Обменяли Мату? Навсегда? Маленькую Матти с серьезными глазами и веселым смехом? Торби ощутил, как накатывает грусть, и, к своему удивлению, осознал, насколько это для него важно.

— Не верю!

— Не валяй дурака!

— Когда это случилось? Куда ее отправили? Почему мне ничего не сказали?

— Ясное дело, на «Эль Нидо»; кроме «Сизу» это единственный корабль Людей в лозианском порту. Ее увели около часа назад. Я не предупредил тебя потому, что сам не знал... до тех пор, пока меня не вызвали в бабушкину каюту, чтобы я попрощался с сестрой,— Джери нахмурился. — Когда-нибудь это должно было произойти... но я думал, что бабушка не отпустит Мату до тех пор, пока она не утратит навыков стрельбы.

— Тогда зачем, Джери? Почему?

Джери встал и холодно произнес:

— Больше я ничего не могу сказать, мой приемный дядя.

Торби пихнул его обратно в кресло.

— Не увиливай, Джери. Я твой «дядя» только потому, что меня так назвали. Но я по-прежнему все тот же бывший фраки, которого ты обучал мастерству стрельбы, и мы оба это знаем. Так поговорим как мужчина с мужчиной. Давай, выкладывай все начистоту.

— Тебе это не понравится.

— Уже не нравится! Матти ушла... Слушай, Джери, в каюте нет никого, кроме нас. Что бы там ни было, ты должен рассказать мне все. Клянусь тебе сталью «Сизу», что Семья никогда об этом не узнает.

— Нас может подслушать бабушка.

— Если так, то я приказываю тебе говорить и беру всю ответственность на себя. Впрочем, вряд ли сейчас бабушка слушает: обычно в это время она уже сидит за карточным столом. Говори же!

— Ладно,— Джери мрачно посмотрел на собеседника. — Ты сам напросился. Значит, ты хочешь сказать, что не имеешь ни малейшего понятия о причинах, побудивших бабушку выставить с корабля мою сестренку?

— Конечно, нет. Иначе я бы не спрашивал.

Джери нетерпеливо фыркнул.

— Торби, я знал, что ты малость недалек. Но не подозревал о том, что ты глух, слеп и нем.

— Оставь свои комплименты. Расскажи суть дела.

— Мату обменяли из-за тебя. Из-за тебя,— Джери с отвращением посмотрел на Торби.

— Меня?

— Из-за кого же еще? С кем Мата чаще всех играла в мяч? С кем сидела рядом в кинозале? Подумай, кого из новых членов Семьи постоянно видели рядом с девушкой, принадлежащей к одной с ним мойете? Я намекну тебе — его имя начинается на «Т».

Торби побледнел.

— Джери, мне и в голову не приходило...

— Значит, ты был единственным на корабле, кто этого не видел, — Джери пожал плечами. — Впрочем, тебя я не обвиняю. Это была ее ошибка. Она бегала за тобой, тупой клоун! И лишь одного я не мог себе представить — что ты ничего не знаешь. Я не раз пытался тебе намекать.

В таких делах Торби разбирался не лучше, чем невинная птаха в баллистике.

— Я не верю.

— Веришь, не веришь... какая разница? Все это видели. Впрочем, это могло сходить вам с рук, пока все было открыто и невинно — а я внимательно следил, не переступаете ли вы грань — если бы сестрица не потеряла головы.

— Что же произошло?

— Она сделала нечто такое, что побудило бабушку расстаться с вышколенным стрелком. Мата пришла к ней и попросила, чтобы ее удочерил кто-нибудь из другой семейной ветви. Святая простота! Она решила, что раз уж ты усыновлен, то не имеет никакого значения тот факт, что она твоя племянница — остается лишь немного переиграть, и она сможет выйти за тебя замуж,— Джери хмыкнул. — Если бы тебя усыновили в другой ветви, у нее еще могло бы что-то получиться. Но она, очевидно, рехнулась, если решила, что бабушка — бабушка! — согласится на такой скандал.

— Да, но... мы ведь, в сущности, не были родственниками. Да я и не собирался жениться на ней.

— Ну, хватит! Я уже устал от тебя.

Торби бродил по кораблю, не желая возвращаться в каюту и встречаться с Джери. Он чувствовал себя потерянным и одиноким. Торби был совершенно сбит с толку: жизнь Семьи казалась столь же странной, а обычаи непонятными, как у лозиан.

Ему не хватало Маты. До сих пор у него не возникало такого ощущения. Общество девушки было приятным, но таким же привычным, как трехразовое питание и прочие удобства, к которым Торби уже привык, живя на корабле. И вот теперь он скучал без нее.

Если уж она так этого хотела, то почему они не исполнили ее желание? Не то чтобы Торби мечтал об этом, но... коль скоро ему все равно суждено обзавестись женой, Мата была бы ничуть не хуже любой другой. Она нравилась Торби.

Наконец он вспомнил, что на корабле есть человек, с которым можно об этом поговорить. И Торби отправился со своей печалью к доктору Мэйдер.

Поскребшись в ее дверь, он тотчас же услышал «Войдите!». Она встретила его, стоя на коленях в груде своих вещей. На ее носу красовалось пятно, а волосы были в беспорядке.

— А, Торби! Очень хорошо, что ты пришел. Мне сказали, что ты вышел в город, и я боялась, что разминусь с тобой.

Она говорила на английском Системы, Торби отвечал ей на том же языке.

— Вы хотели видеть меня?

— Чтобы попрощаться. Я возвращаюсь домой.

— Ой,— Торби вновь ощутил болезненный толчок — такой же, как когда он услышал от Джери о Мате. Внезапно его охватила волна тоски по отцу. Он взял себя в руки и ответил:

— Мне очень жаль. Я буду скучать по вам.

— И я тоже буду скучать, Торби. В этом огромном корабле ты был единственным человеком, рядом с которым я ощущала себя, словно дома... это странно, ведь твоя и моя жизни отстоят друг от друга так далеко, как только возможно. Мне будет не хватать наших с тобой бесед.

— И мне тоже,— простодушно ответил Торби. — Когда вы уходите?

— «Эль Ни до» отправляется в полет завтра. Но я должна перебраться не позже сегодняшнего вечера. Мне нельзя опоздать к старту, иначе я не смогу попасть домой еще несколько лет.

— «Эль Нидо» идет на вашу планету? — в голове мальчика начал складываться фантастический план.

— Нет, нет. Корабль направляется на Таф Бету-VI. Но там бывают почтовые корабли Гегемонии, и на них я смогу добраться домой. Слишком удачный шанс, чтобы упустить его.

Хитроумный план померк в голове юноши — он с самого начала был нелеп. Торби мог решиться поселиться на незнакомой планете, но Мата не была фраки.

Доктор Мэйдер продолжала:

— Все устроила старший помощник, — она невесело улыбнулась. — Она была рада избавиться от меня. Я даже надеяться не могла, что у нее что-то получится: я хорошо помню, с каким трудом мне удалось попасть на «Сизу»; полагаю, за этим стоит какая-то сделка, о которой бабушка не упоминает. Итак, я покидаю вас... и мне вновь предстоит полная изоляция на женской половине. Не беда: я потрачу это время на обработку полученных данных.

Эти слова напомнили Торби о том, что Маргарет может встретиться на женской половине с Матой. Смущаясь и запинаясь, он принялся объяснять, о чем пришел поговорить. Доктор Мэйдер слушала его со всей серьезностью, продолжая упаковывать вещи.

— Я знаю, Торби. Я услышала об этом печальном деле гораздо раньше, чем ты.

— Маргарет, вы когда-нибудь сталкивались с подобной нелепицей?

Она замялась.

— Да, мне нередко доводилось слышать и о еще более глупых вещах.

— Но ведь в этом ничего страшного не было! И если Мата захотела, то почему бабушка не пошла ей навстречу... вместо того, чтобы отправлять девушку к чужим людям? Я... мне бы это было легче. Я уже привык.

Женщина-фраки улыбнулась.

— Это самое необычное признание в любви, какое я когда-либо слышала, Торби.

— Вы могли бы передать ей кое-что от меня?

— Если ты хочешь передать свои уверения в вечной любви или что-нибудь в этом духе, то лучше не надо. Бабушка сделала для своей правнучки самое лучшее, что было в ее силах. Сделала это быстро, с любовью и мудростью. Сделала это, исходя из интересов Маты, а не сиюминутных потребностей «Сизу», ведь Мата была превосходным стрелком. Бабушка, как и подобает старшему помощнику, исходила из высших соображений; она обдумала глубинные общие интересы и решила, что они перевешивают потерю одного стрелка. Я начинаю восхищаться ею, только между нами, раньше я ненавидела старушонку, — она вдруг улыбнулась. — Лет через пятьдесят Мата тоже примет подобное мудрое решение. Семья «Сизу» — очень крепкий клан.

— Провалиться мне на месте, если я что-нибудь понимаю!

— Это оттого, что ты почти такой же фраки, как и я... и не имеешь моей подготовки. Торби, о большинстве вещей можно говорить, плохи они или хороши, только зная истинную их подоплеку; сами по себе плохи или хороши очень немногие вещи. Поступки, которые квалифицируются в определенном обществе как правильные или неправильные, действительно являются именно таковыми. Возьмем такой обычай Людей, как экзогамия. Ты, вероятно, думаешь, что это способ уменьшить опасность мутаций. По крайней мере, в корабельной школе вас учили именно так.

— Конечно. И поэтому я не могу понять, зачем...

— Секундочку. Ты не можешь понять бабушкиных возражений. Но для Людей чрезвычайно важно устраивать браки между членами экипажей разных кораблей. И не в генах дело — они имеют второстепенное значение — а в том, что корабль слишком мал, чтобы быть устойчивой культурой. Корабли должны постоянно обмениваться идеями и достижениями, иначе тот же «Сизу», да и сама культура Людей погибнут, так что закон соблюдается строжайшим образом.

Малейшее отступление от закона — то же самое, что крохотная пробоина в борту корабля, появление которой ведет к гибельным последствиям, и устранить их можно лишь самыми решительными мерами. Ну... теперь ты понимаешь?

— Э-э... нет, не думаю.

— Сомневаюсь, что сама бабушка отчетливо понимает это; она лишь знает, что хорошо и что плохо для Семьи, и действует дальновидно и решительно. Ты все еще хочешь что-нибудь передать?

— Ну... Не могли бы вы передать Мате, что мне очень жаль — нам даже не удалось попрощаться.

— М-м-м... хорошо. Только, пожалуй, не сразу.

— Вот и отлично.

— Теперь чувствуешь себя лучше?

— В общем, да... ведь вы говорите, что так будет лучше для Маты, — Торби внезапно взорвался: — Но, Маргарет, я не понимаю, что творится со мной! Мне казалось, что все стало на свои места, и вот теперь моя уверенность рассыпалась в прах. Я мыслю и чувствую, как настоящий фраки и сомневаюсь, смогу ли я стать истинным Торговцем.

Лицо собеседницы внезапно омрачилось.

— Ты уже был свободен. И эту дурную привычку трудно преодолеть.

— Как вы сказали?

— Тебе довелось многое пережить. Твой приемный отец — я имею в виду первого, Баслима Мудрого,— купил тебя и усыновил, дав тебе такую же свободу, какой пользовался и сам. И вот теперь второй твой отец из самых лучших побуждений усыновил тебя и тем самым сделал тебя рабом.

— Что вы, Маргарет! — возразил Торби. — Как вы можете такое говорить?

— Если ты не раб, то кто же?

— Ну, я — Вольный Торговец. Во всяком случае, отец надеется, что я смогу им стать, если мне удастся избавиться от моих привычек фраки. Но я не раб. Люди свободны. Семья состоит из свободных людей.

— Все вместе вы свободны... но не по отдельности.

— Что вы имеете в виду?

— Люди свободны. Это составляет главный предмет их гордости. Любой Торговец скажет вам, что именно свобода делает Людей Людьми и отличает от фраки. Люди свободны, странствуя среди звезд и нигде не пуская корней. Столь свободны, что превращают свой корабль в суверенное государство, которое никого ни о чем не просит, странствует, где хочет, дерется с любым врагом, не нуждается ни в каком пристанище, не вступает ни с кем в союз, который бы его не устраивал. О да, Люди свободны! Старушка Галактика еще не ведала такой полной свободы. Общество, насчитывающее менее сотни тысяч человек, раскинулось в пространстве в четверть миллиарда кубических световых лет, и эти люди совершенно вольны двигаться в любую сторону в любое время. Такой культуры не было никогда и, быть может, не будет. Свободны, как само небо... более свободны, чем звезды, поскольку те движутся твердо установленными путями. Да-да, конечно, Люди свободны! — женщина некоторое время молчала. — Но какой ценой куплена эта свобода?

Торби заморгал.

— Я скажу тебе. Нет, бедность тут ни при чем. Такого высокого уровня жизни, как у Людей, история еще не знала. Доходы от вашей торговли просто баснословны. За них не приходится платить ни физическим, ни душевным здоровьем. Мне не доводилось видеть общества, в котором болели бы так мало. Не приходится платить и счастьем либо самоуважением. Но ваше счастье полно самодовольства, а гордыня почти греховна — разумеется, гордиться вам есть чем. Но за свою беспрецедентную свободу вы платите... самой свободой. Нет, я не говорю загадками. Люди свободны... за счет потери личной свободы каждого из вас, и капитан со старшим помощником отнюдь не являются исключением: они лишь еще более несвободны, чем кто бы то ни было из вас.

Ее слова казались чудовищными.

— Как мы можем быть свободными и несвободными одновременно? — возразил Торби.

— Спроси Мату. Торби, ты живешь в стальной темнице, вне которой ты проводишь не более нескольких часов за много месяцев. Правила внутреннего распорядка на корабле значительно строже, чем в любой тюрьме. То, что целью этих правил является сделать вас всех счастливыми — и они это делают — сейчас неважно. Вы должны повиноваться им. Вы спите, где прикажут, едите по звонку и только то, что предложат — и совершенно несущественно, что пища вкусная и обильная, важно то, что вас не спрашивают, чего вы хотите. Девяносто процентов времени вы делаете то, что вам прикажут. Вы так стиснуты правилами, что большая часть того, что вы говорите — не живая речь, а предписанный ритуал. За целый день можно не произнести ни одной фразы, которой не было бы в законах «Сизу». Верно?

— Да, но...

— «Да» без всяких «но»! Скажи, Торби, у кого из людей меньше свободы? У рабов? Можешь ли ты подобрать слово точнее?

— Но нас нельзя продать!

— Рабство часто существовало в форме, не допускавшей продажу или покупку людей. Их просто передавали по наследству. Так же, как на «Сизу». Быть рабом означает принадлежать хозяину и не иметь надежды на перемены. Вы, рабы, называющие себя Людьми, не имеете даже надежды, что вас отпустят на волю.

Торби нахмурился.

— Вы полагаете, что именно из-за этого я чувствую себя так противно?

— Мне кажется, рабский ошейник, который не беспокоит твоих товарищей, потому что они родились в нем, начинает душить тебя, ведь ты уже был свободен, — женщина осмотрела свои пожитки. — Мне пора отправляться на «Эль Нидо». Поможешь мне?

— Буду рад.

— На встречу с Матой не рассчитывай.

— Я и не думал об этом, — соврал Торби, — только хотел помочь вам. Мне очень жаль расставаться.

— Честно говоря, я рада, что отправляюсь домой, но мне не хочется прощаться с тобой, — она помедлила. — Я тоже хотела бы тебе помочь. Антрополог никогда не вмешивается, но я уже ухожу, а ты никогда не был настоящей частичкой этой культуры. Ты сможешь понять намек старой женщины?

— Вы совсем не старая!

— Еще одна любезность. Я уже бабушка, хотя старший помощник, пожалуй, удивилась бы, услышь она это от меня. Торби, мне казалось, что ты сумеешь привыкнуть к этой тюрьме. Теперь я в этом не уверена. От привычки быть свободным не так-то легко избавиться. Милый, если ты почувствуешь, что ты не в силах это выдержать, дождись, когда корабль опустится на планету, где царят свобода, демократия и гуманизм, и беги отсюда прочь. Это нужно сделать до того, как бабушка решит тебя женить, ибо промедление — твоя погибель!