Когда Конан-киммериец увидел разглаживающийся гобелен, он с диким рычанием бросился на стену, будто хотел снести ее одним ударом своего огромного тела. Удар был таким сильным, что, наверное, поломал бы кости любого другого человека, но варвар лишь отскочил от стены словно мячик, сорвав с нее гобелен. Его глазам открылась совершенно гладкая, монолитная поверхность. Вне себя от злости, он взмахнул саблей, словно собирался иссечь на куски мраморную преграду, но услышал за спиной шорох и оглянулся. Его смуглое лицо было белым от не находившей выхода ярости.

За ним стояли десятка два мужчин в пурпурных туниках и с желтоватыми лицами, и каждый из них держал в руке короткий меч. Когда Конан оглянулся, они набросились на него, что-то гневно вопя. Он не пытался ни успокаивать их, ни объяснять, взбешенный исчезновением девушки, он действовал так, как действовал бы на его месте любой другой человек Хайборийской эры.

Конан с яростным ревом метнулся навстречу, его свистнувшая в воздухе сабля отбила в сторону чей-то меч, и вот уже из головы первого из нападавших брызнули мозги. Изогнувшись по-кошачьи, Конан ударил снова, и чья-то рука, судорожно цеплявшаяся за рукоять меча, отрубленная в запястье, взвилась по крутой дуге в воздух, волоча за собой кровавый хвост, словно комета. Даже долю секунды не потерял Конан, когда легким движением увернулся от воинов, одновременно нападавших на него, — и вот уже меч одного из них по рукоять погрузился в грудь второго.

Увидев это, ксуталийцы закричали от ужаса, а варвар рассмеялся хрипло, победно, нырнул под чью-то руку, хлынула алая струя, и следующий воин в пурпурной тунике рухнул наземь, зажимая руками огромную рану в животе. Ксуталийцы завыли, словно волки, настигающие добычу. Непривычные к ратному труду, отупевшие от своих лотосовых снов, они безнадежно проигрывали быстрому, словно молния, варвару, в котором стальные мышцы и высокоразвитый, четко работающий мозг составляли единое целое. Его противники, путаясь друг у друга под ногами, наносили удары или слишком поздно, или слишком рано, рассекая мечами пустой воздух. Киммериец же двоился, троился, исчезал в одном месте, чтобы тут же появиться в совершенно ином, неуловимый, словно ртуть, недоступный мечам врагов, а тем временем кривое лезвие его сабли ежесекундно грозило смертью и выполняло угрозы.

Но, пусть неуклюжие и нерасторопные, желтолицые воины тем не менее не были трусливыми. Они кружили вокруг варвара, грозно крича, и рубили короткими мечами, а со всех сторон в комнату вбегали через настежь раскрытые двери все новые и новые горожане, разбуженные непривычным их слуху шумом.

Конан, с виска которого уже лилась кровь, взмахнул в очередной раз саблей, одним ударом уложил, словно косец пшеницу, нескольких врагов и огляделся по сторонам, намечая путь отступления. В ту же секунду на одной из стен раздвинулась драпировка и приоткрылась потайная дверь, за ней виднелась широкая лестница из зеленоватого камня, на самом ее верху стоял человек в роскошном шелковом одеянии, моргая, словно спросонок, глазами. Киммериец, не колеблясь ни единой секунды, одним прыжком преодолел лязгающий мечами круг и помчался к лестнице. Трое воинов преградили ему путь, три меча молниями сверкнули над его головой — и тут же упали, киммериец же, не задерживаясь, несся вверх по лестнице, за ним гналась свора преследователей, спотыкаясь о валявшиеся тела. Один из несчастных лежал лицом вниз в луже из крови и мозга, второй пытался подняться на руках, залитых кровью, хлеставшей струей из перерезанного горла, третий, тихо скуля, словно собака, прижимал к груди кровавый обрубок правой руки.

Увидев варвара, бежавшего прямо на него, человек в богатых одеждах опомнился, его меч холодно сверкнул в лучах камней-светильников и пал на голову Конана, но тот успел увернуться и воткнул саблю, словно мясницкий нож, в тело противника. Инерция движения Конана была столь велика, что сабля пронзила горожанина насквозь, а варвар, налетев на него, споткнулся и с грохотом врезался в стену. Когда он падал, сабля, острая, словно бритва, распорола живот убитого снизу доверху, и обмякшее тело покатилось по ступеням вниз, путаясь в собственных внутренностях и сбивая с ног желтолицых воинов.

Полуоглушенный варвар, придя в себя, яростно потряс в воздухе окровавленной саблей и помчался дальше. Остановившись на мгновение в комнате наверху и убедившись, что она пуста, варвар метнулся к двери. Внизу тем временем поднялся крик, в котором звучало столько гнева и отчаяния, что Конан понял, что, сам того не желая, отправил на тот свет кого-то очень важного, быть может, даже самого короля этого странного города.

Киммериец бежал, не оглядываясь и не выбирая дороги. Он понимал, что Натале грозит смертельная опасность, но не мог заняться поисками девушки, не стряхнув волчью стаю преследователей со своего хвоста. Комнаты верхнего этажа дворца были погружены в полутьму, и Конан, скоро потеряв ориентацию, вновь заскочил в зал, по которому уже пробегал пару минут назад, чуть не столкнувшись с преследователями. Увидев варвара, они заорали, словно сумасшедшие, и бросились к нему, он же, с трудом увернувшись, проскочил под арку. Комната, в которой на этот раз оказался киммериец, в отличие от всех остальных, не была пустой. Ее хозяйка только что вскочила на ноги, вскрикнув от удивления и испуга.

Перед киммерийцем стояла совершенно нагая — если не считать ожерелья из драгоценных камней на шее — женщина, которая вглядывалась в него широко раскрытыми от удивления и страха глазами. Это было последнее, что он успел заметить: когда женщина подняла руку и потянула за шелковый шнур, свисавший со стены, под его ногами разверзлась черная пропасть — даже феноменальная реакция варвара на этот раз запоздала.

Высота, с которой свалился Конан, была не слишком большой, и любой другой на его месте, вероятно, тоже остался бы в живых, отделавшись множественными переломами рук, ног и ребер. Как кошка падает на четыре лапы, так приземлился и Конан, не выпуская из руки сабли. Внутренне сжимаясь от ударившего в уши девичьего крика, он вскочил на ноги, оскалив зубы, и увидел нагую Наталу, отчаянно извивавшуюся в сладострастных объятиях чего-то настолько отвратительного, что не могло быть ничем иным, как порождением черной адской бездны. Любой из людей, увидев этого ужасного монстра, был бы парализован страхом. Любой, но только не Конан. Его глаза заволокла красноватая мгла бешенства, жажда крови затмила мозг — и он обрушился на чудовище. Бросив свою жертву, монстр как бы повернулся к нежданному противнику, сабля которого рассекла воздух, пролетела сквозь черные клубы тела — не тела и чиркнула по каменной стене, высекая сноп голубоватых искр. Конан, ожидавший гораздо большего сопротивления черной субстанции, потерял равновесие и упал на колени. Когда он вскочил на ноги, черное облако уже сидело на его плечах. Варвару казалось, что его захлестывают волны некой студенистой жидкости, — он рубил их саблей, разрывал и рассекал кинжалом, по его лицу сплошным потоком текла какая-то грязь, вероятно, кровь чудовища. Конан не знал, отсекает ли он щупальца или какие-то иные органы монстра, врубается ли в само его тело, вновь и вновь сливавшееся в однородную массу. Ему уже начинало казаться, что он сражается не с одним, а с огромным множеством адских существ — грызущих, царапающих, колющих, колотящих его с невероятной силой. Он чувствовал клыки и когти, разрывающие его тело, чувствовал гибкие, но твердые, словно сталь, не то щупальца, не то лианы, обвивающие его руки и ноги. Вдобавок ко всему нечто похожее на скорпионий хвост с острым шипом на конце молотило по его спине, шее, груди, до кости рассекая кожу и мясо и впрыскивая в кровь яд, жгучим огнем растекавшийся по всему телу.

Сплетенные в плотный клубок человек и чудовище выкатились из круга света и оказались в абсолютной темноте. Забыв в пылу сражения о брезгливости, варвар вонзил зубы в тело врага, и его чуть не вывернуло наизнанку, когда это нечто с писком и скрежетом упруго выскользнуло из захвата его мощных челюстей.

Они катились все дальше и дальше по коридору. Варвар начат уже терять сознание от ран и боли, когда увидел высоко над собой огромную жабью пасть, освещенную тусклым светом, исходившим, казалось, откуда-то изнутри ее. Киммериец собрался с силами и с хриплым криком рванулся, словно волк к горлу, к этой кошмарной пасти. Его верная сабля погрузилась в нее по эфес, и вдруг бесформенная масса, поглотившая Конана, конвульсивно содрогнулась. Сильная судорога свела и тут же отпустила адское тело — не тело, которое вдруг поспешно поползло по неровному полу коридора, таща за собой варвара, упрямо цеплявшегося за рукоятку сабли, застрявшей где-то глубоко в пасти монстра. Движение чудовища ускорилось, киммерийца трясло, давило, мяло, но он не сдавался, яростными ударами кинжала раздирая на части студенистую массу.

Внезапно из нее ударил какой-то странный фосфоресцирующий свет прямо в глаза Конану, и тот почувствовал вдруг, что клубящееся, сотрясаемое конвульсиями тело куда-то исчезло, а его рука с саблей повисла в пустоте. Он лежал на ослизлом краю какого-то бездонного колодца, в глубь которого летело, сверкая, словно метеор, тело чудовища. Прижавшись щекой к грязной каменной плите, он смотрел, не в силах отвести глаз от быстро уменьшающегося светящегося шара, навстречу которому из глубины вдруг начала подниматься темная блестящая поверхность, поглотившая в конце концов фосфоресцирующую точку. В таинственной бездне всколыхнулся тусклый огонек и тут же погас. Воцарилась мертвая тишина и абсолютный мрак.