— Ну что ж, начнем наши маленькие каникулы, — сказал полковник Кузнецов, улыбаясь остальным членам экипажа. За его спиной с шипением задвинулась массивная дверь, заскрежетали болты.

— Вряд ли это можно назвать каникулами, — ответил Элай Брон. — Карантин есть карантин.

— Да что вы, доктор Брон, — возразил Кузнецов. — Девяносто шесть часов полного покоя до старта. Сейчас технические службы... как это у вас называется... потеют кровью, чтобы все шло гладко. А у нас с вами никаких дел нет. Мы заперты в великолепном особняке, куда не могут проникнуть ни бактерии, ни насекомые. Вокруг нас будут хлопотать повара, прислуга будет стелить нам постель и чистить одежду. Конечно, у нас тоже есть работа, особенно у пилотов. Им придется все время листать свои огромные справочники. Зато у остальных членов экипажа режим посвободнее. Наконец мы можем пообщаться друг с другом без политиков, без журналистов и прочих внешних раздражителей. Начальство вынуждено общаться с нами только по телефону, и если мы не хотим с ним говорить, то попросту не возьмем трубку.

Тут как раз зазвонил телефон. Секундное молчание — и все расхохотались.

— Кто скажет, что нас нет дома? — спросил Патрик, протягивая руку к трубке.

Стоило ему взять трубку, как тут же засветился экран. Это был не просто телефон, а особое устройство связи, оснащенное видеосистемой. Выдвинулся специальный стул, на котором фокусировался объектив телекамеры. На экране возникло лицо звонившего. Это был Флэкс.

— Что стряслось? — спросил Патрик. — Мы еще присесть не успели, а ты уже звонишь.

— Извини. У Коретты хотят взять интервью. Оно должно было состояться еще вчера, но самолет интервьюера опоздал.

— А кто интервьюер? — поинтересовалась Корегга.

— Девушка по имени Смит. Она говорит, что вы обещали эксклюзивное интервью журналу «Черная женщина».

Никто из присутствующих даже не посмотрел в сторону Ко-реггы. Она секунду поколебалась, потом сказала:

— Пусть немного подождет, я свяжусь с ней сама. Сейчас у меня нет времени.

— Патрик, когда повесишь трубку, отсоедини ты эту штуку к черту, — попросил Элай.

— Я бы с удовольствием. Но лучше последуем примеру Коретты, на звонки отвечать не будем. Если захотим с кем-то пообщаться, выйдем на связь сами. Полковник Кузнецов прав. Всем нам есть чем заняться до старта, но надо и получше познакомиться друг с другом. Мы один экипаж, и нам необходимо хорошо друг друга знать, чтобы мы действовали как слаженная команда. Мы с Надей — пилоты, и мы уже научились работать вместе. Пока кораблем командую я. Я отвечаю за полет до того момента, пока мы не выйдем на окончательную орбиту и двигатель не будет отключен. Затем командование берет на себя полковник, и все мы выполняем его приказы.

— Не совсем так, Патрик, — возразил Кузнецов. — Я отвечаю за генератор и за сборку всей системы. Кроме того, я буду руководить выходами в космос. Но что касается всего остального — функционирования самой станции, связи с Землей и так далее, — командование остается за вами.

— Это правильно, Пат, — заметил Элай, переворачивая страницу книги, в которую уже успел углубиться. — Ты капитан корабля, пусть так и будет. Надя — твой первый помощник. Я отвечаю за ядерный двигатель, но моя задача проста: включу его, когда надо будет выйти на орбиту, и потом выключу. После этого я становлюсь простым такелажником при солнечном генераторе полковника Кузнецова.

— У каждого из нас своя функция, как у муравьев в муравейнике, — заметил Кузнецов. — Патрик с Надей выводят нас на орбиту и следят за нормальной работой всех систем, чтобы экипаж не распрощался с жизнью в условиях враждебной окружающей среды. Я отвечаю за сборку генераторной системы, после чего ее управлением занимается наш главный электрик Григорий.

Сальников кивнул:

— Пока происходит сборка генератора, я устанавливаю на «Прометее» передающую антенну. Мощность на первом этаже будет небольшая, но на питание основной программы хватит. Энергия будет конвертироваться из турбогенераторов в волны частотой 3,3 гигагерца, которые будут направлены в накопители на поверхности Земли. Я не ожидаю особых проблем с этим. Оборудование проверено и работает наилучшим образом.

— Вот и чудесно, — подытожила Коретта. — Все при деле, одна я у вас нахлебница. Единственное, что я могу делать, — таскать ваше тяжелое оборудование. Но должна напомнить, что только одно приспособление не предназначено в принципе для использования в космосе — человеческий организм. Мы будем находиться на орбите, в состоянии невесомости, по меньшей мере месяц, пока не прибудет смена на «Шаттле». Мое дело — следить, чтобы каждый из вас сохранил работоспособность до конца этого периода, а желательно и после него. Чтобы вывести одно человеческое тело — неважно, русское или американское — на орбиту, нужно потратить черт знает сколько миллионов долларов. Поэтому, чем дольше мы продержимся наверху, тем лучше будет для всех. Со всеми жалобами прошу обращаться ко мне. Сочувствие, таблетки аспирина гарантированы вам круглосуточно.

Коретта взяла верный тон. Каждый коротко изложил свои обязанности — это вышло само собой, а доктор Сэмюэл завершила эту процедуру на веселой ноте. Патрик решил, что наступил как раз подходящий момент покончить с официальным тоном. Прежде чем экипаж научится вместе работать, следовало наладить нормальное общение друг с другом.

— Лампочка запрета на алкоголь еще не зажглась, — сказал он. — Насколько мне известно, среди американской части экипажа, а также среди смешанной группы пилотов трезвенников не имеется. А как насчет вас, полковник?

— Я пью только водку, коньяк, пиво, квас и вино. Правда, во

время войны я научился пить немецкий шнапс и шотландское виски.

— Значит, угодить вам будет трудно. А что скажете вы, Григорий?

Светловолосый инженер огляделся по сторонам:

— Со мной проблем не будет. Мне хватит рюмки вина. Хотя вообще-то я пью все что угодно.

— Значит, все алкоголики, — суммировал Патрик. — Позвольте мне, как командиру корабля, откупорить первую бутылку. Это наш национальный американский напиток, солодовый бурбон. Уверен, он вам понравится. А если нет, попробуем что-нибудь другое.

Патрик разлил виски по бокалам и раздал членам экипажа. Надя кивнула, не оборачиваясь, — она о чем-то оживленно беседовала с Григорием. Возможно, он казался ей привлекательным, хотя, на взгляд Патрика, привлекательность эта была довольно унылая, на русский манер. Стоило бы удивляться, что печальный инженер, овдовевший всего месяца два назад, пробуждает в женщине материнский инстинкт? А может быть, и не только материнский. Зачем Надя держит его за руку — чтобы подбодрить или нечто большее? Ну и ради бога — лишь бы на борту была здоровая атмосфера. Какое Патрику дело? Она — пилот, он — командир, а остальное не имеет значения. И все же когда Патрик подливал в бокалы виски, у него перед глазами очень отчетливо возникала та Надя, которую он видел когда-то ночью: обнаженная, с нежной как шелк кожей, с горящими влажными губами. Образ был столь зримым, что Уинтер на секунду замер и с трудом удержался, чтобы не зажмурить глаза. Однако рука, державшая бутылку, не дрогнула. Что было, то было — дело прошлое, значения не имеет. Какой-то миг казалось, что все будет чудесно, но потом что-то разладилось. Патрик не понимал, что именно, да и не хотел понимать. В мире есть другие женщины, в том числе среди членов экипажа. Например, эта неистовая феминистка Коретта была ему гораздо понятнее, чем Надя. Может быть, Киплинг и прав: «Запад есть Запад, Восток есть Восток» и так далее. Проект «Прометей» рожден технологическим сотрудничеством л общей нуждой, а вовсе не страстным желанием американцев и русских жить в одной системе. Элай и полковник совершенно правы: надо держаться техники, она-то уж не подведет. Патрик снова раздал бокалы.

— Послушай, Патрик, — сказал Элай. — Ты знаешь, что кабель повышенной проводимости, который мы сейчас прокладываем на Аляске, создал не кто иной, как наш полковник вместе с Пацаевым?

— Нет, я этого не знал, но тут удивляться нечему. Я вообще почти ничего не знаю о сверхпроводниках.

— Это самое великое открытие в физике после магнитного монополя. Все-таки в ЦРУ работают идиоты. Они составили пятнадцатистраничный доклад о полковнике Кузнецове, включая всякую ерунду — его стаж в коммунистической партии, имя его собаки и так далее. Но ни слова о действительно важном — о работе. И не смотри на меня с видом оскорбленной невинности, Патрик. Неужели ты думаешь, что полковнику не известно про толстенные досье, которые вручила нам служба безопасности на каждого члена экипажа?

— Уж будьте уверены, мы получили на каждого из вас не менее объемистое досье, — подтвердил полковник. Он отпил виски и одобрительно кивнул. — Не водка, конечно, но что-то есть.

— Есть-то есть, — все еще сердито ответил Патрик, однако тут же не выдержал и улыбнулся. — Я уверен, что обе наши службы безопасности отрабатывают свой хлеб честно. И на самом деле все это не имеет никакого значения. «Прометей» — совместный проект, который наши страны затеяли не от хорошей жизни: и вам, и нам нужны новые источники энергии, ведь старые почти иссякли. У нас в Соединенных Штатах надолго отключали электричество в Сиэтле и Сан-Франциско, отчего произошли пожары. У вас не могут собрать урожай, в Сибири недород. Или об этом в ваших газетах не пишут?

— Наша пресса не любит распространять дурные новости, — сухо сказал полковник. — Но полные энтузиазма передачи «Голоса Америки» и Би-би-си держат нас в курсе всех наших бедствий.

Коретта сидела в одиночестве, задумчиво уставившись на свой бокал. Патрик решил, что настал подходящий момент, чтобы наладить с ней отношения.

— Мне хотелось бы кое-что сказать вам по поводу нашей первой встречи, — начал он.

— О чем именно?

Она вовсе не собиралась облегчать ему задачу.

— По-моему, вы неправильно меня поняли.

— По-моему, я правильно вас поняла, майор Уинтер.

— Нам предстоит долгий полет. Зовите меня Патрик.

— Если я буду звать вас Патрик, то вы станете называть меня Коретта, а я к этому пока не готова.

— Не будем ссориться, доктор Сэмюэл. Победителей в этой ссоре не будет. Будут лишь проигравшие. Если станем грызться мы с вами, полет окажется под угрозой и одного из нас придется заменить. Кому от этого будет лучше? Давайте начнем с нуля — как будто мы никогда раньше не виделись, как будто я только что вошел в эту дверь. Тогда бы я сел с вами рядом и сказал, что вы похожи на девчонку, за которой я ухаживал в старших классах. По-моему, это было первое свидание в моей жизни. Не смотрите на меня так недоверчиво, я говорю правду. Я понимаю, с вашей точки зрения, я весьма похож на расиста, но не делайте слишком поспешных выводов. Девушку, в которую я был влюблен, звали Джейн. Она была негритянка — в те времена слово «черная» еще не употребляли. По-моему, у нее была потрясающая фигура, и однажды я пригласил ее покататься, для чего одолжил машину у отца. Мне казалось, что все прошло просто шикарно, в особенности поцелуи на заднем сиденье. Однако, когда я отвез ее домой, Джейн на прощание сказала, что нам не стоит больше встречаться. Представляете, какой это был удар по мужскому самолюбию? Я спросил: неужели я так ей не понравился? Помнится, Джейн снисходительно потрепала меня по щеке и ответила, что выгляжу я неплохо, жаль только, поговорить со мной не о чем. Потом она закончила школу первой ученицей, нахватала ученых степеней, а сейчас преподает социологию в Колумбийском университете. Ее ответ обидел меня не так уж сильно, потому что все-таки она признала, что целоваться я умею, а книжки в то время для меня ничего не значили. Но осадок все же остался.

— Патрик Уинтер, а вы эту историю не придумали?

— Ни в коем случае. Могу показать фотографию в выпускном альбоме. Прямо на подписи Джейн стоит большой красный отпечаток ее губ.

— И она была черная?

— Ну не совсем. Тут я немножко приврал, чтобы к вам подольститься. На самом деле Джейн была чикана, мексиканка. Ее семья приехала в Штаты на заработки. Но какая разница — меньшинство есть меньшинство. Согласны?

Коретта какое-то время сохраняла строгое выражение лица, но потом смягчилась и улыбнулась:

— Знаете, для мужского шовиниста вы, в общем-то, не так ужасны.

“ Вы и сами не худший вариант феминистки, которая всю жизнь только тем и занята, что дает отпор фашиствующим мужикам. Давайте выпьем за мир, а также за успех «Прометея».

— Почему бы и нет? — Коретта чокнулась с Патриком, и они выпили. — А при чем здесь успех «Прометея»? Разве в этом есть какие-то сомнения?

— В любом космическом полете есть доля риска. Чем сложнее корабль, тем больше узлов, которые могут выйти из строя. Во время первого полета «Аполлона» на Луну корабль израсходовал 97,5% топлива. И у нас, и у русских случались в полетах разные накладки. А сейчас мы соединили в единый ракетный комплекс шесть самых больших ступеней в истории человечества. Они должны оторваться от Земли все разом и вывести «Прометей» на нижнюю орбиту. Между прочим, последняя ступень, с полезной нагрузкой, тоже превосходит по размеру все предшествующие космические корабли. Итак, сначала мы окажемся на низкой орбите, которая называется «угасающей», потому что, если быстренько с нее не соскочить, мы снова свалимся на Землю; там мы включим ядерный двигатель доктора Брона, который и должен вывести нас на окончательную орбиту. Теперь пару слов об этом двигателе. Теоретически он проверен; на Земле неоднократно испытывались его уменьшенные модели...

— Погодите-ка, дайте я сама догадаюсь. Вы хотите сказать, что в космосе подобный двигатель никогда не испытывался?

— Вот именно. А вы еще спрашиваете, есть ли сомнения в успехе полета. Однако не хочу вас расстраивать. Учтите, что множество людей несколько лет работали только над тем, чтобы фактор риска по возможности свести к нулю. К примеру, гораздо безопаснее находиться в нашем «Прометее», чем пытаться поменять колесо где-нибудь на калифорнийском хайвее. Там средняя продолжительность жизни не превышает 25 секунд — в том случае, если вы занимаетесь колесом со стороны проезжей части.

— Вы здорово меня успокоили. Значит, пока я не на калифорнийском шоссе, могу считать себя в безопасности.

Высокий мужчина в поварском колпаке появился в дверном проеме и сказал по-английски с сильным акцентом:

— Ужин подан.

— Чем кормить будете? — поинтересовался Элай, но лингвистические познания повара были, видимо, истощены, и он в замешательстве скрылся.

— Специально подготовленное меню, — пояснила Надя. — Я поговорила с поваром, он очень горд своей работой. Нам дадут борщ, потом селедку, бефстроганов с лапшой. Ну и, разумеется, икру и водку.

— Пища для русской души, — откомментировала Коретта. —

Если у меня когда-нибудь будет возможность, я покажу вашему шеф-повару настоящую американскую кухню — мясо на ребрышках с капустным салатом. Идемте скорее, а то я умираю от голода.