В предрассветной темноте непривычные звуки нарушили дремотную тишину, стоявшую над тростниковыми болотами и туманными водами побережья. Это была не сонная птица или рыщущий зверь. Источником шума был человек, продирающийся сквозь густые заросли тростника, который был так высок, что скрывал идущего с головой.

И это была женщина. Если бы кто-нибудь мог наблюдать за ней в это время, то увидел бы, что она высока и светловолоса, а ее великолепные ноги и руки облеплены испачканной в грязи туникой. Октавия сбежала по-настоящему, каждая клеточка ее тела трепетала от возмутительного насилия и оскорбления, которые ей приходилось испытывать в плену, ставшем совершенно нестерпимым в последнее время.

Быть во власти Джихангира, само собой, не сладко. Однако тот с нарочитой демонической жестокостью отдал ее вельможе, чье имя было олицетворением идиотизма даже в Хоарезме.

Все упругое тело Октавии, полное жизни и огня, покрывалось мурашками и содрогалось при воспоминаниях. Отчаяние придало ей сил, и она выбралась из крепости Джелаль-хана по веревке, сплетенной из полос разорванного гобелена. Счастливый случай привел ее к привязанному коню. Она скакала всю ночь, и рассвет застал ее с павшей лошадью на болотистом берегу моря. Трепеща от отвращения при мысли о возможности насильственного возвращения к позорному уделу, который готовил для нее Джелаль-хан, она углубилась в болота, ища укромного места от погони, которую она ожидала.

Когда вода поднялась до бедер, тростники расступились, и ее взору открылись неясные очертания острова. Широкая полоса воды лежала между ним и ею, но Октавия не колебалась. Пока можно было, она брела вперед, потом, когда вода поднялась до груди, она сильно оттолкнулась и бросилась в воду. Энергичными рывками она продвигалась все дальше от берега, и сразу было видно, сколько энергии и выносливости было в этой девушке.

Приблизившись к острову, она увидела, что его утесы, напоминающие крепость, вздымаются отвесно от воды. Наконец она достигла их, но не могла нащупать ни выступа под водой, чтобы встать, ни малейшей неровности на поверхности, за которую можно было бы уцепиться. Она провожала плыть вдоль скал, пытаясь обогнуть их. Усталость начала одолевать ее, руки и ноги стали наливаться тяжестью. Ее руки наталкивались на совершенно гладкую стену, и вдруг она обнаружила углубление. Всхлипывая и вздыхая с облегчением, она выбралась из воды и прильнула к скале — промокшая белая богиня в тускнеющем свете звезд.

Под ногами у нее было что-то похожее на ступени, вырубленные в каменистом утесе, и Октавия стала карабкаться по ним вверх, стараясь слиться с камнями, так как до ее слуха вдруг донесся слабый плеск, видимо, укутанных чем-то весел. Девушка напрягла зрение и, как ей показалось, различила нечто бесформенное, перемещающееся от болотистого мыса, который она недавно оставила. Но было слишком далеко и темно, чтобы разобрать поточнее, к тому же слабый звук как будто прекратился, и Октавия продолжала взбираться наверх. Если это были ее преследователи, то лучшего выхода, чем спрятаться на острове, у нее не было. Октавия знала, что большинство островов у этого заболоченного побережья были необитаемыми. Возможно, здесь было пиратское логово, но даже пираты в ее положении были бы предпочтительнее тех животных, от которых она сбежала.

Торопливо карабкаясь наверх, девушка поймала себя на мысли о том, что невольно сравнивает своего бывшего господина с вожаком козаков, с которым — по принуждению — она бесстыдно флиртовала в шатрах лагеря у крепости Рог, где гирканские господа договаривались со степными головорезами. Горящий взгляд варвара испугал и оскорбил Октавию, но эта первозданная стихийная свирепость явно выигрывала перед извращенностью Джелаль-хана — монстра, каких может порождать только чрезмерно богатая и пресыщенная цивилизация.

Вскарабкавшись наконец на самый верх, она перебралась через край обрыва и испуганно вглядывалась во вздымающуюся перед ней стену дающих густую тень деревьев, которые росли прямо у обрыва, подобно плотному кольцу черноты. Что-то прошумело у девушки над головой, и она сжалась от страха, хотя осознавала, что это всего лишь летучая мышь.

Не по душе ей были эти черные тени, но Октавия сжала зубы и пошла к ним, стараясь не думать о змеях. Ее босые ноги ступали бесшумно, утопая в мягком дерне под деревьями.

Как только она вошла в чащобу, ее объяла пугающая темнота. Октавия не сделала еще и дюжины шагов, как потеряла из виду и скалы и море за ними. Было бесполезно оглядыпиться и пытаться что-то рассмотреть. Еще через несколько шагов она безнадежно заплутала и перестала ориентироваться. Сквозь путаницу ветвей не просвечивали даже звезды. Октавия двигалась ощупью, слепо натыкаясь на деревья, и вдруг застыла как вкопанная.

Где-то впереди раздались ритмичные удары барабана. Меньше всего она ожидала услышать подобное в такое время и в таком месте. И тут ей пришлось забыть обо всем, так как девушка почувствовала чье-то присутствие рядом. Она не могла видеть, но явственно ощущала нечто стоявшее непосредственно возле нее в темноте.

С подавленным криком Октавия отпрянула назад, и в тот же миг что-то, в чем даже в объявшей ее панике она узнала человеческую руку, обвилось вокруг ее талии. Она взвизгнула и изо всех своих молодых сил рванулась в диком желании высвободиться, но тот, кто схватил ее, вскинул ее вверх, как ребенка, с легкостью усмиряя неистовое сопротивление. Молчание, с которым принимались ее бешеные попытки вывернуться и протестующие вопли, еще усиливало ужас, нараставший и от ощущения, что ее несут сквозь темноту по направлению к отдаленному гулу барабана, который продолжал отбивать ритм и глухо рокотать.