8
Всех четверых без всяких церемоний общей кучей побросали прямо на каменный пол. Ши услышал, как оглушительно громко захлопнулась массивная дверь и залязгали крепкие засовы. Он встал и помог подняться Бельфебе.
— Ты цела, детка? — спросил он.
— Вполне! — отозвалась она, потирая запястье, в которое кто-то из похъёлцев вцепился чересчур основательно,— Но обиталище явно предпочла бы я другое!
— Да уж, как есть клоповник,— согласился Бродский,— Если вам интересно, как отсюда свинтить, то я пока не при делах.
Ши тем временем разглядывал, куда они попали. Темница вполне оправдывала свое название: тусклый свет поступал внутрь только сквозь крошечное окошко, забранное вдобавок толстыми железными прутьями. Стены ее были из толстенных бревен — как, судя по всему, и потолок.
— Увы нам! — вздохнула Бельфеба.— А что ж приключилось с тенями иллюзорными, что столь недавно голову морочили недругам нашим?
— Об этом уже позаботился Уолтер,— горько ответствовал Ши.— Согласен, что я был бы только рад иметь одну-единственную жену, но, по-моему, он малость поспешил. Какого хрена ты все это затеял, Уолтер?!
Байярд не спеша ответил:
— Я всего лишь сделал попытку претворить в жизнь свой уже упомянутый план относительно предсказания будущего. И должен заметить, у меня получилось.
— Что ты понимаешь под «получилось», позволь тебя спросить? — язвительно уточнил Ши.
— Я пытался выяснить, кто выиграет дуэль. И прямо на земле возникла огненная надпись «Лем», четкая и ясная!
— Да уж, нам это здорово помогло,— с горечью заключил Ши.— Особенно если учесть, что аккурат в тот самый момент он напрочь снес другому парню башку.
— Моим делом было заложить основополагающие принципы! — защищался Байярд,— Откуда мне было знать, что это каким-то образом нейтрализует чары Лемминкяйнена? Никто меня о подобных последствиях не предупреждал. Кстати, а была ли между ними и моими действиями какая-либо логическая связь?
— Не имею ни малейшего представления! Может, когда-нибудь потом и вычислим — когда будем валяться пузом кверху где-нибудь на пляже! Но в данный момент важнее придумать, как отсюда выбраться. Местная публика настроена весьма решительно, а старая ведьма только что потеряла мужа.
Он подошел к крошечному оконцу и выглянул на улицу. Вернее, только попытался, поскольку поле зрения полностью перекрывала знакомая до боли личность Вуохинена, который не замедлил плюнуть недавнему попутчику в физиономию.
Ши ловко увернулся, вытер рукавом плечо, куда в итоге угодил плевок, и повернулся к Бродскому:
— Пит, это твой раб. Не прикажешь ли ему...
— Ха! — взревел Вуохинен.— Вот этот-то мне будет приказывать? Ныне свободен я от удела рабского, и задача моя следить, чтоб вы, ловкачи чужеземные, не удрали отселева, покуда Хозяйка Похъёлы кару вам должную не определит!
— Это ты о чем?
— Всего замысла вплоть до последних тонкостей я не ведаю, но будь уверен: надолго кара сия тебе запомнится! Вроде как задумала она шкуру содрать с вас живьем и в соль закатать, а после жарить на огне медленном!
Ши откинулся к стене и огляделся. Да, проектировщик и строитель этого деревянного мешка потрудился на совесть. Сработана была конструкция, хоть и достаточно незатейливая, действительно со знанием дела — что называется, не тяп-ляп. К примеру, кроме крепко запертой массивной двери, никакого иного выхода на волю здесь не имелось.
— Я знаю ваши имена! — крикнул Вуохинен сквозь крошечное окошко.— Чародейству вашему не будет силы надо мною!
В этом смысле он был абсолютно прав. Но вдруг Ши пришла в голову хорошая идея. Он вновь повернулся к окну.
— Слушай сюда,— объявил он.— Я — чемпион и бросаю тебе вызов.
Вуохинен ехидно помотал головой:
— А сам-то я никакой более не чемпион — с той самой поры, как проиграл поединок борцовский с этим вашим Пийтом,— и права не имею вызов твой принять, покуда не будет он обезглавлен!
— Минуточку,— вмешался Байярд,— а что, если...
— Ага-га! — быстро отозвался Вуохинен, — Уразумел я, к чему ты клонишь! Так знай же: позабочусь я, дабы голова твоя слетела с плеч первою, а вот его — последней!
С этими словами он повернулся к ним спиной и отошел от окна.
Ши обратился к Бродскому:
— Пит, ты наверняка много чего слышал о побегах из подобных мест. Какие, по-твоему, у нас шансы?
Бродский, который не спеша расхаживал по камере, разглядывая, ощупывая и простукивая, покачал головой.
— Действительно реальная хата! Просто не представляю, как можно отсюда подорвать. А если даже такое у нас и выйдет, на воле наверняка пасется целая команда цириков, у которых до дури всякого оружия.
— А что, если как-нибудь подманить Вуохинена к решетке, схватить его и задушить? — внес предложение Байярд.
— А чё толку? — отозвался Бродский.— Чё ты с этого поимеешь, кроме хорошего настроения? Ключей-то у него один хрен нету!
— И все же,— сказала Бельфеба,— поелику чародей ты у нас испытанный, Гарольд, мыслится мне, что далеко не столь мы беспомощны.
Настал ее черед подойти к окошку.
— Эй, Вуохинен! — позвала она.
— Чего надобно тебе, жаба?
— Разумею я, насколько ты на нас зол! И впрямь не проявили мы к тебе сочувствия должного, руку тебе поломавши. Но готовы мы исправить свою оплошность. Ежели поведаешь ты что-нибудь о себе, то господин мой, что с волшебством знаком не понаслышке, немедля первую помощь тебе окажет!
Ши стиснул ей руку.
— Классный ход, детка! — чуть слышно шепнул он.
Но Вуохинен тоже оказался далеко не прост.
— И обретет надо мною власть магическую? Ха-ха, рука моя и без того заживет вскоре — едва только сподоблюсь я лицезреть головы ваши на кольях острых!
В разговор встрял Ши:
— А ты крепкий парень, Вуохинен, как я погляжу!
— Таков и есть я!
— Да, сэр,— продолжал Ши,— там, откуда мы родом, тоже попадаются крепкие ребята, но куда им до тебя! Видно, дело в диете или еще в чем-нибудь. Слушай, скажи по-честному: как ты такого добился?
— Ха! — ответствовал Вуохинен.— Речами льстивыми вздумал ты обезоружить меня, дабы размяк я да на волю тебя выпустил? Ищи дураков!
— Тебе не кажется, что он тоже неплохой психолог, а, Гарольд? — заметил Байярд.
Ши вздохнул:
— Психология прекрасно сработала в мире норвежских мифов, когда меня засадили в тамошнюю кутузку!
— Похоже, вся заморочка только в том,— сказал Байярд,— что этот поганец финн. В нашем собственном мире финны — одна из упрямейших наций на земле, примерно как голландцы или баски. Видно, есть что-то общее в строении культуры. Короче, я не думаю, что ты с ним особо продвинешься... Интересно, сколько у нас еще времени в запасе?
Бельфеба сказала:
— Гарольд, любовь моя, думается мне, что выход из положенья нашего незавидного прямо на поверхности лежит, покуда вглубь мы ныряем за мелочами мелкими и за всякой чепухою главного не видим. Разве не под силу нам покинуть сей мир негостеприимный сквозь ту же дверь, в кою мы вошли,— а именно посредством логики твоей формальной?
Ши хлопнул себя по ляжке:
— В самую точку! Минуточку, хотя... Любое магическое действие в этом континууме во многом сопряжено с соответствующим музыкальным сопровождением, а лично у меня, как тебе прекрасно известно, с этим делом просто беда. Именно по этой причине я с такой завидной регулярностью получаю тут мордой об стол.
— Увы, но опасаюсь я, что и от меня не более проку будет,— сказала Бельфеба.— Голос мой хоть и не столь похож на карканье воронье, как твой,— не сочти уж за обиду, любовь моя,— но все ж далеко мне до мастеров вокала истинных! Вот ту же арфу, к примеру, сумела бы я настроить, будь у нас под руками инструмент подобный. Тимиас, что женихался со мною в Царстве Фей, успел обучить меня сему искусству.
Байярд горестно замотал головой. Бродский заметил:
— Не хочу зря подымать волну, но если мой шнобель привести в порядок...
Ши оживился:
— Минуточку! Вроде как я начинаю соображать. Ты когда-нибудь уже удалял этот свой полип, Пит?
— Не-а.
— А почему?
— Занят был... А если по-честному, просто побоялся, что ка-кой-то лепила полезет мне в харю со своими острыми железками!
Несмотря на столь откровенное признание, Ши не отставал:
— Ладно, а как посмотришь на то, чтоб удалить этот твой полип не хирургическими, а магическими средствами? Чары, по-моему, здесь нужны не ахти какие, но если мы вернем тебе голос, то сможем взяться за более сильное колдовство.
— Слышь, а это похоже на дело! Но только как ты собираешься раскочегарить все это хозяйство без музыки?
— Думаю, для пустякового заклятия хватит голоса Бельфебы и пары аккордов на арфе. А после, когда под ее аккомпанемент петь будешь уже ты, я смогу приняться за что-нибудь посерьезней. Погоди-ка, сейчас попробую.
Он вновь подступил к окну.
— Аллё, Вуохинен!
— Ну чего тебе опять надобно?
— Знаешь, что такое кантеле?
— Это и дитё малое знает!
— Отлично. Тебя не затруднит принести нам его сюда, чтобы мы скрасили себе последние минуты жизни?
— С какой это стати скрашивать мне последние минуты ваши?
Вуохинен опять демонстративно отвернулся от окошка.
Ши вздохнул.
— Никогда никому не верь — вот главный принцип этого сволочного континуума! — в сердцах воскликнул он.
— А что это за кантеле такое? — уточнил Байярд.
— Арфа в самом своем примитивном варианте. В какой-то из рун оригинального текста этот музыкальный инструмент изобрел Вяйнямёйнен, соорудив его из рыбьей челюсти, но я точно не знаю, в какой именно руне мы оказались,— вот и спросил у этого мерзавца, знает ли он, что это такое.
— Стало быть, будь у нас рыбья челюсть...
— ...То мы бы и сами сделали это чертово кантеле! И без тебя знаю. Но наши шансы разжиться рыбьей челюстью у этой упрямой деревенщины приблизительно такие же, как пробить эти бревенчатые стены лбом.
— Я в курсах, как развести этого лоха,— заявил вдруг Бродский совершенно неожиданно для всех.
— Да ну? — опешил Ши.
— В самом деле? — почти хором с ним вопросил Байярд.
— Об чем базар! — уверенно подтвердил Бродский, опять направляясь к окошку.
— Эй ты, мудила! — позвал он.— Короче, завтра вы нас замочите. Ну и хрен с вами. А как же прощальный банкет?
— Кой толк кормить вас, коли скоро не будет вам вовсе нужды в пище?
— Слышь, мы из Огайо, понял? У нас в стране, когда осужденному к вышке не дают пожрать последний раз в жизни, евонное привидение приходит к тому козлу, который его обломал, чтоб съесть его,— и тот потом всю жизнь сидит на измене!
— Брехня! — высокомерно отозвался Вуохинен, хотя от окошка не отошел и завертел головой, внимательно приглядываясь к остальным. У Ши забилось сердце. Он торжественно кивнул, подтверждая слова детектива.
— Это полная правда! — подтвердил в свою очередь Байярд.
— Эй, братан! — радостно выкликнул Бродский.— Я уже заранее приглядел твои пальчики!
— Уши и нос — вот настоящий деликатес для привидений! — возразил Ши самым что ни на есть серьезным тоном.
— Только не для меня,— тут же откликнулся Бродский.— Жареные свинячьи уши — жрачка на любителя. Мне бы сейчас рыбки!
Башка в окне незамедлительно исчезла. Ши повернулся к Бродскому.
— А ты психолог почище меня! Как это ты вычислил, чем его зацепить?
— А-а, не видывал еще такого качка, который не купился бы на примитивное фу-фу,— скромно отмахнулся Бродский.— Они так боятся всяких непоняток, что сразу поджимают хвост.
Как вскоре выяснилось, детектив, выражаясь его собственным языком, действительно «попал в жилу». Снаружи послышался топот множества ног и зазвучали приглушенные голоса. Брякнули отворенные засовы, тяжеленная дверь распахнулась, и в светлом проеме возник Вуохинен собственной персоной — в окружении целой фаланги чернобородых похъёлских вояк. В руках он держал большое деревянное блюдо.
— Поведал я Хозяйке про обычай ваш чужеземный,— объявил он, — и хоть убеждена она, что чары ее волшебные достаточно сильны для любой защиты, кое-что готова она вам подкинуть!
Швырнув блюдо на пол, он с громким топотом удалился. Ши склонился над блюдом, изучая его содержимое. Вне всякого сомнения, им действительно принесли рыбу — и более того, довольного крупного представителя семейства лососевых.
— Ну что ж, вот вам и арфа,— сказал он.— Уолтер, помоги-ка мне вытащить из этой твари челюсть.
— Чем? Они же отобрали у нас ножи и все такое!
— Пальчиками, Уолтер, пальчиками! Сейчас не до хороших манер. Ш-ш, дайте подумать! Мне нужно сочинить текст для Бельфебы.
* * *
— А теперь,— сказал Ши наконец,— тебя не затруднит выдернуть несколько волосков, дорогая?
Бельфеба повиновалась. Ши принялся одну за другой привязывать прядки волос к лососевой челюсти — так, -чтобы они заполняли разверстую пасть подобно струнам арфы. В полумраке камеры это отняло порядочно времени.
Наклонив голову поближе, Бельфеба тронула «струны».
— Ужасно мала арфа сия, и голос слаб у нее,— с сомнением проговорила она.— Вряд ли...
— Я уже об этом подумал,— перебил Ши.— А теперь слушай внимательно и запоминай, детка, потому что тебе придется все проделать самой. Петь надо совсем тихо, почти про себя, чтобы не заглушать арфу. А я буду делать пассы — только чтобы лишний раз подстраховаться. Скорее всего, без них можно и обойтись.
Бельфеба уселась на пол, задрав коленки, пристроила на них крошечную арфу, склонилась к ней ухом и тихонько затянула:
Арфа ты из рыбьей пасти,
Кантеле для чар волшебных...
Ши тем временем торопливо делал пассы, которым обучился в Царстве Фей. Поскольку она была оттуда родом, наверняка это должно было помочь. Наконец Бельфеба закончила:
...Стань же больше в десять крат ты!
И тут же завалилась на спину, придавленная пятифутовой арфой из рыбьей челюсти. Ши помог ей подняться, и она принялась перебирать струны.
— Настроить надобно!
— Ладно, тогда настраивай, а я пока сочиню заклинание для полипа. Пит, как зовут твою мать и в какую церковь ты ходишь?
Очень скоро все было готово. Пит расположился прямо перед парочкой, Бельфеба тронула струны арфы и легким, чистым сопрано пропела заклинание, долженствующее удалить полип.
— Ух! — вскричал Бродский.— Чуть башку не оторвало!
Он потрогал себя за нос, и в полутьме (летний день уже клонился к закату) по его физиономии расплылась блаженная улыбка.
— Ну, Ши, да ты...
Однако закончить свою мысль ему так и не удалось. Оконный проем внезапно потемнел, и все четверо опять узрели в нем бородатую физиономию Вуохинена, который был вне себя от злости.
— Откуда вы это взяли? — завопил он.— Волшебство! Волшебство! Я знаю ваши имена! Да я сейчас...
Физиономия мгновенно исчезла.
— Пой! — заорал Ши на Бродского.— Пой первое, что тебе придет в голову! Быстро! Я займусь силлогизмами. Бельфеба, аккомпанируй ему, а ты, Уолтер, держи его за руку. Итак, если класс А...
Пит Бродский закинул голову и чистым тенором, который оказал бы честь и самому Джону Маккормаку, завел:
Ирла-а-ндская ди-и-кая роза,
Прекра-а-снее нету цветка...
Снаружи, заглушая пронзительный тенор и бряцанье арфы, донеслись крики и топот.
Где бы ты ни искал...
Стены камеры стали все быстрее кружиться вокруг них, словно на невидимой оси,— на месте оставалась только четверка путешественников, сгрудившихся в центре. Голос Пита забирал все выше и выше, и крепкие стены на глазах у них принялись расплываться в серую муть, пока в конце концов окончательно не рассыпались в прах — а вместе с ними и весь мир «Калевалы».
