По приказу Лемминкяйнена рабы вытащили из сарая, заваленного упряжью и прочим подобным барахлом, самые большие из всех четырех саней.

— Ну и дела! — поразился Пит Бродский.— Не рановато ли начальничек готовит санки?

— В самый раз,— отозвался Ши.— Это здесь единственный вид транспорта.

Детектив покачал головой:

— Если б я рассказал своим в участке, что на санках можно кататься без снега, там бы решили, будто я сам под «снежком». Неужели они до сих пор не додумались до автомобилей? Слышь, Ши, а нельзя выколдовать хоть какую-нибудь развалюху? Не обязательно супер-пупер — главное, чтоб на ходу. Представляешь, как эти деревенщины рты поразевают!

— Автомобиль здесь работать не будет, даже если бы это у нас вышло,— твердо ответил Ши.— Равно как и твой пистолет. Запомни: это относится абсолютно ко всему, что здесь еще не изобретено.

Он обернулся и посмотрел на рабов, выносивших из дома охапки меховых одеял и огромные кули с провизией. Все это хозяйство они споро крепили к саням сыромятными веревками. Двое притащили бочонок с пивом и добавили в общую кучу. Судя по всему, лося Хийси ожидала нелегкая работенка, но, внимательно оглядев гигантского зверя, Ши пришел к заключению, что с задачей он справится. Лемминкяйнен громовым голосом распорядился уложить снаряжение и теплую одежду для Байярда с Бродским, на американские костюмы и галстуки которых поглядывал с нескрываемым презрением.

Наконец подготовка была закончена. Все рабы высыпали из домов и выстроились по бокам от обеих женщин Лемминкяйнена, который смачно расцеловал своих дам и, призывая остальных садиться в сани, запрыгнул туда сам. Сразу стало тесно. Как только он щелкнул кнутом и гигантский олень натянул постромки, все до единого рабы вместе с женщинами закинули головы и разразились визгливыми заунывными причитаниями. Судя по всему, большинство провожающих не знали как следует ни слов, ни мелодии — а те, кто знал, фальшивили почем зря.

— О боги! — шепнула Бельфеба.— Очень рада я, Гарольд, что прощанья подобные не грозят нам слишком часто!

— Я тоже,— отозвался Ши, прикрывшись ладонью.— А Лем-минкяйнена-то проняло! У этого детины и впрямь на глазах слезы!

— Эх, жаль, что у меня нос заложен,— объявил Бродский,— не то я им такую бы «Матушку Макгри» сбацал, что они б тут все обрыдались!

— С полипом в носу у тебя бы еще жалостливей вышло,— сухо заметил Байярд, тут же хватаясь за край саней, поскольку лось Хийси перешел на размашистую рысь, отчего сани принялись вовсю подскакивать и раскатываться в жидкой грязи, наполнявшей ведущую на север узкую колею.

— Эй, слышь...— начал было Бродский, но в этот самый момент здоровенный ком грязи, вылетевший из-под оленьих копыт, напрочь залепил ему физиономию.

— Иисус Мария! — вскрикнул он, после чего сконфуженно покосился на Бельфебу.— Все пучком, леди. Мне так дало по башке, что я малость забылся, хотя надобно принимать все как есть, ибо в Книге Судеб каждому все расписано как по минутам — вплоть до самой распоследней мелочи.

Лемминкяйнен обернулся.

— Чудной язык у вас в Охайо,— заметил он,— но все ж уразумел я высказывание твое, о Пийт: никому не дано избежать того, что на роду ему предначертано!

— Врубился-таки! — восхитился Пит.

— Тогда,— продолжал герой,— коли знаком кто с чарами волшебными, то может вызвать он духов из далекого будущего, кои поведают ему, чего ожидать следует.

— Э, погоди-ка...— возразил было Бродский, но Ши его авторитетно перебил:

— В некоторых континуумах такое вполне возможно.

— Стоит попробовать и в этом, Гарольд,— сказал Байярд.— Если в данной мысленной структурной модели, как ты это называешь, действительно имеются необходимые предпосылки, способность предвидеть возможные последствия тех или иных действий может избавить нас от множества проблем. Как по-твоему, твоего знания магии...

В этот момент они врезались в валун, и Ши рухнул на колени Бельфебе — единственному члену экспедиции, сумевшему расположиться в подскакивающих санях более-менее комфортно. Не сказать, чтобы дорога стала хуже, чем в начале путешествия, но когда висишь в неудобной позе, испытывая постоянные толчки, поддерживать непринужденную беседу непросто. Почти вплотную с обоих боков нескончаемыми вереницами, словно колья частокола, убегали назад стволы берез и елей, а сквозь нависающие над дорогой сучья и ветки лишь изредка мелькали ускользающие клочки неба. Дорога немного петляла: не по каким-то топографическим соображениям, насколько мог предположить Ши, поскольку местность была плоской, как подошва утюга, а скорее из-за особенностей местной навигации — вернее, полного отсутствия таковой. То справа, то слева лес изредка расступался, и среди деревьев проглядывали крошечный хутор или озеро. Раз они наткнулись на встречные сани, запряженные лошадью, отчего всем пришлось вылезать и распихивать свои транспортные средства вручную, чтобы разъехаться.

Наконец, когда они приблизились к очередному проглянувшему сквозь деревья озерцу, Лемминкяйнен осадил своего исключительного зверя и выпрыгнул из саней.

— Тут устроим мы остановку, дабы немного подкрепиться!

С этими словами он принялся энергично потрошить мешки и котомки.

Истребив, по своему обыкновению, такое количество провизии, какому позавидовал бы и сам Гаргантюа, он удовлетворенно рыгнул, вытер губы кулаком и объявил:

— Вольтерпайарт и Пийт, хоть и дозволил я вам сопровождать меня в походе, не будет с вас проку даже при всех ваших знаниях, покуда ремеслу вы воинскому не обучитесь. Прихватил я для вас мечи, и, пока отдыхаем мы, постигайте искусство владения ими — под руководством величайшего из воинов Калевалы!

Порывшись в багаже и вытащив пару неуклюжих обоюдоострых клинков, он вручил их упомянутым и уселся на длинный еловый корень, явно приготовившись как следует насладиться зрелищем.

— Руби его, о Вольтерпайарт! — гаркнул он.— Снеси ему башку!

— Эй! — забеспокоился Ши, поглядывая на унылые физиономии сотоварищей.— Так не пойдет. Они в этом деле ни черта не смыслят и только зря покалечат друг друга.

Лемминкяйнен откинулся на ствол дерева.

— Либо они этому делу обучатся, либо со мною далее не поедут!

— Но ты же сам сказал, что им можно ехать. Так нечестно!

— Не было такого в нашем договоре,— упрямствовал герой.— Отправились они с нами по моему дозволению, а теперь отменяю я его. Либо пускай упражняются, либо отправляются домой.

На лице его была написана твердая решимость поступить именно таким образом, и Ши был вынужден признать, что с юридической точки зрения он совершенно прав. Но тут на выручку пришла Бельфеба:

— В Царстве Фей, когда обучаем мы новичков зеленых клинком владеть, то применяем деревянные мечи или же попросту ветки, дабы увечий они себе не нанесли.

После непродолжительных пререканий Лемминкяйнен все же согласился на предложенный компромисс. Вскоре Бродский с Байярдом под его язвительные замечания уже вовсю хлестали друг друга палками, вырезанными из стволов молодых березок; запястья они для вящей безопасности обмотали тряпками. Байярд был выше ростом и мог достать дальше, но занятия джиу-джитсу выработали у Бродского хорошую реакцию. После нескольких и без того удачных ударов он так шмякнул противника по руке, что тот выронил свою палку.

— Руки, почитай, нету,— констатировал Лемминкяйнен, успевший полностью войти в роль тренера.— Ну ладно... Все равно никому из вас в жизни не стать таким бойцом и героем, как Каукомъели!

Повернувшись, он направился запрягать оленя. Бельфеба потихоньку положила руку на плечо Ши, поскольку того так и подмывало напомнить герою нелицеприятные подробности одного совсем недавнего поединка.

Дневной отрезок пути оказался полной копией утреннего: окружающая обстановка и не думала меняться, оставаясь столь же монотонной — равно как толчки и тряска, сопутствующие их продвижению. Поэтому Ши ничуть не удивился, когда Лемминкяйнен сам предложил пораньше устроить привал. Вместе с Бродским и Байярдом они соорудили из веток и сучьев нечто вроде односкатного треугольного шалаша, в то время как герой с Бельфебой углубились в лес, чтобы разжиться свежей дичью к ужину.

Пока они обгладывали кости каких-то птиц, размером напоминавших курицу, а вкусом куропатку, Лемминкяйнен растолковывал, что поход в Похъёлу он затеял по той причине, что при помощи волшебства вызнал про намечающееся там большое свадебное торжество, на которое его не пригласили.

— Портить людям праздник из-за такой чепухи? — удивился Бродский.— Чего-то я не просеку. Послал бы их подальше, и всех делов!

— Сие уронило бы мою репутацию,— важно ответствовал Лемминкяйнен.— А кроме того, ожидается там великое число колдунов и чародеев, кои будут демонстрировать свое искусство. Много потеряю я, коли не буду при том присутствовать.

Бельфеба сказала:

— Условились мы сопровождать тебя, сэр Лемминкяйнен, и не мыслю я идти на попятный. Но ежели столь велико торжество намеченное и столь много гостей на нем ожидается, невдомек мне, как даже с нашей четверкою управишься ты с задачей своей быстрей и лучше, нежели в одиночку.

Лемминкяйнен раскатисто расхохотался.

— О девица, о Пельфепи, поразмысли-ка получше! Для любого волшебства потребна основа. Располагая тобою и луком твоим, могу поднять я сотни стрелков; с Хароляйненом кипучим в ряд выстрою тысячи воинов — но только ежели будете вы у меня под рукою!

— Он прав, детка,— подтвердил Ши.— Старая добрая симпатическая магия. Помню, как-то док Чалмерс меня на этот счет просветил. Что это у тебя там?

Лемминкяйнен успел вытащить из объедков несколько длинных перьев и теперь бережно их разглаживал. На лице его застыло то самое преувеличенно хитрое выражение, которое они уже не раз наблюдали.

— В Похъёле теперь точно знают, что величайший из героев и чародеев все ближе,— сказал он.— Чтоб готовому быть к любым неожиданностям, надобно заранее всем полезным запастись.

Он затолкал перья в один из своих вместительных карманов, поглядел на костер, все ярче разгоравшийся на фоне сгущавшихся сумерек, и завалился спать.

Байярд сказал:

— Мне тут пришло в голову, Гарольд, что магия в этом континууме и с количественной, и с качественной точки зрения заметно превосходит любую другую, о которых ты рассказывал. И если Лемминкяйнен способен превратить тебя в тысячу воинов, что помешает остальным поступить подобным образом? Я бы сказал, что все это довольно опасная затея.

— Я уже и сам это успел сообразить,— отозвался Ши, тоже устраиваясь на ночлег.

Следующий день оказался полным повторением первого — за тем лишь исключением, что Бродский с Байярдом под утро настолько закоченели, что насилу выбрались из-под меховых одеял, дабы получить очередной урок фехтования, на котором еще до завтрака настоял Лемминкяйнен. В санях ехали молча, но когда они вечером собрались у костра, Лемминкяйнен столь долго развлекал их баснями о своих подвигах, что Ши с Бельфебой предпочли удалиться за пределы слышимости.

Дальше потянулось одно и то же. К пятому дню бойцы на палках достигли такого прогресса, что Лемминкяйнен лично принял участие в тренировке, ловко отправив Бродского в нокаут. Как ни странно, это только улучшило обстановку в компании: детектив зла не держал, а герой весь вечер пребывал в замечательном настроении.

Но едва только наутро они успели тронуться в путь, как Лемминкяйнен вдруг принялся вертеть головой во все стороны, приглядываясь и принюхиваясь.

— Что стряслось? — поинтересовался Ши.

— Чую волшебство — сильное волшебство Похъёлы. Гляди острей, о Вольтерпайарт!

Однако особо острого зрения не понадобилось. Вначале между деревьями проглянуло яркое зарево, а вскоре перед ними открылась и вовсе исключительная картина. Протянувшись откуда-то справа и теряясь за поворотом вдали, перед ними расстилалась глубокая ложбина, похожая на русло пересохшей реки. Но вместо воды ее заполняло некое рубиновое свечение, отчего песок и камни на дне мерцали, словно раскаленный докрасна металл. На противоположной стороне данного феномена высился острый обломок скалы, на котором восседал орел с пляжный домик размером.

Едва только Ши прикрыл лицо от жара, как орел покрутил головой и с любопытством уставился на их компанию.

Натягивать поводья нужды не было — лось Хийси остановился сам. Лемминкяйнен повернулся к Байярду:

— Что зришь ты, о глаза Охайолы?

— Раскаленные докрасна булыжники, похожие на мостовую в аду, и орла в несколько раз больше натурального. Что-то в глазах рябит... Нет, и то и другое на мосте, все верно.

Гигантская птица не спеша расправила одно крыло.

— Ого-го,— проговорил Ши.— Ты прав, Уолтер. Это...

Бельфеба выскочила из саней, подняла палец, чтобы оценить направление ветра, и принялась снаряжать лук тетивой; Бродский вертел головой, воинственно хорохорясь, но явно не в силах хоть как-то повлиять на ситуацию.

Лемминкяйнен провозгласил:

— Спрячь, Пельфепи, свои стрелы — я и сам, колдун могучий, птицу мерзкую отважу!

Огромный орел тем временем взмыл в воздух.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Кауко,— бросил Ши и выхватил свою шпагу, сознавая, насколько она в такой ситуации не к месту. Длиной она была не больше, чем когти чудовища, и уж всяк тоньше.

Орел кругами набрал высоту и спикировал на них с такой скоростью и мощью, что Байярд только ахнул. Но Лемминкяйнен, не притрагиваясь к своему оружию, довольствовался лишь тем, что швырнул в воздух пригоршню перьев большой куропатки и с пулеметной быстротой выпалил какой-то стишок, слов которого Ши не сумел разобрать.

Перья немедля превратились в стаю куропаток, которая под мотоциклетный треск крыльев косо вильнула в сторону. Орел, уже нависший прямо над ними — Ши разглядел даже, как трепещут растопыренные перья на концах крыльев и хвосте, которыми он балансировал в воздухе,— испустил пронзительный хриплый крик, захлопал крыльями и устремился вслед за стаей. Вскоре он окончательно скрылся за верхушками деревьев.

— Видали теперь, что и впрямь я величайший из волшебников? — самодовольно заметил Лемминкяйнен, выпячивая грудь.— Но колдовство — занятие утомительное, а река огненная по-прежнему пред нами пролегает. Ты ведь тоже чародей, о Харол. Не займешься ли этим делом, покуда буду я восстанавливать силы едой?

Ши уставился на рубиновое свечение и призадумался. Мерцающие отблески производили гипнотический эффект, словно догорающие угли. В принципе, решить проблему мог бы хороший ливень, и он принялся вспоминать заклинание для вызова дождя, которое они с Чалмерсом разработали в надежде преодолеть огненное кольцо вокруг Каренского замка во время похождений в мире «Неистового Роланда».

Он старательно пробормотал текст и сделал пассы. Ничего не произошло.

— Ну? — буркнул Лемминкяйнен с набитым ртом, налегая на хлеб с сыром.— Скоро ль волшебство твое начнется?

— Я попробовал,— ответил Ши, совершенно сбитый с толку,— но...

— Дурень охайольский! Должен учить я тебя твоему же ремеслу? С чего это ты взял, что заклинание подействует, коли не поешь ты его?

«Вот в чем дело»,— догадался Ши. Он и думать забыл, что в магии Калевалы пение являлось совершенно необходимым элементом. Если к его способностям к стихосложению и пассам, в которых Лемминкяйнен ни черта не смыслит, добавить еще и пение, огурчик выйдет, а не заклинание. Он вновь воздел руки над головой, делая пассы, и изо всех сил запел.

Заклинание и впрямь вышло как огурчик. Не успел он его закончить, как над головами у них почернело, а окружающее скрылось из виду за плотной пеленой хлопьев сажи, густых и липких, словно снежинки. Ши поспешно прервал свое занятие.

— Воистину заметный он чародей! — завопил Лемминкяйнен, кашляя и пытаясь стряхнуть липкую дрянь с одежды. — Теперь, когда показал он нам, как сажу добыть из реки огненной, может, сумеет он и объяснить, как на Похъёлу напустить туману, коего там сроду не видели?

— О нет,— воскликнула Бельфеба,— не будь столь строг к господину моему! Ответственно заявляю я, что и впрямь чародей он испытанный — но только не когда петь он обязан, ибо между нотами различными не видит особой разницы.

Тут в разговор встрял Бродский:

— Если мы нароем тут грамотного коновала, который прочистит мне шнобель, может, у нас с тобой и выйдет чего на пару.

— А ныне опять должен я делать все сам! — сердито заключил Лемминкяйнен. Выплеснув из кружки загаженное сажей пиво, он налил из бочонка свежего, сделал порядочный глоток, откинулся, мгновение поразмыслил и затянул:

Сперва было совершенно непонятно, к чему он клонит. Потом в воздухе над пламенеющей ложбиной нависло нечто мерцающее, что постепенно приобретало очертания и искрилось все сильнее. Ледяной мост!

Но как только Лемминкяйнен добрался до кульминационной точки своего заклинания, призванного окончательно материализовать лед и спаять все в единую прочную конструкцию, как произошла осечка, Ледяной мост покрылся трещинами и рухнул, рассыпавшись на мелкие кусочки. Послышалось шипение, и все окрестности заволокло паром.

Лемминкяйнен помрачнел и завел заклинание по новой. Все наблюдали, затаив дыхание. На сей раз мост растаял и исчез, даже не успев обрести окончательные очертания.

С яростным воплем Лемминкяйнен шмякнул шапку оземь и принялся ее злобно топтать. Байярд хихикнул.

— Ах ты еще и насмехаешься надо мной?! — взвизгнул чародей.— Негодяй иноземный!

С этими словами он незамедлительно схватил кружку, из которой только что пил пиво, и злобно выплеснул остатки прямо Байярду в физиономию. Пива там оставалось меньше чем на дюйм, но даже этого неосмотрительному весельчаку вполне хватило.

— Не смей! — выкрикнул Ши, выхватывая шпагу. Лук Бельфебы был уже наготове.

Но вместо того чтобы гневно вскочить или даже попросту утереться, Байярд неподвижным взглядом уставился на пламенеющую ложбину, моргая и хмуря брови. Наконец он выговорил:

— И все-таки это иллюзия! Там ничего нет, кроме кучек торфа, которые разложены в ряд и горят лишь местами. Но я не понимаю, как я ухитрился сразу этого не заметить!

— Должно быть, это алкоголь в пиве. Иллюзия была настолько сильна, что ты не смог сквозь нее видеть, пока у тебя в глазах не защипало. Такое раз со мной уже было — в континууме норвежских богов,— сказал Ши.

— Чары Похъёлы тем сильней, чем ближе подступаем мы к их твердыне,— сказал Лемминкяйнен, совершенно позабыв про свой гнев.— Но что нам судить да рядить теперь? Чересчур истошен я волшебством собственным, чтоб чары столь сильные разрушить!

— Можно подождать до завтра, пока ты не восстановишь силы,— предложил Ши.

Лемминкяйнен покачал головой:

— Там, в Похъёле, наверняка вызнают, что тут приключилось, и ежели пройдем мы проверку одними чарами, выдвинут другие навстречу, посильней первых, и с каждым шагом все трудней и трудней будет нам продвигаться вперед. Но если все-таки прорвемся мы прямо сейчас, прочие их чары ослабнут.

— Послушайте,— сказал Байярд,— по-моему, я знаю, как нам поступить. Если вы дадите мне немного пива, чтобы капать в глаза, я вас отсюда выведу. Места там полно, даже для саней.

Лось Хийси недовольно фыркал и упирался, но Лемминкяйнен непреклонно увлекал его вслед за Байярдом, который шагал впереди, то и дело окуная носовой платок в пивную кружку и прикладывая его к глазам. Ши обнаружил, что, несмотря на действительно сильный жар, он вовсе не заработал ожогов, как ожидал; на санях тоже не оказалось ни единой подпалины.

На противоположной стороне ложбины, одолев небольшой подъем, они сделали остановку. Байярд, направившийся было к саням, вдруг замер, указывая пальцем на старый трухлявый пень.

— Это человек! — воскликнул он.

Лемминкяйнен тяжко спрыгнул с саней, вытаскивая меч, а за ним и Ши с Бродским. Как только они подошли к пню, остатки ветвей на нем с шуршанием опали и перед ними предстал коренастый тип, комплекции примерно такой же, как у Лемминкяйнена. На физиономии у него застыло выражение угрюмой досады.

— Так я и знал, что поблизости кто-нибудь околачивается, дабы иллюзию поддерживать! — радостно взревел Лемминкяйнен,— Склоняй башку немедля, колдун похъёлский!

Тип быстро и отчаянно озирался по сторонам.

— Я — Вуохинен-чемпион, и бросаю я вызов! — объявил он наконец.

— Это он о чем? — поинтересовался Ши.

— Чемпион истинный завсегда имеет право вызов бросить, даже в доме чужом,— пояснил Лемминкяйнен.— Победитель либо голову соперника забирает, либо его самого в рабы. И кого же из нас ты тут вызываешь?

Вуохинен-чемпион долго переводил взгляд с одного на другого и в конце концов ткнул пальцем в Байярда.

— Вот этого. В чем его ремесло?

— Не пойдет,— провозгласил Лемминкяйнен,— поскольку ремесло его в том, чтоб взглядом своим проникать за пределы колдовства всякого. Ежели его ты вызываешь, так и так ты уже проиграл — ибо проник он за личину твою фальшивую. Вот Харол тебе, с мечом остроконечным, или же девица-хранительница Пель-фепи с луком и стрелами, или же Пийт-борец, или же сам я, палашом привычным владеющий!

Он ухмыльнулся.

Вуохинен оглядел всех по очереди.

— О мечах остроконечных я ведать не ведаю,— признал он,— и хоть не подлежит сомнению, что во всем мире не сыскать лучника хотя бы наполовину столь искусного, как я, на женщин предпочитаю охотиться я без помощи лука. Вызываю Пийта на борьбу честную!

— А Каукомъели-то веселого ты даже и не помянул! — заметил Лемминкяйнен со смешком.— Мыслится тебе, что выбор твой наиболее безопасен. Но не спеши: скоро сам убедишься, каким мастерством невиданным владеют друзья Калевалы чужеземные! Ну что, станешь силушкой с ним мериться, Пийт?

— Ладно,— согласился Бродский, стаскивая рубашку. Вуохинен свою уже снял.

Оба закружились, растопырив руки, словно дрессированные обезьяны. Ши заметил, что ручищи Вуохинена толщиной своей напоминают шины тяжелого грузовика, и детектив по сравнению с ним казался полным задохликом. Вскоре Вуохинен прыгнул вперед и попытался схватить Бродского, но тот ловко вцепился ему в плечи, рывком откинулся назад, уперся ступней Вуохине-ну в живот и, уже падая на спину, резко выпрямил ногу, отчего противник перелетел через него и грузно плюхнулся оземь.

Лемминкяйнен разразился громовым хохотом.

— Сложу я про это песню! — прокричал он.

Вуохинен медленно встал и насупился. На сей раз он наступал более осторожно. Подобравшись наконец к Бродскому на расстояние вытянутой руки, он вдруг молниеносно бросился вперед и попытался слева ткнуть в глаза детективу растопыренными пальцами. Ши услышал, как Бельфеба ахнула, но в этот самый момент Бродский резко отдернул голову назад, с неуловимой быстротой одной рукой перехватил оттопыренный большой палец, другой — мизинец, напрягся и мощно дернул их в разные стороны.

Послышался хруст; Вуохинен колесом крутнулся в воздухе и повалился на бок, после чего сел и с искаженным от боли лицом принялся ощупывать безвольно повисшее запястье.

— Один щипач в Чикаго раз тоже вздумал меня так подловить,— сказал Бродский с довольным видом.— Еще желаешь прикинуться или с тебя хватит?

— Мошенничество! — выдавил Вуохинен.— На мечах...

Лемминкяйнен торжествующе выступил вперед.

— Желаешь ты его голову или чтоб служил тебе он вечно?

— Тьфу! — сплюнул Бродский.— Вряд ли со сломанной клешней от него будет много проку, ну да ладно — пущай живет и отрабатывает за свое нахальство. Пастор мне башку оторвет, если я отправлю его к праотцам.

Он обошел вокруг Вуохинена и как следует пнул его под зад.

— Это тебе за пальцы в глаза, гадюка. Встать!

С появлением Вуохинена в санях стало и вовсе не повернуться, а в качестве слуги, как верно подметил Бродский, ценности он особой не представлял — единственно, заготовка дров для вечернего костра с его участием стала продвигаться несколько быстрее. А кроме того, победа Бродского заметно улучшила отношения компании с Лемминкяйненом. Тот по-прежнему настаивал, чтобы Байярд с детективом ежедневно упражнялись — они уже достигли таких успехов, что перешли на настоящие мечи,— но теперь и сам герой чуть ли не каждый день отрабатывал броски, захваты и падения джиу-джитсу под руководством Бродского. Он тоже оказался способным учеником.

Становилось заметно холоднее: у ноздрей путешественников и лося стали появляться облачка пара. Солнце, казалось, окончательно спряталось за низкие серые тучи. Беспорядочно разбросанные по невысоким травянистым холмикам деревья становились все более редкими и низкорослыми. Иногда Бельфеба, пробродив в поисках дичи целый вечер, возвращалась с пустыми руками. Чаще всего удавалось добыть только двух-трех зайцев, и вечно голодный Лемминкяйнен, поглотив свою порцию, лез в мешки с неприкосновенным запасом.

Однако сани, подпрыгивая на кочках и скользя по жидкой грязи, неуклонно продвигались к северу. И вот в один из дней, когда они только что перевалили через невысокий холм, поросший отдельными деревцами, Лемминкяйнен вдруг воскликнул:

— Великий Юмала! Вы только гляньте!

Перед ними, протянувшись в обе стороны насколько хватало глаз, раскинулась совершенно невероятная изгородь. Представляла она собой ряд кольев, вбитых менее чем в футе друг от друга и достающих вершинами чуть ли не до нависающего над землей полога облаков; но вовсе не по этой причине на голове у Ши зашевелились волосы. Колья этой изгороди были переплетены не чем иным, как невероятным количеством змей! При этом было совершенно непонятно, расположились они там по собственной воле или же кто-то, желая украсить изгородь столь экстравагантным манером, привязал их там принудительно.

Когда сани, влекомые подрагивающим и дрожащим лосем, подкатили ближе, змеи стали поворачивать к ним головы и дружно зашипели, словно тысяча закипающих чайников.

— Это наверняка тоже иллюзия,— сказал Байярд,— хотя в настоящий момент я не вижу ничего, кроме массы змей. Дайте-ка пива.

Лемминкяйнен нацедил ему пива из фляжки. На физиономии Вуохинена застыла торжествующая усмешка. Причина ее стала совершенно очевидной, когда Байярд, натерев пивом глаза, опять уставился на удивительную изгородь и покачал головой.

— По-прежнему змеи,— сообщил он.— Я понимаю, что этого не может быть, но факт есть факт.

Ши сказал:

— Может, попросту примем за основу, что они ненастоящие, и не будем обращать на них внимания?

Лемминкяйнен покачал головой:

— Знай же, о Харол из Охайолы, что в области магической любой предмет, тебе мнящийся, всеми качествами и силою реального обладает — покуда истинное имя его ты не вызнаешь!

— Ясно. И поскольку мы уже в Похъёле, их магия здесь наиболее сильна. А сам-то ты не можешь снять эти чары, какими бы они там ни были?

— Только если знать буду истинное имя, что кроется за обликом мнимым,— ответствовал герой.

— Может, поступим проще? — предложил Ши и обернулся к Бельфебе.— Не попробуешь подстрелить какого-нибудь из этих гадов? Насколько я понимаю, тогда он сразу обретет первоначальный облик.

— Нет, о Харолайнен,— ответствовал Лемминкяйнен.— Останется он попросту мертвой змеею до тех самых пор, покуда мы первородство его не вызнаем.

Они опять уставились на изгородь. Зрелище было довольно отвратное, но змеи, по крайней мере, не делали попыток покинуть свои места.

Внезапно Пит Бродский вскочил.

— Эй! У меня идея!

— Какая? — спросил Ши.

Бродский через плечо ткнул большим пальцем в Вуохинена.

— Этот поганец принадлежит мне, так?

— Согласно законам данной страны, полагаю, что так,— согласился Ши.

— Он твой раб! — тут же подтвердил Лемминкяйнен.

— И в этой дыре он служит по магической части, так?

— Ой, ну конечно,— оживился Ши,— хорошо, что напомнил! Наверняка именно он и огненную реку сотворил, и орла!

Бродский протянул руку и ухватил Вуохинена за воротник.

— Ну вот что, сволочь: как зовут всех этих гадюк по-настоящему?

— Эк! — придушенно поперхнулся Вуохинен.— Никогда не был я предателем...

— Чихать я на это хотел! Давай выкладывай, иначе кой-чего отведаешь! — Бродский многозначительно ткнул пальцем в меч, висящий у Лемминкяйнена на боку.

— Эк! — опять булькнул Вуохинен, поскольку рука детектива сильней крутанула воротник.— Они... э-э... сделаны из брусники.

— Ой, и действительно! — воскликнул Уолтер Байярд. Бросившись к шипящему перепутанному барьеру, он протянул руку, скрутил голову одной из змей и съел.

Лемминкяйнен расхохотался.

— Когда сниму я эти чары, будет у нас брусника на сладкое! Спасибо тебе, друг мой Пийт!