Мгла в мозгу Конана рассеялась под порывом вихря. С ужасным проклятием вскочил он на спину ржущего и брыкающегося жеребца. Посмотрел на склон, поколебался и двинулся в том же направлении, в котором намеревался ехать до того, как его задержали здесь штучки Хемсы. Но теперь он уже ехал не шагом, а пришпорил жеребца. Конь помчал, как молния, словно этим внезапным движением мог избавиться от страха. Они неслись сломя голову по выступу, по которому вилась вдоль скалы узкая дорога над пропастью. Дорога эта бежала зигзагом, лепилась к неровной скале, и в какое-то мгновение далеко внизу Конан увидел то место, куда упала лавина: огромная груда разбитых камней и валунов у края гигантского обрыва.

До дна долины было все еще далеко, когда он домчался до длинного и широкого ребра, ведущего на другой склон как естественный мостик. Он поехал по нему. По обе стороны лежали почти вертикальные склоны. Он видел перед собой тропку, по которой ехал, а где-то внизу тропа спускалась со склона на дно долины и, сделав огромный крюк вдоль русла высохшей реки, возвращалась под скалу, на вершине которой сейчас находился Конан. Киммериец проклял необходимость делать крюк, но другого выхода не было. Спускаться вниз напрямик было бы самоубийством. Только птица смогла бы сделать это, не сломав себе шею.

Киммериец пришпорил измученного коня и вдруг услышал где-то внизу стук подков. Придержав коня, осторожно подъехал к краю пропасти и заглянул в ущелье, образовавшееся, когда здесь протекала река. По сухому руслу ехала прямоугольником толпа — пятьсот крепких, вооруженных до зубов бородатых мужчин на полудиких конях. Наклонившись над краем тридцатифутовой пропасти, Конан окликнул их.

На его окрик они приостановились, пятьсот бородатых лиц поднялись вверх, и по каньону пронеслось глухое ворчание. Конан не терял времени:

— Я еду в Гхор! — крикнул он. — Не рассчитывал встретить вас, псов, на этой дороге. Быстро поезжайте за мной, насколько это могут ваши клячи! Поедем на Имш и…

— Предатель! — Этот дружный крик был для Конана как ушат холодной воды на голову.

— Что такое? — выдавил он из себя, вытаращив глаза.

Увидел искаженные ненавистью лица и руки товарищей, взмахивающие саблями.

— Предатель! — дружно отозвались они. — Где семеро наших вождей, схваченных в Пешкаури?

— В губернаторской тюрьме, — ответил Конан.

В ответ услышал вой сотен глоток, звон оружия и крики, из которых никак не мог понять, что от него хотят. Рыча, как буйвол, перекрыв этот шум, он крикнул:

— Тысяча демонов! Пусть кто-то один скажет, чтоб я мог понять, в чем дело!

Худой, старый вождь взял на себя эту задачу: сначала погрозил Конану саблей, потом бросил ему обвинение:

— Ты не позволил нам напасть на Пешкаури и отбить наших братьев!

— Вы глупцы! — рявкнул разъяренный киммериец. — Даже если б вам удалось взобраться на стены, в чем я сильно сомневаюсь, то пленников повесили бы раньше, чем удалось бы их освободить!

— И ты сам поехал торговаться с губернатором! — завыл афгул, кипя злобой.

— И что с того?

— Где наши вожди? — кричал старый вождь, махая саблей, — Где они? Их нет в живых!

— Что? — Конан чуть не упал с коня от изумления.

— Их нет в живых! — подтвердило пятьсот жаждущих крови глоток.

Старик завертел саблей над головой и снова взял слово.

— Их не повесили! — кричал он, — Вазул в соседней клетке видел, как они погибли! Губернатор прислал чернокнижника, который убил их своим колдовством!

— Это ложь! — ответил Конан, — Губернатор не осмелился бы на это. Когда я разговаривал с ним прошлой ночью…

Эти слова были очень некстати. Остервенелое вытье и проклятья взвились под небеса.

— Да! Ты поехал к нему один! Чтоб предать нас! Это правда! Вазул удрал через дверь, которую сломал чернокнижник, и все рассказал нашим разведчикам, которых встретил в Забаре. Мы их послали искать тебя, когда ты вовремя не вернулся назад. Когда они услышали рассказ вазула, то вернулись на Гхор, а мы оседлали коней и пристегнули мечи.

— И что вы хотите делать, глупцы? — спросил Конан.

— Отомстить за наших братьев! — завыли они, — Смерть кшатриям! Убить его — это предатель!

Рядом с Конаном посыпались стрелы. Он поднялся на стременах, снова пробуя перекричать шум, после чего с возгласом злости, протеста и разочарования повернул коня и поскакал назад. Бросившиеся за ним вазулы, изрыгающие проклятья и угрозы, были слишком разъярены, чтобы сообразить, что они могут попасть на то ребро, по которому ехал Конан, только направляясь в противоположную сторону, обогнув поворот и кропотливо взбираясь крутой дорогой наверх. Когда они наконец сообразили это и повернули назад, их бывший вождь уже почти достиг того места, где ребро переходило в горный уступ.

Оказавшись над обрывом, Конан не поехал дорогой, которой сюда добирался, а направился по еле заметной тропке, покрытой валунами, о которые спотыкался жеребец. Они не проехали по ней далеко, когда конь фыркнул и бросился в сторону, видя что-то лежащее на дороге. Конан взглянул с его спины на страшно разбитое, кровавое подобие человека, пытающееся что-то выговорить сквозь сломанные зубы.

Одни боги тьмы, управляющие судьбами чернокнижников, знали, каким образом Хемса смог выбраться из-под огромной кучи камней и взобраться по крутому склону на дорогу.

Ведомый каким-то странным побуждением, киммериец слез с коня и остановился над искалеченным человеком. Он знал, что является сейчас свидетелем необычного, противоестественного явления. Хемса поднял окровавленную голову, а в его странных глазах, подернутых мукой и мраком приближающейся смерти, появились проблески сознания.

— Где они? — проскрипел он голосом, в котором не было ничего человеческого.

— Вернулись в свой проклятый замок, на Имш, — буркнул Конан, — Забрали с собой Деви.

— Пойду! — бормотал несчастный, — Пойду туда. Они убили Гитару, а я убью их… аколитов. Четверых из Черного Круга… и самого властелина! Убью… всех убью!

Он попробовал протащить дальше свое искалеченное тело, но даже его непобедимая сила воли была уже не в силах оживить эти кровавые лоскуты, потрескавшиеся кости, держащиеся только на порванных сухожилиях и изодранных мускулах.

— Иди за ними! — бормотал Хемса, изо рта которого струилась кровавая пена. — Иди!

— Я и намерен это сделать, — сказал Конан, — Хотел созвать моих афгулов, но они обратились против меня. Иду на Имш один. Отниму у них Деви, даже если бы мне собственными руками пришлось разнести на кусочки эту проклятую гору. Я не думал, что губернатор осмелится убить моих вождей, когда я захватил Деви, но похоже, что я ошибался. Он заплатит мне за это головой. Сейчас она мне уже не нужна как заложница, но…

— Пусть падет на них проклятье Изиля! — выдохнул Хемса, — Иди! Я — Хемса… умираю. Подожди, возьми мой пояс.

Искалеченной рукой он начал копаться в своих лохмотьях, и Конан, поняв его намерения, наклонился и помог снять с окровавленного тела пояс странного вида.

— В пропасти держись золотой жилы, — бормотал Хемса. — Носи мой пояс. Мне его дал стигийский жрец. Он поможет тебе, хотя меня подвел. Разбей хрустальный шар с четырьмя плодами граната. Берегись превращений владыки… Иду к Гитаре… она ждет меня в аду…

С этими словами он умер.

Конан посмотрел на пояс, сплетенный из волос, не похожих на конские. Скорее всего, пояс был сделан из черных женских волос. В плотных сплетениях блестели маленькие драгоценные камешки, таких он еще никогда не видел. Пряжка была странной: в форме плоской клиновидной головы змеи, покрытой мелкими золотыми чешуйками.

Когда Конан взглянул на этот пояс, холодная дрожь пробежала у него по телу. Он замахнулся, чтоб выбросить пояс в пропасть, но, подумав, застегнул его на бедрах, пряча под своим широким бакарийским поясом, который носил всегда. Потом сел на коня и двинулся дальше.

Солнце спряталось за вершину. Конан взбирался в горы по длинным теням, словно широким плащом покрывающим долины и уступы скал внизу. Он уже приближался к вершине, когда впереди услышал стук подкованных копыт. Он ни минуты не колебался. На самом деле тропа была так узка, что огромный жеребец не смог бы повернуть назад. Киммериец обогнул выступ скалы и оказался на более широком отрезке тропы. Раздался целый хор предостерегающих криков, но жеребец Конана уже прижал испуганного коня к скале. А Конан железной хваткой сдавил руку ездока, замахнувшегося на него ножом.

— Керим Шах! — произнес Конан, и в глазах его зажглись яркие огоньки.

Туранец не сопротивлялся. Сидя на конях, они почти соприкасались грудью, а рука киммерийца сжала его плечо. За Керим Шахом ехал отряд иракзаев на тощих конях. Они смотрели горящими глазами на незнакомца, загородившего им дорогу, и держали наготове луки и кинжалы, но не спешили их пускать в ход из-за опасной близости зияющей у их ног пропасти.

— Где Деви? — спросил Керим Шах.

— Тебе что до этого, гирканский шпион? — ответил Конан.

— Знаю, я в твоих руках, — сказал Керим Шах. — Я ехал с горцами на север, когда мы попали в засаду, расставленную нам врагами на перевале Шализах. Многие мои люди были убиты, а остальных преследовали, как стадо шакалов. Когда мы избавились от преследователей, направились на запад, к перевалу Амир Жехун, а сегодня утром наткнулись на бродившего по горам вазула. Он совсем спятил, но прежде, чем он умер, мы многое узнали из его беспорядочного бреда. Он нам сказал, что остался единственным уцелевшим из той банды, которая помчалась за вождем афгулов и пленной кшатрийкой в ущелье у деревни Курум. Все время он говорил о человеке в зеленом тюрбане, которого сбил конь афгула и который, когда на него напали вазулы, преследовавшие того человека, погубил их, уничтожив так, как язык пламени уничтожает тучу саранчи. Каким образом этот вазул уцелел, не знаю, и он тоже не знает, но из его бреда я понял, что Конан из Гхора был в Куруме со своей королевской пленницей. А когда мы пробирались через горы, встретили голую галзайку с бурдюком. Она сказала, что ее ограбил огромный воин в одежде вождя афгулов, который — по ее словам — заставил ее отдать одежду для сопровождавшей его вендианки. Девушка утверждала, что ты поехал на запад.

Керим Шах не счел нужным рассказать, что, когда враждебно настроенные горцы перекрыли ему дорогу, он как раз ехал на условленную встречу с отрядом туранской конницы. Дорога к долине Гурашах через перевал Шализах была длинней, чем дорога, ведущая через перевал Амир Жехун, но эта последняя пересекала земли афгулов, которых Керим Шах предпочитал избегать, по крайней мере пока не соединится с армией. Отрезанный от дороги, ведущей на перевал Шализах, он тем не менее все же ехал этим небезопасным путем, пока весть, что Конан со своей пленницей еще не достиг Афгулистана, не склонила его к мысли повернуть на юг и совершить дерзкий поход в глубь гор в надежде встретить киммерийца.

— Скажи лучше, где Деви? — предложил Керим Шах, — У меня военное преимущество…

— Пусть только хоть один из твоих псов дотронется до тетивы, и я сброшу тебя в пропасть, — пообещал ему Конан. — Кроме того, тебе не пошло бы на пользу, если б ты меня убил. Меня преследуют пятьсот афгулов, и если б они увидели, что ты избавил их от удовольствия поймать меня, они спустили бы с тебя шкуру. Кстати, Деви со мной нет. Она попала в руки к Черным Колдунам с Имша.

— К Таруму! — тихо выругался Керим Шах, впервые теряя свою невозмутимость. — Хемса…

— Хемса мертв, — произнес Конан, — Его прежние господа вместе с каменной лавиной спустили его в ад. А теперь уйди с моей дороги. С радостью убил бы тебя, если б имел время, но сейчас спешу на Имш.

— Поеду с тобой, — отвечал вдруг туранец.

Конан рассмеялся ему в лицо.

— Ты думаешь, я тебе доверяю, ты, гирканский пес?

— А я и не прошу об этом, — ответил Керим Шах, — Нам обоим нужна Деви. Ты знаешь мои побуждения: король Ездигерд жаждет присоединить ее королевство к своей империи, а я — поместить ее в свой сераль. Я знаю тебя еще с того времени, когда ты был вождем степных разбойников, и знаю, что тебя интересует — грабежи на большой дороге. Ты хочешь опустошить Вендию и потребовать от них огромный выкуп за Жазмину. Может, мы на время, не питая никаких иллюзий относительно друг друга, объединимся и попробуем вырвать Деви из рук колдунов? Если это нам удастся и мы останемся в живых, то решим в поединке, кому она достанется.

Киммериец какое-то время смотрел на него, сузив глаза, потом, кивнув головой, отпустил его руку.

— Согласен. А как же твои люди?

Керим Шах повернулся к молчащим иракзаям и коротко произнес:

— Этот человек и я намерены отправиться на Имш и сражаться с чернокнижниками. Едете с нами или остаетесь и даете возможность афгулам, которые идут по пятам за своим вождем, содрать с себя шкуру?

Они посмотрели на Керим Шаха с угрюмой покорностью. О том, что они уже пропали, они знали еще с момента, когда свистящие стрелы дагозаев принудили их к бегству с перевала Шализах. Слишком часто вспыхивали кровавые распри между людьми из долины Забар и жителями гор. Их отряд был слишком мал, чтобы они без помощи ловкого туранца могли мечтать прорваться к приграничным деревням. Они уже считали себя мертвецами, поэтому дали ему ответ, который могли дать только пропащие люди:

— Мы пойдем с тобой, чтоб умереть на Имше.

— Значит, в путь, во имя Крома! — произнес Конан, беспокойно озираясь по сторонам и приглядываясь к темно-синим теням опускавшегося сумрака. — Эти афгульские волки были в двух часах езды за мной, но мы сейчас потеряли слишком много времени.

Керим Шах тронул с места коня, спрятал меч в ножны и осторожно развернулся. Через минуту все двинулись в гору так быстро, как только было возможно. Наконец они выехали на хребет в миле от того места, где Хемса задержал Конана и Жазмину. Тропинка, которой они приехали, даже для горцев была довольно опасной, и поэтому Конан с Жазминой избрали тогда другую дорогу. Керим Шах поехал по ней только потому, что думал, что и киммериец сделает то же самое. Даже Конан вздохнул с облегчением, когда кони проехали последний поворот. Они ехали, словно череда призраков, меряющих заколдованное королевство теней. Только тихий скрип кожаной упряжи и побрякивание стали давали знать об их присутствии, а через какое-то время мрачные горные склоны снова опустели, голые и молчаливые в свете звезд.