Книга: Конан из Киммерии
Назад: 18 «Я — женщина, не знавшая смерти…»
Дальше: 20 И восстанет Ахерон из праха

19
В зале мертвых

Конан осторожно крался в направлении огонька, чутко прислушиваясь к тому, что делалось за спиной. Звуков погони больше не было слышно, хотя он нутром чувствовал: там, во тьме, так и кишело что-то жадное, охочее до человеческой плоти.
Огонек между тем не стоял на месте — Он плыл вперед, слегка подпрыгивая. Потом Конан разглядел его источник. Тоннель, которым он пробирался, пересекал другой, более широкий. И по нему двигалась странная процессия — четверо рослых, изможденных людей в черных одеяниях с капюшонами. Каждый опирался на посох, а предводитель нес в руке факел, горевший неестественно ровно. Точно призраки, миновали они затаившегося киммерийца, оставив после себя лишь меркнущий отсвет. Неописуемой жутью веяло от этой четверки. Они не были стигийцами; подобных им Конан никогда не видал и даже усомнился, принадлежали ли они вообще к роду людскому. Гораздо более походили они на духов, бродящих в заколдованных подземельях…
Конану, впрочем, терять было нечего. Не дожидаясь, пока вновь сомкнется тьма и сзади зашуршат нечеловеческие шаги, он ринулся по коридору вперед. Выскочив в широкий тоннель, он снова увидел таинственную четверку — она была далеко и двигалась прочь, окруженная сиянием факела. Конан беззвучно поспешил следом, но почти сразу был вынужден распластаться по стене — остановившись, они сбились в кучку и, казалось, начали совещаться о чем-то. Неожиданно они повернули назад, и Конан торопливо нырнул в ближайший проход. Он успел привыкнуть к темноте, хотя ночного зрения ему не было дано. Пошарив перед собой, он обнаружил, что тоннель изгибался. Конан спрятался за ближайшим поворотом, не желая попасться на глаза тем четверым.
Стоя там, он услышал где-то позади себя негромкий гул — ни дать ни взять нестройные человеческие голоса. Пройдя немного по коридору в том направлении, он убедился, что слух его не подвел. Конан сразу оставил свое первоначальное намерение следовать за призрачной четверкой, шедшей неизвестно куда, и начал пробираться на голоса.
Вот впереди забрезжил свет, и новое пересечение коридоров позволило Конану увидеть широкую арку, выходившую в какое-то освещенное помещение. И тут по левую руку от себя Конан приметил узкую каменную лестницу, уводившую вверх; звериная осторожность направила его к ней.
Голоса, которые он слышал, доносились из залитой светом арки. Пока он взбирался по лестнице, бормотание отдалилось, но затем он миновал низкую дверь и выбрался на галерею.
С галереи, окутанной спасительной тенью, Конану открылся гигантский, скудно освещенный зал. Он понял, что это был Зал Мертвых, редко посещаемый кем-либо, кроме молчаливых стигийских жрецов. Вдоль черных стен ярусами стояли резные раскрашенные саркофаги, каждый помещался в отдельной нише темного камня; ряды ниш поднимались вверх, постепенно теряясь во мгле. Тысячи резных масок бесстрастно взирали на группу людей, стоявших посередине зала и казавшихся неприметными и ничтожными среди такого скопища мертвых.
Десять человек, стоявших внизу, были жрецами — они сняли маски, но Конан узнал тех, за кем шел к пирамиде. Перед ними, подле алтаря, на котором покоилась мумия в истлевших повязках, стоял высокий мужчина с ястребиным лицом. А сам алтарь, казалось, был погружен в недра живого огня, что пульсировал и сверкал, бросая на черные камни трепетные золотые блики. Это сиял огромный алый кристалл, возложенный на алтарь, и в его свете лица жрецов казались пепельно-мертвенными. Глядя вниз, Конан разом ощутил все бесконечные мили, все долгие дни и бессонные ночи изматывающей погони. Он задрожал от безумного желания ринуться вниз на безмолвных жрецов, могучими ударами клинка проложить себе путь и схватить алый камень нетерпеливыми пальцами… Но железная воля помогла ему совладать с собой и подавить этот порыв. Конан затаился в густой тени каменной балюстрады. Он заметил, что с галереи в зал вдоль стены вела лесенка, также скрытая тенью. Конан обводил сумеречный зал пристальным взглядом, высматривая других жрецов или свидетелей. Но, похоже, здесь были только те, что стояли у алтаря.
Глухой голос стоявшего рядом с мумией гулко разносился по залу:
— …И таким образом к нам на юг пришла эта весть. Ее нашептывал ночной ветер, вороны сообщали ее друг другу, каркая на лету, летучие мыши рассказывали ее совам и змеям, таящимся в древних руинах. Ее разнесли оборотни, вампиры и черные демоны, крадущиеся в ночи. Спящая Ночь Мира шевельнулась и встряхнула тяжелой гривой, в черных безднах забили барабаны, и эхо далеких жутких криков стало пугать ночных пешеходов. Ибо Сердце Аримана вернулось в мир, вернулось исполнить свое непостижимое предназначение. Не спрашивайте, каким образом я, Тутотмес из Кеми, слуга Ночи, получил эту весть прежде Тот-Амона, что зовет себя королем всех волшебников мира. Есть тайны, не предназначенные даже для ваших ушей. Скажу лишь, что Тот-Амон — не единственный владыка Черного Круга. Восприняв весть, я выехал навстречу Сердцу, двигавшемуся на юг. Смерть за смертью оставляло оно за собой, несомое вперед рекой человеческой крови. Ибо кровь притягивает и питает его, а наибольшую силу придают ему окровавленные руки убийцы, вырвавшие Сердце у прежнего обладателя. Где сияет Сердце Аримана, там льется кровь, рушатся королевства и буйствуют слепые силы природы… И все же то, что должно было свершиться, свершилось — наконец-то я стою здесь перед вами как повелитель и господин Сердца. Я тайно призвал сюда вас, немногочисленных верных, чтобы разделить с вами власть над черным королевством грядущего. Сегодня вы увидите, как рухнут цепи рабства, наложенные на нас Тот-Амоном, как зародится империя! Но кто такой я — даже я, Тутотмес, — чтобы познать и покорить силы, дремлющие в этих алых глубинах? Три тысячи лет хранило оно забытые тайны… но я их узнаю. Мне расскажут — они!
И взмахом руки он обвел безмолвные силуэты, застывшие в каменных нишах.
— Они спят, глядя на нас сквозь свои скульптурные маски, — продолжал Тутотмес. — Короли, королевы, полководцы, жрецы, чародеи, все династии, вся знать Стигии за десять тысяч лет! Прикосновение Сердца пробудит их ото сна. Долго, долго пылало и билось Сердце здесь, в Стигии, здесь был его дом в течение долгих столетий, пока его не перевезли в Ахерон. Древним была известна его полная сила, и, когда моя магия пробудит их к жизни, они расскажут мне обо всем! Я заставлю их для меня потрудиться. Воскресив их, я выведаю позабытую мудрость, познания, скрытые ныне в этих высохших черепах. С помощью мертвых поработим мы живых! О да! Ибо короли, полководцы и волшебники древних станут нам помогать, и кто тогда устоит перед нами? Взгляните! Вот эти иссохшие, скрюченные останки на алтаре звались когда-то Тотмекри, верховным жрецом Сета; он умер три тысячи лет назад. Он был посвященным Черного Круга. Он знал Сердце. Он научит нас, как пользоваться его силой!
Подняв лучистый кристалл, Тутотмес возложил его на бесплотную грудь мумии и, воздев руки, запел заклинание. Но завершить его ему не пришлось. Он замер на полуслове, вглядываясь во что-то за спинами учеников, и те разом обернулись туда, куда указывал его взгляд.
Сквозь темную арку в зал один за другим вошли четверо изможденных созданий в черных плащах. Тени надвинутых капюшонов едва позволяли различить желтые овалы их лиц.
— Кто вы? — резко спросил Тутотмес, и его голос предвещал опасность не меньшую, чем шипение кобры. — Не безумны ли вы, вторгшиеся в священную обитель Сета?
Самый высокий из чужаков ответил ему голосом бесцветным, точно звук кхитайского храмового колокола:
— Мы пришли за Конаном, киммерийцем.
— Его нет здесь, — ответил Тутотмес и сдвинул плащ с правого плеча движением пантеры, выпускающей когти.
— Лжешь, — прозвучало в ответ. — Он здесь, в храме. Мы нашли труп за бронзовой дверью и пошли по следу сквозь путаницу коридоров. Потом мы натолкнулись на это сборище. Мы пойдем дальше, но сперва отдайте нам Сердце Аримана.
— Смерть — удел безумных, — пробормотал Тутотмес, понемногу придвигаясь к говорившему. Следом, окружая чужаков, крались его жрецы, но те четверо как будто не замечали.
— Кто способен взглянуть на него и не возжелать? — продолжал кхитаец. — Мы слышали о нем еще у себя на родине. Оно даст нам власть над народом, изгнавшим нас. Ужас и слава дремлют в его алых глубинах. Отдайте его нам и не вынуждайте вас убивать…
С яростным воплем кто-то из жрецов метнулся вперед, в его руке мелькнула сталь. Но ударить он не успел: взвился чешуйчатый посох и коснулся его груди, и жрец упал, как падает только мертвый. В следующий миг равнодушные мумии стали свидетелями жуткого, кровавого боя. Сверкали и обагрялись кривые ножи, мелькали похожие на змей посохи, и люди, которых они касались, с криком падали и умирали.
* * *
Как только был нанесен первый удар, Конан вскочил на ноги и помчался вниз по ступенькам. Он лишь мельком видел тот демонский бой. Он видел, как один из кхитайцев, изрубленный почти что в куски, все еще стоял на ногах, раздавая смерть, пока наконец Тутотмес не ударил его в грудь раскрытой ладонью, и только тогда кхитаец свалился: сталь не в силах была побороть его колдовскую живучесть.
К тому времени, когда Конан перепрыгнул последнюю ступеньку, сражение почти завершилось. Трое кхитайцев лежали на полу мертвыми, плоть их была иссечена в клочья, внутренности выпали. Но и среди стигийцев в живых остался один лишь Тутотмес.
Вот он бросился на уцелевшего кхитайца, простирая, как оружие, пустую ладонь, и ладонь эта была черна. Но еще быстрее метнулся вперед посох высокого кхитайца — метнулся и, казалось, сам собой удлинился в хозяйской руке. Острие коснулось груди Тутотмеса, и тот зашатался, но устоял; посох ударил еще и еще раз, и Тутотмес покачнулся и рухнул замертво. По его лицу быстро расползлась чернота, теперь он был весь так же темен, как его заколдованная рука.
Тогда кхитаец повернулся к драгоценному камню, что пылал на груди мумии, — и увидел перед собой Конана.
Некоторое время они молча смотрели один на другого, стоя среди кровавого побоища, под взглядами тысяч мумий.
— Долго же мы следовали за тобою, о аквилонский король, — проговорил кхитаец спокойно. — По большой реке, через горы, через Пуантен и Зингару, по холмам Аргоса и наконец морем. В Тарантии мы с трудом взяли твой след, ибо жрецы Асуры хитроумны. Мы вновь потеряли его в Зингаре, но затем отыскали шлем, брошенный тобой в лесу у подножия пограничных холмов, там, где ты сражался с лесными вурдалаками. И сегодня, в этих лабиринтах, мы едва не сбились со следа…
И Конан подумал о том, как ему повезло, — ведь он выбрался из покоев упырихи не тем путем, которым пришел. Иначе он прямо налетел бы на желтых демонов. А так он сумел издалека разглядеть, как они, подобно двуногим ищейкам, вынюхивают его след… вынюхивают его, пуская в ход какой-то жуткий сверхъестественный дар.
Кхитаец слегка покачал головой, словно прочитав его мысли.
— Все это, впрочем, неважно, — сказал он, — ибо долгий путь окончится здесь.
— Зачем вы выслеживали меня? — спросил Конан, готовый метнуться в любую сторону с быстротой спущенной пружины.
— Мы возвращали долг, — ответил кхитаец, — От тебя, обреченного смерти, бессмысленно что-либо скрывать. Мы служили Валерию, нынешнему королю Аквилонии. Долгой была наша служба, но теперь она кончена: братьев моих освободила гибель, меня же освободит исполнение клятвы. Я вернусь в Аквилонию, везя сразу два сердца: Сердце Аримана — для себя и сердце Конана — для Валерия. Один поцелуй посоха, вырезанного из живого Дерева Смерти…
Удар посоха был подобен броску гадюки, однако нож в руке Конана мелькнул мгновением раньше. Посох распался на две половины, и половины эти начали корчиться; новый взмах отточенного клинка — и голова кхитайца покатилась по полу.
Повернувшись, Конан протянул руку к Сердцу… и отпрянул. Волосы зашевелились у него на голове, кровь в жилах так и застыла.
То, что лежало на алтаре, больше не было ссохшейся мумией. Камень пылал и переливался на широкой груди живого мужчины, лежавшего обнаженным среди истлевших повязок. Но был ли он в самом деле жив, Конан не взялся бы утверждать. Во всяком случае, глаза его были неподвижным черным стеклом, в котором мрачно тлел нечеловеческий пламень.
Держа камень на ладони, воскрешенный поднялся и встал во весь рост у алтаря — нагой, смуглокожий, с лицом, похожим на застывшую маску. Молча протянул он Конану алый кристалл, исходивший пульсирующим огнем, точно настоящее сердце. Конан взял его, испытав жутковатое чувство — подарок из рук мертвеца! Он догадывался, что не все заклинания были пропеты, обряд не доведен до конца: жизнь вернулась в тело, но не вполне.
— Кто ты? — спросил киммериец.
— Я тот, кто был Тотмекри, — прозвучал голос, подобный монотонному падению капель со сталактита в подземной пещере. — Я мертв.
— Ну так будь добр, выведи меня из этого проклятого храма, — попросил Конан, внутренне содрогаясь.
Размеренным шагом двинулся мертвый к черной арке. Конан последовал за ним. Оглянувшись, он в последний раз увидел громадный темный зал, ряды саркофагов и мертвые тела вокруг алтаря. Отсеченная голова кхитайца все еще пялилась вверх, в наползавшую тьму…
Сверкающий камень озарил черные коридоры, словно какая-нибудь волшебная лампа. Блики золотого света метались по стенам. Однажды Конану померещился в потемках отсвет тела цвета слоновой кости, но упыриха, которую когда-то звали Акивашей, попятилась перед сиянием Сердца. Нечисть и нежить разбегались с дороги, прячась во тьме.
Мертвец шел прямо вперед, не глядя по сторонам, шаг его был ровен и неизменен, точно судьба. Конан обливался холодным потом, терзаясь сомнениями. Почем знать, к свободе ли ведет его этот жуткий проводник, восставший из прошлого? С другой стороны, в одиночку Конан никогда бы не выбрался из колдовской путаницы тоннелей и коридоров. Ему ничего не оставалось, кроме как следовать за мертвым сквозь тьму, что неохотно расступалась перед ними и вновь смыкалась позади, полная крадущихся теней, ненадолго разогнанных ослепительным пламенем Сердца.
А потом впереди показалась бронзовая дверь. В лицо Конану дохнул ночной ветер пустыни. Он увидел звезды в небе, и освещенную ими пустыню, и рассекавшую ее необъятную тень пирамиды. Тотмекри молча вытянул руку, указывая в пустыню, затем повернулся и беззвучно зашагал обратно во мрак. Конан провожал его взглядом, пока он не растворился в черноте, все теми же мерными шагами идя то ли навстречу известной и неотвратимой погибели, то ли к вечному сну…
Словно очнувшись, Конан с проклятием отскочил от двери и так помчался через пески, как будто за ним гнались демоны. Он не оглядывался ни на пирамиду, ни на черные башни Кеми, смутно вырисовывавшиеся вдали. Он бежал на юг, к берегу, бежал со всей скоростью, на которую были способны его длинные ноги. Предельное усилие мышц вымело из его сознания черную паутину, чистый ветер пустыни развеял кошмары, а ужас и отвращение сменились яростным восторгом. И вот пустыню сменила болотная сырость, заблестела сквозь заросли черная гладь воды, и Конан увидел «Смельчака», стоявшего на якоре.
Он проложил себе путь сквозь влажную чащу, до бедер увязая в трясине. Потом бросился в воду и поплыл, думать не думая ни об акулах, ни о крокодилах. Он подплыл к галере и, счастливый и мокрый, полез на борт по якорной цепи, и только тут его заметили вахтенные.
— Просыпайтесь, псы! — проревел он во все горло, небрежно отмахиваясь от копья, которое перепуганный черный матрос нацелил было ему в грудь. — Поднять якорь! Живо на весла! Дать рыбаку полный шлем золота и отпустить его на берег! Скоро восход, а еще до рассвета мы должны влететь в ближайший зингарский порт!..
И он торжествующе размахивал над головой огромным сияющим камнем так, что по всей палубе катились волны золотого огня.

 

Назад: 18 «Я — женщина, не знавшая смерти…»
Дальше: 20 И восстанет Ахерон из праха