Книга: Спасательный корабль
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

 

— Но я не хочу встречаться с ними, — сказал Арни.
Он стоял у высокого окна, выходящего в университетский парк. Листья на дубах уже начали желтеть — осень рано приходит в Данию. И все-таки в пейзаже было какое-то очарование — золотая листва и темные стволы на фоне бледного северного неба. Маленькие пушистые облака грациозно парили над красными черепичными крышами; группы студентов спешили на занятия.
— Если бы ты согласился, это многое упростило бы, — заметил Ове Расмуссен.
Он сидел за огромным письменным столом в своем профессорском кабинете с книгами вдоль стен. Многочисленные дипломы и награды, словно гербы, украшали стену позади него. Он откинулся на спинку глубокого кожаного кресла и повернул голову, наблюдая за стоящим у окна другом.
— Неужели это настолько важно? — спросил Арни, поворачиваясь к Расмуссену.
Его руки были засунуты глубоко в карманы белого лабораторного халата. Рукав был заляпан жирными пятнами, а на манжете виднелась дыра с коричневыми краями, прожженная паяльником.
— Боюсь, это действительно важно. Наши израильские друзья очень беспокоятся за тебя. Как я понимаю, они вышли на тебя через шофера такси: установили, что ты вылетел в Белфаст рейсом САС, но туда не прибыл. Поскольку единственная промежуточная посадка — в Копенгагене, скрыть твое местопребывание оказалось невозможно. Правда, я слышал, что сотрудники аэропорта таки устроили им нелегкую жизнь.
— По-видимому, лейтенант Йоргенсен честно отрабатывает свое жалованье.
— Совершенно верно. Он был настолько упрям, что чуть не возник международный скандал. Пришлось вмешаться государственному секретарю и признать, что ты находишься в Дании. Теперь они настаивают на встрече с тобой.
— Почему? Я свободный человек и могу уехать, куда хочу.
— Вот так и скажи, а то уже раздались тонкие намеки на похищение...
— Что? Они что, перепутали датчан с арабами?
Ове рассмеялся и повернулся в кресле, глядя на Арни, подошедшего к столу.
— Нет, ничего подобного, — сказал Расмуссен. — Им известно — из неофициальных источников, разумеется, — что ты прибыл сюда добровольно и никто не причинил тебе вреда. Но их очень интересует, почему ты прибыл в Данию, и они не собираются уезжать, пока не получат ответы на свои вопросы. В «Рой-ял-отеле» сейчас заседает официальная комиссия. Они сказали, что сделают заявление для прессы, если не встретятся с тобой.
— Мне этого совсем не хочется, — забеспокоился Арни.
— Думаешь, нам хочется? Поэтому лучше тебе встретиться с израильтянами и сообщить им, что у тебя все в порядке, и пусть они отправляются домой следующим рейсом. Ничего больше от тебя не требуется.
— А я ничего больше и не собираюсь говорить им. Кого они прислали?
, — Четырех человек, но трое из них, похоже, просто пешки. Я провел с ними почти все утро, и единственный, кто имеет решающий голос, это генерал Гев...
— О боже! Только не он!
— Ты знаешь его?
— Даже слишком хорошо. И он знает меня. Я лучше поговорю с кем-нибудь другим.
— Боюсь, тебе не представится такой возможности. Гев стоит в коридоре и ждет, когда его впустят. Если он не поговорит с тобой, он тотчас же обратится к прессе.
— В этом можно не сомневаться. Он учился воевать в пустыне и усвоил, что наступление — лучший вид обороны. Раз у нас нет выхода, впусти его сюда, и покончим с этим. Но не оставляй нас наедине больше чем на пятнадцать минут. Чуть дольше — и он уговорит меня вернуться.
— Это вряд ли. — Ове встал и показал на свое кресло. — Садись сюда, чтобы между вами был стол. Это придает уверенности. Ему придется сесть на стул для студентов, а он твердый как кремень.
— Ему все равно, даже если это будет кактус, — уныло покачал головой Арни. — Ты просто не знаешь его.
Дверь закрылась, и наступила тишина. Время от времени через двойное стекло в окне доносились еле слышные голоса студентов. В комнате громко тикали высокие напольные часы «Борнхольм». Арни сидел, уставившись на сложенные руки, и думал, что сказать Геву. Надо было сделать так, чтобы он узнал как можно меньше.
— Отсюда далеко до Тель-Авива. — Гортанная фраза на иврите застигла Арни врасплох.
Он поднял голову и увидел, что Гев уже вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Он был в штатском, но даже цивильный костюм выглядел на нем как военный мундир. Лицо генерала, обветренное, изрезанное морщинами, было похоже на орех; длинный шрам во всю щеку приподнимал уголок рта в постоянной полуусмешке.
— Заходи, Аври, заходи. Садись.
Гев пропустил приглашение мимо ушей, промаршировал через кабинет и завис над Арни, грозно сверля его взглядом.
— Я приехал, чтобы увезти тебя домой, Арни. Ты один из наших ведущих ученых, и страна нуждается в тебе.
Генерал не колебался, не давил на эмоции, не взывал к родственным чувствам. Генерал Гев отдал приказ — точно так же, как отдавал приказы, посылая в бой танки, самолеты или подразделения солдат. Ему должны были подчиняться, не рассуждая. Арни чуть не встал из-за стола и не последовал за генералом, настолько беспрекословной была эта команда. Но он лишь поежился в кресле. Решение было принято, и тут уж ничего не поделаешь.
— Извини, Аври. Я остаюсь.
Гев стоял, продолжая буравить его разъяренным взглядом, — руки вытянуты по швам, но пальцы сжаты, готовые схватить ученого и силой поставить на ноги. Затем, мгновенно изменив тактику, он повернулся, опустился на стул и скрестил ноги. Лобовая атака была отбита; генерал развернул фланги и начал обходной маневр, чтобы ударить в наиболее уязвимое место. Не сводя с Арни глаз, он достал из кармана большой золотой портсигар, который из-за своих размеров выглядел несколько пошловато, и открыл его. Эмалевая инкрустация на портсигаре изображала флаг Объединенной Арабской Республики: две зеленые звездочки были выложены изумрудами. В центре виднелось аккуратное отверстие, пробитое пулей.
— В твоей лаборатории произошел взрыв, — начал Гев. — Это обеспокоило нас. Сначала мы решили, что ты погиб или ранен, потом — что тебя похитили. Твои друзья встревожены...
— Я вовсе не хотел этого.
— ...и не только друзья, но и правительство. Ты гражданин Израиля, и твоя работа принадлежит Израилю. Исчезла папка. Твоя работа украдена из страны.
Гев закурил и глубоко затянулся, машинально прикрывая огонек ладонью, как солдат на поле боя. Его глаза не отрывались от лица ученого, а его собственное лицо казалось бы бесстрастной маской, если бы не обвиняющий пронзительный взгляд. Арни беспомощно развел руками и снова сложил их перед собой.
— Работа не украдена. Это мои материалы, и я взял их с собой, когда уезжал. Уехал я добровольно. Мне жаль, что я заставил вас волноваться. Однако у меня не было другого выхода.
— Что это за работа? — Холодный, резкий вопрос попал прямо в цель.
— Это... это моя работа. — Арни чувствовал, что маневр противника удался, и ему остается только отступить в молчание.
— Брось, Арни. Это не объяснение. Ты физик, и твоя работа связана с физикой. У тебя не было никаких взрывчатых веществ, и все-таки ты умудрился превратить в обломки тысячи фунтов оборудования. Что ты изобрел?
Молчание затянулось. Арни беспомощно смотрел на свои сжатые руки, костяшки которых побелели от напряжения. Слова генерала продолжали неумолимо бить в десятку.
— Что означает это молчание? Ты напуган? Не надо бояться своей родной страны, Эрец Израэль. Там твои друзья, твоя работа, вся твоя жизнь. Ты похоронил там жену. Скажи, в чем дело, и мы поможем тебе. Приди к нам, и мы поддержим тебя.
— Я... не могу. — Слова Арни падали в тишину, как тяжелые камни.
— Ты должен. У тебя нет выбора. Ты гражданин Израиля, и твоя работа принадлежит Израилю. Мы окружены океаном врагов, и каждый человек, каждая частица информации жизненно необходимы нам. Ты изобрел что-то мощное, способное помочь нам выжить. Неужели ты обречешь нас на гибель и будешь спокойно смотреть, как наши города и синагоги сровняют с землей и превратят в пустыню? Этого ты хочешь?
— Ты знаешь, что это не так, Гев! Оставь меня в покое, уезжай...
— Нет, я не уеду. Я не оставлю тебя. Если я — голос твоей совести, пусть будет так. Возвращайся домой. Мы примем тебя с радостью. Помоги нам, как мы помогли тебе.
— Нет! Я не могу этого сделать! — Слова вырвались из груди, словно крик боли. И тут же Арни заговорил, не останавливаясь, как будто наконец прорвалась плотина, сдерживавшая его чувства: — Да, я сделал открытие — не скажу тебе, как, почему, что это такое. Назови это природной силой, если хочешь, силой, возможно, более мощной, чем все известное людям сегодня. Она может быть использована и на благо человеку, и во зло, потому что по своей природе это именно такая сила — если мне удастся применить ее на практике, а я думаю, что удастся. Мне хочется использовать ее на благо...
— А Израиль — зло, да? Ты это имеешь в виду?
— Выслушай меня. Я не говорил этого. Я всего лишь хочу сказать, что Израиль — пешка в мировой политике, к тому же без единого союзника. Нефть. У арабов есть нефть, которая нужна как Советам, так и американцам, и они пойдут на любую грязную игру, чтобы добраться до нее. Израиль никого не интересует, кроме арабов, которые только обрадуются, если он погибнет.
Мировые державы тоже не будут против, если Израиль незаметно исчезнет с карты мира, потому что он для них как заноза. Нефть. Начнется война, что-то случится, и если у вас будет мое... если у вас будет эта мощная сила, вы воспользуетесь ею для разрушения. Вы прибегнете к ней, может быть, со слезами на глазах, но вы используете ее — и это будет абсолютное зло.
— Выходит, — еле слышно проговорил Гев, — из гордости, персональных амбиций ты лишишь нас этой силы и станешь свидетелем гибели своей страны? В своем крайнем эгоцентризме ты полагаешь, что можешь решать глобальные политические вопросы лучше, чем избранные представители народа. Ты считаешь себя столпом разума. Ты единственный способен решать мировые проблемы, которые не по плечу всем остальным. Ты, очевидно, веришь в абсолютную диктатуру — твою собственную. В своем ослеплении ты становишься маленьким Гитлером...
— Замолчи! — хрипло выкрикнул Арни, приподнявшись из-за стола.
Воцарилось молчание. Арни медленно сел, чувствуя, что лицо его покраснело и кровь стучит в висках отбойным молотком. Огромным усилием воли он заставил себя говорить спокойно:
— Ладно. Ты абсолютно прав. Если ты хочешь сказать, что я больше не верю в демократию, так и скажи. В данном случае — не верю. Я принял решение и всю ответственность беру на себя. Я лично предпочитаю считать это гуманным актом — возможно, для самооправдания.
— Убийство из милосердия — тоже гуманный акт, — бесстрастно заметил Гев.
— Да, конечно. Мне не нужны оправдания. Я поступил так, как считаю нужным, и готов отвечать за это.
— Даже если Израиль погибнет из-за твоей заносчивости?
Арни хотел ответить, но не смог найти слов. Что тут можно
сказать? Гев окружил его со всех сторон, отрезал путь к отступлению, разрушил оборонительные укрепления. Что ему остается? Только сдаться. Его поддерживало только одно — уверенность в том, что по большому счету он все равно прав. Он даже не решался подвергнуть испытанию свою убежденность — вдруг и она окажется ошибкой? Тишина становилась все более гнетущей, и его охватила бесконечная грусть. Он опустил голову и съежился в кресле.
— Я поступаю так, как должен поступить, — произнес он наконец севшим от переживаний голосом. — Я не вернусь. Я оставил Израиль по собственной воле, и не в твоей власти заставить меня, Гев, не в твоей власти...
Генерал Гев встал, глядя на склоненную голову ученого. Слова рождались медленно и трудно, но в них звучало эхо трех тысячелетий преследований, скорби, смерти и безмерной печали.
— И ты, еврей, мог сделать это...
Ответить было нечего, и Арни промолчал. Гев был солдатом и видел, что потерпел поражение, хотя и не понимал, почему. Не сказав больше ни слова, он повернулся к Арни спиной — какие слова могли быть красноречивее этого простого движения? Генерал толкнул дверь кончиками пальцев и даже не дал себе труда закрыть или захлопнуть ее — просто пошел вперед, выпрямив спину, печатая шаг. Человек, которого можно обыграть в бою, но нельзя победить в войне — по крайней мере, пока он жив.
Ове вернулся в кабинет и принялся молча слоняться по комнате — сложил в стопку журналы, достал с полки книгу, потом, не раскрывая, поставил ее назад. Но заговорил он уже совсем о другом:
— Какой сегодня день, ты только посмотри! Солнце сияет, воздух прозрачный — видно даже, как развеваются юбки у девушек на велосипедах. Мне осточертела эта мерзкая столовская еда, бутерброды мне уже в горло не лезут. Поехали в «Павилло-нен» на Лангелине, пообедаем, посмотрим на корабли... Ну как?
Арни поднял к нему лицо, убитое горем. Он редко испытывал сильные чувства и потому не умел ни справиться с ними, ни защититься от них. В его глазах была такая открытая боль, что Ове не выдержал, отвернулся и вновь принялся перекладывать журналы, которые только что так аккуратно сложил.
— Поехали, если хочешь. Пообедаем в ресторане. — Лицо, искаженное страданием, казалось, вобрало в себя всю его страсть — голос был пустым и безжизненным.
Они молча ехали вниз по Нерре-аллее и через парк. Все было на самом деле так, как рассказывал Ове. Девушки на высоких черных велосипедах разноцветными пятнами мелькали в серой толпе пиджаков; они мчались по велосипедным дорожкам, обгоняя машины, стайками пересекали широкие улицы на перекрестках. Длинные ноги нажимали на педали, юбки взмывали от ветра, и день был прекрасен. Но Арни никак не мог побороть отчаяние.
Ове ловко провел свой маленький «Спрайт» сквозь сложный транспортный узел Трианглен и по Эстерброгаде выехал к порту.
Автомобиль успел проскочить на зеленый свет на Лангелине и затормозил у заднего входа в ресторан «Павиллонен». Вечер еще не наступил, и им удалось занять столик у огромного окна во всю стену, выходящего на море. Ове кивнул официанту, и заказ был мгновенно принят. Пока они устраивались поудобнее, придвигая кресла, на столе возникла бутылка шнапса, замороженная во льду, и несколько запотевших бутылок пива «Туборг».
— Вот так-то, — сказал Ове, когда официант разлил ледяной шнапс по стаканчикам величиной с наперсток. — Готов поспорить, такого у вас в Тель-Авиве не встретишь.
— Skal!1 — произнесли они традиционный тост и осушили стаканчики.
Арни потягивал пиво и смотрел на тяжеловесный черно-белый паром, направляющийся в Швецию. Длинная вереница автобусов застыла в ожидании, пока туристы карабкались по скалам, совершая ритуальный визит к Русалочке с фотоаппаратами. Белые паруса крошечных яхт, вышедших из бухты, пересекали холодную голубизну пролива. Море. В Дании не было ни единого места, удаленного от моря более чем на сорок миль. Поистине страна мореплавателей, окруженная морем. Белые треугольники парусов казались игрушечными на фоне громадного лайнера, пришвартованного у Лангелинекай. Флаги и вымпелы придавали ему щеголеватый праздничный вид. Из передней трубы внезапно вырвался белый столб пара, и через несколько мгновений они услышали отдаленный стон гудка.
— Корабль, — произнес Арни, и теперь, когда он снова подумал о работе, с его лица исчезли все следы эмоций. — Нам нужен корабль. Когда мы начнем испытывать более мощную... — Он замолчал, и они оба глянули по сторонам, не поворачивая головы, словно заговорщики. Затем Арни продолжил почти шепотом: — Нам понадобится более мощная установка. Та, первая, слишком мала и годится лишь для подтверждения правильности теории. Новую установку надо будет испытывать в более крупном масштабе, чтобы убедиться, что она способна не только на такие глупости, как взрыв лабораторного оборудования.
— Она сработает. Я уверен, она сработает.
Арни криво усмехнулся и протянул руку к бутылке.
— Выпьем еще шнапса.

 

Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4