Раскаленный воздух волнами поднимался над пустыней. Конан-киммериец провел по потрескавшимся губам ребром огромной ладони и огляделся по сторонам. Из одежды на нем была лишь шелковая набедренная повязка, да талию обхватывал широкий пояс с золотыми нашлепками, на котором висели сабля и кинжал, — он стоял, равнодушно снося болезненные уколы лучей нещадно палившего солнца. Могучие бицепсы на руках и мышцы на ногах носили следы свежих ран.

Обхватив руками колени и низко опустив светловолосую голову, рядом с ним на песке сидела юная девушка, белизна ее кожи резко контрастировала с цветом загорелых ног огромного варвара. Коротенькая, перехваченная в талии туника без рукавов и с глубоким вырезом на груди скорее обнажала, чем прикрывала ее прекрасное тело.

Конан тряхнул головой, словно хотел избавиться от слепящего блеска. Он приложил к уху кожаный бурдюк, который держал в руке, встряхнул его и, услышав слабый всплеск, только сильнее сжал челюсти.

Девушка вздрогнула и жалобно простонала:

— Пить! Пить! О Конан! Нам теперь нет спасения!

Киммериец ничего не ответил, враждебным взглядом окидывая песчаные барханы. Он смотрел на них исподлобья, и такая злоба пылала в его голубых глазах, что казалось — нет у него врага злейшего, чем эта пустыня.

Конан наклонился и поднес бурдюк к губам девушки.

— Давай, пей! — приказал он. — Пей, пока не остановлю.

Она пила мелкими жадными глотками, пока не выпила воду до последней капли. И лишь тогда все поняла.

— Ах, Конан! — воскликнула девушка, — Зачем ты это сделал? Ведь я же все выпила, все! Тебе ничего не осталось!

— Не реви! — рявкнул он. — Береги силы!

Конан выпрямился и отшвырнул в сторону пустой бурдюк.

— Ну почему ты не остановил, почему? — всхлипывала девушка.

Он даже не посмотрел на нее — стоял, выпрямившись во весь рост, и в его взгляде, устремленном в таинственную пурпурную мглу на горизонте, горела ненависть.

Киммериец понимал, что близится конец его жизненного пути, хотя при одной мысли об этом бунтовала вся его дикарская неуемная душа. Силы еще были, но он чувствовал, что долго под этим убийственным солнцем ему теперь не выдержать. Девушка уже совсем обессилела. Так не лучше ли одним-единственным ударом сабли милосердно прервать ее страдания? Видеть ее адские мучения, наблюдать, как она медленно сходит с ума от жажды — ведь эти несколько глотков утолили ее ненадолго, — о нет! Из ножен, вершок за вершком, медленно выползала сабля.

Вдруг рука варвара дрогнула. В глубине пустыни, далеко на юге, что-то сверкнуло в раскаленном воздухе. «Пригрезилось, — подумал он со злостью, — очередной мираж, которыми так богата пустыня». Конан приложил руку к глазам, полуослепшим от солнца, — и ему показалось, что он различает вдали башни, минареты, сверкающие стены. Он смотрел недоверчиво, ожидая, что мираж вот-вот поблекнет и растворится в воздухе. Натала перестала всхлипывать. Она с трудом поднялась на ноги и тоже вгляделась в мерцающее марево.

— Что это такое, Конан? — прошептала она, боясь пробудившейся надежды, — Город или мираж?

Киммериец молчал. Он несколько раз моргнул, посмотрел на город искоса, затем вновь прямо — город не исчезал, не улетучивался, стоял на том же самом месте.

— Кто его знает, — пробурчал он с сомнением, — Так или иначе, посмотреть стоит.

Он бросил саблю назад в ножны, наклонился и легко, словно перышко, поднял на руки Наталу.

— Не надо, Конан! — запротестовала она, — Я могу идти, пусти меня!

— Смотри, сколько камней! — рявкнул он гневно, — Мигом порвешь, — он мотнул головой, показывая на изящные, салатного цвета сандалии, — А нам надо спешить, чтобы дойти до заката.

Надежда на спасение влила новые силы в стальные мышцы киммерийца. Он бежал по барханам, словно летел на крыльях. Цивилизованный человек на его месте уже давно отдал бы богу душу, но он — варвар из варваров — сражался за свою жизнь, словно кошка.

Конан и Натала чудом унесли ноги после разгрома армии мятежного принца Альмарика, этой буйной, пестрой орды, которая вихрем промчалась по королевству Шем и утопила в крови северную границу Стигии. После этого орда, уже со стигийской армией на хвосте, вторглась в королевство Куш и в ее пределах была наконец окружена на краю южной пустыни. Армии стигийцев и кушитов соединились и уже не выпустили добычу из капкана. Конан-киммериец в последний момент поймал верблюда, забросил на него девушку — и был таков. Им посчастливилось, они избежали трагической судьбы своих товарищей, но для них оказалась открытой лишь одна дорога — в пустыню.

Натала была родом из Бритунии. Конан как-то увидел ее на невольничьем рынке в одном из шемитских городов, захваченных ордой Альмарика, она пришлась ему по душе, и он, недолго думая, тут же присвоил девушку, ни у кого не спрашивая на то разрешения. Сама она с радостью приняла такой поворот в своей жизни, да и чего лучшего ей было ждать? Скорее всего ее продали бы в шемитский сераль, а для женщин Хайборийской эры это было худшим из всех возможных зол.

Конан и его спутница несколько суток подряд не слезали с верблюда — целая стая стигийцев неутомимо преследовала их по пятам. Когда они наконец прекратили погоню, беглецам не оставалось ничего иного, как продолжить путь в том же направлении — возвращаться уже было поздно. Они долго ехали, высматривая оазис, но их спаситель, верблюд, в конце концов пал замертво, и им пришлось идти дальше пешком, утопая по колено в горячем песке и испытывая жесточайшую жажду. Девушка была сильной и выносливой, закаленной суровой лагерной жизнью, как мало кто из женщин той жестокой эпохи, но и она, как ни оберегал ее варвар, постепенно выбилась из сил.

Адская жара струилась с неба на черные, спутанные волосы Конана. Тошнотворный туман и тупое безразличие волнами заливали его мозг, но он не поддавался и шел, стискивая зубы, все дальше и дальше, поскольку теперь знал наверняка, что впереди действительно город, а не пустой мираж. Что ждет их там? Новые враги? Кем бы они ни оказались — с ними можно будет сразиться, их можно будет убить. А большего варвару и не требовалось.

Солнце уже висело низко над горизонтом, когда они остановились наконец в животворной тени огромных ворот. Конан с облегчением расправил плечи. Перед ними на высоту не менее тридцати футов возносились крепостные стены — зеленоватые по цвету, они блестели, словно действительно были стеклянными. Конан пробежал взглядом по верхушкам стен, но ничего не заметил. Он крикнул во всю мощь своих могучих легких — ответом была тишина. Варвар ударил в ворота рукояткой сабли — лишь гулкое эхо отозвалось и тут же утонуло в песках. Натала, напуганная странной тишиной, дрожала, словно в лихорадке, а Конан, разгорячившись, навалился всей тяжестью на ворота, те вдруг уступили и, не издав ни малейшего скрипа, начали открываться. Варвар отскочил, настороженный, словно пума, и с саблей наготове прижался к стене, ожидая нападения. Девушка вскрикнула. За воротами лежал человек. Конан внимательно исследовал его взглядом, затем поднял глаза — и увидел просторную площадь, окруженную зданиями, сияющими, как и стены, зеленоватым светом, за ними возносились стройные башни минаретов. И нигде не было ни следа жизни. Посреди площади стоял четырехугольный сруб колодца. Ничто иное в ту минуту не могло бы обрадовать Конана больше, в его пересохшем рту уже едва ворочался облепленный песком вспухший язык. Он подхватил Наталу на руки, скользнул за ворота и закрыл их за собой.

— Он живой? — спросила со страхом девушка, показывая на неподвижно лежащее тело рослого мужчины средних лет, с чертами лица, обычными для человека той эпохи, лишь глаза его, быть может, были более раскосыми да кожа — чуть более желтой. На нем была пурпурная шелковая туника, ноги обуты в плетеные сандалии, к поясу приторочен короткий меч в ножнах, украшенных золотом. Конан прикоснулся к телу. Оно было холодным, без всяких признаков жизни.

— Даже не ранен, — удивился киммериец, — а мертвый, как Альмарик, когда его нашпиговали стигийскими стрелами. Да ладно, хватит об этом. Нам с тобой прежде всего надо напиться. Клянусь Кромом, я осушу весь колодец!

Сделать это оказалось вовсе не просто. Зеркало воды блестело в добрых сорока футах внизу, но ни веревки, ни какой-либо подходящей посудины поблизости не нашлось.

Разозленный неожиданным препятствием, варвар лихорадочно осматривался по сторонам, пытаясь разыскать хоть что-нибудь, когда до его ушей долетел пронзительный крик девушки. Он мгновенно повернулся — к нему бежал, держа меч высоко над головой, тот человек, которого он посчитал мертвым. Конан не тратил времени на долгие размышления, его сабля свистнула в воздухе, и голова незнакомца покатилась по каменным плитам. Из шеи, словно сок из перерубленной лианы, ударила струя крови, тело пошатнулось и, все еще с мечом в руках, рухнуло на землю.

— Умер ты наконец? — рявкнул Конан, — Или добавить? Ну что за город такой проклятый нам попался?

Натала дрожала всем телом, укрыв лицо в ладонях. Она посмотрела на Конана, раздвинув пальцы, и снова зашлась в рыданиях.

— Они убьют нас, Конан! Они не простят того, что ты сделал!

— А что я должен был делать? Ждать, пока нас изрубят на куски? — Он окинул площадь внимательным взглядом. По-прежнему вокруг господствовала тишина, нигде ни малейшего движения.

— Ни единой живой души, — пробурчал он успокоенно. — Ладно, я его спрячу.

Ухватив рукой за пояс, он поднял труп, второй рукой схватил за длинные волосы отрубленную голову и потащил свою страшную ношу к колодцу.

— Мы не можем напиться, — рассмеялся он, — так хоть ты попей вдосталь!

Он бросил тело в колодец, следом за ним швырнул голову. Мгновение спустя из темной глубины донесся глухой всплеск.

— А кровь, Конан! Кровь осталась! — прошептала девушка.

— Если я сейчас не напьюсь, то кровь прольется еще, — с угрозой в голосе сказал варвар, который не отличался долготерпением вообще, а уж тем более тогда, когда его мучили голод и жажда.

Девушка со страху и думать забыла о еде, но Конан помнил.

— Пойдем туда, во дворец. Должен же тут быть хоть кто-то живой.

— О, Конан! — Она крепко обняла его, пытаясь сдержать дрожь. — Я ужасно боюсь! Это город духов — духов и трупов! Вернемся в пустыню! Лучше погибнуть от жары, чем от нечистой силы!

— Вернемся в пустыню, как же, — бормотал Конан гневно. — Мы вернемся тогда, когда нас сбросят с этих стен. Я найду воду, пусть даже для этого придется поотрубать все головы в этом проклятом городе!

— А вдруг у них эти головы опять отрастут? — Ее голос дрожал от ужаса.

— Тогда я буду отрубать их, пока они совсем не отвалятся, — заверил он ее. — Держись за моей спиной и ни в коем случае не беги без приказа.

— Как скажешь, Конан, — шепнула она тихо.

Натала, смертельно перепуганная, шла за Конаном так близко, что он чувствовал не только ее горячее дыхание, но и, к собственному неудовольствию, ее сандалии, наступающие ему на пятки.

Сгущались сумерки, наполняя таинственный город пурпурными тенями. Они прошли под аркой и оказались в большом зале, пол и потолок которого были выложены все тем же стекловидным зеленоватым камнем, а стены — из того же, видимо, материала — покрывала драпировка из шелковой, с фантастическими узорами, ткани. На полу, устланном пушистыми шкурами, валялись беспорядочно разбросанные атласные подушки. Сквозь дверь в противоположной стене видна была следующая комната. Они прошли через несколько залов, похожих друг на друга, как две капли воды. Во дворце никого не было, но киммериец подозрительно посматривал по сторонам и что-то бормотал сам себе. Он никак не мог отделаться от ощущения, что в залах кто-то присутствовал за мгновение до того, как они в них появились. Вот софа — она еще теплая. На этой подушке не разгладилась еще вмятина — только что на ней кто-то сидел. В воздухе плыл сладкий запах благовоний — кто-то тут только что прошел.

Некая аура ирреальности окутывала дворец, он, казалось, снился ему в наркотическом сне. Некоторые из залов утопали в абсолютном мраке, в них они не заглядывали, другие были освещены мягким светом, исходившим из драгоценных камней, сверкавших на стенах. Вдруг Натала вскрикнула и судорожно вцепилась в плечо Конана. Он мгновенно отшвырнул ее и повернулся, готовый встретить врага лицом к лицу.

— В чем дело? — рявкнул он, никого не увидев. — Никогда не хватай меня за плечи, руки поотламываю! Ты почему кричала?

— Посмотри! — показала она дрожащей рукой.

Киммериец сглотнул слюну. На матово поблескивающем столе из черного дерева сияла золотом посуда: в тарелках полно еды, в чашках и кубках — вина.

— Пир! — благоговейно выдохнул варвар, — Какой пир мы сейчас с тобой закатим!

— Мы ведь не тронем тут ничего? — Голод боролся в гослосе девушки со страхом, — Вдруг кто-нибудь придет…

Конан выругался на киммерийском языке, схватил Наталу за шею и бесцеремонно швырнул ее на позолоченное креслице, стоявшее у края стола.

— Тут кишки от голода змеями скручиваются, а она на двери оглядывается! Ешь!

Сам он плюхнулся в кресло на противоположном конце стола, схватил нефритовый кубок и осушил его несколькими большими глотками. На его пересохшее горло этот острый напиток, похожий на красное вино с каким-то экзотическим, неизвестным ему привкусом, подействовал подобно бальзаму. Утолив слегка жажду, он с волчьим аппетитом набросился на еду: на мясо неведомых животных, на фрукты странной формы. Кувшины, амфоры, тарелки — все чудной ювелирной работы, вилки — из чистого золота. Впрочем, на вилки Конан обращал внимания меньше всего, он рвал мясо руками, мозжил кости крепкими зубами. Манеры его более цивилизованной спутницы тоже вряд ли сочли бы приемлемыми в изысканном обществе, если бы увидели, с какой скоростью исчезали в ее маленьком рту яства сказочного стола. В голове бешено работавшего челюстями Конана мелькнула вдруг мысль, что еда и вино могут быть отравленными, но он тут же забыл о ней, здраво рассудив, что лучше умереть от яда, чем от голода.

Насытившись, Конан развалился поудобнее в кресле и удовлетворенно срыгнул. Что ж, раз в этом пустом дворце полно свежей еды и питья, должны быть и люди. Кто знает, быть может, в каждом из этих темных углов таится враг. Однако даже если это было так, киммериец относился к этому совершенно спокойно, он безгранично верил в свои силы. На него навалилась дремота, и он начал уже всерьез подумывать над тем, что неплохо было бы прилечь и соснуть часок-другой.

Натала, удовлетворив голод и жажду, вовсе не избавилась от своих страхов и опасений и даже не помышляла о сне. Она напряженно вглядывалась в темноту под арками, в которой крылось нечто неведомое, таинственное, молчаливое и ужасное. Зал, в котором они сидели, показался ей вдруг огромным, стол — невероятно длинным, а сама она оказалась гораздо дальше от сонного великана, чем ей хотелось бы. Натала вскочила, обежала стол и устроилась на коленях своего опекуна, обшаривая зал тревожным взглядом. Крутые арки открывали вход к нескольким другим залам, некоторые из них были залиты мягким розоватым светом, другие утопали во мраке. Именно эти последние буквально приковывали боязливый взгляд девушки.

— Пойдем же, Конан, пойдем отсюда! — взмолилась она. — Я чувствую здесь зло!

— Не каркай! Ничего плохого с нами не случит… — начал он, но тут что-то зашуршало, и этот звук в сгустившейся тишине разнесся рокотанием грома. Конан, мгновенно собравшись, мягко, словно пантера, вскочил на ноги, девушка перышком слетела с его колен, а он уже держал саблю наготове, озираясь по сторонам. Шорох не повторялся, и киммериец, двигаясь бесшумно, направился в ту сторону, откуда он донесся до их ушей, а девушка, съежившись и дрожа всем телом, следовала за ним.

Они остановились на пороге соседнего зала, и варвар застыл, словно лев перед прыжком, а Натала, боязливо вытянув шею, посмотрела через его плечо. Их глаза, быстро привыкшие к темноте, уловили очертания стоявшего у стены возвышения, похожего на саркофаг, на котором лежал на спине человек, как две капли воды похожий на того, которого Конан спустил в колодец. Одежда его, правда, отличалась гораздо большей пышностью — она вся была усыпана золотом и драгоценными камнями, и в скудном свете, проникавшем из соседнего зала, сверкала подобно огромному бриллианту. Снова послышался зловещий шорох, словно кто-то отодвинул портьеру. Конан моментально отскочил в сторону, потянул за собой девушку и зажал ей рот своей огромной ладонью.

С того места, где они стояли, не было видно возвышения с лежавшим на нем человеком, лишь на стене рисовалась слабая тень. Так вот, к этой тени медленно подползала иная тень, она была бесформенной, огромной и настолько черной, что киммериец похолодел от ужаса. Эта тень не была тенью человека или животного — Конан никогда в жизни не видел ничего подобного. Натала еще шире раскрыла свои огромные, остекленевшие от страха глаза, в гробовой тишине явственно слышалось ее спазматическое дыхание. Тяжелая, словно черное облако, тень обволокла человека, и они увидели, как на стене вспучился огромный горб, тут же, впрочем, опавший и рассосавшийся. Тень медленно и лениво уползла куда-то вниз, открывая очертания ложа. Ложе было пустым — человек исчез.

Тело девушки конвульсивно дернулось — первый признак истерики.

Конан, чтобы привести ее в чувство, вновь воспользовался ладонью. Он сам ежился от холодного пота, стекавшего по спине. Ничто в подлунном мире не могло так напугать его, но ведь то, что они видели, судя по всему, относилось вовсе не к этому миру.

И все же любопытство пересилило страх, и киммериец, чуткий, словно кошка, скользнул в зал. Он был пуст. Пустым оказалось и возвышение, обитое шелковой тканью. В его изголовье быстро впитывалась капля алой крови, поблескивая, словно рубин. Натала увидела ее и взвизгнула от ужаса. Конан не обратил на это внимания, ибо и он чувствовал, что его горло все сильнее сдавливает ледяная петля страха. Значит, здесь действительно лежал человек, а затем появилось нечто чудовищное и человек исчез. Что же это было, какие мрачные силы скрывают бесчисленные закоулки этого треклятого дворца?

Варвар взял девушку за руку, собираясь уйти из зловещего зала, — и замер, не дыша. Издалека, со стороны того зала, в котором они пировали, слышался тихий шелест шагов. Сомневаться не приходилось, к ним кто-то приближался, мягко ступая босыми ногами. Киммериец сорвался с места, таща за собой девушку, он надеялся, что сумеет выбраться на площадь через иные двери, избежав встречи с незнакомцем, кем бы там он ни был.

Однако они не успели еще добежать до арки, когда тяжелая шелковая занавеска раздвинулась за их плечами, и в комнату заглянул человек. Это был мужчина, тоже очень похожий на того, что встретился им, на свою беду, по пути во дворец, — столь же высокий, плотный, в пурпурной тунике, перетянутой в талии расшитым золотом и драгоценностями кушаком. У бедра болтался короткий меч, но мужчина даже руку не положил на его рукоять, он неподвижно стоял, равнодушно разглядывая пришельцев. В его янтарных глазах не отражалось ничего, кроме отчаянной скуки. Тишину разорвал сонный голос незнакомца. Так же равнодушно, ни к кому не обращаясь конкретно, он произнес несколько слов на неизвестном Конану языке.

Киммериец ответил по-стигийски и тут же услышал вопрос, заданный на том же языке:

— Кто вы такие?

— Я Конан-киммериец, — гордо выпрямившись, ответил варвар, — А ее зовут Натала, она бритунка. Скажи нам, что это за город?

Незнакомец молчал, но его сонный мечтательный взгляд, скользнувший по девушке, дрогнул, глаза загорелись вдруг вожделением.

— О юное создание, ты прекраснее всех, кого мне здесь доводилось видеть! Кто же ты, о златовласая гурия, в какой из благословенных стран родилось такое чудо? В Андарре, Тотре или, быть может, в сверкающей серебряными звездами Кут?

— Что ты мелешь? — спросил раздосадованный Конан, который терпеть не мог пустых речей.

Незнакомец не обратил на его слова ни малейшего внимания и, захлебываясь от восторга, продолжал:

— Да, это верно, мне снились многие красавицы, они были стройными и грациозными, словно газели, их волосы были темнее самой темной ночи. Но твоя кожа белее молока, глаза прозрачнее, чем воздух раннего утра, ты слаще нектара самых нежных цветов. Иди же ко мне, взойдем на мое ложе, мягкое, словно лебяжий пух, о прекраснейшая из прекрасных, королева моих снов!

Он подошел к Натале танцующим легким шагом и протянул руку, на которую тут же обрушился огромный кулак Конана.

Незнакомец пошатнулся, зашипел от боли, его глаза изумленно раскрылись.

— Это еще что такое? В моих снах меня же и бьют?! — закричал он. — Ах, негодяй! Убирайся с глаз моих! Исчезни! Поди прочь! Приказываю тебе — исчезни!

— Это ты сейчас у меня исчезнешь! — рявкнул разозленный киммериец, и в его руке блеснула сабля. — Это так тут у вас гостей встречают!

Сонное выражение в глазах незнакомца сменилось безграничным удивлением, затем в них появилось озарение.

— Клянусь Тогом! — воскликнул он. — Ты живой! Ты существуешь на самом деле! Кто вы? Как вы попали в Ксутал?

— Пришли из пустыни, — объяснил хмуро Конан. — Мы вошли в город на закате, чуть живые и голодные, словно волки, а тут видим — стол с яствами и ни единой живой души рядом. Что нам оставалось делать? Мы сели, утолили голод и жажду. Заплатить нам, правда, нечем. У меня на родине гостя, даже незваного, прежде всего кормят, но у нас, людей цивилизованных, все, наверное, выглядит иначе… Мы пришли из пустыни, туда же и вернемся, не причинив никому зла, ибо — клянусь Кромом! — не нравится мне этот город, в котором трупы носятся по улицам, размахивая мечами, а спящих пожирают какие-то дурацкие тени!

Последние слова Конана буквально ошеломили незнакомца. Его лицо мгновенно пожелтело.

— Что ты сказал? Тени пожи…

— Тени — не тени, не знаю, как их назвать. Нечто такое, что приходит и уходит, а от человека остается одна-единственная капля крови.

— Вы видели? Что вы видели? — Незнакомца колотила крупная дрожь, его голос срывался.

— Лежал тут один на возвышении, — начал Конан, — вдруг видим, накрывает его огромная тень, а когда исчезает…

Незнакомец уже не слушал. Он пронзительно взвизгнул и бросился наутек. Ударившись о стену на повороте, он упал, но тут же вскочил и со всех ног помчался прочь, крича что-то во весь голос. Конан стоял, не в силах сдвинуться с места от изумления, девушка с отчаянием цеплялась за его руку. Крик незнакомца несся все дальше и дальше, его подхватывало эхо, отражаясь от потолков бесчисленных залов. Внезапно крик оборвался на высокой ноте — и все стихло.

— О Кром! — Конан дрожащей рукой вытер пот со лба. — Этот город воистину проклят! Идем отсюда скорее!

— Призраки! Призраки! Тут все мертвы! — рыдала девушка. — Мы обречены! Мы в аду! Да, это ад! Мы умерли там, в пустыне, а здесь только наши призраки! Духи-и-и-и!

Она зашлась в рыданиях, и варвар в сердцах приложил ей своей тяжелой пятерней чуть пониже спины. Девушка завопила еще громче.

— Духи так не вопят! — вполне резонно заметил киммериец. — Живем, я же слышу! А будем здесь стоять, точно голов лишимся. Идем!

Однако, едва переступив порог следующего зала, они остановились. Навстречу им снова кто-то шел. Кто-то или что-то. Зрачки варвара сузились, ноздри дрогнули — он уловил тонкий запах благовоний, точно такой же возносился в одном из первых залов. Под аркой появилась неясно очерченная фигура человека. Киммериец неуверенно кашлянул, а Натала раскрыла от удивления рот.

Перед ними стояла стройная, прекрасная девушка, ее черные, чувственные, полные тайной неги глаза изумленно смотрели на них из-под длинных ресниц. Всю ее одежду составляла узкая набедренная повязка, изукрашенная бисерной вязью и множеством драгоценных камней. Иссиня-черные волосы тяжелой волной падали на плечи, подчеркивая алебастровую белизну кожи. Красота ее была столь ослепительной, что у варвара перехватило дыхание. Овал лица незнакомки был типично стигийским, но у стигиек никогда не встречалось столь белой кожи.

— Кто вы такие? — спросила девушка по-стигийски, ее голос был высоким и мелодичным. — Как вы сюда попали? С неба свалились?

— А ты кто такая? — вопросом на вопрос грубо ответил варвар.

— Меня зовут Талис, — сказала девушка. — Я родом из Стигии. Но расскажите мне наконец, какими судьбами вы попали в этот город? Не может же того быть, чтобы вы пришли сюда по доброй воле.

— Не может быть, говоришь! — взвился киммериец, — Это того, что мы здесь видим, не может быть! Мы приволоклись в этот город на закате солнца, чуть живые от голода и жажды. Возле ворот валялся какой-то труп, который через пару минут напал на меня с мечом в руках. Мы зашли во дворец, видим — стол прямо гнется под тяжестью блюд с едой и кувшинов с вином. Затем наткнулись на спящего мужчину, который тут же исчез, когда его накрыла какая-то тень… — киммериец, внимательно наблюдавший за девушкой, заметил, что та побледнела, — накрыла, стало быть, тень, а потом…

— Что потом? — Стигийка явно преодолела страх, — Говори же! Я жду!

— Гм, я тоже жду. Мне казалось, что ты завопишь и бросишься наутек. Когда я рассказал то же самое твоему приятелю в пурпурной тунике, он взвыл от ужаса и был таков.

— Ах, значит, это он так орал, — пожала она белоснежными плечами, — Дурак! От судьбы не скроешься! Тог везде найдет, когда придет срок.

— Что еще за Тог? — спросил Конан с ноткой неуверенности в голосе.

Она провела по его телу настолько бесстыдным взглядом, что щеки Наталы залились темным румянцем, а жемчужные зубки со злостью прикусили нижнюю губку.

— Сядем на эту софу, — предложила Талис, — и я расскажу тебе обо всем. Прежде всего, назовите мне ваши имена.

— Я Конан-киммериец, — ответил варвар. — Ее зовут Натала, она бритунка. Но я не собираюсь сидеть на софе и гадать, свалится мне эта тень на шею или нет!

Она звонко рассмеялась и грациозно опустилась на мягкое ложе.

— Видите ли, — сказала она с напускным смирением в голосе, — бежать от Тога — напрасный труд. И тот, которого вы видели, тоже не избежал своей судьбы.

Конан пробурчал что-то и присел на край софы, вытащив, однако, саблю и держа ее наготове на коленях. Рядом с ним, поджав под себя ноги, пристроилась Натала. Она с ненавистью посматривала на прекрасную Талис, чувствуя себя рядом с нею никчемной дурнушкой, от ее внимания не укрылись также те пламенные взоры, которыми забрасывала могучего варвара юная стигийка.

— Расскажи нам о городе, — попросил киммериец. — Что за люди живут здесь?

— Ксутал — очень старый город. Много веков назад одно из племен, кочевавших по пустыне, наткнулось на оазис и осталось в нем жить. Когда именно это случилось, горожане уже не помнят.

— Горожане не помнят… Значит, здесь все же живут люди?

— Да, живут. Их не слишком много, но больше, чем ты думаешь. Ксутал — город, в котором стоит одно-единственное здание, поскольку все строения за этими крепостными стенами соединены тысячами коридоров и переходов, и вы могли бы часами и даже сутками бродить по залам и ни с кем из жителей города не встретиться. Но их тут сотни…

— Как же это? — изумился Конан.

— Видите ли, горожане обычно спят, вся их жизнь проходит в снах, гораздо более реальных для них, чем действительность. Вам, наверное, доводилось слышать о черном лотосе? Нет на земле растения ядовитее. Но предки ксуталийцев научились так обрабатывать его сок, чтобы он приносил им не смерть, а сны — фантастические, красочные, чудесные, — и с тех пор горожане живут исключительно этими снами. Они иногда просыпаются — едят, пьют, занимаются любовью — и вновь возвращаются в свои сны, иногда не притронувшись даже к еде, стоящей на столах. К одному из таких столов вы, наверно, и попали…

— А что они едят? — перебил ее Конан. — Что-то я не видел нигде в округе ни полей, ни виноградников. А где их сады, фермы?

— О, они мудрецы, эти ксуталийцы, или, точнее, их предки были мудрецами. Они получают еду из воды и воздуха, используя солнечную энергию. Кто знает, до чего они додумались бы, не погуби их лотосные сны. К счастью, до того, как они увлеклись ими поголовно и без оглядки, город уже был построен. Вы обратили внимание на светящиеся алмазы? Стоит потереть такой камень пальцем, и он загорается. Потрешь снова — гаснет. И это лишь малая толика древних знаний, большая их часть уже давным-давно утрачена. Впрочем, зачем им это в их похожих на смерть снах?

— Значит, этот тип у ворот тоже спал? — спросил киммериец.

— Ну конечно, вне всяких сомнений. Человек, погруженный в сон, подаренный соком лотоса, подобен мертвецу. Их тела как бы умирают, а души тем временем странствуют в чудесных видениях. Бедняга у ворот был стражником — они все тут несут стражу по очереди, таков уж обычай, но с тех пор, как была построена эта стена, через городские ворота не вошел ни один чужак… Чему ж тут удивляться, когда они спят на посту?

— Так где же все эти люди? — допытывался Конан. — Ты говоришь, их здесь сотни. Так где они?

— Спят, — ответила она, — спят на софах, на шелковых оттоманках, на пушистых шкурах, на атласных подушках, спят, сложив руки на груди, спят…

Варвар вздрогнул, подумав о том, что сотни тел неподвижно лежат где-то рядом, вглядываясь широко раскрытыми, остекленевшими глазами в мрак и тишину своих комнат.

— А что это за тень похитила одного из них?

Прекрасное лицо стигийки исказилось на миг гримасой страха.

— Это Тог, древний бог, который живет глубоко под землей. Никто не знает, был ли он в оазисе, когда здесь появились первые люди, или пришел сюда с ними. Многие столетия жители Ксутала чтят его как бога. Большую часть времени он проводит где-то в земных недрах, но, когда проголодается, некими тайными тропами поднимается на поверхность. И тогда беда тому, кто повстречается ему на дороге.

Натала охнула от ужаса и обняла Конана за шею с такой силой, словно боялась, что ее вот-вот разлучат с могучим защитником.

— О Кром! — воскликнул ошарашенно киммериец. — Как же это? Они что, так и лежат, как бараны, пока этот демон их пожирает?

— А ты отказал бы богу в полагающейся ему жертве? У нас в Стигии людей тоже убивают на алтарях во славу богов, и на месте жертвы может оказаться любой из стигийцев. Так не все ли равно — жрец приносит жертву или бог сам приходит за нею?

— Ну нет! — воскликнул гневно варвар. — У нас людей в жертву не приносят. Клянусь Кромом, хотел бы я посмотреть на жреца, которому пришло бы в голову зарезать на алтаре киммерийца! Кровь пролилась бы, это верно, но чья кровь, как ты думаешь?

— Ты варвар! — рассмеялась Талис. — Ты настоящий варвар! Но Тог — очень старый бог, бог кровавый, алчущий жертв, не забывай об этом.

— Ну что за люди! — бормотал гневно Конан, — Лежать и спать, зная, что проснуться, быть может, придется уже в животе у чудовища!

— Такова уж их судьба! — улыбнулась Талис, — Ими с незапамятных времен лакомился Тог. Некогда их были тысячи, сейчас — едва сотни. Еще несколько поколений, и останутся единицы, а Тогу придется искать поживу в другом месте или убираться туда, откуда появился. Ксуталийцы знают о том, что их ждет, но даже не помышляют о бегстве, они давно уже смирились с этим. Вы не поверите, но вот уже несколько поколений никто из них не выходит из города дольше, чем на пару часов. А я видела старинные карты, нарисованные на пергаменте, на них, в дне пути в южном направлении, указан оазис, еще в дне пути дальше — второй, а там уже и до края пустыни рукой подать. Но так далеко никто из горожан пойти теперь не решится. Они хуже растений, всех их погубили лотосные сны. У них есть золотистое вино с чудесными свойствами, которое залечивает любые раны и возвращает силы даже после самых разнузданных оргий, — его они и пьют. И спят, спят… И все же, несмотря на сонное отупение, все они судорожно цепляются за жизнь, когда приходит их час, да вы сами в этом убедились. Мне тоже приходилось видеть перепуганных горожан, а однажды весь город переполошило известие о том, что Тог покинул свои подземелья. Люди бегали по улицам, рвали на себе волосы, пока наконец не выскочили за ворота. Посовещавшись там, они бросили жребий и оттащили того, на кого он пал, связанным по рукам и ногам в одну из комнат, чтобы Тог, удовлетворившись жертвой, оставил их в покое.

— Бежим отсюда! — рыдала Натала. — Бежим скорее!

— Замолчи! Еще не время! — шикнул на нее Конан, любуясь белым, словно слоновая кость, телом прекрасной стигийки, — Но скажи, Талис, как ты оказалась в этом городе?

— О, я попала сюда еще ребенком, — ответила она, томно потянувшись и заложив руки за голову. — Я принцесса, ты, надеюсь, уже понял это. Меня похитил из отчего дома один из принцев-мятежников, он шатался по свету с бандой кушских лучников, все искал место, чтобы основать собственное королевство, пока не заблудился в пустыне. В конце концов и он сам, и его люди умерли от жажды. Я обязана жизнью одному из лучников — он, прежде чем испустить дух, посадил меня на верблюжью спину. Это славное животное притащило меня, полумертвую, прямо к воротам этого города. Потом мне рассказывали, что однажды утром увидели за воротами мертвого верблюда, а рядом с ним полузасыпанную песком девушку. Горожане принесли меня в город и отпоили вином. Так вот я и выжила. Я не знала их языка, но они очень быстро изучили мой. Особенно старались мужчины. И вовсе не потому, что стигийский язык им так понравился, — ради меня они готовы были бросить все, даже свои сны.

Она бесстыже рассмеялась, бросив откровенный взгляд на киммерийца.

— Их женщины ужасно ревнивы, — продолжила стигийка. — Они, кстати, очень красивы, и если бы не желтоватый оттенок кожи да не припухшие от сна веки, их красота вообще была бы совершенной. Здешних мужчин прельщает не столько моя красота, сколько то, что я совсем иная, чем их женщины. Я, правда, тоже вкусила лотосового сна, но мне это не понравилось, я предпочитаю жить наяву, а не в розовых снах, как те желтые лунатики. Ксуталийцы охочи до женских ласк и знают в них толк. Я бы посоветовала тебе своей рукой избавить от мучений эту несчастную девушку, прежде чем они дорвутся до ее тела. Сладострастной похоти этих распутников ей не вынести — слишком слаба. Мне не было и пятнадцати лет, когда я впервые приняла участие в мистериях в честь богини Деркето, но где нашим жрецам тягаться с ксуталийцами по этой части! У них вся жизнь проходит в снах и оргиях.

— Какая мерзость! — сплюнул презрительно киммериец.

— О, это дело вкуса, — усмехнулась Талис, опуская глаза.

— Ладно, нам пора, — поднялся Конан, — только время даром тратим. Мы не собираемся сидеть здесь и ждать, пока не проснутся эти негодники или не появится Тог. Чем дольше мы здесь находимся, тем больше мне кажется, что в пустыне гораздо уютнее, чем в этом злосчастном городе.

Натала плохо говорила по-стигийски, но знала язык достаточно, чтобы понять, о чем шла речь, поэтому она охотно сорвалась с места, готовая не медля ни минуты отправиться в путь.

— Покажи нам дорогу, и мы уйдем отсюда, — сказал киммериец, не сводя глаз с нагого тела прекрасной Талис. Та, отлично понимая значение блуждающего по ее высокой груди и стройным бедрам жадного взгляда, лениво потянулась, словно персидская кошка.

— Идите за мной, — махнула она рукой и пошла впереди, покачивая бедрами. Они шли по незнакомым залам, но, прежде чем в сердце киммерийца зародилось подозрение, что дело нечисто, остановились в маленькой комнате со стенами, выложенными слоновой костью, и фонтаном, тихо журчащим в ее центре.

— Ополосни личико, милая, — обратилась Талис к На-тале, — Ты вся в пыли, даже в волосах песок.

В голосе стигийки прозвучало столько издевки и пренебрежения, что бедная, девушка залилась румянцем. Но совет был неплох, как и кем бы он там ни был дан, — солнце и песок действительно оставили свои следы на нежной, словно лепесток розы, коже бритунки. Натала забросила за спину свои длинные светлые волосы и нагнулась над фонтаном.

— О Кром! — пожал плечами киммериец. — Женщина всегда остается женщиной! Тог не Тог, ей лишь бы зеркало. Да ведь стоит нам оказаться за воротами, как ты опять вся пылью покроешься! Ты дашь нам что-нибудь из еды и питья в дорогу? — повернулся он к Талис.

Она вместо ответа прижалась к нему всем телом и положила руки на его бедра. Он чувствовал нежную теплоту ее кожи, пьянящий запах волос дразнил ноздри.

— Зачем тебе пустыня? — шептала она горячо. — Останься со мной! Я научу тебя любви, ты узнаешь самые сокровенные тайны Ксутала. Ты настоящий мужчина, не чета этим сонным мечтателям. А я хочу настоящей любви. Хочу тебя. Мое сердце рвется из груди навстречу тебе, я теряю сознание, чувствуя на своем теле твои руки. Оставайся со мной! Я сделаю тебя королем Ксутала!

Талис обняла варвара за шею и, поднявшись на цыпочки, прильнула к нему горячим нагим телом. Конан посмотрел через плечо стигийки на Наталу. Она изумленно следила за происходящим, широко раскрыв свои лазоревые очи. Киммериец смущенно кашлянул и одним движением могучей руки отодвинул в сторону черноволосую красавицу. Та удивленно подняла на него глаза, метнула взгляд в сторону На-талы и понимающе улыбнулась.

Очи Наталы метали молнии, губы перекосились в гримасе гнева. Конан что-то пробурчал себе под нос. Он исповедовал верность в любви не больше любого другого из наемников, но в нем все еще оставались какие-то крохи врожденной стыдливости — вернейшего союзника Наталы.

Талис пожала плечами и вдруг, словно испугавшись чего-то, отшатнулась к стене, задев плечом за висевший на ней гобелен.

— Что случилось? — спросил встревоженно киммериец, — Ты что-то услышала?

— Оглянись! — протянула она белоснежную руку, показывая на что-то за его плечами.

Конан мгновенно повернулся, выхватив из ножен саблю. И никого не увидел. За его спиной послышался вздох, шелест, какой-то стук. Он вновь повернулся к фонтану. Обе девушки исчезли. По гобелену волною плыла складка, словно кто-то только что приподнимал его край. Складка проплыла и разгладилась. И тут где-то за стеной громко закричала Натала.