далитанский заговор, как вы думаете, а?
Гэри сказал:
— Когда еды не хватает, едоки быстро забывают о хороших манерах.
— Готов поклясться, что Император уже давно проанализировал ситуацию, — сказал Юго.
Дорс снова принялась расхаживать из стороны в сторону.
— В истории есть масса примеров: Императоры, которые слишком хорошо все анализируют, обычно плохо кончают, а те, кто склонен все упрощать, обычно оказываются на высоте.
— Прекрасно проанализировано! — заметил Гэри, но Дорс не поняла его шутки.
— Кстати, я, вообще-то, пришел рассказать о том, что сделал, — сказал Юго. — Я закончил согласование исторических данных по Трентору с уточненными уравнениями Селдона.
Дорс так и не перестала ходить туда-сюда по кабинету, заложив руки за спину, но Гэри сразу переключился на новую тему. Он наклонился к Юго и сказал:
— Вот здорово! И насколько их хватило?
Юго загадочно улыбнулся, вынул ферритовый куб с данными и вставил в гнездо проектора на столе у Гэри.
— Смотрите!
История Трентора насчитывала, по меньшей мере, восемнадцать тысячелетий, хотя о раннем периоде сохранилось очень мало достоверных сведений. Юго ухитрился вместить весь океан данных о планете в трехмерное изображение. Вдоль одной оси располагались показатели экономики, вдоль другой — показатели социального развития, третье измерение отражало политическое положение Трентора. Каждому измерению соответствовала своя область отображения; они по очереди обрели видимую форму и зависли над рабочим столом Гэри Селдона. Вся эта обманчиво хрупкая конструкция была размером в человеческий рост и находилась в непрерывном движении — плоскости деформировались, в них открывались полости, они расслаивались, слои накладывались один на другой… Сквозь внешний слой просвечивали внутренние потоки различных показателей с цветовой кодировкой данных.
— С виду похоже на орган, пораженный раковой опухолью, — сказала Дорс. Юго нахмурился, и она поспешно поправилась:
— Но все равно довольно мило.
Гэри захихикал. Дорс иногда бывает жутко нетактичной, и, когда такое случается, она обычно не имеет ни малейшего представления о том, как исправить неловкость. Затем вниманием Гэри полностью завладела переливающаяся разными цветами модель, которая зависла над столом. Она все время шевелилась, отдельные участки то вздымались, то опадали — казалось, что это некое фантастическое живое существо. Переливающаяся в непрерывном движении модель представляла собой соединение множества различных векторов, огромного потока данных, собранных из опыта бесчисленных человеческих жизней.
— В этом вот, раннем, периоде данные немного неполные, — пояснил Юго. Поверхность модели на указанном участке немного подергивалась и время от времени покрывалась рябью. — Малое разрешение, и к тому же довольно низкая численность населения… Когда мы будем рассматривать модель всей Империи, таких трудностей не предвидится. Видишь вот эти социальные структуры в поле Дэ-два?
— Неужели эта модель отражает все-все на Тренторе? — спросила Дорс.
Юго ответил:
— Не все, ясное дело. Понимаешь, чтобы модель была точной и адекватной, очень важно не слишком вдаваться в подробности. К примеру, тебе не нужно знать имя владельца космического корабля, чтобы вычислить летные характеристики.
Гэри показал на быстрый скачок социального вектора и сказал:
— Вот когда меритократия получила признание — в третьем тысячелетии. Потом последовала эра, когда всем завладели монополии, и из-за этого на Тренторе начался застой. Что спровоцировало жестокость и непреклонность.
По мере того как улучшались достоверность и качество исходных данных, модель становилась все более стабильной. Юго запустил ее на быстрый просмотр всего цикла, и пятнадцать тысячелетий пролетели перед ними за какие-нибудь три минуты. Зрелище поражало воображение — у пульсирующего многоцветного сфероида отрастали мириады новых ответвлений, модель непрерывно развивалась и бесконечно усложнялась. Безумно разросшаяся структура отражала сложность строения Империи гораздо нагляднее, чем любая напыщенная речь Императора.
Юго давал пояснения:
— Вот это перекрытие слоев показывает, насколько правильны реконструкции прошлого по уравнениям Селдона. Вот, желтым цветом.
Это не мои уравнения! — по привычке поправил его Гэри. Когда-то давно они с Юго пришли к выводу, что для того, чтобы с помощью психоистории предсказывать будущее, сперва нужно попробовать реконструировать прошлое — для проверки правильности уравнений. — Эти уравнения — результат…
— Смотри, и все.
Вдоль всей темно-синей бугристой плоскости данных тянулось ярко-желтое комковатое образование, плотно прилегающее к синей основе. С первого взгляда Гэри показалось, что желтая и синяя фигуры совершенно одинаковы, как однояйцевые близнецы. Желтая фигура повторяла все искривления, выпуклости и впадины синей, обе были одинаково наполнены бурлящей энергией истории. Каждая морщина, каждый выступ на этих бугристых плоскостях воплощали в себе многие миллиарды человеческих побед и трагедий. Каждая отметина на поверхности была когда-то грандиозным бедствием.
— Похоже, что… они одинаковые! — прошептал Гэри.
— Точно! — сказал Юго.
— Теория подтверждается практикой…
— Йе-хо-о-о! Психоистория работает!
Гэри задумчиво смотрел на изгибы цветных плоскостей.
— Я и подумать не мог…
— Что они так хорошо сработают? — Дорс встала у Гэри за спиной и пригладила его волосы.
— Ну да…
— Ты столько лет возился с этими уравнениями, подбирая нужные переменные… Они просто не могли не сработать!
Юго улыбнулся.
— Побольше бы людей разделяли твою веру в математиков! Но ты забываешь об эффекте воробья.
Дорс, внимательно рассматривая мерцающие плоскости, прокручивала всю историю Трентора заново — теперь помедленнее, чтобы отыскать расхождения между истинной историей и реконструкцией по уравнениям Селдона. Расхождений было очень и очень мало. И, что самое главное, их количество не увеличивалось со временем.
Не отрывая взгляда от экрана, Дорс медленно переспросила:
— Воробьи? Мы иногда держим птиц как домашних животных, но, конечно…
— Представь, что воробей начнет махать крыльями точно над экватором. Циркуляция воздуха от этого если и изменится, то совсем на чуть-чуть. Но если этот перепад давления без изменений распространится к полюсам, то там от одного взмаха воробьиных крыльев может подняться целый торнадо.
— Но это же невозможно! — Дорс уставилась на Юго, явно что-то недопонимая.
Гэри сказал:
— Только не путай эту поговорку с потерявшимся гвоздем из конской подковы. Конь — это такое легендарное животное, на котором перевозили грузы. Помнишь, всадник проиграл сражение, а потом потерял все королевство из-за того, что из подковы его коня выпал гвоздь. Крупные неприятности случились из-за маленькой, но существенной причины. Это аксиома: феномен случайности демократичен. Незначительные несоответствия в каждой паре взаимозависимых переменных могут привести к очень большим изменениям.
Какое-то время они обсуждали этот вопрос. Как и на любом другом из миров, метеорология на Тренторе обладала кошмарной чувствительностью к исходным условиям. Взмах воробьиных крылышек на одной стороне планеты, распространяясь по переменчивым средам, мог через неделю превратиться в настоящий ураган на другой стороне планеты. Никакой компьютер не мог смоделировать все мельчайшие зависимости, которые влияют на погодные условия, а потому невозможно было точно и достоверно предсказывать погоду.
Дорс указала на скопление данных.
— Но тогда… значит, все это — неверно?
— Надеюсь, что нет, — сказал Гэри. — Погода может меняться по несколько раз в день, но климат остается прежним.
— Ну… Тогда не удивительно, что тренторианцы предпочитают закрытые помещения. На открытом пространстве может быть опасно.
— То, что наши уравнения достоверно описывают историю Трентора, свидетельствует еще и вот о чем: оказывается, незначительные отклонения в ходе истории могут сглаживаться, — сказал Гэри.
Дорс оставила его шевелюру в покое. — Это что же, значит, люди для истории не имеют значения?
— Большинство биографий убеждают нас, что люди — мы — важны. Но для психоистории дело обстоит по-другому, — осторожно сказал Гэри.
— Я как историк не могу с этим согласиться!
— Посмотрите на данные, — вмешался Юго.
Они посмотрели. Юго укрупнил изображение и до предела сгладил детализацию.
Для обычных людей история проявляется посредством искусства, мифов и религиозных ритуалов. Люди познают историю на конкретных примерах, так сказать, с близкого расстояния: им запоминаются строения, законы, имена исторических деятелей. А Гэри и Юго оказались сейчас в положении тех самых воробьев, которые порхают высоко над землей, даже не задумываясь о том, что там, внизу, кто-то может жить. Сверху они видели только грандиозные изменения земной поверхности, медленные и неотвратимые.
— Но люди должны что-то значить!
В голосе Дорс дрожал отзвук последней слабой надежды. Гэри знал, что где-то в глубине ее души запрятаны строгие директивы Нулевого Закона, но все же на первом месте у нее стояли настоящие человеческие чувства. Она была гуманисткой по натуре и верила в силу и значимость каждой отдельной личности — и вдруг она столкнулась, образно говоря, с грубым, безразличным, механистичным отношением к человеку.
— Люди имеют значение для истории, но, к сожалению, немного не в том смысле, как тебе хотелось бы, — мягко пояснил Гэри. — Мы рассматриваем в отдельности особые социальные группы, которые являются теми осями, вокруг которых вращаются важные исторические события.
— Гомосексуалисты, к примеру, — подсказал Юго.
— Их примерно один процент в любой человеческой популяции, и это стабильная малая переменная, которую нужно учитывать при расчетах воспроизводства населения, — объяснил Гэри. — Однако в общественной жизни они очень часто бывают великими мастерами импровизации, которые доводят свой стиль до совершенства и диктуют обществу моду — в соответствии со своим вкусом и своими капризами. У них словно есть некий внутренний компас, который безошибочно указывает на любое социальное новшество, едва оно успевает появиться. Поэтому они оказывают на развитие общества очень заметное влияние, которое никак не пропорционально их численности. Очень часто эти люди становятся живым индикатором грядущих перемен в социальном устройстве.
Юго подхватил:
— Вот мы и предположили: а не могут ли они быть каким-нибудь решающим фактором? Что будет, если исключить их из общества? Поможет ли это решить уравнение?
— А почему отклонения в истории выравниваются? — спросила Дорс.
Гэри предпочел, чтобы на этот вопрос ответил Юго.
— Видишь ли, пресловутый эффект воробья имеет и положительные стороны. Неупорядоченные, хаотичные системы можно подловить в нужный момент — и совсем легонько подтолкнуть в нужном направлении. И таким образом направить тенденции развития этих систем к нужному исходу, с минимальным уровнем отклонений от хорошо сбалансированных результатов.
— Но кто контролирует эти системы? — спросила Дорс. Юго, казалось, смутился.
— Ну, мы не… Короче, не знаем.
— Не знаете? Но ведь это же теория всей истории! Гэри спокойно сказал:
— В наших уравнениях присутствуют некоторые внутренние взаимосвязи, элементы, которым мы пока не можем найти объяснения. Некие скрытые силы.
— Но как — вы не можете понять? И Гэри, и Юго сразу сконфузились.
— Мы не знаем, как эти части системы взаимодействуют между собой, — сказал Гэри. — Новые особенности приводят к… неожиданным результатам.
Дорс сказала с напором:
— Значит, у вас на самом деле нет готовой теории, да? Гэри подтвердил:
— Нет. Мы не дошли пока до глубокого и полного понимания всех закономерностей.
Модели обычно создаются после того, как мир изучен до мельчайших подробностей. Они отражают свое время, словно эхо. Автоматическая планетарная механика могла возникнуть после того, как появились часы. Представление о Вселенной как о цифровой системе могло развиться только после того, как появился компьютер. Теория непрерывности Вселенной могла появиться только после изобретения нелинейной динамики…
У Гэри был сейчас лишь прообраз модели истории, которая соответствовала его пониманию вопроса и объясняла, каким образом он станет выбирать из многих других моделей правильную, соответствующую его психоистории. Если спуститься с небес на землю, может оказаться, что именно эта модель просто больше других пришлась по вкусу Гэри Селдону…
— А кто контролирует этот контроль? — не отставала Дорс.
Гэри попытался припомнить мысль, которая мелькнула у него, но мысль ускользнула, забылась. Ничего, он знал, как подловить Дорс, — надо просто расслабиться и подумать.
— Помнишь ту шутку? — спросил он. — Как рассмешить Бога?
Дорс улыбнулась.
— Нужно рассказать ему о своих планах.
— Правильно. Вот над этим мы и подумаем, и, надеюсь, отыщем ответ.
Дорс снова улыбнулась.
— Похоже, ты пытаешься предсказать судьбу своих собственных предсказаний?
— Как ни странно, да! Тут позвонила секретарша.
— Вас вызывает Император, — сообщила она.
— Проклятье! — Гэри стукнул ладонями по подлокотникам кресла. — Шутки закончились.
Глава 2
Гэри подумал, что его охранники-гвардейцы еще, наверное, не прибыли. Но садиться сейчас за работу не стоило — все равно скоро придется уйти.
Рассеянно думая ни о чем, он позвенел монетками в кармане, потом достал одну. Монетка в пять кедов, кусочек янтарно-золотистого сплава, с одной стороны — мужественный профиль Клеона Первого (художники всегда приукрашивали внешность Императоров), с другой стороны — диск Галактики. Гэри повертел монетку в пальцах и задумался.
Допустим, толщина монетки соответствует высоте диска в правильной пропорции. Чтобы точно воспроизвести центр Галактики, в центре монетки нужно бы сделать выпуклость. Но все равно это была довольно правильная геометрическая копия Галактики.
Диск был с дефектом — на оконечности внешней ветви спирали виднелся маленький пузырек. Гэри высчитал в уме пропорцию: если вся Галактика достигает примерно ста тысяч световых лет в диаметре, то этот дефект… Пятно на диске соответствовало объему примерно в тысячу световых лет в поперечнике. Во внешних ветвях спирали пространство такого объема содержит десятки миллионов звезд.
Когда Гэри представил, какое огромное количество миров случайно исчезло из Галактики вместе с этим пятнышком, ему показалось, что металлическая поверхность Трентора разверзается у него под ногами и он проваливается в бездну, не в силах что-либо сделать.
При таких масштабах имеет ли хоть какое-нибудь значение все человечество? Множество миллиардов живых душ, спрессованных в одно микроскопическое пятнышко.
И все же люди сумели в одно мгновение распространиться по всему этому невообразимо огромному диску, по всей Галактике.
Человечество разлетелось вдоль ветвей спирали, просачиваясь по пространственно-временным тоннелям, и всего за несколько тысяч лет удобно устроилось вокруг центра Галактики. За такое ничтожное время сами ветви галактической спирали сдвинулись со своего места настолько незначительно, что перемещение было едва заметно — величественный танец Галактики подчиняется куда более медленным ритмам, и на каждое па уходит примерно полмиллиарда лет. Люди мечтали о далеких горизонтах, стремились вдаль и посылали целые рои своих кораблей сквозь сеть пространственно-временных тоннелей. По ту сторону тоннелей корабли выпрыгивали в пространство рядом с солнцами невиданной красоты — ослепительно-красными, зловеще-синими, мрачно-бордовыми.
Пятнышко на монете соответствовало такому огромному пространству, которое обычный человеческий мозг, с ограниченными возможностями приматов, просто не мог себе вообразить, кроме как в виде математической абстракции. Но тот же мозг вел людей вперед, все дальше и дальше, и вот — они покорили всю Галактику, овладели бесконечными мириадами звездных систем… и при этом до сих пор не могут по-настоящему разобраться в самих себе.
Выходит, один отдельно взятый человек не смог бы понять даже точки на галактическом диске. Однако если рассматривать все человечество, вместе взятое, то тот же самый мозг получает как бы приращение мощности и оказывается способен постичь окружающую непосредственно его часть Галактики.
И чего же он хочет? Постичь все человечество, его глубинные побуждения, таинственные порывы и взаимосвязи, его прошлое, настоящее и будущее? Он хочет понять тот загадочный, непостоянный род людской, который ухитрился прибрать к рукам всю Галактику и сделать ее своей игрушкой?
Может быть, один-единственный человек и в самом деле способен охватить своим сознанием весь этот звездный диск, встав на ступеньку выше, — и способен понять групповые эффекты, скрытые в причудливых уравнениях.
Построение закономерностей развития Трентора по сравнению с этим — просто детская игра. Для того чтобы так же разобрать Империю, потребуется охватить сознанием гораздо более обширные объемы информации.
Математика способна управлять Галактикой. Невидимые, неощутимые символы могут править.
А значит, и один-единственный человек, мужчина или женщина, тоже могут что-то значить.
Возможно. Гэри покачал головой. Головой одного-единственного человека.
«Похоже, мы пытаемся прыгнуть выше головы, разве нет? Размечтались о божественном…» — подумал Гэри.
Хватит. Пора заняться делом.
Только вот работать он не мог. Он должен был ждать. К счастью, имперские гвардейцы-охранники прибыли довольно скоро и повели Селдона по улицам Университета. Но теперь Гэри уже не смущался при виде праздношатающихся ротозеев, которые собирались в толпы у него на пути. Похоже, он начал привыкать.
— Людно сегодня, — сказал Гэри капитану гвардейцев.
— Как и следовало ожидать, сэр.
Надеюсь, вам оплачивают эскорт как сверхурочную работу.
— Да, сэр. Мы называем это «о-дэ».
— Плата за риск? «О-дэ» — значит, «опасное дежурство», да? Капитан, похоже, разволновался.
— Да, сэр…
— А если кто-нибудь станет в нас стрелять, какие приказания вы отдадите?
— Ну, если им удастся прорвать внешний периметр, то нам придется загородить вас собой. Сэр.
— И вы это сделаете? Примете на себя импульс гаусса или заряд плазмы?
Гвардеец искренне удивился вопросу.
— Конечно, сэр!
— Правда?
— Это наша работа, сэр.
Гэри был покорен безыскусной верностью гвардейца. Верностью не лично ему, Гэри Селдону, а самой идее Империи. По-рядку. Цивилизации.
Немного подумав, Гэри понял, что он и сам предан этой идее. Он должен служить Империи или хотя бы замедлить ее упадок.
Но сделать это возможно, лишь постигнув глубинную структуру всей Империи.
Вот поэтому Гэри и не нравится перспектива сделаться премьер-министром. Эта работа будет забирать у него слишком много времени, которое он мог бы посвятить своему настоящему предназначению.
Под ритмичный стук тяжелых армейских ботинок об уличное покрытие Гэри оставил неприятные мысли и стал размышлять над кое-какими уравнениями. Селдон настолько погрузился в вычисления, что капитану гвардейцев пришлось даже окликнуть его, когда они приблизились к Императорскому Дворцу. При входе на территорию Дворца они прошли обычную процедуру досмотра — гвардейцы рассыпались по окружающему участку, в воздух поднялись летающие детекторы и принялись обшаривать периметр. С виду детекторы походили на крупных золотистых пчел, которые со злобным жужжанием деловито сновали в воздухе. Гэри шел вдоль стены по дорожке, ведущей к Императорским Садам, как вдруг от стены отделился округлый золотисто-коричневый объект размером с ноготь. Непонятный кусочек стены прыгнул на Гэри и прилип к его шее. Гэри нащупал его рукой, отлепил и рассмотрел.
Это была безделушка со стимулятором, специальная нашлепка, от которой человек впадает в эйфорию, поскольку хитрая штучка впрыскивает ему в кровь порцию эндорфинов. А еще такая безделушка вырабатывает предрасположенность к когеррентным сигналам коридорного оповещения.
Гэри отбросил нашлепку. Гвардеец-охранник подобрал ее… И тут вокруг него все забегали, что-то взволнованно закричали. Гвардеец попытался выбросить безделушку…
Но внезапно его руку пронзило оранжевое острие, раздалось шипение обожженной плоти, острие вспыхнуло пламенем и мгновенно исчезло. Гвардеец вскрикнул, другой гвардеец схватил его и толкнул на землю. Пятеро охранников плотной стеной окружили Гэри со всех сторон, и больше он ничего не увидел.
Раненый гвардеец жутко кричал от боли, потом крик резко оборвался. Капитан скомандовал: «Вперед!», и Гэри пришлось идти, со всех сторон его окружали тела гвардейцев. Они добрались до Императорских Садов и пошли вниз по дорожке.
На то, чтобы разобраться с инцидентом, потребовалось некоторое время. Отследить, откуда появилась опасная безделушка, естественно, не удалось. Невозможно было даже с точностью установить, предназначалась ли она вообще именно Гэри или кому-то другому.
— Эта ловушка могла быть частью какого-нибудь дворцового заговора, — сказал капитан. — Может, она дожидалась кого-то другого, с такими же характеристиками запаха, как у вас. — Вы хотите сказать, что я тут вообще ни при чем?
— Вполне возможно. Этой таблетке понадобилось несколько лишних секунд на то, чтобы решить: нужны вы ей или нет?
— И оказалось, что нужен.
— Запах пота, аромат кожи — они специфичны, но далеко не уникальны, сэр.
— После этого приключения я, наверное, стану обливаться одеколоном.
Капитан улыбнулся.
— Хитроумную таблетку так просто не обманешь.
Подошли другие специалисты по охране, и Гэри снова представился случай обсудить степень опасности и прочие подробности происшествия. Гэри настоял на том, чтобы вернуться и осмотреть гвардейца, который подвергся действию предательской таблетки. На прежнем месте его не оказалось — пострадавшего забрала бригада «Скорой помощи». По прогнозам специалистов, парень скорее всего останется без руки. Врачи сожалеют, но Гэри не разрешат прямо сейчас увидеться с пострадавшим. Он ведь понимает, что это вопрос безопасности…
Гэри пришел пораньше, чтобы насладиться прогулкой, и хотя сам он понимал, что не прав, но упущенная возможность погулять по живому саду огорчила его гораздо сильнее, чем попытка покушения.
Сейчас он постоял, успокоился и отбросил неприятный инцидент в сторону. Он живо представлял себе операцию замещения — холодная, ледянисто-голубая сияющая рамка ограничивает полыхающий злостью багровый узел и вышвыривает его за пределы видимости. Позже… С этим можно будет разобраться попозже.
Гэри прекратил бессмысленное обсуждение инцидента, приказав гвардейцам следовать за собой. Они, конечно, попытались возражать, но Гэри был непреклонен. Он пошел напрямик через сад, с наслаждением вдыхая свежий воздух открытого пространства. Гэри Селдон шел и дышал свежим воздухом — и попытка покушения понемногу забывалась, поскольку нападение случилось и закончилось слишком быстро, чтобы придавать ему значение. По крайней мере — сейчас.
Неясные очертания башен Императорского Дворца издали напоминали причудливую паутину гигантского паука. Между отдельными частями здания и башнями протянулись подвесные мосты и воздушные переходы. Шпили башен были окутаны серебристой дымкой и мерцали, пульсировали, подрагивали в строгом беззвучном ритме, словно огромное невидимое сердце. Гэри так долго видел перед собой одни только убогие перспективы тренторианских коридоров, что не смог даже сразу охватить взглядом все это поражающее воображение великолепие.
Когда Гэри проходил между колоннами, украшенными цветами, его внимание привлекло движение наверху. Это были птицы, огромные стаи птиц из императорского авиария, они порхали в воздухе между колоннами, сверкая тысячами самых невероятных расцветок. Изысканное оперение, полупрозрачные, трепещущие крылья, причудливые виражи, которые птицы выделывали в полете, — это было ни с чем не сравнимое чарующее зрелище.
Этих птиц создали несколько тысячелетий назад императорские биоинженеры — создали искусственно, тщательно подобрав уникальные генные наборы. Стаи птиц порхали в вышине, похожие на облака или даже на облачные водопады, в которых были свои перекаты и течения. Птицы парили в восходящих потоках, на лету ловя комаров и мошек, специально для этого выпущенных садовниками. Но порыв бокового ветра мог в мгновение ока разрушить эту великолепную живую скульптуру, разогнать птиц в разные стороны.
«Вот так и с Империей», — думал Гэри. Прекрасная в своей упорядоченности, остававшаяся неизменной в течение двенадцати тысячелетий, она готова развалиться на части. Гибель Империи — словно замедленное крушение попавшей в аварию гравиплатформы. Или мучительные конвульсии — как беспорядки в секторе Юнин.
Почему? Даже когда Гэри наслаждался великолепием Императорских Садов, его математический мозг постоянно возвращался к главному вопросу.
У входа во Дворец Гэри встретился с группой детей, спешивших на встречу с каким-то важным имперским чиновником. У Гэри защемило сердце: он вспомнил о своем приемном сыне, Рейче. После того, как Юго сломали ногу, они с Дорс решили тайно отослать мальчика в закрытую школу. «Лучше убрать его подальше от опасности», — сказала Дорс.
Среди ученых только самые одаренные и самые заслуженные, те, кто достиг прочного положения в обществе, могли позволить себе воспитывать детей. А потомственное дворянство и простые граждане могли просто плодиться и размножаться, сколько им вздумается.
Приемные родители — все равно что художники, это особые люди с особым даром, они пользуются заслуженным уважением и привилегиями, у них должно быть много свободного времени для того, чтобы воспитывать счастливую и сознательную молодежь. Быть родителем — это почетная и хорошо оплачиваемая работа. Гэри очень гордился тем, что ему доверили воспитание ребенка.
Разительный контраст с группой детей представляли трое придворных с причудливо измененными телами, которые вошли следом за Гэри.
Современные биотехнологии позволяли людям превращать своих детей во что угодно — в долговязые башни, в похожие на клумбы приземистые ящики, в зеленых великанов или розовых пигмеев. И со всех концов Галактики они посылали эти произведения генной инженерии сюда, чтобы украсить ими двор Императора, где новизна и экстравагантность всегда были в моде.
Но такие чудеса природы не приживались. Человечеству тоже свойственны определенные видовые нормы. И сохранение этих корм слишком глубоко укоренилось в человеческой природе. Гэри должен был признать, что навсегда останется человеком простым и не утонченным, потому что такие вот экстравагантные чудеса казались ему омерзительными.
Тот, кто разрабатывал оформление приемной, сделал ее похожей на что угодно, только не на комнату для ожидания. Она походила на не правильной формы ящик из оплавленного стекла, которое кое-где пересекали полосы блестящей полированной керамостали. Внизу эти полосы загибались и оканчивались каплевидными утолщениями с уплощенным верхом, которые, по всей видимости, должны были служить стульями и столиками — поскольку в комнате не было больше ничего, напоминающего эти необходимые предметы.
Гэри предпочел ждать стоя, поскольку не мог даже представить, как он будет вставать с такой вот керамостальной блямбы — даже если ему удастся сообразить, как на нее сесть. Он задумался: не был ли такой эффект запланирован проектировщиком приемной?.. Внутреннее убранство Императорского Дворца было очень тонко продумано.
Это будет небольшая частная встреча — так сказали Селдону служащие Клеона. Однако пока Гэри дошел до приемной, он повстречал на своем пути множество секретарей и протокольных офицеров с помощниками, и каждый счел своим долгом представиться, когда Селдон проходил мимо. По пути Селдону пришлось миновать несколько проходных залов, роскошь убранства которых возрастала по мере приближения к императорским покоям. Речь придворных по мере продвижения Гэри к приемной тоже становилась все более изысканной. При императорском дворе встречались в основном самодовольные надутые персоны, которые все время вели себя так, словно выступали на скромном торжественном открытии памятников самим себе.
Зал был богато украшен лепными фигурами и позолотой которые в архитектуре соответствовали шелкам и драгоценностям, — и даже самый незначительный помощник секретаря был облачен в роскошный придворный мундир. Гэри при виде такого великолепия непроизвольно захотелось ступать потише и говорить шепотом. Он припомнил воскресенья на родном Геликоне и понял, что зал кажется ему похожим на церковь.
В зал вплыл Клеон, и все слуги мгновенно исчезли, просочившись наружу сквозь невидимые потайные выходы.
— Мой Селдон!
— Ваш, сир, — Гэри следовал традиции.
Император бурно приветствовал его, повозмущался по поводу очевидной попытки покушения: «Несомненно, это покушались на вашу жизнь, вам так не кажется?» — а потом подвел Гэри к огромной стене-экрану. Взмахнул рукой, и на гигантском экране появилось изображение Галактики, работа нового художника. Гэри пробормотал соответствующие случаю слова восхищения и припомнил, о чем размышлял всего час назад.
Это была меняющаяся во времени картина, которая изображала историю Галактики. Диск Галактики, в сущности, представлял собой скопление огромного количества частиц, которое вращалось на дне гравитационной воронки в космосе. И как он выглядел — зависело от того, в каком спектре из мириадов доступных человеческому глазу с помощью техники видов света на него смотрели. Инфракрасный свет пронзал Галактику насквозь и позволял разглядеть невидимые пылевые скопления и трассы. В рентгеновских лучах открывались причудливые картины взрывов раскаленного газа. Радиоволны изображали расположение смерзшихся в комки молекул и намагниченной плазмы. Каждая картина была наполнена особым значением.
Все звезды в этой гигантской карусели подрагивали и колебались под действием сложных взаимосвязей ньютоновского притяжения и отталкивания. Названия самых крупных ветвей Галактики пришли из античной мифологии — Стрелец, Орион и Персей, если считать от центра к краю. В каждой ветви располагалась Зона с таким же названием — этим как бы подразумевалось, что, возможно, где-то там находится легендарная древняя Земля. Но где она была на самом деле — не знал никто, и исследователи не обнаружили никаких неопровержимых доказательств в пользу той или иной планеты-кандидата. Тем не менее многие десятки миров претендовали на звание той самой, истинной Земли, легендарной прародины человечества. Хотя, скорее всего, ни одна не имела и малейших оснований.
В толще изогнутых ветвей галактической спирали сверкали яркие надписи — звездные вехи, подобные межевым знакам на земле. «Красоту можно снабдить пояснениями, но нельзя подвергнуть анализу, физическому или социальному», — подумал Гэри. Вот если бы он только смог найти нужный подход…
— Примите мои поздравления. Мой «Указ о безумцах» имел потрясающий успех, — сказал Клеон.
Гэри не сразу оторвался от созерцания восхитительной картины.
— Э-э-э… Сир?
— Эта ваша идея — первый результат применения психоистории.
Лицо Селдона выражало полнейшее недоумение, так что Клеон даже рассмеялся.
— Вы что, уже все позабыли? Ренегаты, которые устраивали беспорядки в надежде на то, что прославятся после смерти, — помните? Вы посоветовали мне лишить их индивидуальности и называть во всех сводках новостей просто «безумцами».
Гэри и в самом деле забыл об этом, но глубокомысленно кивнул в ответ.
— Это сработало! Подобных преступлений теперь практически совсем не стало. А те, кто уже осужден на смерть, вне себя от злости — они требуют, чтобы им дали возможность прославиться. Уверяю вас, это просто нечто!
У Гэри похолодело внутри при виде Императора, который чмокал губами, чрезвычайно довольный собой. Умозрительное предположение — да что там, просто складная отговорка! — внезапно превратилось в реальность. Гэри вдруг стало страшно.
Он понял, что Император спрашивает: как продвигаются дела с психоисторией? Пересохло в горле. Гэри почему-то вспомнилась мадам Мунроуз с ее дотошными расспросами. Казалось, это было несколько недель назад.
— Работа продвигается медленно, — только и смог выдавить из себя Селдон.
Клеон добродушно сказал:
— Наверняка для такой работы необходимы глубокие знания каждой стороны жизни цивилизованного человека…
— Временами, — промямлил Гэри, изо всех сил стараясь побороть одолевавшие его сложные чувства.
— Недавно я был на заседании Совета и узнал нечто, что вы несомненно использовали в своих уравнениях.
— Что же, сир?
— Там говорят, что само возникновение Империи стало возможным только благодаря открытию протонной реакции Бора — конечно, не считая пространственно-временных тоннелей. Я никогда раньше не слышал про такую реакцию, но докладчик сказал, что это было величайшее открытие древности. И ни одна планетарная технология, ни один космический корабль не могут работать без этой реакции.
— Наверное, так оно и есть, хотя я никогда не слышал…
— Вы не знали? Но ведь это же общеизвестно.
— Я не интересуюсь тем, что не нужно для моей работы. Клеон даже рот приоткрыл от удивления.
— Но ведь теория всей истории непременно должна опираться на такие важные подробности!
— Технологии я рассматриваю только по их влиянию на другие, более важные, факторы, — сказал Гэри. Как же проще объяснить Императору сложные закономерности нелинейных вычислений? — Нередко на ход истории оказывает очень весомое влияние ограниченность технологий.
— Любая технология, отличная от магии, является несовершенной, — сказал Клеон.
— Хорошо сказано, сир.
— Вам понравилось? Эту фразу мне подкинул тот парень, Драйус. Неплохо звучит, правда? И справедливо к тому же. Наверное, я… — Клеон оборвал фразу и громко сказал, ни к кому не обращаясь:
— Секретарь для записей! Занесите фразу о магии в Книгу для всеобщего распространения. — Затем он снова повернулся к Гэри. — Они постоянно требуют от меня исторических высказываний, прямо-таки охотятся за «императорской мудростью». Это так утомительно!
Прозвучала нежная мелодия. Объявили о приходе Бетана Ламерка. Гэри весь сжался, завидев Ламерка, но тот как раз исполнял торжественный придворный ритуал приветствия и смотрел только на Императора. Будучи одним из членов Верховного Совета, Бетан Ламерк обязан был приветствовать Императора несколькими древними ритуальными фразами, в настоящее время ничего не значащими, сопроводить свою речь сложным глубоким поклоном и в течение всей речи смотреть только в глаза Императору. Проделав положенный ритуал, Ламерк расслабился.
— Профессор Селдон! Очень рад снова с вами увидеться. Соблюдая приличия, Гэри пожал ему руку.
— Приношу свои извинения за тот небольшой скандал. Я в самом деле не знал, что поблизости притаился репортер с видеокамерой.
— Ничего страшного. Таково свойство прессы, она всегда ужасно искажает факты. Увы, с этим ничего нельзя поделать.
— Мой Селдон дал мне превосходный совет по поводу «Указа о безумцах», — сообщил Клеон. И рассказал все подробности этого случая — не скрывая своей радости и восхищения Селдоном. Во время рассказа углы рта Ламерка неуклонно опускались все ниже и ниже.
Клеон подвел Ламерка и Селдона к великолепным, роскошным креслам, появившимся из стены по мановению императорской руки. Гэри обнаружил, что его настойчиво втягивают в подробное обсуждение вопросов, которыми занимается сейчас Верховный Совет. Резолюции, размеры ассигнований на различные проекты, резюме по поводу предлагаемых поправок в законодательство… Гэри, конечно же, уже рассматривал эти вопросы раньше — его автосекретарь аккуратно сортировал их и передавал Селдону для ознакомления, но только после того, как проводил предварительный анализ текста, выбрасывал ко всем чертям целые океаны словесной шелухи и выправлял все несоответствия в тексте. В результате у Гэри на разбор этих документов уходило около часа работы. Большую часть материалов он просто откладывал в сторону — вернее, запихивал целые стопки представленных к рассмотрению документов в утилизатор, когда никто не видел, как он это делает.
Тайную механику работы Верховного Совета было не так уж сложно проследить — но это было скучно и быстро надоедало. Ламерк увлеченно обсуждал что-то с Императором, а Гэри смотрел на них обоих — оба были опытными игроками, знатоками увлекательной и рискованной игры, и смотреть, как они играют, было довольно любопытно.
Совет устанавливает общие нормативы и направления, пока простые специалисты по каждому из конкретных вопросов разрабатывают детали законодательства и потом претворяют их в жизнь — но даже это не расшевелило в Гэри интереса к делам Совета. Как люди растрачивают свои жизни на такое вот занятие!
Гэри мало заботили вопросы тактики. Даже целое человечество мало что значит. На шахматной доске Галактики фигурами были феномены человечества, а правилами игры — законы психоистории. Игрок на противоположной стороне доски неизвестен, если он вообще есть.
Ламерк не мог играть без противника, его увлекало соперничество. Постепенно Гэри пришел к выводу, что они с Ламерком неминуемо станут противниками, если не врагами.
Вся карьера Ламерка была подготовкой к посту премьер-министра, и Ламерк всерьез собирался в конце концов занять этот пост. При каждом удобном и неудобном случае Ламерк старался подольститься к Императору и затмить Селдона, достоинств у которого было не так уж много.
Гэри Селдон не выступал против Ламерка открыто, не высказывал возражений. Он держался тихо и незаметно, ограничивая свою активность только выразительными (как он надеялся) движениями бровей. Гэри Селдону редко приходилось сожалеть о том, что он оставался в стороне и держался тихо.
— А эта компания «Макро-Мех», как она вам нравится? — вдруг спросил у Гэри Клеон.
Селдон не сразу вспомнил, о чем, собственно, речь. А когда вспомнил, сказал:
— Ее новый проект коренным образом повлияет на положение в Галактике.
— Плодотворно повлияет! — Ламерк хлопнул ладонью о стол. — Все экономические ограничения развеются, как дым! «Макро-Мех» ускорит информационные потоки — и очень существенно ускорит.
Губы Императора чуть скривились, выражая сомнение.
— Признаться, я не очень-то в восторге от того, что появится возможность связаться с каким угодно далеким местом так просто и так быстро.
— Вы только подумайте, — гнул свое Ламерк. — С этими новыми средствами связи любой, самый обычный человек, скажем, из Зоны Весов, сможет хоть каждый день болтать по новому голофону со своим другом из какого-нибудь Медвежьего Угла или еще откуда.
Император неуверенно склонил голову.
— Гэри! А вы что скажете?
— Я тоже не в восторге, сир. Ламерк отмахнулся.
— Это просто неприятие нового!
— Облегчение коммуникаций может усугубить кризис Империи.
Губы Ламерка изогнулись в ироничной усмешке.
— Ну что за ерунда! Это противоречит принципам любого хорошего правления.
— Империей не правят. — Гэри поклонился Императору. — Ее лишь направляют и позволяют ей идти своим путем.
— Еще большая бессмыслица! Мы в Верховном Совете…
— Выслушайте его! — оборвал Ламерка Клеон. — Он говорит не так уж много.
Гэри улыбнулся.
— И многие люди мне за это только благодарны, сир.
— Не уходите от ответа, Селдон. Что ваша психоистория говорит о дальнейших путях Империи?
— Империя — это множество замков, соединенных паутиной мостов.
— Замки? Какие замки? — Клеон задрал кверху свой знаменитый нос.
— Планеты. Это — отдельные, самообеспечивающиеся части Империи, и они развиваются, как им заблагорассудится. Империи в целом обычно нет дела до таких мелких подробностей, за исключением тех случаев, когда какой-нибудь мирок вздумает затеять войну с соседями.
— Совершенно верно, и так оно и должно быть, — сказал Клеон. — А эти ваши мосты — это, наверное, пространственно-временные тоннели?
— Именно, сир. — Селдон старательно избегал встречаться взглядом с Ламерком и смотрел только на Императора, описывая свое представление об устройстве Империи.
На каждой планете может быть некоторое количество более мелких герцогств с полным набором управленческих «инфраструктур» в каждом. Эти герцогства ведут между собой войны либо поддерживают дипломатические отношения. Но психоисторические закономерности показывают, что такие мелочи не имеют для развития Империи никакого значения.
А имеет значение то, что физические ресурсы невозможно равномерно распределить среди бесконечно большого числа людей. В каждой звездной системе имеется некий конечный запас природного сырья, и в конце концов право распоряжаться им переходит в руки местных властей.
По пространственным тоннелям невозможно переправлять большие массы грузов, поскольку эти тоннели редко превышают десять метров, в диаметре. Огромные гиперпространственные транспортные корабли перевозят тяжелые грузы, но эти транспорты медлительны и неповоротливы. Они искажают пространство-время, сжимая его впереди по курсу и растягивая сзади, за кормой, они движутся со сверхсветовыми скоростями вдоль остова Галактики — но не в ней самой. Торговля между большинством звездных систем сводится к обмену легкими, компактными и дорогими товарами. Специй, украшения, технологии — но не громоздкие строительные материалы.
Гораздо легче пространственные тоннели приспосабливаются к модулированным световым лучам. Изгибы пространственно-временных тоннелей отражают лучи, словно волокна-световоды, и доставляют их адресату на противоположном конце тоннеля практически без изменений. Таким образом, информация распространяется повсюду легко и быстро, связывая в единое целое всю Галактику.
А информация — это противоположность массы. Информацию можно переместить, ужать, а скопировав — широко распространить. Информацию можно делить до бесконечности. Информация непрерывно разрастается, как весенние цветы на плодородной почве, потому что если некую информацию приложить к проблеме, то полученное в результате решение будет нести в себе уже новую порцию информации. Кроме того, передача информации обходится очень дешево — потому что носители информации требуют очень малого количества ресурсов. Самое распространенное средство передачи информации — свет, вернее, лазерный луч.
— Все это обеспечило объем коммуникаций, достаточный для создания Империи. И не было практически никакого различия между перемещением из богатой Зоны Магнатов в бедную Зону Голодранцев — или просто в соседнюю звездную систему, поскольку с использованием пространственно-временных тоннелей эти путешествия стали практически равнозначными, — сказал Гэри.
— Выходит, каждый из этих ваших замков практически изолирован от остальных — во всем, кроме потоков информации, так? — подвел итог Клеон.
— Но теперь «Макро-Мех» собирается увеличить информационный обмен в тысячи раз за счет использования новой системы сжатия информации.
Клеон пожевал губу, подумал и спросил:
— И чем это плохо?
— Это вовсе не плохо! — вмешался Ламерк. — Чем больше информации — тем проще принять верное решение, это знает даже ребенок!
— Не обязательно. Человеческая жизнь — это путешествие по морю смысла, а не по информационной сети. Что могут извлечь Для себя большинство обычных людей из плотного, лично для них подобранного потока информации? Отстраненную, чуждую человеку логику. Бессвязные подробности.
— Мы можем справиться с этим гораздо лучше! — упорствовал Ламерк.
Но Клеон поднял вверх указательный палец, и Ламерк замолк, проглотив окончание фразы и все, что он еще собирался сказать.
Гэри раздумывал. В чем-то Ламерк был, несомненно, прав.
Существует математическая зависимость между технологией, накоплением капитала и трудовыми ресурсами, однако наиболее важным двигателем истории следует безоговорочно признать знания. Почти половина прироста экономики Империи обусловлена улучшением качества информации, что проявляется в создании лучших машин и более совершенных технологий. Сочетание лучших машин и лучших технологий приводит к резкому увеличению производительности всякого труда.
И на чем споткнулась Империя? На застое в науке. Но причиной застоя не мог быть один только информационный голод, должно быть что-то еще! А что — Гэри пока не знал.
Селдон видел, что Император колеблется, и добавил:
— Многие в Верховном Совете считают, что «Макро-Мех» — это средство контроля. Так позвольте же мне указать вам, сир, на некоторые общеизвестные факты.
Гэри больше всего нравилось читать такие вот лекции один на один. Клеон наклонился вперед, прищурил глаза. И Гэри начал рассказывать.
Чтобы попасть из мира А в мир В, человеку нужно совершить примерно дюжину прыжков сквозь пространственно-временные тоннели. Сеть пространственно-временных тоннелей — это нечто вроде системы астронавигационного метрополитена со множеством пересадочных станций.
При входе в каждый такой тоннель с пассажира взимается отдельная плата за проезд и отдельный налог за перевозку грузов. Контроль над всей сетью перемещений приносит огромные прибыли. За право контролировать сеть непрерывно идет борьба, нередко крайне ожесточенная. С точки зрения экономики, политики и так называемого «исторического момента» — под которым подразумевается влияние инерции текущих событий, — частная монополия, которая контролирует все основные узлы и транспортные развязки сети пространственно-временных тоннелей, должна быть прочной и непоколебимой.
Однако это не так. Как и во все времена, местные сатрапы стараются не упустить возможность нагреть руки на прибыльном деле. Со стороны кажется вполне естественным выжимать из каждого пространственно-временного тоннеля как можно больше выручки — просто следует координировать нагрузку на все тоннели сети и тем самым улучшить качество работы транспортной системы в целом. Но доступ к контролю над каким-нибудь, даже очень маленьким, участком сети нередко превращает людей в упрямых самодуров. В этом случае информация реально распространяется только от управляющих, которых становится все больше, к наемным работникам и — в незначительной степени в обратном направлении.
Такой способ эксплуатации сети тоннелей не дает прибылей, каких можно было бы ожидать при ином подходе к делу. Напротив, получается нечто вроде феномена «короткого одеяла» когда замерзают плечи, одеяло подтягивают вверх, чтобы их согреть, но тогда начинают замерзать ноги. Итак, слишком раздутая система контроля над сетью себя не оправдывает.
— А если Верховный Совет действительно решит, что система «Макро-Мех» «справится лучше», это может привести к экономическому спаду.
Ламерк покровительственно улыбнулся.
— Всего лишь отвлеченные теории, сэр. А теперь послушайте-ка старого опытного человека; который уже давным-давно работает в Совете…
Гэри внимательно слушал, как знаменитый Ламерк расхваливает сам себя, и думал: «Но почему, собственно, меня так задевают эти проблемы?» И вынужден был признать, что в разговорах с Императором есть некая любопытная, ощутимая на уровне подсознания притягательность — притягательность власти. Никто не станет возражать, что общение с человеком, способным одним движением пальца уничтожить целые миры, определенно щекочет нервы.
Но по-настоящему Гэри Селдон был предназначен для другого — и по призванию, и по наклонностям. Высказывать свои собственные взгляды — это огромное удовольствие. Каждый профессор в глубине души убежден, что миру крайне необходима хорошая, продуманная лекция — естественно, его собственная.
Только вот в этой игре пешки слишком живые. Гэри всякий раз становилось не по себе, когда он вспоминал «Указ о безумцах», хотя в этом указе и не было ничего неэтичного.
Здесь, среди всего этого великолепия, на чашах весов взвешивались реальные жизни. И вовсе не обязательно жизни других людей. Гэри снова напомнил себе, что вот от этого доброжелательного, любезного Бетана Ламерка, который сидит в кресле напротив, скорее всего и исходит страшное предательское оружие, от которого сам Гэри едва не погиб несколько часов назад.
Глава 3
Вернувшись домой, Гэри тотчас же направился на кухню. Там он ввел команды заказа в автоматический кухонный аппарат, включил плиту и стал разогревать масло на сковородке. Пока оно нагревалось, Гэри порезал лук и чеснок и высыпал на сковородку, чтобы поджарились. Потом достал из холодильника бутылку пива, открыл ее и отпил прямо из горлышка, не наливая в стакан.
— Что-то случилось? — спросила Дорс.
— Просто немного поболтали. Было очень мило. Я посмотрел на Ламерка, он посмотрел на меня.
— От этого ты не стал бы так сутулиться.
— М-м-м… Вечно меня выдают жесты и мимика!
И он рассказал жене о неудачной попытке покушения на его жизнь.
После того как Дорс успокоилась, она сказала:
— А ты уже слышал про того дымового скульптора?
— Который был на приеме? И сделал из дыма фигурку, похожую на меня?
— Да. Он сегодня умер.
— Что?
— Выглядит как несчастный случай.
— Жаль его, он был такой забавный.
— Слишком забавный. Он сотворил карикатуру на Ламерка, помнишь? Представил Ламерка надутым хвастуном. Это было гвоздем программы на том приеме.
Гэри прищурился.
— Не хочешь ли ты сказать…
— Это вполне закономерно — два покушения в один день. Только тебе повезло больше, чем тому парню.
— Значит, это мог подстроить Ламерк… Дорс мрачно сказала:
— Дорогой мой Гэри, ты всегда думаешь категориями вероятностей…
После аудиенции у Клеона Селдон серьезно поговорил с начальником дворцовой службы безопасности. Его отряд охранников обещали удвоить. Обещали также добавить летающие детекторы для проверки внешнего периметра. Да, и еще он не будет больше ходить поблизости от всяких стен.
Это последнее условие рассмешило Селдона, но сотрудники службы безопасности не разделяли его веселости. И что гораздо хуже — у Гэри оставалась еще одна нерешенная проблема. Как сделать так, чтобы эти детекторы не учуяли истинную природу Дорс?
Зазвонил кухонный аппарат. Гэри достал хорошо прожаренный кусок мяса с луком и чесноком, открыл вторую бутылку пива и принялся за еду — держа в одной руке вилку, а в другой бутылку с пивом.
— Да, сегодня ты неплохо потрудился, — сказала Дорс.
— Я всегда плотно обедаю после того, как мне удастся чудом избежать смерти. Это старая фамильная традиция.
— Понятно.
— Клеон под конец высказался насчет застоя в Верховном Совете. Пока они там не перерешают все свои вопросы, ни о каком голосовании за премьер-министра не может быть и речи.
— Значит, вы с Ламерком по-прежнему будете сшибаться лбами.
— Нет, это он будет сшибаться. А я буду уворачиваться.
— Я больше никогда не оставлю тебя одного, — пообещала Дорс.
— Неплохо бы. Ты не притащишь мне добавки из кухонного аппарата? Чего-нибудь такого горячего, вкусного, ужасно вредного для моего организма.
Дорс ушла на кухню, Гэри принялся с аппетитом поглощать еду и запивать ее пивом. Он ел и не думал ни о чем, кроме обеда. Вернулась Дорс, принесла что-то жареное, под густым коричневым соусом. Гэри съел все до крошки, так и не спросив, что же это было.
— А вы человек со странностями, профессор.
— До меня доходит чуточку медленнее, чем до других людей.
— Ты просто научился не сразу думать о том, что тебя беспокоит, не сразу реагировать — а только тогда, когда будет подходящее место и время.
Гэри прищурился и отпил еще пива.
— Может, и так. Надо будет об этом подумать.
— Ты с таким аппетитом ешь пишу рабочих… И где это, интересно, ты научился фокусу с защитными реакциями?
— И где же, по-твоему?
— На Геликоне.
Гэри подумал о том, что сказала Дорс.
— М-м-м… Рабочий класс. Мой отец попал в крупные неприятности, и нам приходилось переживать тяжелые времена. Когда я был мальчишкой, я только по счастливой случайности не подхватил лихорадку. Вылечиться все равно не смог бы — у нас не хватило бы денег на оплату лечения.
— Понятно. Денежные затруднения — я помню, ты мне как-то рассказывал.
— Да, финансовые затруднения… И еще — его вынуждали продать землю. Но он занял денег под залог земли, посадил больше и собрал прекрасный урожай, не отступив от своих взглядов на жизнь. Всякий раз, когда фортуна поворачивалась к нему спиной, мой папа только стискивал зубы и упорно продолжал гнуть свою линию. Какое-то время эта стратегия себя оправдывала, поскольку мой отец неплохо разбирался в земледелии. Но потом случился грандиозный кризис рынка, который задел и его хозяйство, — и папа потерял все, что имел.
Гэри говорил быстро, не отрываясь от еды, и, непонятно почему, это казалось ему совершенно правильным.
— Понятно. И тогда он взялся за ту опасную работу…
— Которая его убила… Да.
— Понятно. И ты тоже стал там работать, чтобы помочь матери. И в эти тяжелые времена ты научился сдерживать свои желания и порывы — откладывать их до тех пор, пока не представится удобный случай.
— Если ты еще раз скажешь «понятно», я не позволю тебе смотреть, как я буду принимать душ!
Дорс улыбнулась, и на ее лице появилось лукавое и проницательное выражение.
— Ты полностью соответствуешь определенным параметрам. Ты — очень сдержанный мужчина. Такие мужчины строго себя контролируют и очень неохотно раскрывают свой внутренний мир. Они не из тех, кто любит с кем-нибудь поболтать.
— Разве что со своими женами. — Гэри перестал есть.
— Ты почти не уделяешь времени разговорам не о делах весь Университет об этом судачит, — но со мной ты разговариваешь откровенно.
— Я стараюсь не болтать попусту.
— Да, быть мужчиной — это так трудно…
— Быть женщиной — тоже, но ты великолепно с этим справляешься.
— Будем считать, что это — просто комплимент.
— А это и есть комплимент. Даже просто быть человеком — ужасно трудно.
— Уж кто-кто, а я знаю, можешь мне поверить. Ты… научился всему этому на Геликоне?
— Я научился заниматься только самыми существенными делами.
— И ненавидеть кризисы. Они могут погубить тебя. Гэри отпил еще пива, холодного и крепкого.
— Я не думал об этом с такой точки зрения.
— Почему ты не сказал сразу?
— Потому что сразу я этого не знал.
— Вывод: когда ты общаешься с женщиной, ты упрятываешь как можно больше себя во внутреннее пространство, закрытое ото всех посторонних.
— Это пространство — между нами двоими.
— Такое геометрическое сравнение ничем не хуже любого другого. — Дорс чуть оттопырила кончиком языка нижнюю губу, как она делала всегда, когда о чем-то задумывалась. — И ты полностью посвятил себя поискам способов уклониться от расплаты, которую требует жизнь?
— Расплаты за… кризисы?
— То, что ты можешь предвидеть, можно попытаться исправить. Или избежать. Как-нибудь изменить ситуацию.
— Твой анализ ведет к ужасным выводам.
— Самые ужасные подробности я опускаю, но они будут в домашнем задании.
— Обычно в таких разговорах не обходится без фразочек типа «оптимально закрепленная личность». Я все жду, когда же ты прибегнешь к этому жаргону, чтобы окончательно загнать меня в угол. — Гэри прикончил очередную бутылку пива и почувствовал себя гораздо лучше.
— Еда — одно из самых жизнеутверждающих занятий.
— Именно поэтому я и ем.
— Ты, наверное, хочешь меня рассмешить?
— Нет. Я как раз прикидываю, как применить твою теорию.
Мне нравится мысль о ненависти к непредсказуемости и кризисам, которые приносят людям много страданий.
— Империям тоже — когда они рушатся. — Согласен.
Пиво закончилось, и Гэри стал подумывать, не открыть ли еще бутылочку. Правда, еще немного пива — и он начнет пьянеть. Гэри предпочел бы избавиться от засевшей в глубине души тревоги каким-нибудь другим способом.
— Ну у тебя и аппетит! — улыбнулась Дорс.
— Ты даже не представляешь, каков он на самом деле! Между прочим, у человека, которого недавно чуть не убили, разыгрывается аппетит не только на еду. Может, мы с тобой перейдем к домашней работе?
— Ты наверняка что-то задумал. Гэри улыбнулся.
— Тебе никогда не догадаться — что именно…
Глава 4
Он еще больше стал дорожить работой, когда на нее перестало хватать времени.
Гэри совершенно неподвижно сидел в своем кабинете, выключив свет, и смотрел на трехмерные уравнения, исходящие из голопроектора и струящиеся в воздухе, похожие на светящийся туман.
Ученым Империи уже тысячи лет назад были известны основные положения психоистории. В незапамятные времена были выведены двадцать шесть стабильных и относительно стабильных разновидностей общественных систем. Было изучено множество различных планет, впавших в варварство, — как, например, Поркос с его культом Ярости или Лиззис с его махровым матриархатом.
Гэри всматривался в знакомые очертания, а его модель шаг за шагом преодолевала века галактической эволюции. Некоторые системы общественного устройства доказали свою стабильность только в ограниченных, очень малых масштабах.
В воздухе перед Гэри Селдоном висели разновидности всех общественных систем, попадавших в категорию стабильных Зон: примитивный социализм, религиозный феминизм и кланово-родовой строй. Это были три могучих кита человеческой социологии, островки порядка в море хаоса.
Некоторые системы общественного устройства благополучно проходили период относительной стабильности, а затем распадались: теократия, трансцедентализм и феодализм. Феодализм, как правило, появлялся в тех культурах, где люди были знакомы с металлургией и сельским хозяйством. Но для того, чтобы на планете установился феодальный строй, она должна была довольно заметно скатиться вниз по уровню развития.
Имперские ученые долго доказывали, что Империя, связанная воедино множеством узких пространственно-временных тоннелей и тяжеловесных гиперпространственных транспортных кораблей, — самая лучшая разновидность устройства человеческого общества. И это действительно было доказано — долголетним благополучием Империи.
Господствующая модель социального устройства — мягкий имперский феодализм — базировалась на том, что человеческому обществу свойственна определенная иерархия. Соответственно представителям привилегированного класса свойственны династические амбиции и стремление сохранить и передать по наследству свои привилегии — власть и все, что сопутствует власти. Они привержены идее единства и величия Империи. Для большинства аристократов сама сущность истории состоит в бессмысленной погоне за величием.
Силу Империи поддерживают традиции дворянской верхушки, которая объединяет тех, кто сумел возвыситься до истинного величия. Но под покровом этого внешнего великолепия лежит прочная основа очень надежной гражданской службы, в которую входят заслуженные деятели различных областей науки и техники. И Император Клеон прекрасно об этом знает. Без меритократов и «Серых» блистательное дворянство погрязнет в коррупции, которая, как пятно на изображении Галактики, уничтожит все внешнее великолепие.
Гэри всматривался в диаграмму — запутанный трехмерный лабиринт переплетающихся плоскостей, карта общественного устройства.
При замедленном просмотре были хорошо различимы волны влияния отдельных событий, колебавшие структуру изображения. Каждая клетка системы координат соответствовала определенному временному циклу, в котором трехмерно воспроизводились все наиболее близкие взаимные влияния различных событий.
Рабочее «правило буравчика» не было отражением физического закона, оно не проистекало из таких базовых наук, как механика, или даже из примитивных ньютоновских законов. Скорее, это правило появилось в результате действия законов упрощения — когда сложные закономерности сводятся к обычной простой арифметике. Если с такой точки зрения рассматривать общественное устройство — оно кажется совсем простым и понятным, и нисколько не загадочным.
И тогда наступает хаос.
Гэри прокрутил отдельно сферу государственности, со всеми ее подразделениями: уровень полярности, или степень концентрации; размеры коалиций; масштабность конфликтов. Изученные петли отклонения проявлялись даже в этой упрощенной модели. Начиная с относительно ровного периода видимой стабильности, но не застоя, в системе появлялись идеи «вызова» и «сомнения».
Эти идеи угрожали стабильности, и тотчас формировалась оппозиция «вызову». Образовывались соответствующие фракции и коалиции, которые постепенно стабилизировались. Коалиции подбирались по религиозному, политическому, экономическому, теологическому и даже военному принципам, хотя военные коалиции практически всегда доказывали свою несостоятельность, как показывали данные статистики. А потом наступал период хаоса, который иногда заканчивался новым этапом стабильности, а иногда — полным разрушением системы.
В динамических системах всегда присутствовала некая напряженность, обусловленная конфликтом между идеальным представлением людей о мире и реальностью. Принципиальное различие идеала и реальности становилось источником и движущей силой перемен. Нередко эта сила была скрытой, и люди даже не осознавали ее присутствия. Люди просто знали, что что-то происходит не правильно, ощущали какую-то неудовлетворенность, но не могли ясно определить ее истинную причину.
Гэри подумал, что требует слишком многого от простой функциональной модели. И все-таки он видел, что в такой нарочито упрощенной, приблизительной схеме есть кое-что очень правильное.
Все думают, что Империя устроена очень просто.
Конечно, не совсем все человечество, ослепленное смесью самых разнообразных экзотических культур, приносимых благодаря торговле и системе коммуникаций между мириадами миров. Вот что служит мощной преградой хаосу.
Но даже социальные теоретики считают базовую структуру общества и взаимоотношения в нем предсказуемыми, ограниченными определенным числом петель обратной связи, достоверных и закрепленных традицией. Здравый смысл заставляет людей думать, что все эти обратные связи можно легко отследить и откорректировать.
Что еще более важно, большинство людей убеждено, что все важные решения принимает кто-то самый главный. «Император знает все», ведь так?
На самом же деле в Империи существует строгая иерархическая система, имперский феодализм. Низшим ее подразделением являются галактические Зоны: самые мелкие — размером всего в несколько световых лет, а самые крупные — несколько тысяч световых лет в диаметре. На порядок выше стоят Блоки, которые включают в себя по несколько сотен расположенных рядом Зон. Блоки соединяются между собой в общегалактическую систему.
Но эта система постепенно соскальзывает вниз. В комплексной диаграмме то появляются, то исчезают короткие вспышки колебаний. Что это за вспышки?
Гэри укрупнил изображение, чтобы рассмотреть эти вспышки в деталях. Зоны полного хаоса, где предсказуемость становится абсолютно невозможной. Эти огненные вспышки могут таить в себе разгадку, почему Империя катится в пропасть.
Гэри в глубине души чувствовал, что непредсказуемость — это зло. Зло для человечества, зло для его математики. Но — неизбежное зло.
И это — тайна, которую никогда не должны узнать ни Император, ни все остальные. Потому что пока он не сможет управлять хаосом — или хотя бы влиять на него, — психоистория будет оставаться фальшивкой, пустышкой.
Гэри решил рассмотреть какой-нибудь конкретный пример. Возможно, тогда что-то прояснится.
Он выбрал Сарк, мир, в котором разыскали и разработали симуляторы Вольтера и Жанны. Этот мир провозгласил себя истоком Нового Возрождения — известное и распространенное риторическое выражение, которое употребляют довольно часто. Когда Гэри просмотрел данные о состоянии Сарка, они оказались на первый взгляд вполне благополучными — довольно высокие показатели по развитию творчества и науки.
Сам того не ожидая, Гэри почему-то огорчился. Определенно, на данный момент Сарк выглядел весьма неплохо. Бум в экономике. Галактический лидер в искусстве и моде.
И все же по профилю показателей Сарк оказался миром хаоса. Миры эти какое-то время интенсивно развиваются, как будто переступая через все сдерживающие механизмы, которые сохраняют планеты в неустойчивом равновесии Империи. А потом структура общества рушится, и хаотичные миры скатываются в одно из известных стабильных состояний. Для Сарка это будет анархический индустриализм, насколько Гэри смог предположить, судя по исходным данным. Никакой грандиозный флот не сможет это предотвратить. Несмотря на внешнее впечатление, Империей невозможно править с помощью военной силы. Хаотичные миры неизменно рушатся и перестают существовать. И обычно это не оказывает сколько-нибудь значительного влияния на всю Галактику в целом.
Но чем дальше — тем больше появляется хаотичных миров. И Империя приходит в упадок. Продуктивность снижается, повышается уровень социальной напряженности. Почему?!
Гэри встал и отправился в спортзал — надо немного размять мышцы. Хватит утруждать мозги! Пусть тело хорошенько поработает и избавится от усталости и неудовлетворенности, принесенных размышлениями.
Глава 5
Ему очень не хотелось идти на Большое Совещание Имперских Университетов, но на него надавили из Имперского протокольного отдела.
— У кандидата на пост премьер-министра есть определенные обязанности перед обществом, — заявила строгая дама.
А потому Гэри и Дорс покорно явились в гигантский Имперский Зал Торжеств. Гвардейцы-охранники оделись по такому случаю в обычные деловые костюмы с воротничками, принятыми у меритократии среднего ранга.
— Какая маскировка! — пошутила Дорс.
Гэри заметил, что окружающие быстро окидывали взглядом переодетых гвардейцев и тотчас спешили отойти подальше. И у него появилось такое чувство, что его одурачили.
Они прошли по коридору с высокими двойными арками, уставленному старинными скульптурами, которые вызывали у зрителей неудержимое желание их облизать. Гэри тоже попробовал скульптуру на вкус — после того как внимательно прочел сияющую сопроводительную табличку, которая заверяла, что облизывание скульптур не представляет никакой биологической опасности. На вкус скульптура была похожа на странную смесь масла и печеных яблок — этот вкусовой оттенок древние считали весьма соблазнительным.
— Что там первое на повестке дня? — спросил Гэри у прикомандированной к нему служащей протокольного отдела.
— Встреча с академиком Потентейт, — ответила она. И подчеркнула:
— Наедине.
Дорс не согласилась, и Гэри пришлось спешно искать компромисс. Договорились, что Дорс во время встречи будет стоять у двери.
— Я позабочусь, чтобы вам доставили закуски, — с раздражением сказала сотрудница протокольного отдела.
Дорс наградила ее холодной улыбкой.
— А чем, интересно, так важна эта встреча?
Сотрудница протокольного отдела посмотрела на нее чуть ли не с жалостью.
— Потентейт — очень важная фигура в Верховном Совете. Гэри насмешливо добавил:
— И может подбросить мне несколько голосов.
— Небольшая учтивая беседа, вот и все, — сказала служащая. — Я обещаю — как бы это повежливей сказать? — обещаю обойтись поласковее с его задницей. Или ее — если окажется, что это «она».
Дорс улыбнулась.
— Лучше, чтобы это оказалась не «она».
— Занятно, а смысл этого действия ассоциируется с сексом? Сотрудница протокольного отдела кашлянула и провела Селдона через потрескивающую поверхность защитного экрана. У Гэри сразу нагрелись волосы. Как видно, даже академик Потентейт не мог обойтись без кое-каких мер личной защиты.
Оказавшись внутри простой комнаты, обычной для государственных учреждений, Гэри Селдон увидел женщину. Первое, что бросалось в глаза, — преклонный возраст и мастерство грима.
Так вот почему вдруг закашлялась сотрудница протокольного отдела!
— Как мило с вашей стороны прийти на эту встречу! — Пожилая дама стояла неподвижно, протянув вперед руку с обвисшей кистью — как будто для поцелуя. Позади дамы открывался вид на сверкающий брызгами водопад. Голограмма была прекрасным, весьма эффектным обрамлением для пожилой леди.
У Гэри возникло чувство, будто его окружают ожившие музейные экспонаты. Он никак не мог решить — пожать старушенции руку или поцеловать? Он выбрал первое и по взгляду, которым наградила его пожилая дама, понял, что ошибся.
Лицо дамы было почти неразличимо под косметикой, но по тому, как академик Потентейт, разговаривая, наклонялась вперед, Гэри понял, что ее бледные, выцветшие от старости глаза подмечают многое, чего остальные люди просто не видят.
Она была выдающимся мыслителем и неординарным философом. И сейчас многие заслуженные ученые по всей Галактике готовы были присягнуть ей на верность.
Прежде чем оба они сели, пожилая дама указала рукой на голограмму.
— Вы не могли бы что-нибудь с этим сделать? Изображение водопада сменилось плотным, непроглядным туманом.
— Почему-то с ним все время что-то не в порядке, и комната выглядит как-то не правильно.
Гэри решил, что таким образом она пытается сразу дать понять, кто тут главный. Хочет, чтобы Селдон приучился исполнять ее маленькие прихоти. Или она из тех женщин, которые чувствуют себя беззащитными, если не могут придумать для мужчины какого-нибудь поручения, пусть даже самого мелкого. А может, она просто не знает, как справиться с управлением, и хочет получить обратно свой водопад. Ну, или он сам все это придумал и, по привычке, анализирует чертову уйму всяких вероятностей.
— Я слышала о вашей работе замечательные отзывы, — сказала она, изменяя манеры с «Высокопоставленной Особы, привыкшей к беспрекословному повиновению» на «Благородную Леди, которая запросто снисходит к нижестоящим».
Гэри сказал в ответ какую-то общую фразу. Тиктак принес стимуляторы, почти жидкие, и Гэри выпил. Стимулятор прокатился по горлу шелковистой, терпкой волной и поднялся к ноздрям облаком газа.
— Вы полагаете, что достаточно опытны, чтобы выполнять обязанности министра?
— Нет ничего более надежного и пригодного для практики, чем верная теория.
— Вы говорите, как настоящий математик. От имени всех ученых я надеюсь, что вы с этой работой справитесь.
Гэри подумал, не сказать ли ей — ведь, в конце концов, она была по-своему привлекательной, — что лично он не дал бы за кресло премьер-министра и ломаного гроша. Но внутреннее предчувствие подсказало ему, что от подобных откровений лучше воздержаться. Эта старушка была сейчас представителем другой силы. А Гэри вдруг вспомнил, что в прошлом мадам Потентейт отличалась мстительным нравом. Она сухо улыбнулась.
— Как я понимаю, вы очаровали Императора своей теорией истории.
— Сейчас это не более чем наброски теории.
— Нечто вроде тезисов?
— Крупное достижение, которое станет настоящим открытием; масса выводов, из которых вырастет целая наука.
— Вы наверняка сознаете, что в подобных амбициях чувствуется налет некоторой несерьезности. — Блеклые глаза сверкнули сталью.
— Боюсь, что… не знаю. Мадам.
— Наука — всего лишь условная конструкция. Она увековечивает сомнительное утверждение «развитие возможно всегда». Невмешательство предпочтительнее.
— О?.. — Гэри растянул губы в вежливой улыбочке. Ни за что на свете он не собирался выдавать, что на самом деле обо всем этом думает.
— Из таких идей могут произрасти только деспотичные социальные устройства. Науке удается ловко маскировать ту простую истину, что она, наука — всего лишь еще одна «словесная игра» среди множества других. Все подобные условные конструкции основываются на умозрительном сочетании противоречащих друг другу утверждений.
— Понимаю… — Гэри было все труднее и труднее сохранять любезную улыбку на лице.
— И превозносить так называемую, — она презрительно фыркнула, — «научную истину» над прочими конструкциями — все равно что пытаться колонизировать интеллектуальную сферу. И навязывать рабство несогласным.
— М-м-м… — У Гэри появилось предчувствие, что в качестве коврика для вытирания ног долго он не протянет. — Вы выносите окончательное суждение о предмете, даже не узнав толком, в чем его суть?
— Социальные теории и лингвистический анализ работают на ограниченном поле, поскольку в историческом и культурологическом аспектах ценность любых истин очень относительна. А следовательно, эта ваша «психоистория» всех общественных устройств — полный абсурд.
Итак, она знает, о чем говорит. В этом мире ничего нельзя сохранить в тайне.
— Возможно, вы просто недостаточно ясно представляете себе грубые реалии жизни?
Ледяная дама чуть оттаяла.
— Умно сказано. Впрочем, вы ведь академик. Но понятие «реалии» относится к социальным конструкциям.
— Видите ли, наука — это и в самом деле социальный процесс. Однако научные теории вовсе не обязательно отражают реальную действительность.
— Как заманчиво было бы так думать… — Губы академика Потентейт слегка растянулись в мимолетной улыбке, которая должна была смягчить стальной блеск ее глаз.
— Научные теории — это не просто изменение предпочтений, как, к примеру, мода в одежде — сегодня мужские рубашки короткие, завтра — длинные.
— Академик, уж вы-то должны бы знать, что в мире ничего невозможно по-настоящему узнать, кроме человеческих суждений.
Гэри старался говорить вежливо, не повышая голоса. Стоит ли обращать ее внимание на то, что в одном предложении она дважды употребила слово «знать», причем в различных значениях? Нет, тогда он скатится до простой придирки к словам и сыграет даме на руку.
— Конечно, скалолазы вполне могут спорить и мечтать о самом лучшем маршруте к неприступной вершине…
— Но им доступны лишь те способы, которые соответствуют историческим и социальным структурам общества, в котором они живут…
— …Но наверняка узнать самый лучший маршрут можно, только взобравшись на эту вершину. И никто не скажет, что скалолазы «конструируют гору».
Академик Потентейт вытянула губы и отпила туманно-белого стимулятора.
— М-м-м… Это примитивный реализм. А все ваши «факты» относятся к области теории. Это ваши взгляды, ваша точка зрения.
— Не могу не заметить, что антропологи, социологи и все ученые подобных областей знания придают огромное значение превосходству научных разработок и открытий, сделанных отвлеченно от объективной реальности.
Пожилая дама встала.
— Не существует конечных истин, оторванных от людей, языков и культур, в которых эти истины зарождаются.
— Выходит, вы не верите в объективную реальность?
— И кто же является в ней объектом? Гэри заставил себя рассмеяться.
— Вы играете словами! По-вашему, выходит, что лингвистические нормы определяют, как мы видим?
— А разве это не очевидно? Мы живем в Галактике, в которой огромное количество различных самобытных культур, и в каждой из этих культур видят Галактику по-своему.
— Но подчиняются всеобщим законам. Во множестве исследований доказано, что мышление и восприятие предшествовали речи и существуют независимо от языка.
— И какие же это законы?
— Законы общественного движения. Теория социальной истории — если бы у нас такая была.
— Вы желаете невозможного. И если вы хотите стать премьер-министром и пользоваться уважением и поддержкой своих собратьев-ученых, то вы должны разделять общепринятые в нашей среде взгляды. Современную науку поддерживает в движении здоровый скептицизм по отношению к таким вот сомнительным гипотезам.
Гэри удержался от реплики: «Значит, вы будете в свое время очень сильно удивлены», — а вместо этого коротко сказал:
— Посмотрим.
— Мы не видим вещи такими, как они есть, — заявила пожилая леди. — Мы видим их такими, какими мы хотим их видеть.
С чувством горечи и некоторого разочарования Гэри понял, что в республике интеллектуалов, как и во всей Империи, тоже не обошлось без внутреннего разложения и упадка.
