Сидя в ящике Пандоры, Илит просто не находила себе места. Кроме обычных неудобств, которые вынужден терпеть каждый заключенный, она испытывала адские муки оскорбленной гордости. По правде говоря, никто не смел так подшучивать над нею еще со времен Приама, царя Трои. Приам грозился поймать ее и запереть в деревянный ящик с каким-то секретом, придуманным лично им. Но где ему было поймать ее! Она не пошла в ловушку, словно глупая мышь в мышеловку. Прошли года, миновало несколько столетий. Где сейчас Троя? Ее разрушили до основания. И где сейчас царь Приам? Он погиб вместе со своим городом. А Илит жива и здорова — отчасти потому, что не совала свою хорошенькую головку в разные хитрые деревянные ящики...

Это тебе достойное наказание за твою гордыню, одернула себя Илит. Не надо быть о себе слишком высокого мнения, чтобы, потеряв всякую осторожность, не попасть в беду. Она всегда считала себя осмотрительной и осторожной, не в пример другим девушкам. И что же? Она в ловушке. Попалась самым глупейшим образом!

Илит предавалась меланхолии, когда ящик вдруг осветился изнутри мягким золотистым светом. Свет становился все ярче, и вот в туманной мгле постепенно стал вырисовываться прекрасный пейзаж. Перед Илит расстилался зеленый луг, справа была роща, а далеко впереди, у самого горизонта, синели горные вершины. Где-то негромко пела свирель.

Илит услышала, как кто-то окликнул ее. Голос явно принадлежал мужчине:

— Илит, ты здесь? Ты попала в беду? Позволь, я помогу тебе.

Свет в ящике Пандоры стал еще ярче.

— Кто говорит со мной? — спросила Илит.

— Я, Зевс, — послышался все тот же голос, доносившийся будто бы издалека. — Как видишь, у меня еще хватает сил на такие фокусы, хотя я и не обладаю прежней мощью. Но ты так и не сказала мне, что ты здесь делаешь.

— Вот, сижу в ящике, — пожаловалась Илит. — Кто-то похитил меня и держит взаперти.

Илит всего лишь раз встречалась с Зевсом лично. Это было в Римскую эпоху, когда греческие боги снова обрели власть над миром — правда, ненадолго. Тогда Илит просила у него место какого-нибудь второстепенного божества или духа природы — например, нимфы или дриады. Зевс обещал подумать. Больше они не встречались, и Илит уже успела забыть об этом.

— А почему он держит тебя взаперти? — спросил Зевс.

— Он боится, что я его убью. Что ж, пожалуй, так оно и будет!

Зевс вздохнул:

— Ты совсем как моя дочь, стрелометательница Артемида. Такая же упрямая. Но почему бы тебе не сыграть с ним маленькую шутку?

— Сыграть с ним шутку? Что ты имеешь в виду?

— Например, внушить ему мысль, что тебе понравилось сидеть в этом ящике и ты ни за что на свете не согласишься выйти оттуда.

— Он не поверит мне.

— А ты попробуй. Те, кто похищает молоденьких женщин и держит их под замком — всякие террористы и тому подобное, — они же все как один чокнутые. Ну, придумай, сочини что-нибудь.

— Ты хочешь сказать — солги?

— Да, именно это я и хочу сказать.

— Но ведь лгать нехорошо! Так порядочные духи не поступают!

— Но ведь ты всегда можешь впоследствии очиститься от своего греха, или, как теперь у вас говорят, искупить его. Я, по крайней мере, часто так делал, когда нарушал мной же самим установленные законы и правила. В конце концов, на карту поставлена твоя свобода!

— Нам не позволено лгать, — заявила Илит, но уже не столь категорично, как вначале.

— Так, значит, мы договорились, слышишь, Илит? Попробуй поговорить с этим жалким смертным. Заставь его посмотреть на вещи твоими глазами. Если это не поможет, прибегни к хитрости, к обману. В конце концов, мир прекрасен, и он стоит того, чтобы снова его увидеть ценой одной лишь маленькой лжи. Ты даже не совершишь большого греха — ты всего лишь ответишь хитростью на его хитрость: ведь он первый обманом заманил тебя в ловушку. Подумай, Илит! Ты так молода и хороша собой, что держать тебя в этом противном ящике — просто преступление!

В сотый раз проиграв все варианты предстоящего разговора с противным толстым торговцем, Илит критически оглядела себя в магическом зеркале. Глаза умело подведены, волосы уложены. Правда, лицо выглядит намного бледнее, чем обычно, но это пустяки. Если ее план удастся, на ее щеках вновь заиграет здоровый румянец.

— Вестфал! — позвала Илит. — Вы здесь, Вестфал?

— Да, я здесь, — ответил из дальнего угла комнаты бедняга, уже третью ночь подряд не смыкавший глаз.

— А почему вы здесь? Разве вам не нужно ходить на работу, заниматься делами?

— Конечно, нужно! — жалобно ответил Вестфал. — Из-за этой дурацкой истории я терплю серьезные убытки. Я же не могу оставить вас здесь одну без присмотра. Потому-то я и не спускаю глаз с крышки этого ящика.

— Но почему?

— Потому что стоит мне на несколько часов оставить вас одну — и вы обязательно выберетесь из ящика. Или заколдуете меня...

— Ну, заколдовать вас, положим, я могла бы в любой момент, — сказала Илит кокетливо, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал естественно. — Но я не хочу этого делать. Неужели вы принимаете меня за злую колдунью, Вестфал?

— Ох, после всего, что вы мне тут наговорили, я решил, что разумнее всего будет приготовиться к самому худшему.

— Вы меня огорчаете, Вестфал, — вздохнула Илит. — Подумайте сами, какой женщине понравится, если ее оторвут от привычных дел, запихают в ящик и отнесут куда-то, словно мертвый груз. А ведь мы, колдуньи, мало чем отличаемся от простых женщин — особенно когда это касается чувств. Мы всего лишь женщины, Вестфал, даже самые ангелоподобные из нас. И мы хотим, чтобы с нами обращались как с настоящими леди, черт побери!

— Да-да, теперь я это очень хорошо понимаю, — ответил Вестфал. — Но, к сожалению, уже поздно, и невозможно что-либо изменить.

— Ну, лучше уж поздно, чем никогда. — Голос Илит был сладким, как патока. — А вот насчет-перемен... Откройте-ка крышку, и, я думаю, мы сумеем договориться. Вы нравитесь мне, Вестфал.

— Правда? — воскликнул тот.

— Ну конечно, даю честное ангельское слово — ведь я еще и ангел, дорогой Питер. Так вот, я даю вам свое честное ангельское слово, что я пальцем вас не трону, если вы откроете крышку.

Вестфал подошел к туалетному столику и, набрав в грудь побольше воздуха для храбрости, чуть-чуть приоткрыл крышку...

Словно черный вихрь пронесся по комнате. Казалось, само солнце померкло и земля вздрогнула — это Илит вырвалась на свободу из своей тесной тюрьмы. Жуткие тени замелькали по стенам — это Илит начала творить страшные заклинания, призывая на помощь Гекату, древнюю богиню колдовства. Питер Вестфал почувствовал, как волосы у него на голове встали дыбом от ужаса.

— Вы обещали, что не тронете меня! — сдавленно крикнул он.

Внезапно наступила тишина, и комната опустела. Вестфал отправился в забытый богом уголок в самой глухой части Лимба, а Илит поднялась в воздух, чтобы явиться с докладом к архангелу Михаилу. Ящик Пандоры так и остался стоять на туалетном столике возле кровати Питера Вестфала. Крышка его была откинута, и волшебное зеркало слабо мерцало в полутьме.

Аззи постучался в дверь Аретино ровно через неделю после того, как они расстались, — минута в минуту. Аретино провел гостя в верхний этаж, в маленькую гостиную, где они опустились в мягкие кресла, обитые парчой. Аретино приготовил дорогое вино для своего гостя. Слуга принес легкую закуску к вину.

Некоторое время почетный гость и хозяин сидели молча, любуясь видом, открывавшимся из высокого окна. Голубые сумерки опустились на город, придавая знакомым улицам и площадям таинственный, почти сказочный вид. Сквозь приоткрытое окно до Аззи и Пьетро Аретино доносились голоса подгулявших студентов, горланящих какую-то смешную песенку. Человек и демон не прерывали молчания, слушая, как грубые голоса выводят замысловатые рулады.

Аззи переживал один из величайших моментов своей жизни, его душу переполняли радостные предчувствия. Вот-вот свершится то, чего он ждал всю жизнь: он начнет одно из тех великих дел, которые коренным образом изменяют ход истории. Он станет истинным вершителем судеб всего мира. Достаточно ему сказать лишь слово — и, кажется, сам земной шар начнет вертеться в обратную сторону! Это сладостное чувство опьяняло

Аззи сильнее, чем самое крепкое вино. Он всегда хотел быть лидером, выделяться из толпы. Теперь его мечты осуществятся: наконец-то он будет определять ход событий, а не подчиняться им!

Сладкие мечты о будущем господстве над миром настолько увлекли Аззи, что он забыл обо всех остальных делах, забыл о Пьетро Аретино, терпеливо ждущем его дальнейших указаний, да и вообще о том, где он сейчас находится. Наконец, очнувшись от грез, Аззи извинился перед хозяином за столь долгое молчание:

— Вам могло показаться, любезный Аретино, что я несколько небрежно отнесся к огромной работе, проделанной вами за эту неделю. Прошу извинить меня: обдумывая наши совместные планы, я позволил мечтам увести меня слишком далеко... Но я опять прошу меня извинить: я сказал — наши совместные планы, не удосужившись выслушать ваш окончательный ответ, согласны ли вы сотрудничать со мной? Быть может, мой замысел кажется вам слишком ничтожным, чтобы согласиться на подобное сотрудничество?

— Отнюдь, сударь. Как раз наоборот, это самая выдающаяся затея из всех, в которых мне приходилось участвовать, и, кажется, вы сделали правильный выбор, заказав безнравственную пьесу мне, а не кому-нибудь другому, — ответил поэт и драматург. — А сейчас не угодно ли вам будет послушать древнюю легенду, которую я собираюсь положить в основу вашей пьесы?

— Легенду? — спросил Аззи. — Что ж, я с удовольствием ее послушаю. Может оказаться, что я ее знаю — я ведь любитель древних легенд.

— Это очень старая легенда. В ней есть и Бог, и Адам, и Люцифер.

— Ба! Знакомые все лица! Начинайте, Пьетро, прошу вас!

Аретино откинулся на спинку кресла и, отпив несколько глотков вина из бокала, начал свой рассказ.

Адам лежал на мягкой траве Эдема, в тени, у чистого ручья, прикрыв глаза, когда Бог явился ему и строго спросил:

— Адам! Чем это ты занимался?

— Я? — довольно натурально удивился Адам. — Я — ничего... Я просто лежал в тени и предавался неге.

— Я знаю, что ты предавался неге, — сказал Бог еще более строгим тоном. — Я ведь постоянно слежу за тобой, за всеми твоими делами, и Я все вижу. Ведь ты — Мое творение, и Я обязан наблюдать за твоим развитием. Я спрашиваю, что ты делал перед тем, как лечь в тени и предаться неге?

— Не помню.

— И все-таки попытайся припомнить. Ты ведь был с Евой, правильно?

— А, ну конечно, я был с ней. А что, разве в этом есть что-либо предосудительное? Ведь она моя жена, и вполне естественно, что я...

— Не пытайся сбить Меня с толку, Адам! Ты прекрасно знаешь, что никто не собирается осуждать тебя за то, что ты проводишь время вместе с Евой, своей женой. Я просто хочу, чтобы ты рассказал Мне, что ты делал до того, как предаться неге. Ты разговаривал с Евой? Отвечай!

— Ну хорошо, я разговаривал с ней — если, конечно, это можно назвать разговором. Она опять пересказывала мне то, что поведали ей птицы небесные, — ведь больше с ней ни о чем невозможно поговорить. Она все время говорит на каком-то птичьем языке. Я давно хотел спросить Тебя... Как Ты думаешь, с ней все в порядке? То есть я хочу сказать, она в своем уме? Я обращаюсь с этим вопросом к Тебе, потому что Ты должен лучше меня разбираться в подобных вещах. В конце концов, Ева — единственная женщина, с которой мне приходилось общаться, и мне не с кем ее сравнивать. У меня нет даже матери... Нет, Ты не подумай, я не жалуюсь. Но эти постоянные разговоры о птицах... Она не умолкает ни на секунду и трещит как сорока!

— Гм... Видишь ли, Ева так чиста и невинна... Разве это так плохо?

— Нет, это совсем не так плохо.

— В чем дело, Адам? Я чем-то тебя обидел?

— Не говори глупостей! Как Ты можешь обидеть меня, если Ты - Бог?

— Хорошо. А чем еще ты занимался с Евой, кроме разговоров?

Адам покачал головой:

— Откровенно говоря, Тебе вряд ли будет приятно это слышать. Это слишком непристойно для ушей Бога.

— Я не имел в виду секс, — сказал Бог презрительно.

— Послушай, если Ты и вправду такой всевидящий и всезнающий, зачем же Ты спрашиваешь меня, что я делал, а что я не делал?

— Я пытаюсь установить истину.

Адам что-то тихо пробормотал себе под нос.

— Что ты сказал? — спросил его Бог.

— Я не понимаю, за что Ты так сердишься на меня. В конце концов, Ты создал меня по Своему образу и подобию. А раз так, чего же Ты хочешь?

— Ах так? Значит, ты считаешь, что, если Я создал тебя по Моему образу и подобию, это может оправдывать все твои дурные поступки?

— Ну, я думал, что Ты...

— Я дал тебе все, чего только можно было пожелать. Я вдохнул в тебя жизнь. Я наделил тебя разумом, развитым воображением, памятью, литературным вкусом, большими способностями в различных видах спорта, артистизмом, способностью складывать и вычитать числа и еще доброй сотней других не менее важных и полезных способностей. Я придал тебе вполне благообразный вид. Благодаря Мне у тебя есть все — прелестная жена, хорошая пища, мягкий климат в той области, где ты живешь. Я мог бы снабдить тебя всего одним пальцем, и ты бы никогда не выучился считать даже до двух. Вместо этого Я дал тебе целых десять пальцев на руках и еще десять на ногах, так что ты можешь считать практически до бесконечности. Я все для тебя сделал! И взамен Я просил тебя только об одном — чтобы ты пользовался только тем, чем Я разрешил тебе пользоваться, и не смел прикасаться к тому, что Я запретил тебе трогать. Ты помнишь этот уговор или нет?

— Да, помню, — пробормотал Адам.

— Вспомни, о чем мы с тобой говорили в тот день. Я показал тебе вон то дерево, которое мы называем Древом Жизни, — на нем еще висело крупное красное яблоко — и сказал тебе: «Адам, сделай одолжение, не вкушай плода с этого дерева». И ты ответил Мне: «Хорошо, Господи, я и без яблок отлично обойдусь, ведь у меня есть и морковь, и репа, и свекла, и картофель, и даже огурцы — питательные, полезные для здоровья овощи». Но вчера, когда ты был вместе с Евой, вы все-таки вкусили плод запретного дерева! Вы съели яблоко!

— Яблоко? — переспросил Адам удивленно.

— Не притворяйся, Адам! Ты отлично знаешь, что такое яблоки! — сказал Бог. — Они большие, круглые и сладкие на вкус. Только вот ты не должен знать, каковы они на вкус, потому что Я запретил тебе есть яблоки.

— Не понимаю, почему мне можно есть овощи и даже некоторые фрукты и ягоды, а к яблокам я не должен и прикасаться.

— Я уже объяснял тебе это. Если бы ты слушал более внимательно, ты бы не задавал Мне таких глупых вопросов. Потому что, вкусив этого плода, ты познаешь добро и зло.

— А что плохого в познании добра и зла? — спросил Адам.

— Видишь ли, с одной стороны, всякое знание есть благо, — ответил Бог. — Но с другой стороны, знание может обернуться бедой, если оно попадет в руки человека, не владеющего инструментом диалектики и поэтому не способного оценить всю сложность заключенных в этом знании противоречий. Знание, полученное слишком рано, может нанести непоправимый вред тому, кто будет им обладать. Вы с Евой пока еще не были готовы принять это знание. Наблюдая за вашим развитием, Я постепенно готовил вас к тому моменту, когда вы сможете вкусить плод познания добра и зла без ущерба для себя. Но она соблазнила тебя, уговорила тебя вкусить от запретного плода, ведь так было дело?

— Не совсем, — ответил Адам. — Эта мысль и раньше приходила мне в голову. Вообще это была моя собственная идея. Ева не виновата. Ее мысли заняты только птицами.

— Но это она первой заговорила о том, чтобы вам обоим отведать запретного плода, так?

— Может, и так. Ну и что? Я слышал, что Ты не очень рассердишься на нас, если мы с Евой откусим по кусочку яблока:

— От кого ты это слышал?

— Точно не помню. Может быть, от птиц, а может, от пчел — их здесь великое множество, всех разве упомнишь! Но раз уж мне и Еве было уготовано вкусить от этого плода, велика ли разница, если мы попробовали кусочек чуть раньше, чем этого от нас ожидали? Если яблоко положено на каминную полку, то в одном из актов кто-нибудь непременно должен его съесть — так ведь гласит закон необходимости в применении к классической драме, если я не ошибаюсь? Не можем же мы целую вечность оставаться в райском саду! Разве я не прав?

— Ты, конечно, прав, — ответил Бог, гневно глядя на Свое творение, — но ты еще не знаешь, до какой степени ты прав. Ты сей же час покинешь райский сад, слышишь? Сомневаюсь, чтобы тебе когда-нибудь удалось вернуться обратно. Я изгоняю тебя из Эдема, где ты мог вести безмятежное существование!

И Бог изгнал Адама и Еву из рая, послав ангела с огненным мечом выполнить эту миссию. Так Адам и Ева стали первыми людьми, имевшими дело с участковым милиционером, явившимся выселять их как проживающих без прописки. Изгнанные из Эдема мужчина и женщина в последний раз оглянулись на райский уголок, который они считали своим родным домом, и побрели прочь. Много дорог им пришлось исходить, переходя с места на место, однако, где бы они ни жили, ни одно из этих мест они не могли назвать своим домом.

Только оказавшись за пределами Эдема, Адам и Ева заметили, что оба они наги.

— Эй, ты, божья корова! — сказал Адам Еве. — Да ты же совершенно голая!

— Ты тоже! — ответила Адаму обиженная подруга.

Они проявили сильнейшее любопытство к таким частям их тел, которые обычно не принято показывать в обществе, и, кажется, обнаружили много забавного, потому что долго смеялись друг над другом. Так родился сексуальный юмор.

Вдоволь насмеявшись, Адам рассудительно заметил:

— Не лучше ли будет, если мы чем-нибудь прикроем все эти висящие штучки — надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю, — кивнула Ева. — Странно, что мы не додумались до этого раньше, правда?

— Немудрено! Раньше ты думала только о своих птицах, — сказал Адам.

— Действительно. Я сама не знаю, почему так получалось, — согласилась Ева.

Так, разговаривая, они прошли еще немного по дороге, ведущей из рая. Перед ними расстилался незнакомый пейзаж. Всмотревшись вдаль, Адам спросил:

— Интересно, что это такое там впереди?

Ева посмотрела туда, куда указывал пальцем Адам, и сказала:

— Если только это не обман зрения, я вижу там... людей.

— Но ведь этого не может быть! Мы единственные люди на Земле! — воскликнул Адам.

— Мы думали, что мы единственные, — возразила Ева, — но оказалось, что это не так. Помнишь, как мы с тобой рассуждали, есть ли еще во Вселенной существа, похожие на нас?

— Да, — сказал Адам, — теперь я вспомнил. Мы пришли к мысли, что Бог должен был бы создать других людей, чтобы нам было с кем общаться. Ведь если ты умеешь творить людей, то вряд ли остановишься на первых опытных образцах.

— Ты должен это помнить, — сказала Ева.

— Но мне как-то не верилось, что Он действительно сделает это, — в голосе Адама звучала горечь. — Я думал, мы будем единственными людьми на Земле.

Бог действовал быстро. Он задумал сурово покарать тех, кто посмел Его ослушаться. С самого начала Адам и Ева были единственными людьми на Земле. Но после того как первые люди нарушили божественную волю, Бог создал других людей в наказание первым. Адаму и Еве оставалось только удивляться божественному промыслу — они так и не смогли понять, зачем Богу понадобилось заселять Землю.

Широкая дорога, по которой шли Адам и Ева, скоро привела их к городу.

— Как называется это место? — спросил Адам у первого прохожего, попавшегося им на пути.

— Это Не самое лучшее место на Земле, — ответил тот.

— Что за странное название! — удивился Адам. — Что оно означает?

— Только Эдем может называться Лучшим местом на Земле, — ответил прохожий, — но, если забыть об Эдеме, это воистину райский уголок.

— А откуда вы знаете об Эдеме? — спросил Адам. — Я что-то не встречал вас там.

Прохожий как-то странно поглядел на Адама, затем сказал:

— Но ведь каждому известно, что лучше Эдема ничего быть не может. Не обязательно самому побывать в Эдеме, чтобы узнать эту очевидную истину.

Адам и Ева поселились в этом городе. Вскоре они коротко сошлись со своим соседом, демоном по имени Гордон Люцифер. Люцифер был ловким и предприимчивым малым. Он открыл первую юридическую контору и стал заниматься частной практикой.

Как-то раз, заглянув к своему соседу, Адам сказал:

— Нам с Евой нужен толковый адвокат. Сдается мне, нас здорово одурачили. Мы были незаконно изгнаны из рая. Во-первых, мы не получали предуведомления о выселении. Во-вторых, наше дело не рассматривалось в суде, и, само собой разумеется, у нас не было адвоката.

— Вы правильно сделали, что обратились ко мне, — сказал Гордон Люцифер, проведя гостя в свой кабинет. — Все будет правильно, на этом построен мир — таков девиз сил тьмы, компании, на которую я работаю. О нет, я отнюдь не хочу сказать этим, что Тот, о ком вы сейчас говорили, поступает неправильно. У Бога всегда благие намерения, но... вы, конечно, не раз слыхали, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями. Думаю, я сумею выиграть ваше дело. Я намерен обратиться с жалобой к Ананке. Этой влиятельной особе одинаково подчиняются как силы света, так и силы тьмы, и пути ее еще более неисповедимы, чем пути господни.

Ананке, Безликая Богиня, как ее называли в древние времена, приняла Люцифера в комнате, служившей ей одновременно и гостиной, и рабочим кабинетом, и комнатой отдыха, стены которой были сложены из серых туч, окна глядели на безбрежный

Океан Времени, а белоснежные занавески колыхал Ветер Вечности.

Внимательно выслушав жалобу Люцифера, Ананке не стала откладывать дело в ящик своего письменного стола и тут же объявила свое решение. Ее приговор гласил, что Адам был незаконно изгнан из Эдема и ему должно быть позволено вернуться на прежнее место жительства. Воодушевленный Адам поблагодарил всех, кто принимал в нем участие, сказал Еве, что скоро вернется, и отправился на поиски потерянного рая. Но тщетно искал он дорогу, ведущую в рай: Бог окутал Землю кромешною мглою, так что Адам видел не дальше своего носа. Адам снова обратился за помощью к Гордону Люциферу. Тот, покачав головой, решил связаться с начальством и передать дело в высшую инстанцию.

Сам Сатана, начальник Люцифера, внимательно выслушал своего подчиненного.

— Это несправедливо, — сказал он, когда Гордон изложил ему дело Адама. — Мне это дело кажется крайне запутанным и спорным. Однако я кое-что могу сделать для твоего клиента. Вот, держи это. Здесь семь золотых подсвечников. Они волшебные. При правильном обращении с ними эти безделушки могут помочь твоему подзащитному найти обратную дорогу в Эдем.

И Адам снова отправился на поиски, держа в руке один из волшебных золотых подсвечников. Шесть оставшихся подсвечников были аккуратно уложены в кожаную сумку, которую Адам повесил через плечо. Свеча, зажженная в подсвечнике, горела призрачным голубоватым пламенем. Все предметы вокруг приобрели неестественно резкие очертания. Адаму показалось, что зрение его стало во много раз острее благодаря волшебному светочу, который он нес перед собой, и он смело зашагал вперед.

Он шел и шел, и волшебный подсвечник с зажженной свечой помогал ему не сбиться с дороги, рассеивая сгустившийся над миром мрак. Благодаря этому чудесному дару сверхъестественных сил Адам мог одновременно видеть и то, что было впереди, и то, что оставалось позади него, и то, что находилось справа и слева. Прошагав изрядное количество миль по дороге, затем по бездорожью, потом еще немного по лесной чаще, а потом по тропинке, бегущей вдоль реки, Адам наконец вышел к беседке, увитой плющом. Возле беседки был большой бассейн, выложенный мрамором. Это место показалось ему знакомым. Ну конечно, он часто отдыхал здесь, когда вел прежнюю беззаботную жизнь в Эдеме! Адам остановился, чтобы хорошенько оглядеться кругом, но волшебный светоч, озарявший его путь, вдруг погас.

— А, провались ты в преисподнюю! — выругался Адам. (В те времена люди еще не были столь изобретательны по части ругательств, как в наш век, и дотошный читатель может быть уверен в том, что Адам не употребил более крепкого словца не потому, что был так хорошо воспитан, а просто потому, что не знал подобных слов.) Вытащив из сумки другой подсвечник, он поднял его высоко над головой.

Как и в первый раз, свеча в золотом подсвечнике загорелась сама собой и горела на удивление ровным голубоватым пламенем, пока Адам шел дальше через поля и луга, через горы и овраги. Наконец он очутился на берегу моря. Вдали виднелся зеленый остров, судя по всему, необитаемый. Теплый ветерок, прилетевший с моря, ласково взъерошил волосы Адама, и Адам вздрогнул, почувствовав в этом нежном прикосновении частичку того блаженства, которого он лишился с тех пор, как его изгнали из рая. Он остановился как вкопанный — и тут свеча в золотом подсвечнике погасла.

Он упрямо продолжал свой путь, вытащив новый подсвечник из своей сумки, и снова с ним повторилась та же история. Тьма, посланная Богом на Землю, мешала Адаму найти правильный путь. Тьма сыграла с ним злую шутку: как только ему казалось, что он отыскал потерянный рай, и он останавливался, свеча в его руке гасла — он принимал за настоящий рай нетронутый уголок природы, лишь отдаленно напоминавший райский сад или заповедные райские кущи. Наконец погасла последняя из семи свечей, данных Адаму Сатаной, и Адам очутился там, откуда он начал свой путь. Волей-неволей ему пришлось остаться здесь навсегда.

После того как Адам потерпел неудачу в седьмой раз, Ананке отменила свое прежнее решение и постановила, что Адам ни при каких обстоятельствах не может вернуться обратно в Эдем. Судебное разъяснение по делу Адама гласило, что изгнание вышепоименованного Адама из рая явилось первым звеном в цепочке необратимых событий, из которых складывается ход мировой истории, и нити жизни Адама и его жены Евы уже вплелись в ткань бытия. То, что, несмотря на помощь семи золотых подсвечников, Адам не смог найти дорогу в потерянный рай, доказывает волю космического провидения. Очевидно, в самом начале, при программировании кармы, или чуть позже, при трансляции готовой программы, была допущена какая-то ошибка, ставшая главной причиной драмы, пережитой первыми людьми. В конце концов Адам был официально признан первой жертвой божественного промысла, однако потерянного рая это ему не вернуло.

На этом Аретино закончил свой рассказ. Некоторое время они с Аззи сидели молча. Стемнело, и свечи в фигурных подсвечниках догорели почти до конца. Наконец Аззи, до сих пор сидевший в кресле неподвижно, словно восковая фигура, пошевелился и спросил у Пьетро:

— Интересно, откуда взялась эта легенда?

— Малоизвестная басенка. Скорее всего выдумка гностиков, — пожал плечами драматург.

— Однако я впервые услышал ее от вас, — сказал Аззи, — хотя демоны обычно лучше разбираются в теологии и смежных с нею дисциплинах, чем поэты. Послушайте, а вы случайно не сами сочинили эту историю?

— Если даже я и сам ее сочинил, — резонно заметил Аретино, — разве она стала от этого хуже?

— Ни в коем случае! — ответил Аззи. — В конце концов, откуда бы ни взялась эта легенда, она мне нравится. Итак, мы набираем семь добровольцев и вручаем им семь золотых подсвечников. Каждый из этих волшебных подсвечников поможет исполнить заветное желание его обладателя.

— Подождите минутку, — перебил его Аретино, — разве я сказал, что волшебные золотые подсвечники на самом деле существовали? Скорее всего это просто выдумка. Ведь в легендах часто встречаются выдумки, похожие на правду. Но даже если на свете действительно существуют волшебные золотые подсвечники, обладают ли они достаточной волшебной силой, чтобы выполнять заветные желания?

 — А, пустяки! — улыбнулся Аззи. — Мне нравится легенда, которую вы рассказали, и поверьте, Аретино, мы обязательно поставим пьесу по ее мотивам. Если это всего лишь красивая выдумка и никаких золотых подсвечников на самом деле не было, мы изготовим их сами, вот и все. Если же легенда говорит правду и Адам действительно держал в руках волшебные подсвечники, то не могли же они пропасть бесследно! Волшебные предметы так просто не исчезают. Подсвечники наверняка лежат в каком-нибудь тайнике и ждут своего часа. Я обязательно разыщу их. Если же мои поиски окажутся тщетными, я обязательно придумаю что-нибудь еще.

 — А как быть с актерами? То есть с людьми, которым вы вручите волшебные подсвечники? — спросил Аретино.

 — Об актерах не беспокойтесь, — сказал Аззи. — Я сам подберу их. Каждому из этих избранных я дам золотой подсвечник, а вместе с подсвечником — шанс исполнить свое самое заветное желание. Актеру — или актрисе — останется только взять подсвечник и ни о чем больше не беспокоиться. Все остальное получится само собой. Разумеется, не без помощи магии.

— А какими качествами должны обладать эти избранные? Наверняка они должны быть выдающимися людьми.

— Нет, дорогой мой мастер. Я не требую от них каких-то выдающихся способностей. Все, что мне нужно, — это найти семерых, у каждого из которых есть одно заветное желание. Думаю, что это будет не так уж трудно сделать.

— И вы ничего не потребуете от них в обмен на исполнение заветного желания? Вы не поставите никаких дополнительных условий — скажем, чтобы ваши кандидаты обладали такими чертами характера, как упорство и настойчивость, чтобы поведение их было безупречным?

— Нет. Напротив, я преследую прямо противоположную цель. Я хочу доказать, что любой смертный может достичь вершины блаженства, не прилагая к этому абсолютно никаких усилий.

— Довольно необычный замысел, — сказал Аретино. — Таким образом, вы докажете, что случай и удача целиком определяют судьбу человека.

— Конечно! Такова позиция сил тьмы — лови удачу, не упускай свой шанс. А что вы об этом думаете, Аретино?

— Только слабые люди надеются на удачу, — пожал плечами Аретино.

— Значит, моя пьеса будет иметь колоссальный успех, — обрадовался Аззи.

— Если вы стремитесь к тому, чтобы стяжать громкую славу, — холодно заметил Аретино, — то я могу гарантировать ее вам. Что ж, я не возражаю. В конце концов, служу ли я силам света или силам тьмы, все, что я пишу для них, — это чистейшая пропаганда. В требованиях, которые они предъявляют к создаваемой пьесе, всегда чувствуется какая-то односторонность, и в результате произведение получается несколько однобоким. Мне всегда кажется, что я что-то упускаю, жертвую чем-то важным в угоду заказчику... Но, впрочем, какое мне до всего этого дело?

Я пишу пьесу, вы платите мне за нее — и только. Я всего лишь наемный работник. Если вы закажете мне пьесу, в которой на красных камнях будут цвести зеленые цветы, я напишу ее — если мне за это заплатят, разумеется. Однако для меня сейчас главный вопрос — понравилась ли вам моя легенда?

— Очень понравилась! — воскликнул Аззи. — Я думаю, что нам с вами стоит начать работать над пьесой сегодня же. Сейчас. Сию минуту!

— Для начала, — сказал Аретино, — нам нужно выбрать театр, в котором мы будем разыгрывать вашу пьесу. У каждого театра есть свои особенности, которые я, как всякий опытный драматург, должен учитывать при работе над пьесой. А актеры, занятые в главных ролях? Вы уже имеете кого-нибудь на примете? Если нет, то я могу порекомендовать вам отличную труппу, которую давно знаю.

Откинувшись на спинку кресла, Аззи громко расхохотался, показав белые острые зубы. Языки пламени, пляшущие в камине, бросали красные отсветы на его лицо, ставшее в эти мгновения еще более похожим на лисью морду. Откинув со лба прядь рыжих волос, демон сказал:

— Я вижу, вы меня не поняли, Пьетро. Очевидно, я не сумел толково объяснить вам свой замысел. Я не хочу ставить обычную пьесу — как предназначенную для узкого круга избранных, так и рассчитанную на широкую публику. Мне не понадобятся ни театральная сцена, ни жеманные актеры, которых чуть-чуть подпорченный грим или развившийся локон на парике волнует гораздо больше, чем текст пьесы. Большое вам спасибо за участие, Аретино, но, думаю, ваша труппа мне не подойдет. Ваши знакомые актеры, сколь блестящей ни была бы их игра, всего лишь разыгрывают пьесу, тогда как мне требуется, чтобы участники моей драмы на самом деле переживали происходящие в ней события. Поэтому я подберу для этих ролей обыкновенных людей, мужчин и женщин, и устрою их судьбы в соответствии с замыслом своей пьесы. Мне не нужны грубо нарисованные декорации — своей сценой я сделаю весь мир! События в истории с семью золотыми подсвечниками будут развиваться естественным образом, и мы увидим, какие приключения выпадут на долю каждого из обладателей волшебных подсвечников. Вполне естественно, что у каждого будет своя судьба, и таким образом у нас получится семь различных историй, связанных лишь общей фабулой. Как видите, это нечто вроде «Декамерона» или «Кентерберийских рассказов», только наша пьеса, несомненно, окажется неизмеримо выше по мастерству исполнения — ведь она выйдет из-под вашего пера, мой дорогой мастер. — Тут Пьетро Аретино счел уместным отвесить легкий поклон. — Для чистоты эксперимента я намерен свести до минимума число зрителей: пьеса будет разыграна только для двух лиц — вас и меня, и мы будем наблюдать за актерами, но так, чтобы они об этом не подозревали.

— Что касается меня, — сказал Аретино, — то вы можете быть спокойны: я постараюсь ничем не выдать своего присутствия в зрительном зале.

Аретино хлопнул в ладоши, и через минуту или две заспанный слуга внес серебряное блюдо с сухим печеньем. Аззи взял одно печенье, чтобы не обидеть хозяина, хотя он и не любил людской еды: для демона не может быть ничего вкуснее и питательнее вяленых пальчиков детоубийц, или рагу из ребрышек молоденьких распутниц, или, на худой конец, подрумяненного бока погрязшего в грехах монаха — особенно если в списке грехов этого монаха чревоугодие занимало не последнее место. Во время своих довольно частых командировок и частных поездок в подлунный мир Аззи с тоской вспоминал преисподнюю, свой родной дом, где в любом кабачке на обед вам могли подать если не плов из нежного молодого монашка, то, по крайней мере, голову висельника с гарниром из отборных могильных червей.

После того как с легкой закуской было покончено, Аретино зевнул, потянулся, затем поднялся со своего кресла и прошел в соседнюю комнату, чтобы ополоснуть лицо и руки в тазу с холодной водой, специально приготовленном предусмотрительным слугою. Вернувшись в гостиную, Аретино принес с полдюжины новых свечей и заменил догоравшие, еле теплившиеся в массивных серебряных подсвечниках свечи, при которых они с Аззи начинали свой долгий разговор. Новые свечи отличного белого воска горели ровно и ярко, и Аретино наблюдал, как в черных, продолговатых, как у кошки, зрачках Аззи отражаются золотые язычки пламени. Несмотря на внешнюю сдержанность и холодность, глаза у демона так и сверкали, а с волос слетали голубые электрические искры, хорошо заметные в полутьме — один из вернейших признаков того, что демон находится в состоянии сильнейшего нервного возбуждения.

Аретино снова занял свое место напротив Аззи и спросил:

— Если весь мир будет служить театральной сценой для вашей пьесы, где вы собираетесь разместить публику?

Аззи улыбнулся:

— Зрители? Боюсь, что они еще не родились на свет. Видите ли, мой дорогой мастер, нам с вами предстоит создать пьесу, рассчитанную на грядущие поколения.

Аретино задумался. В конце концов, воспринимать реализм в искусстве для человека эпохи Возрождения — задача не из легких.

— Так, значит, на самом деле я буду писать совсем не пьесу? — спросил он наконец.

— Ну, можно сказать и так, — уклончиво ответил рыжий демон, — хотя определенный сценический элемент в вашем произведении все-таки должен присутствовать. Как я уже говорил, наши актеры сами позаботятся о том, что им делать. Но вы будете посвящены во все их замыслы, вы будете незаметно наблюдать за всеми их действиями, за всеми реакциями на происходящие события. Это будет немного похоже на то, как если бы вы сидели в закрытой.ложе и смотрели спектакль из-за приспущенных занавесок. Вы услышите все диалоги и монологи, вы не пропустите ни одного выхода, ни одной сцены. А затем, дорогой мой мастер, вы сочините пьесу по мотивам этого сыгранного только для нас с вами спектакля — пьесу, которая войдет в Вечность. Став очевидцем событий, вы расскажете о них далеким потомкам. Так, мой милый Пьетро, и рождаются мифы и складываются легенды.

— Прекрасный замысел, — сказал Аретино, внимательно слушавший демона. — Мне не хотелось бы вас критиковать, но мне кажется, что при реализации этого плана у нас возникнут некоторые затруднения.

— Какие же?

— Я представляю себе это так, что, получив золотые подсвечники, наши актеры, независимо от того, кто они и откуда, непременно должны явиться в Венецию.

— Здесь у меня нет никаких возражений, — согласился Аззи. — И я хочу заказать вам пьесу, в основу которой будет положена легенда о семи золотых подсвечниках. Вот, — Аззи достал увесистый кожаный кошель, туго набитый золотыми монетами, — я хотел предложить вам это в качестве аванса. Надеюсь, сумма окажется достаточной для того, чтобы вы приняли мое предложение и приступили к работе. В дальнейшем я буду регулярно выплачивать вам еще большие суммы. Я хочу, чтобы вы как можно скорее представили мне сюжет пьесы. Вам не нужно заботиться о таких мелочах, как диалоги. Наши актеры позаботятся об этом сами. В ваши обязанности будет входить общее руководство и наблюдение за развитием действия — мне бы не хотелось, чтобы наши актеры слишком сильно отклонялись от сюжета. Вы будете выступать в качестве помощника главного режиссера и сопродюсера. Главным режиссером и продюсером, разумеется, буду я. И еще, Аретино, в нашем с вами контракте не предусматривается эксклюзивное право на использование представленного вами материала. Проще говоря, вы можете взять сюжет с семью золотыми подсвечниками и переделать его, как вам будет угодно, если вдруг когда-нибудь вы захотите создать свою собственную пьесу. Ну, что вы на это скажете?

— Скажу, что мне это по душе, сударь. Одна только вещь остается для меня непонятной. Если вы собираетесь перенести точную копию Венеции куда-то в мир иной, то как я смогу следить за ходом событий, если я не обладаю способностью совершать путешествия во времени, а мои возможности перемещения в пространстве сильно ограничены и кажутся просто смешными по сравнению с волшебной мощью, которой обладает демон?

— Вы правы, — сказал Аззи, — я как-то не подумал об этом. Что ж, при помощи заклинаний и волшебных талисманов я могу дать вам возможность мгновенно перемещаться во времени и пространстве, с одним условием, что вы будете использовать эту возможность только по служебной надобности, то есть только тогда, когда ваши функции помощника главного режиссера и сопродюсера потребуют от вас совершать подобные путешествия.

— Еще меня волнует такой вопрос: что станет с Венецией после того, как наш спектакль закончится?

— Вы имеете в виду — с проекцией Венеции на один из параллельных миров? Что ж, после окончания нашего спектакля эту проекцию придется свернуть, а проще говоря — уничтожить.

— А люди, которые живут в городе... Точнее, их двойники, перенесенные в шестое измерение... Что с ними будет?

— Да, как раз о них-то я и забыл, — признался демон. Аззи отнюдь не был гуманистом, он исходил из чисто меркантильных соображений: ведь для уничтожения одного килограмма живой материи в виртуальном пространстве требовалось в сотни раз больше энергии, чем для переброски одного килограмма груза — как живого, так и неживого — из одного измерения в другое. Соответственно и транспортные расходы были гораздо меньшими, чем та сумма, которую пришлось бы выложить за утилизацию отработанного материала, производимую прямо на месте. — Что ж, тогда мы просто создадим еще одну ветвь альтернативной истории, вернув Венецию обратно, на то же самое место, в тот же самый век. С этого момента легенда о семи подсвечниках перестанет быть нашим частным делом, она станет частью всемирной истории.

— Мой господин и повелитель, я счастлив, что мне оказана столь великая честь. Самому великому Данте не выпадало подобной удачи.

— Вот и отлично. Тогда принимайтесь за работу, мой дорогой, — сказал Аззи. — Набросайте мне сценарий пьесы с семью золотыми подсвечниками. Я скоро навещу вас. А сейчас меня ждут еще кое-какие дела.

И с этими словами Аззи исчез, не успел удивленный Пьетро

Аретино и глазом моргнуть.

Некоторое время Аретино сидел молча, изумленно глядя на кресло, в котором только что сидел его гость. Затем медленно подошел к креслу и пощупал руками мягкий атлас сиденья, словно желая удостовериться, что зрение не подводит его. Кресло действительно было пустым.

Однако кошель с золотом, приятно оттягивавший карман драматурга, не исчез. Только он да еще два бокала, стоявшие рядышком на низком столике у камина, напоминали Пьетро Аретино о визите демона.