Люди в очереди недовольно переговаривались вполголоса, но Беникоф стоял молча. Не то чтобы ему было все равно — ему даже нравились все эти меры безопасности. Когда он наконец подошел к двоим военным полицейским, они ледяным тоном попросили его предъявить документы, хотя прекрасно знали его в лицо. Только тщательно изучив его удостоверение, а потом пропуск в больницу, они позволили ему пройти к входной двери. Ее отпер еще один военный полицейский, стоявший внутри.

— Все нормально, сержант?

— В общем, да, если не считать этого, сами знаете кого.

Беникоф понимающе кивнул. Он присутствовал при том, как

генерал Шоркт распекал этого сержанта-сверхсрочника с нашивками на рукаве чуть л и не до самого плеча, но генералу на это было наплевать.

— У меня тоже с ним вечные неприятности, потому я сейчас и здесь.

— Плохо ваше дело, — сказал сержант без особого сочувствия. Беникоф разыскал внутренний телефон, позвонил секретарше доктора Снэрсбрук, узнал, что та в библиотеке, и выяснил, как туда пройти.

Все стены библиотеки были заняты шкафами, полными медицинских книг в кожаных переплетах. Однако они давно устарели и служили всего лишь украшением. Библиотека была полностью компьютеризирована: вся специальная литература теперь публиковалась исключительно в цифровой записи. Это стало возможно после того, как были подписаны международные соглашения и приняты стандарты, касающиеся иллюстраций и графиков, которые теперь были по большей части движущимися. Любая медицинская книга или журнал попадали в базу данных библиотеки в то же мгновение, как выходили в свет. Эрин Снэрсбрук сидела перед терминалом, диктуя ему команды.

— Не помешаю? — спросил Беникоф.

— Еще две секунды. Я хочу скопировать это в мой компьютер. Вот. — Она нажала на клавишу, и файл был мгновенно переписан в память ее личного компьютера, стоявшего наверху. Она кивнула и повернулась в кресле. — Сегодня утром я говорила с одним приятелем из России, он мне рассказал про эту работу. Ее сделал в Санкт-Петербурге один из учеников Лурии. Очень оригинальная работа по регенерации нервов. Чем могу быть вам полезна?

— Генерал Шоркт ко мне пристает — требует более подробных отчетов. А я поэтому пристаю к вам.

—*«Ноу проблем», как говорят наши русские друзья. А у вас-то как дела? Что-нибудь удалось выяснить?

— Полный тупик. Если и есть нить, в чем я сомневаюсь, то она с каждым днем становится все тоньше. Никаких следов, никаких улик, ни малейшего представления о том, кто и как это сделал. Мне не положено этого знать, но ФБР ухитрилось тайно подключиться к базам данных всех лабораторий, университетов и исследовательских центров страны, которые занимаются искусственным интеллектом, чтобы обнаружить, не произойдут ли там какие-нибудь внезапные изменения и не будет ли введена новая информация. Они ищут материалы по проекту «ИИ», украденные у Брайана. Конечно, тут есть одна закавыка — они не знают, что именно искать.

— Сдается мне, это не совсем законно.

— Верно. Но я намерен некоторое время терпеть, прежде чем выведу их на чистую воду. Меня не это беспокоит. На самом деле вопрос в том, хватит ли службам безопасности специалистов, которые могли бы интерпретировать такие данные. Нам нужна хоть какая-то нить. Вот почему генерал ко мне пристает.

— Потому что наша единственная надежда — на то, что Брайан когда-нибудь сможет что-то вспомнить, придет в себя, начнет хоть как-то реагировать? Очень интересно. Я помню, в скверных романах часто попадается выражение: «Он мрачно кивнул». Теперь я знаю, как это выглядит, — вы только что это сделали.

— Мрачно, в отчаянии, безнадежно — можете выбирать. А как Брайан?

— Довольно успешно, но у нас осталось очень мало времени.

— Ему становится хуже?

— Нет, вы меня не так поняли. Современная медицина может без всякого участия мозга стабилизировать состояние организма и поддерживать его годами. Если говорить о физическом состоянии, то я могла бы держать Брайана в послеоперационной палате, пока он не умрет от старости. Но ведь это не то, что нам нужно. Я проследила и заново соединила около миллиона нервных волокон. Я отыскала и нашла доступ к самым ранним воспоминаниям Брайана — начиная от рождения и примерно до двенадцати лет. Пленочные чипы и компьютер на месте, и можно надеяться, что очень скоро они восстановят все связи, какие только возможно. Я выжала из этой аппаратуры почти все.

— А почему вы занимаетесь его ранним детством — ведь он нужен нам взрослый, чтобы ответить на наши вопросы?

— Потому что есть такое совершенно правильное изречение: ребенок — отец взрослого человека. Невозможно восстановить мозговые связи высших уровней, пока не заработают низшие. Это значит, что всю гигантскую структуру человеческого сознания можно отстроить заново, только начиная с самых нижних этажей — во многом так же, как она была выстроена первоначально...

— Вы говорите — сознание было выстроено. Но из чего?

— Сознание состоит из множества небольших частей, каждая из которых сознанием не обладает. Мы называем эти части элементами. Каждый элемент сам по себе способен делать лишь очень простые вещи, которые не требуют ни осознания, ни обдумывания. Но когда элементы соединены между собой — это в чем-то очень похоже на человеческое общество, — они начинают работать вместе как единое сообщество, и тогда возникает разум. К счастью, почти все элементы сами по себе у Брайана в полном порядке, потому что соответствующие им клетки мозга расположены в сером веществе, которое осталось невредимым. Однако большая часть связей между элементами проходит через белое вещество — и очень многие из этих связей разорваны. Вот этим я сейчас и занимаюсь — локализую и заново соединяю огромное количество простейших элементов на уровне ощущений и моторики. Если я смогу реконструировать достаточно много тех сообществ элементов, которые складывались на каждом этапе развития Брайана, это даст мне основу для восстановления структур, формировавшихся на следующем этапе. И так — этап за этапом, слой за слоем. Включая перекрестные связи между слоями. А одновременно приходится восстанавливать обратные связи между элементами каждого уровня и структурами, ответственными за мышление и обучение. Эти обратные и кольцевые связи важнее всего — на них основывается мыслительная деятельность, которая отличает сознание человека от сознания животного. Первый этап восстановления уже подходит к концу. Через несколько дней я узнаю, удалось мне достигнуть цели или нет.

Беникоф озадаченно потряс головой:

— Вы уже почти приучили меня воспринимать совершенно немыслимые веши как что-то обыденное. То, что вы делаете, настолько ново и необычно, что для меня это, к моему большому сожалению, остается непостижимым. Подумать только — проникнуть в мозг Брайана, подслушать его мысли и исправить причиненные повреждения! Не хотел бы я оказаться на вашем месте. А он что-нибудь чувствует, когда вы это делаете?

Эрин пожала плечами:

— Об этом мы ничего не знаем. Думаю, что такие ощущения невозможно описать словами, потому что все это происходит в сознании, которое еще не стало человеческим. Лично я, правда, считаю, что, пока идет реконструкция его мозга, его сознание, возможно, прослеживает и заново переживает все важные события его предшествующей жизни.

Выйдя в холл, Долли услышала, как кто-то стучит по клавишам компьютера, и улыбнулась. Брайан так много времени проводит в одиночестве — хорошо, что сейчас у него эта приятельница.

— Кому свеженьких шоколадных кексов? — спросила она, протягивая блюдо. Ким взвизгнула от радости.

— Я хочу, миссис Дилени. Спасибо!

— Аты, Брайан?

— Сначала кончим с этим, — буркнул он. — Давай-ка, Ким. Куда лучше будет, если ты все сделаешь до перерыва. Ты только начинаешь кое-что понимать.

— Потом кончим. Бери кекс.

Брайан вздохнул и запихнул в рот еще теплый кекс.

— Вкусно, — едва выговорил он, чуть не поперхнувшись.

— Сейчас принесу вам холодного молока запивать.

Когда Долли внесла поднос с полными стаканами молока, на руке у нее болталась сумочка.

— Мне надо идти на рынок, а там будет множество народу. Значит, я там застряну, а отец будет недоволен, если придет, а меня еще не будет. Скажи ему, что обед в шесть, как всегда, его только осталось поставить в СВЧ-печку. Не забудешь?

Брайан мотнул головой и залпом выпил стакан молока. Долли вышла. Он поставил стакан и снова повернулся к компьютеру.

— Теперь вернемся к тому, на чем мы остановились.

— Нет! — заявила Ким. — Ты что, забыл? У нас перерыв. — Она оттолкнула в сторону книги и плюхнулась на кровать, потом взбила его подушку и подложила себе под спину. — Перерыв есть перерыв — пора тебе это усвоить.

— А работа есть работа, и это пора усвоить тебе. Только посмотри на свою контрольную! — Он повернул вращающееся кресло и нажал на клавишу просмотра. По экрану поплыли страницы из тетради, почти сплошь выделенные красным фоном. — Видишь, там все красное? Знаешь, что это значит?

— Должно быть, у тебя кровь из носа шла?

— Ты бы лучше отнеслась к этому серьезно, Ким. Ты ведь знаешь, что я помогал тебе писать эту контрольную для Бестии Бет-сера — добавил кое-что и поправил, где у тебя было неверно. Смеха ради мне захотелось посмотреть, что я вводил, и я начал метить красным те куски, которые делал сам, все свои поправки и изменения. Смотри — тут больше красного, чем белого!

— В мире есть вещи поинтереснее искусственного интеллекта. Раз уж ты ничего не делаешь, принеси мне кекс.

— Ты провалишься на экзамене.

Он встал и передал ей поднос.

— Ну и подумаешь. Может, я вообще брошу учебу, выйду замуж за миллионера и буду путешествовать по всему свету на собственной яхте.

— Эк, куда хватила. Не забудь, что ты всего-навсего недоучка с платформ. Спорим, ты даже на берегу ни разу не была.

— Была, была, я много где была, мистер. — Она облизала пальцы, вымазанные в шоколаде, полузакрыла глаза и заговорила нараспев, изображая французский акцент: — Я повидала весь мир, я заставляла принцев млеть от страсти...

— От скуки они с тобой млели, а не от страсти. У тебя же прекрасная голова, Ким. Ты просто ею не пользуешься.

— Опять голова! Не хочу больше слышать про голову. А как насчет других частей тела?

Она оттянула ворот блузки, демонстрируя ложбинку между грудей. Оттянула слишком сильно — блузка расстегнулась и обнажила белую грудь с нежным розовым соском. Хихикнув, Ким застегнула блузку.

— Мужчины млеют от страсти...

Она умолкла, увидев, какое впечатление это произвело на Брайана. Он побледнел, глаза его широко раскрылись.

— Успокойся, — сказала она. — Небось уже насмотрелся на голое тело на пляже для натуристов, где околачиваются все психи.

— Я там никогда не был, — произнес он внезапно охрипшим голосом.

— Ну и ничего не потерял. На этих натуристов смотреть противно, что на мужиков, что на баб. — Она пристально вгляделась в него и подняла бровь. — Погоди, сколько тебе лет?

— Тринадцать.

Она подпрыгнула, встала на колени и посмотрела ему в глаза.

— Ты ростом с меня и недурен собой. Когда-нибудь целовался с девочкой?

— Давай работать, — сказал он неловко, отворачиваясь. Она взяла его за плечо и повернула лицом к себе.

— Это не ответ. И я знаю, что ты знаешь про девочек. Я нашла у тебя под кроватью старые номера «Плейбоя», и там страницы, где голенькие девочки, даже обуглились — так ты их разглядывал. Может, ты и знаешь, как они выглядят, но спорю на что угодно, что ты еще ни разу не целовался. И пора тебе научиться.

Брайан не сопротивлялся, когда она нежно охватила его голову руками и протянула к его губам свои. С тихим мурлыканьем она запустила язычок ему в рот, почувствовала, как напряглись его руки, лежавшие у нее на спине. Ее рука скользнула ниже, и она ощутила, что у него напряглись не только руки.

Она сама расстегнула ему ремень.

Брайан не мог понять одного — неужели при первом же взгляде на него всякому не видно, что произошло? Случившееся было слишком потрясающе и невероятно, чтобы не отражаться на его лице. Стоило ему об этом подумать, и он чувствовал, как кровь бросается ему в голову. Когда вернулась Долли, Ким уже ушла; он слышал, как через несколько минут пришел отец, но оставался у себя в комнате, сколько мог, и спустился обедать только после того, как Долли несколько раз его позвала.

Но никто из них ничего не заметил. Брайан ел молча, уткнувшись в тарелку. Родители разговаривали о предстоявшем в следующую субботу пикнике, куда их пригласили и куда оба идти не хотели. Однако идти было нужно — не ради удовольствия, а ради дела, и в конце концов они, конечно, решили пойти. Никто из них не обратил внимания, когда Брайан вышел из-за стола и пошел к себе.

Больше всего Брайана заботило то, что случившееся как будто ничуть не подействовало на Ким. На следующее утро, встретившись с ним в коридоре, она бросила: «Привет», и ничего больше. Во время занятий он ни о чем другом не думал, отвечая на вопросы невпопад, к большому удивлению преподавателей, а после большой перемены улизнул и отправился на платформы, где долго сидел в одиночестве над морем.

Почему он так сильно переживает то, что произошло, а она нет? Ответ стал ему очевиден, как только он поставил вопрос именно так. Потому что она делала это и раньше. Ей уже восемнадцать, на пять лет больше, чем ему, и за эти пять лет она вполне могла удовлетворить свой интерес к парням. Он ревновал к ним — но кто они были? Спросить ее он не осмеливался. В конце концов он сказал себе: «Ну и черт с ними!» — и попытался выбросить все из головы. И в то же время начал изобретать повод, чтобы снова повидаться с ней наедине.

На следующее утро, перед началом занятий, Брайан подкараулил ее в коридоре.

— Я вчера до поздней ночи сидел над твоей контрольной и все доделал.

— Что-то у меня с ушами неладно. Ты правда сказал то, что мне послышалось?

— Угу. Я решил, что проще сделать все сразу, а не заставлять тебя следить за каждым шагом. Может, ты хоть так сможешь запомнить, что там написано. — Он пытался говорить как можно небрежнее, но без особого успеха. — Заходи ко мне после обеда, я покажу тебе, как это делается.

— Обязательно. Увидимся.

Время шло страшно медленно. После обеда Долли собиралась идти играть в бридж, и дома никого не будет.

— Это заключительная операция, — тихо диктовала доктор Снэрсбрук. — Все имплантаты на месте. Компьютер готов к работе. Регенерация новых нервных волокон, подходящих к поврежденным частям коры, почти завершена. Восстановление контактов в мозолистом теле стимулируется. Произведена последняя внутричерепная процедура — установка волоконно-оптического интерфейса между микрочипами. Ткани оболочки мозга восстановлены или заменены, и сейчас я буду обрабатывать стимулятором края участка черепной кости, который был удален, чтобы обеспечить доступ к мозгу. Костная ткань будет расти и закроет разрез, сделанный в черепе. Начинаю.

Она не произнесла того, о чем подумала: ведь на этом заканчиваются только хирургические манипуляции. Новые, еще толком не опробованные процедуры, которые должны восстановить связи внутри мозга Брайана, только еще начинаются. Новые, еще толком не опробованные... Пройдут ли они успешно?

Нет, нельзя об этом задумываться. Надо заканчивать то, что делаешь, и двигаться дальше.

...Стоял влажный, удушливый июльский зной, когда Брайан наконец вырвался из компьютерной лаборатории. Он задумал усовершенствовать «ламу» — язык программирования для искусственного интеллекта, в разработке которого принимал участие его отец. Если все получится, как он надеялся, то работу перекрестных немов в информационных сетях «цика» можно будет ускорить в десять раз. Но этот новый способ нужно было еще испытать, а на его домашнем компьютере для этого понадобилось бы несколько дней работы, поэтому он выпросил немного времени на машине «Крэй-5», и если все пойдет нормально, кое-какие результаты можно будет получить к утру. А значит, до тех пор делать особенно нечего.

К тому же вполне возможно, что Ким уже ждет его дома. Он зашагал быстрее, чувствуя, как липнет к телу промокшая от пота рубашка. Сегодня после обеда у нее нет занятий, и она, может быть, заглянет, чтобы с ним позаниматься — так она это называет. Да, и с ней позаниматься тоже надо будет, ей это необходимо. Она теперь вовсю прогуливала занятия и не ходила на лекции, потому что знала — потом он объяснит ей, что надо делать к экзамену. Она терпеть не могла учебу и всегда пользовалась случаем, если подворачивалось что-нибудь поинтереснее.

Брайан заметил, что запыхался, и замедлил шаг. В такую жару нельзя спешить, а то придешь еле живой.

Когда он открыл дверь дома, его охватил вырвавшийся наружу прохладный воздух.

— Кто-нибудь тут есть? — крикнул он, но ответа не было. Потом он услышал музыку, улыбнулся и распахнул полуоткрытую дверь своей комнаты.

— Я кричал, а ты не слышала.

Стереоприемник был включен, но в комнате никого не было. Его кровать была измята, подушки сложены горкой — она всегда так их складывала, подсовывая под спину. Он огляделся — нет ли где-нибудь записки.

Ким все еще писала их от руки, вечно забывая, что можно воспользоваться компьютерной сетью. Но записки не оказалось. Он выключил музыку, и теперь слышно было только гудение вентилятора в системном блоке, который, что-то бормоча про себя, работал с диском. А, наверное, она на кухне. Ким обожала время от времени перекусить — в этом ей не было равных. Действительно, там стояли грязный стакан и тарелка. Но Ким не было.

Телефон у нее дома тоже не отвечал. Брайан еще раз поискал записку — не раз он находил их в самых неожиданных местах.

Наверное, она единственная в сплошь компьютеризованном УСП еще писала записки. Нет, записки нигде не было. Может быть, она преодолела свое давнишнее отвращение к компьютеру и оставила сообщение в нем? Брайан вызвал программу-автоответчик, но и там ничего не оказалось.

Непонятно. Он забеспокоился. Не случилось ли с ней что-нибудь? Парадная дверь была закрыта, но не заперта. Обычно ее запирали только на ночь — университет был изолирован от берега и считался безопасным местом. Правда, сейчас никакое место нельзя считать действительно безопасным. Разве не поймали только что торговцев наркотиков на побережье, всего в нескольких километрах? Уединенные платформы УСП вполне могут стать подходящим местом для следующей попытки.

Какой-то звук привлек его внимание — это зажужжал компьютер, и на нем замигала лампочка. Ну конечно! Эту программу, которая включалась по устной команде, он запустил несколько дней назад. Она работала почти все время, даже когда он вводил данные с клавиатуры, регистрировала любые слова и звуки и отвечала, если это было необходимо. Значит, тут должен быть записан ее голос.

Найти его оказалось нетрудно. Он открутил запись назад, включил динамик и услышал собственный храп. Прокрутил вперед — послышались утренние новости, он слушал их, когда одевался. Еще вперед — вот она! Подпевает музыке по радио — ничего особенного. Он еще прокрутил запись — из динамика неслись звуки, напоминавшие голос Утенка Дональда, — а потом нажал на «стоп», разобрав ее голос. Она говорила по телефону:

— Ну ладно. Если тебе так хочется. Скоро. Да. Пока.

Это была только половина разговора — ему никогда не приходило в голову подключить компьютер к телефонной линии. Он снова прокрутил запись вперед, услышал что-то, открутил немного назад. Это был смех Ким.

Потом мужской голос произнес:

— Только попробуй это сделать еще раз — и меня уже не остановишь.

Брайан подпер голову рукой, склонился над компьютером и стал вслушиваться. Из динамика неслись звуки, которые могли сопровождать только любовный акт. На его кровати. С кем-то другим. Он слышал каждый унизительный шорох, слышал ее тихие стоны упоения...

Он слушал, пока все не кончилось. Они о чем-то тихо говорили, но он уже не обращал на это внимания, их голоса превратились в лишенные смысла звуки.

Все. Конец. Кровь стучала в висках. У него было ужасное чувство, что его предали. Он абсолютно ничего для нее не значит. Всего лишь бесплатный репетитор, — а может быть, таким способом она просто расплачивалась за его уроки? Никогда она не воспринимала его всерьез, никогда не испытывала того, что испытывал он. Брайан со стыдом понял, что его щенячья влюбленность была абсолютно односторонней. Она не разделяла ее, может быть, даже вообще не догадывалась о чувстве, которое поглотило его целиком.

Дрожащими от гнева и унижения пальцами он стер программу вместе с предательскими голосами, уничтожил весь файл, потом заново отформатировал диск, чтобы запись никогда нельзя было восстановить. Но этого ему показалось мало. Он разыскал все задания, которые выполнял за нее, и стер их с диска. Стер файл, где были записаны все ее сообщения. Руки у него тряслись, на глазах стояли слезы ярости. Любовь превратилась в ненависть, привязанность — в обиду на предательство. Дрожащими руками он схватил клавиатуру и замахнулся, чтобы запустить ею в экран.

Нет, это сумасшествие. Он швырнул клавиатуру на стол, выбежал из комнаты, пробежал по коридору, ворвался на кухню и некоторое время стоял там, стиснув кулаки, сотрясаемый противоборствующими чувствами. Его взгляд упал на вешалку для ножей. Он схватил самый большой и попробовал ногтем лезвие, испытывая острое желание погрузить нож в ее тело. И еще раз, и еще.

Убить ее? О чем он думает? Неужели эти простейшие, примитивные эмоции могут управлять его действиями? Что стряслось с его разумом, с его интеллектом? Все еще дрожащей рукой он повесил нож на место и стоял у кухонной раковины, невидящими глазами глядя в окно.

«У тебя есть мозги. Мозги! Пошевели ими! Или же дай своим чувствам испортить всю твою жизнь. Убей ее, насладись местью, потом сядь в тюрьму за убийство. Пожалуй, не самая лучшая идея».

Но что произошло? Почему эмоции вытеснили разумное мышление?

Одна из субъединиц взяла управление на себя, вот что произошло. Надо только вспомнить, как устроено сознание, как оно работает. Оно состоит из множества субъединиц, которые сами по себе абсолютно лишены интеллекта. Какой там пример приводил отец, когда это растолковывал? Вождение машины. Субъединица сознания способна вести машину в то время, как само сознание занято другим. Оно берет управление на себя только тогда, когда случается что-то необычное. Сознание похоже на человеческое общество, где все составляющие его элементы сотрудничают друг с другом. А тут одна глупая субъединица взяла управление на себя и начала командовать. Тупая, неразумная субъединица, у которой вместо мозгов половые железы и которая знает только ревность, ярость, обиду. И чтобы она управляла его жизнью?

— Ну уж дудки!

Он открыл холодильник, достал банку лимонада, открыл ее и залпом выпил почти половину. Теперь он чувствовал себя спокойнее и рассудительнее. Он понял, что произошло: одна часть его мозга взяла управление на себя и подавила все остальные. Не существует ничего похожего на одно главное «я», как бы легко не было в это поверить. Чем больше он изучал, как работает разум, тем больше убеждался, что каждый человек представляет собой что-то вроде комитета. Мозг состоит из множества крохотных животных — протоспециалистов, вот как они называются. Животное-голод берет управление на себя, когда нужно найти пищу. Животное-страх — когда надвигается какая-то опасность. А животное-сон сменяет их каждую ночь. Это как кольцо царя Соломона. Все эти механизмы, которые открыли Лоренц и Тинберген. Сложные сети нервных центров, отвечающих за голод, половое чувство, самозащиту, — сети, которые создавались сотнями миллионов лет. Они есть не только у пресмыкающихся, птиц и рыб, но и в далеких уголках его собственного мозга.

И вот сейчас в нем взяло верх животное-секс — вон оно чавкает и пускает слюни. Примитивная система, гнездящаяся далеко внизу, в стволе мозга, — вот с чем он имеет дело!

— Это не я! — громко вскрикнул он, стукнув кулаком по столу так сильно, что ему стало больно. — Не весь я! Только одна, особенно глупая, но сильная часть. Сплошные яйца без головы!

Нет, он не животное в течке. У него есть разум, почему он им не пользуется? Как мог он допустить, чтобы управление взяла на себя какая-то глупая субъединица? Где был тот главный распорядитель, который должен был оценить ее по достоинству и поставить на место?

Он отправился к себе в комнату, по дороге прихлебывая лимонад. Сел за компьютер и открыл новый файл — «САМОКОН-

ТРОЛЬ». Потом откинулся на спинку стула и стал размышлять дальше.

Большинство мыслительных процессов происходит бессознательно. Чтобы эффективно функционировать, почти все субъе-динццы в мозгу Брайана должны быть автономными — такими же самостоятельными, как рука или нога. Когда он ребенком учился ходить, на первых порах это, наверное, получалось у него очень плохо — он спотыкался и падал. Потом, по мере того как он учился на ошибках, стало получаться лучше. Старые субъединицы, которые ходили плохо, понемногу вытеснялись или подавлялись новыми, которые ходили хорошо, работали автоматически, не требуя осознанных команд. «Сколько их, этих субъединиц! — подумал он. — А кто же ими управляет?» Сейчас ими, похоже, никто не управляет. Пора взять управление на себя, усилить самоконтроль. Теперь он сам должен решать, какой из субъединиц предоставить действовать. Главным распорядителем должно стать это таинственное, отдельное от них внутреннее «я» — центральный штаб, который соответствовал бы самой сущности сознания Брайана.

— Такая машина-распорядитель не помешала бы и всем этим глупым программам искусственного интеллекта, — сказал он и поперхнулся глотком лимонада.

Неужели все так просто? Неужели только этого не хватает, чтобы все части головоломки встали на место? Лаборатории, где занимаются искусственным интеллектом, — в Амхерсте, Северо-Западном университете, Технологическом институте на Кюсю — битком набиты множеством интересных систем. Логические системы, системы распознавания слов, самообучающиеся системы на нейронных сетях, — каждая решает свои собственные задачи и делает это своим собственным способом. Одни умеют играть в шахматы, другие — управлять механическими руками, третьи — планировать капиталовложения. Все работают по отдельности, каждая сама по себе, — и ни одна не способна думать по-настоящему. Потому что никто не знает, как заставить все эти полезные части работать заодно. Чтобы создать искусственный интеллект, нужно что-то вроде этого внутреннего «я». Какая-то центральная машина-распорядитель, которая связала бы все субъединицы в одну работающую систему.

Не может быть, чтобы это было так просто. Не может существовать такого «я», которое бы всем управляло, потому что в сознании нет никаких реальных людей, а есть только субъединицы. Значит, это «я» не может быть каким-то одним устройством — потому что ни одно устройство не может быть для этого достаточно умным. Значит, «я» должно быть чем-то вроде иллюзии, создаваемой деятельностью еще одного коллектива субъединиц. Иначе чего-то все равно будет не хватать — распорядителя, который распоряжался бы этим распорядителем.

— Нет, не проходит. Я это пока толком не додумал. Придется еще поработать.

Он сохранил файл с этими заметками — и тут заметил, что на диске остался еще один файл «КИМ». Контрольная работа для Бетсера. У нее есть копия, но она ничего там не поймет, не говоря уж о том, чтобы объяснить, когда ее спросят. Может, стоит сохранить этот файл — в конце концов, если бы не она, ему бы так и не пришла в голову эта мысль о программе-распорядителе? Ну нет! Он ткнул клавишу DELETE, и файл исчез, как и все остальные.

В заключение он заблокировал компьютер, чтобы тот не отвечал на звонки с ее телефона. Но этого мало — она может позвонить из автомата. Он изменил программу — теперь компьютер не будет отвечать ни на какой звонок, ни от кого, отныне и навсегда.

Он долго сидел усталый, с сухими глазами, переживая горечь предательства.

Больше с ним никогда ничего подобного не случится. Никто больше не станет ему так близок и дорог, чтобы получить возможность сделать больно. Он будет думать только об этой программе-распорядителе для искусственного интеллекта, попробует добиться, чтобы она работала, и не будет вспоминать о Ким. И вообще о девушках. Больше никогда с ним ничего подобного не случится. Никогда.