Здесь вы можете узнать кое-что интересное о рассказах, которые вошли в сборник. Можно прочитать этот раздел сразу, а можно пока что пропустить его и вернуться уже после того, как вы познакомитесь с самими рассказами. Добро пожаловать, и чувствуйте себя как дома!

Бывают дни, когда слова просто не идут на ум. Тогда я обычно перечитываю уже написанное и пытаюсь довести его до ума. Но в один из таких дней я просто взял и сделал стул.

С Джином Вульфом я познакомился тридцать с лишним лет назад, когда мне было двадцать два. Я тогда работал журналистом, и мне довелось взять у него интервью о его тетралогии – «Книге Нового Солнца». За последующие пять лет мы подружились – и с тех пор так и остаемся друзьями. Он хороший человек и превосходный писатель, неизменно глубокий, мудрый и очень непростой. Его третий роман, «Мир», написанный, когда я был почти еще мальчишкой, – одна из моих любимых книг. А последний (на сей день) его роман, «Страна по ту сторону», понравился мне больше всех книг, которые я прочитал в этом году, – и могу вас заверить, что он ничуть не менее коварен и опасен, чем любая из предыдущих книг этого автора.

Один из лучших рассказов Джина называется «Солнечный лабиринт». Эта история о лабиринте, сотканном из теней, – куда более мрачная, чем кажется на первый взгляд.

Рассказ «Лунный лабиринт» я написал для Джина. Если бывают солнечные лабиринты, то должны быть и лунные, с Волками, воющими на луну.

Лет в четырнадцать казалось, что нафантазировать себе девушку куда проще, чем завести по-настоящему, – ведь для последнего нужно было как минимум с девушкой заговорить. И вот я решил: буду-ка я писать на своих школьных тетрадках какое-нибудь девчоночье имя, а когда станут спрашивать, кто это, скажу, что ничего знать не знаю, – и тогда все подумают, что у меня и вправду есть подружка. Насколько я помню, ничего из этого не вышло. Мне удалось придумать только имя – тем дело и кончилось.

Этот рассказ я написал в августе 2009-го, на острове Скай, пока моя тогдашняя девушка, Аманда, болела гриппом и пыталась переждать болезнь во сне. Время от времени она, впрочем, просыпалась, – и тогда я приносил ей суп и чай с медом и читал вслух то, что успел написать. Не знаю, много ли она запомнила.

Потом я предложил этот рассказ Гарднеру Дозуа и Джорджу Р. Р. Мартину для антологии «Песни любви и смерти» – и вздохнул с несказанным облегчением, когда узнал, что он им понравился.

Газета «Гардиан» решила отметить Всемирный день воды неделей рассказов, посвященных воде. Это событие застало меня в Остине (Техас) на музыкальном фестивале «Зюйд-тень-зюйд-вест», где я записывал аудиокниги – «Океан в конце дороги» и свой первый сборник рассказов «Дым и зеркала».

Я сидел и думал о театре «Гран-Гиньоль», о душераздирающих монологах, читаемых шепотом перед завороженной, едва дышащей от страха публикой. Я вспоминал самые жуткие истории из Ньюгейтского календаря. И Лондон, далекий Лондон за морями, за пеленой дождя…

Бывают истории, которые строишь, как дом. Бывают истории, которые конструируешь, как машину. А бывают такие, которые вырубаешь из камня, отсекая все, что этой истории не принадлежит.

Мне взбрело в голову составить антологию рассказов, которые хотелось бы читать, не отрываясь, – возможно, с фэнтезийным или с научно-фантастическим уклоном, но не это главное: главное, чтобы читатель все продолжал и продолжал перелистывать страницы. К проекту подключился Эл Саррантонио, и мы стали работать вместе. Свою антологию мы назвали просто «Истории» (название прямо как из древних догугловских времен!). Потом я понял, что мне мало просто составить антологию: я должен сам написать для нее рассказ.

Надо сказать, что я побывал во многих странных местах – в таких местах, к которым душа и мысли прикипают навсегда. Какие-то из подобных мест – экзотические и необычные, какие-то – на первый взгляд совсем простые. Но самое странное из них, по крайней мере на мой взгляд, – это остров Скай у западного побережья Шотландии. Я знаю, что в этом своем пристрастии я не одинок. Некоторые люди, открыв для себя Скай, уже не могут расстаться с ним, но и тех из нас, кто все-таки уезжает, этот туманный остров по-прежнему держит за сердце. Для меня это место самого острого счастья – и самого глубокого одиночества.

Отта Ф. Свайр в своих книгах о Гебридах и, в частности, об острове Скай описывает немало удивительных и малоизвестных поверий. (Вот, например, вы знаете, что дьявола изгнали с небес третьего мая, а потому преступление, совершенное в этот день, никогда не простится? Лично я узнал это из ее книги о легендах Гебридских островов.) И в одной из ее книг я как раз и прочел о пещере в горах Черный Куллин, куда можно войти, если хватит смелости, и набрать золота, – но всякий раз, как человек приходит туда, пещера пожирает часть его души.

И эта проклятая пещера стала преследовать меня днем и ночью.

Я взял несколько правдивых историй (или, по крайней мере, таких, которые считались правдивыми, но разница невелика), распределил их между двумя персонажами, поместил их в мир, почти такой же, как наш, хотя и не совсем, и рассказал сказку о мести и странствиях, о жажде золота и жажде тайн. Эта сказка удостоилась премии имени Шерли Джексон за лучшую короткую повесть (ту же премию в номинации «Лучшая антология» получили наши «Истории» целиком) и премии «Локус», и я был за нее невероятно горд и рад.

Еще до того, как она была опубликована впервые, меня пригласили прочитать какое-нибудь из моих произведений со сцены Сиднейского оперного театра. Мне нужно подобрать что-то такое, что можно было бы соединить с выступлением австралийского струнного квартета «Форплей» (это удивительный, очень разносторонний в своем репертуаре культовый рок-ансамбль) и, возможно, с проекциями каких-нибудь картинок.

Я сразу же подумал, что «Истина – это пещера в черных горах» – именно то, что надо: на ее прочтение ушло бы минут семьдесят. Что, если квартет сможет сопроводить мою декламацию каким-нибудь мрачным и торжественным саундтреком? И что, если шотландский художник Эдди Кэмпбелл (проиллюстрировавший графический роман Алана Мура «Из ада» и полностью создавший мой любимый комикс – «Алек: как стать художником») согласится нарисовать иллюстрации к этой самой шотландской из всех моих историй, чтобы во время чтения их проецировали на задник у меня над головой?

Выходить на сцену Сиднейской оперы было очень страшно, но в итоге все прошло замечательно: публика аплодировала стоя, а в финале выступления я дал устное интервью (вопросы задавал художник Эдди Кэмпбелл) и прочитал одно свое стихотворение (тоже под аккомпанемент «Форплей»).

Через полгода мы повторили этот спектакль, добавив новые иллюстрации Эдди, в Хобарте (Тасмания). Дело было на фестивале, и мы выступали в большом шатре перед трехтысячной аудиторией. Публика и на сей раз осталась очень довольна.

И тут мы поняли, что у нас проблема. Коль скоро наша постановка так понравилась зрителям, ограничиваться одной Австралией казалось как-то нечестно: нужно было выступить и в других странах. Но в спектакле непременно должен был участвовать струнный квартет «Форплей» (о, что за блестящие музыканты! я влюбился в их вариант темы «Доктора Кто» еще до того, как познакомился с ними лично), а мы, естественно, не могли просто так взять и потащить за собой по миру культовую рок-группу. По счастью, Эдди Кэмпбелл создал уже столько иллюстраций, что с ними удалось составить нечто среднее между иллюстрированной повестью и графическим романом, и грядущая публикация этой книги в США (в издательстве «Харпер Коллинз») и Великобритании («Хэдлайн») дала нам оправдание для небольшого турне.

И мы с «Форплеем» и Эдди отправились в путешествие. Мы побывали в Сан-Франциско, Нью-Йорке, Лондоне и Эдинбурге. Мы сорвали овацию в «Карнеги-холле» – можно ли мечтать о большем?

Но я до сих пор думаю: интересно, написал ли я эту историю сам или она просто ждала меня, как эти серые камни, кости пологих холмов на острове Скай, – и дождалась?

Я написал это для Всемирного конвента ужасов. В том году он проходил в Брайтоне. Современный Брайтон – многолюдный, шумный, суетливый, преуспевающий и эстетствующий приморский город. Но когда я был маленьким, мы однажды поехали в Брайтон не в сезон, и я запомнил его как холодный, мрачный и суровый.

Разумеется, эта история произошла в том старом Брайтоне, которого больше нет. В наши дни в тамошних пансионах можно останавливаться без опаски.

Однажды Айра Гласс попросил меня написать рассказ для его радиошоу «Эта американская жизнь». Я написал. Глассу понравилось, а вот продюсерам – нет, так что мне пришлось сочинить другую историю – о том, что, мол, «приключения – это, конечно, хорошо, но нельзя же допускать, чтобы они вставали на пути к тихой, уютной жизни и четырехразовому питанию». Этот второй рассказ в итоге и был опубликован в «Ежеквартальнике Максвини».

Пока я сочинял этот рассказ, я много думал о смерти и о том, как люди уносят свои истории с собой в могилу. Таким образом, «Приключение» можно понимать как своего рода сайдстори к «Океану в конце дороги» – по крайней мере, в этом отношении.

Джонатан Стреган – славный парень и замечательный редактор. Он живет в Перте (Западная Австралия). У меня завелась дурная привычка: написать что-нибудь для очередной антологии, которую он составляет, а потом взять и отобрать. Это разбивает ему сердце. Но я всегда стараюсь загладить свою вину и написать взамен какой-нибудь другой рассказ. «Оранжевый» – как раз один из таких рассказов на замену.

Способ, которым рассказана та или иная история, не менее важен, чем она сама, хотя обычно это не так бросается в глаза, как здесь. Собственно, сюжет вертелся у меня в голове довольно долго, но рассказ сложился лишь после того, как я понял, что его надо представить в форме ответов на вопросы. Я написал его во время перелета в Австралию, куда направлялся на Сиднейский литературный фестиваль, и всего через день или два после прилета прочитал его вслух перед большой аудиторией. Среди слушателей была моя крестная дочь Хейли Кэмпбелл, которую я, похоже, напугал до полусмерти, – а ведь она-то, пожалуй, и вдохновила меня на этот рассказ, когда однажды разворчалась из-за пятен автозагара на холодильнике.

Работа над этим циклом стала одним из самых необычных и самых приятных моих занятий за последние несколько лет.

В молодости я с огромным удовольствием читал сборники рассказов Харлана Эллисона. Мне нравились не только сами рассказы, но и его воспоминания о том, как сочинялись все эти истории. У Харлана я научился многому, но самое главное, что я вынес из его предисловий, – так это то, что если ты хочешь написать рассказ, то просто берешь и пишешь. Решился – и сделал.

И лучше всего эта мысль доходила до меня тогда, когда Харлан начинал объяснять, как он написал какой-нибудь рассказ, сидя в витрине книжного магазина или, допустим, в прямом эфире на радио. Как окружающие люди невольно подбрасывали ему нужные слова или заголовки. Одним словом, Харлан показывал всему миру, что работа писателя – это ремесло, а не какое-то там чудотворство. Читаешь его и понимаешь: вот прямо сейчас где-то там сидит писатель и пишет. Когда я прочитал про витрину в магазине, мне тоже захотелось попробовать.

Но с той поры мир изменился. Теперь у всех у нас есть огромная витрина, в которой можно усесться и писать на виду у сотен тысяч людей, с любопытством прижимающихся носом к стеклу.

И вот когда компания «Блэкберри» предложила мне поучаствовать в каком-нибудь проекте на основе социальных сетей, я сказал, что мог бы написать «Календарь сказок», каждая история в котором будет развивать один из читательских ответов на заданные в Твиттере вопросы о месяцах года – такие, например, как «Чем опасен январь?», «Назовите самую странную вещь из всех, что вы когда-либо видели в июле?» (некто под ником @mendozacarla ответил: «Эскимосское иглу, сложенное из книг», – и я сразу же понял, о чем будет моя сказка июля) или «С кем бы вы больше всего хотели встретиться снова в декабре?».

Я задал вопросы, получил десятки тысяч ответов и выбрал из них двенадцать.

Потом я написал двенадцать сказок (мартовская стала первой, а декабрьская – последней) и предложил моим читателям самостоятельно их проиллюстрировать. В процессе было снято пять короткометражных фильмов, и все это выкладывалось в блогах, публиковалось в Твиттере и расходилось по Сети совершенно бесплатно. И до чего же это оказалось здорово – сочинять сказки прямо на глазах у публики! Харлан Эллисон недолюбливает Твиттер и тому подобные штучки, но когда проект закончился, я все равно позвонил ему и сказал, что это он всему причиной и что я надеюсь воодушевить еще кого-нибудь на нечто подобное – точно так же, как он, Харлан, вдохновил меня своей историей о витрине книжного магазина.

(Дорогие @zyblonius, @TheAstralGypsy, @MorgueHumor, @_NikkiLS_, @StarlingV, @DKSakar, @mendozacarla, @gabiottasnest, @TheGhostRegion, @elainelowe, @MeiLinMiranda и @Geminitm! Примите мою сердечную благодарность за ваши ответы в Твиттере, вдохновившие меня на создание «Календаря сказок»!)

Наткнувшись еще мальчишкой на рассказы о Шерлоке Холмсе, я влюбился в них и с тех пор никогда не забывал ни о самом мистере Холмсе, ни о доблестном докторе Ватсоне, хронисте его расследований, ни о Майкрофте Холмсе, брате Шерлока, ни об Артуре Конан-Дойле, который придумал их всех. Мне импонировал их рационализм, их вера в то, что умный, наблюдательный человек способен выстроить целый мир из какой-то жалкой горстки намеков. Мне нравилось узнавать этих людей – все ближе и ближе с каждым очередным рассказом.

Холмс скрашивал мою жизнь. Занявшись пчеловодством, я с самого начала отдавал себе отчет, что попросту подражаю Холмсу. Но однажды я задался вопросом: а почему же сам Холмс начать разводить пчел? Ведь это далеко не самое интеллектуальное из всех возможных хобби, которыми можно заняться в отставке. А между тем Шерлок Холмс не мог обходиться без пищи для ума: бездеятельность и праздность для него были смерти подобны.

В 2002 году я впервые посетил собрание «Нерегулярных отрядов с Бейкер-стрит» и познакомился там с Лесом Клингером. (Кстати говоря, мне вообще понравилась тамошняя публика – взрослые люди, в свободное от работы юристами, журналистами, хирургами и обычными бездельниками время уверенно делающие вид, что в каком-то из миров на Бейкер-стрит 221-бис вечно стоит год тысяча восемьсот восемьдесят девятый и миссис Хадсон вот-вот войдет в комнату с чаем и новым многообещающим клиентом.)

Именно для Леса Клингера и для Лори Кинга, составлявших антологию «Этюды о Шерлоке», я и написал этот рассказ. А вдохновил меня горшочек белоснежного меда, который мне однажды поднесли в Китае, на склоне какой-то горы.

Написал его я за неделю, сидя в гостиничном номере, пока моя жена, младшая дочь и ее подруга отдыхали на пляже.

«Дело о смерти и меде» номинировалось на премию Энтони, премию Эдгара и на «Серебряный кинжал» Ассоциации детективных писателей. Оно осталось без наград, но радости моей это ничуть не убавило: ведь ни один из моих рассказов до тех пор не выдвигали в кандидаты на премию в области детективной литературы, – и, боюсь, не выдвинут больше никогда.

Однажды я забыл своего друга. Точнее, я помнил о нем все – кроме того, как его звали. Он умер десять с лишним лет назад. Я помнил наши телефонные разговоры, помнил, как мы с ним встречались, как он говорил и размахивал руками; помнил книги, которые он написал. Я решил, что не стану искать его имя в Интернете. Я просто постараюсь вспомнить. Буду ходить взад-вперед и вспоминать, пока не вспомню. Мне почему-то взбрело в голову, что если я не смогу вспомнить, как его звали, то выйдет так, что его и вовсе на свете не было. Глупости, конечно, но все же…

«Человека, который забыл Рэя Брэдбери» я написал на 90-летний юбилей Рэя Брэдбери – как способ объяснить, какое сильное впечатление Рэй Брэдбери произвел на меня еще в детстве, а потом – снова, когда я вырос, и по возможности сказать о том, какое важное дело он сделал для всего мира. Это было и любовное письмо, и благодарность, и подарок на день рождения – все сразу – невероятному писателю, который научил мечтать, открыл мне правду о словах и о том, на что они способны, и ни разу за всю мою жизнь не разочаровал меня ни как читателя, ни просто как человека.

Брэдбери был тогда уже прикован к постели, но Дженнифер Брель, мой редактор из издательства «Уильям Морроу», навестила его и прочитала этот рассказ вслух. Он отправил мне видеосообщение со словами благодарности, и у меня нет слов, чтобы выразить, как это для меня было ценно и важно.

Мой друг Марк Эваньер рассказал мне, что познакомился с Рэем Брэдбери лет в одиннадцать или двенадцать. Узнав, что Марк хочет стать писателем, Брэдбери пригласил его в свой кабинет и добрых полдня втолковывал ему одну очень важную вещь: если хочешь стать писателем, надо писать. Каждый день. В настроении ты или нет – неважно. И нельзя написать одну-единственную книгу и на том остановиться. Писать книги – это, конечно, тяжелая работа, но самая лучшая на свете. Потом Марк вырос и стал писателем – серьезным профессиональным писателем.

Что я хочу этим сказать? Да то, что Рэй Брэдбери был способен уделить целых полдня едва знакомому ребенку, который заявил, что хочет стать писателем, когда вырастет.

Рассказы Рэя Брэдбери я впервые открыл для себя еще в детстве. Первый его рассказ, который прочитал, назывался «Возвращение» – он был о человеческом ребенке, который живет в мире странных созданий вроде семейки Аддамс и изо всех сил пытается в него вписаться. И на моей памяти это был первый рассказ, от которого у меня осталось впечатление, что он обращен ко мне лично. Потом мне попалась «Серебряная саранча» – под таким названием в Великобритании были изданы «Марсианские хроники». Я прочитал ее, полюбил всем сердцем и скупил все книги Брэдбери, какие только нашлись в передвижной книжной лавке, посещавшей нашу школу раз в семестр. Из книг Брэдбери я узнал об Эдгаре По. В некоторых рассказах попадались стихотворные цитаты, и неважно, что они были без начала и конца: этих обрывков мне хватало.

Некоторые писатели, любимые в детстве, разочаровали меня, когда я подрос. Но Брэдбери – не из их числа. Его страшные истории все так же леденят кровь, его мрачные фантазии все так же мрачны и фантастичны, а его научная фантастика (кстати, наука его интересовала куда меньше, чем люди, и потому-то эти рассказы получались такими сильными) все так же будоражит воображение, как и в детские годы.

Он был хорошим писателем и мастерски владел разными жанрами. В свое время он стал одним из первых авторов научной фантастики, которым удалось вырваться из плена «макулатурных» журналов и переселиться на страницы «глянцевой» периодики. Он писал сценарии для голливудских фильмов. Прекрасные фильмы снимали и просто по мотивам его романов и коротких рассказов. Задолго до того, как я сам начал что-то писать, Брэдбери уже был одним из тех, кем мечтает стать любой начинающий писатель.

Любая история, написанная Рэем Брэдбери, может оказаться о чем угодно, – но она неизменно несет в себе особую атмосферу и неизменно рассказывает кое-что о волшебстве, исподволь проникающем в этот мир. Детективный роман «Смерть – дело одинокое» – точно в такой же степени «брэдбериевский», как и «Что-то страшное грядет», или «451 градус по Фаренгейту», или любой другой из его романов и рассказов. И это совершенно не зависит от жанра, будь то научная фантастика, ужасы, магический реализм или реализм самый обычный. Я бы сказал, что Рэй Брэдбери – сам по себе особый жанр. Молодой человек из Уокигана, штат Иллинойс, который приехал в Лос-Анджелес, учился в библиотеках, начал писать и продолжал до тех пор, пока у него не стало получаться хорошо, – а потом преодолел ограничения жанра и сам превратился в свой собственный жанр, которому теперь часто подражают, но воспроизвести который на самом деле невозможно.

Я впервые встретился с ним, когда уже был молодым писателем, а он приехал в Англию на свой семидесятый день рождения, по случаю которого в Музее естественной истории устроили большие торжества. Мы подружились удивительным образом – не так, как это происходит обычно, а в обратном порядке: как-то так получилось, что на всяких мероприятиях нас постоянно сажали друг с другом, на соседние места. С тех пор я старался не пропускать ни одного его выступления перед публикой. Иногда я приглашал его на собственные выступления. Я был распорядителем церемонии, на которой Рэю вручили премию «Гранд-мастер» Американской ассоциации писателей, работающих в жанрах научной фантастики и фэнтези; он тогда рассказал об одном ребенке, который хотел зайти в магазин игрушек, а друзья его дразнили – мол, он уже слишком большой для таких малышовых забав; и до чего же ему, Рэю, хотелось сказать этому мальчику: «Не обращай на них внимания – иди, играй в игрушки!»

Он часто говорил о повседневной жизни писателя («Обязательно пишите! – повторял он. – Писать надо каждый день! Я до сих пор пишу каждый день!») и о том, что в душе надо оставаться ребенком (он утверждал, что у него фотографическая память, благодаря которой он помнит даже то, что было с ним во младенчестве, – и, скорее всего, это была правда). Он говорил о радости и о любви.

Он был добрым и вежливым; особенная мягкость, свойственная многим уроженцам американского Среднего Запада, была присуща и ему – и вовсе не означала бесхарактерности. Он был полон энтузиазма, на котором, казалось, мог работать вечно. Он непритворно любил людей. Благодаря ему мир стал лучше – и лучше стало многое из того, что есть в этом мире: красные пески и каналы Марса, среднезападные Хэллоуины, и маленькие городки, и темные карнавалы. И еще: он продолжал писать.

«Оглядываясь на прожитую жизнь, вдруг понимаешь, что единственным ответом на все была любовь», – сказал Рэй в одном из своих интервью.

Он дал людям много такого, за что его можно любить. И мы пока что этого не забыли.

Этот рассказ я написал по заказу Би-би-си, для Недели Уильяма Блейка. Они попросили взять за отправную точку какое-нибудь стихотворение Блейка и написать рассказ, который потом можно будет прочитать на «Радио-Четыре».

Я как раз недавно побывал в Иерусалиме и задумался о том, чего бы стоило на самом деле построить Иерусалим «в зеленой Англии родной». И что за человек мог бы этого захотеть.

Я, конечно, многое сочиняю, но иерусалимский синдром – это не выдумка. Такая болезнь есть на самом деле.

А этот рассказ я написал, когда гостил в Суррей-хиллз (Мельбурн, Австралия) у моих друзей – Питера Николза и Клэр Кони. Дело было на Рождество. Несмотря на жару, Рождество, как ни странно, оказалось белым: стоило нам сесть за праздничный ужин, как за окном ударил град, и всю лужайку в минуту завалило крупными, размером с вишню, ледяными шариками. «Погремушка…» предназначалась для сборника о новых чудовищах, который составляла Кейси Лэнсдейл, но впервые этот рассказ увидел свет в форме аудиокниги, выпущенной компанией «Одибл» в США и Великобритании. На Хэллоуин эту аудиокнигу можно было скачать в Интернете бесплатно, а в остальное время часть выручки от каждой продажи переводили на благотворительность. Одним словом, всем было хорошо – кроме, пожалуй, тех, кто послушал эту историю на ночь глядя, а потом бегал по дому, везде зажигая свет.

Прототипом дома, выведенного в этом рассказе, послужило жилище моего друга Тори в Кинсейле (Ирландия). Никаких чудовищ там, ясное дело, не водится, а если вам и почудится, что на втором этаже кто-то громко топает и двигает шкафы, когда вы сами сидите на первом и в доме больше никого нет, то это ничего страшного: старые дома часто так делают, когда им кажется, что все отвернулись.

Дети остро чувствуют всякую несправедливость, и хотя с годами это чувство притупляется, память о детских обидах продолжает жить. Вот уже почти сорок лет прошло, а я до сих не могу забыть, как в свои пятнадцать написал рассказ по заданию в школе, а учительница снизила за него оценку на два балла, пояснив внизу: «Слишком оригинально. Наверняка откуда-то списано». Прошли годы, и я взял основную задумку того рассказа (уж очень она мне нравилась) и вложил ее в этот, новый. Сама идея действительно была оригинальной, но я использовал ее для рассказа, посвященного Джеку Вэнсу, и поместил героев в мир его «Умирающей земли».

Писатели живут в домах, построенных другими людьми.

Эти люди, строители наших домов, были исполины. Они начали строить Дворец Фантастики на пустом месте – и продолжали, поколение за поколением, всякий раз оставляя здание недостроенным, чтобы те, кто придет после них, смогли добавить собственные комнаты или этажи. Фундамент для «Умирающей земли» заложил еще Кларк Эштон Смит – а следом пришел Джек Вэнс и возвел на этом фундаменте высокие и величавые чертоги: потрясающий мир, в котором из наук осталась только магия, мир в самом конце времен, где солнце совсем потускнело и вот-вот угаснет навеки.

Впервые с рассказом из серии «Умирающая земля» я столкнулся в тринадцать лет, в антологии под названием «Сверкающие мечи». Рассказ назывался «Моррейон»; он взбудоражил мое воображение. Вскоре я раздобыл британское издание «Умирающей земли» в мягкой обложке (с кучей опечаток, но это неважно) и прочел другие рассказы, такие же волшебные, как «Моррейон». В какой-то мутной букинистической лавочке, где взрослые мужчины в пальто покупали подержанную порнографию, я отыскал вначале «Глаза чужого мира», а затем – тоненький пыльный сборник рассказов под названием «Лунная моль» (я до сих пор думаю, что с композиционной точки зрения это самый совершенный из всех научно-фантастических рассказов на свете). Примерно в это время книги Джека Вэнса начали печатать в Великобритании, и я вдруг обнаружил, что их уже не надо специально разыскивать – достаточно просто зайти в книжный и купить. И я покупал их, одну за другой, – «Принцев-демонов», трилогию «Аластор» и прочие. Мне нравились его отступления, мне нравилась игра его фантазии и, самое главное, мне нравилось, как он все это пишет: с мягкой иронией, с затаенной улыбкой, какой, должно быть, улыбаются боги, – но без малейшего высокомерия. Он ни единой интонацией не умалял того, о чем писал. Он походил на Джеймса Брэнча Кейбелла, но у него было сердце – а не только голова.

Время от времени я ловлю себя на попытках написать фразу в стиле Вэнса, и когда это получается, всегда радуюсь, – но в целом он из тех писателей, которым я никогда не посмею подражать. По-моему, он просто неподражаем. Из тех писателей, которых я обожал в тринадцать, к тридцати трем годам любимых осталось немного. Но Джека Вэнса я буду перечитывать до конца своих дней.

«Заклинание нелюбопытства» удостоилось премии «Локус» за лучший рассказ. Меня это очень обрадовало (хотя я считаю, что эта награда принадлежит Джеку Вэнсу не в меньшей степени, чем мне) – а мой внутренний подросток, так и не забывший о той несправедливо заниженной оценке, пришел в восторг и почувствовал, что полностью отмщен.

Меня давно уже удивляло, почему ни одно из тех чудесных изобретений, которые нам сулили, когда я был еще мальчишкой, так до сих пор и не появилось на свет, хотя все они должны были сделать нашу жизнь куда веселее и интереснее. Конечно, теперь у нас есть компьютеры и телефоны, способные делать все то же, что и компьютеры, – но, спрашивается, где наши летающие автомобили? Где космические корабли, способные в мгновение ока доставлять нас на другие планеты?

Этот рассказ был написан для кампании по сбору средств в фонд премии имени Артура Кларка. Антология, в которую он вошел, называлась «Байки из паба “Фонтан”». Иэн Уэйтс составил ее по образцу кларковских «Сказок “Белого оленя”», которые, в свою очередь, строились по модели клубных рассказов начала XX века (мой любимый образец этого жанра – истории о мистере Джозефе Джоркенсе лорда Дансени). Имя «Обадия Полкингорн» я взял непосредственно из одного рассказа Артура Кларка – как дань уважения этому выдающемуся писателю. (С Артуром Кларком мне довелось встретиться лично в 1985 году. Я взял у него интервью; помню, как меня удивил его юго-западный картавый выговор.)

Рассказ этот совершенно дурацкий – потому-то я и дал ему такое напыщенное название.

Телесериал «Доктор Кто» я люблю всем сердцем, откровенно и беззастенчиво, еще с тех самых пор, когда мне было три года, а Доктора играл Уильям Хартнелл. Почти полвека спустя мне довелось писать сценарии для нескольких эпизодов возрожденного сериала, и это стало чуть ли не самым великолепным развлечением за всю мою жизнь (и к тому же один из этих сценариев получил «Хьюго»). К тому времени Доктора – уже одиннадцатого – играл Мэтт Смит. Затем издательство «Паффин Букс» предложило мне написать рассказ для сборника «Доктор Кто: 11 докторов, 11 историй», – и я решил поместить действие в обстановку первого из трех сезонов с Мэттом.

Возможно, вы подумаете: «Если этот сериал шел больше полувека, наверное, надо знать о «Докторе Кто» очень много, чтобы получить удовольствие от рассказа?» Да ничего подобного! Достаточно знать лишь несколько вещей. Доктор – инопланетянин, Повелитель Времени, последний из своей расы. Он путешествует через пространство и время в синей будке под названием ТАРДИС, которая внутри больше, чем кажется снаружи. Иногда ему удается попасть туда, куда он и собирался. Если где-то что-то пошло не так, Доктор может все исправить. Он очень умный.

Еще стоит добавить, что в Англии есть (или, по крайней мере, была во времена моего детства) игра под названием «Который час, мистер Волк?». Она довольно забавная. В ответ мистер Волк сообщает вам, который час. Иногда. А иногда говорит что-то другое – совсем не такое безобидное.

Вот как я начал общаться с женщиной, которая потом стала моей женой: она решила издать книгу своих фотографий, на которых выглядела бы мертвой, – в дополнение к своему сольному альбому «Кто убил Аманду Палмер?». В мертвом виде она фотографировалась давно – еще с восемнадцати лет. Аманда написала мне о своем замысле и сказала: никто не будет покупать книгу с фотографиями мертвой женщины, тем более что она даже не умерла по-настоящему, – но если я придумаю хорошие подписи к фотографиям, то кто-нибудь, может, и купит.

Мы встретились с Амандой и фотографом Кайлом Кэссиди в Бостоне и работали вместе несколько дней. Фотографии Кайла напоминали стиллы к каким-то несуществующим фильмам, и я написал к ним короткие сопроводительные рассказы. К сожалению, без фотографий большинство рассказов не производят должного впечатления (даже тот, который мне самому понравился больше всего, – детективная история, в которой женщину убивают пишущей машинкой).

Но этот рассказ понятен и без фотографии (на которой, к слову сказать, молодая Аманда лежит с открытым ртом на ковре, усыпанном декоративной бижутерией).

Название этого рассказа – цитата из песни Дэвида Боуи, а задумал я его несколько лет назад, когда один модный журнал предложил замечательному японскому художнику Ёситаке Амано сделать несколько зарисовок Боуи и его жены, Иман. Мистер Амано, в свою очередь, попросил меня написать сопроводительный рассказ к его иллюстрациям. Я написал половину, предполагая, что вторая часть будет опубликована в следующем номере журнала. Но журнал потерял к этому проекту интерес еще до публикации первой части, и рассказ остался недописанным. Работая над этой антологией, я вспомнил о нем и подумал: это будет неплохое приключение – дописать историю и выяснить, что же там должно было случиться и к чему все это привело. Возможно, я когда-то и знал, что случится в финале (то есть когда-то я наверняка знал, как же иначе?), но все равно мне казалось, будто я читаю написанную часть впервые – и делаю шаг в туман, чтобы узнать, что там, за туманом.

Жизнь подражает искусству, но неуклюже: она лишь копирует его движения, когда думает, что оно на нее не смотрит.

Бывают такие истории, переносить которые на бумагу кажется почти святотатством: а вдруг история начнет влиять на реальный мир, если ты ее запишешь?

Однажды меня попросили написать что-нибудь для сборника любовных писем. Я вспомнил человека-статую, виденного на площади в Кракове – городе, у подножия которого стоит дракон, извергающий пламя и дым.

Когда я познакомился с женщиной, которая потом стала моей женой, мы стали рассказывать друг другу о себе. Она сказала, что когда-то работала человеком-статуей. Я послал ей этот рассказ, и он ее не отпугнул.

Вскоре после знакомства она сделала мне сюрприз на день рождения: когда я пришел в парк на условленное место встречи, она стояла там на ящике в облике человека-статуи. На ней было свадебное платье, купленное за 20 долларов. Ее называли «Восьмифутовой Невестой». То же самое платье она надела на нашу свадьбу. Потом оно куда-то подевалось, и никто его больше не видел.

Я не боюсь плохих людей. Не боюсь злодеев, чудовищ и порождений тьмы.

А боюсь я тех, кто совершенно уверен в своей правоте. Тех, кто знает, как надо себя вести и как должны поступать их ближние, чтобы оставаться на стороне добра.

Все мы – герои своих собственных историй.

В данном случае – «Спящей красавицы». Которая – будучи представлена с другой точки зрения – послужила основой и для следующего рассказа.

Этот рассказ был написан для антологии «Кости и лохмотья: Старые сказки на новый лад». Ее составители, Мелисса Марр и Тим Пратт, предложили нескольким писателям сочинить новые истории на основе книг, которые оказали на них большое влияние. Я решил взять за основу две волшебные сказки.

Я люблю волшебные сказки. Самую первую в своей жизни сказку, «Белоснежка и семь гномов», я помню еще по прекрасно иллюстрированной книге, которую мама читала мне в два года. Мне нравилось все: и сама история, и картинки. Вскоре я уже начал читать эту книгу самостоятельно. И только потом, когда я стал постарше, мне пришло в голову, что в истории Белоснежки есть кое-что странное, – и я написал об этом рассказ под названием «Снег, зеркало, яблоки» (он вышел в сборнике «Дым и зеркала»).

Спящая Красавица мне тоже нравилась с детства – во всех своих воплощениях. Став журналистом и прочитав с дюжину толстых бестселлеров, я сообразил, что мог бы пересказать историю Спящей Красавицы в форме огромного эротического блокбастера с участием какой-нибудь злобной многонациональной корпорации, благородного молодого ученого и юной девушки, по неким таинственным причинам впавшей в кому. Я подумал-подумал и не стал этого писать: такая книга получилась бы слишком искусственной и в итоге скорее помешала бы мне стать настоящим писателем.

Когда Мелисса и Тим предложили мне поучаствовать в их антологии, я подумал – а что, если совместить два сюжета в одном? И что, если дать женским персонажам этих сюжетов больше простора для действия, более активные роли?

Боюсь, этот рассказ нравится мне больше, чем он того заслуживает. (Теперь его можно приобрести в виде отдельного издания с замечательными иллюстрациями Криса Ридделла.)

Когда я в детстве читал поэзию, меня особенно интересовало, от чьего лица написаны те или иные стихи. Этот в чем-то нездоровый интерес сохранился и по сей день, даже применительно к собственным моим стихам. В данном случае у нас есть два действующих лица – колдунья и еще кто-то. «Работу колдуньи», как и рассказ «Оранжевый», я написал в качестве утешительного подарка Джонатану Стрегану, когда понял, что «Океан в конце дороги» превращается в большой роман.

Это правдивая история. Ну, то есть, насколько вообще может быть правдивой история об ирландском святом шестого века. На острове Айона действительно есть кладбище Святого Орана. Его даже можно посетить.

Вначале я не собирался делать из этой истории стихотворение, но потом у меня в голове зазвучал ритм – и тут уж стало понятно, что меня никто не спрашивает.

В старину людей и вправду иногда хоронили живьем в основании или в стенах дома, чтобы тот стоял прочно. Даже святые так делали.

С Бальдуром Луном по прозванию Тень мы впервые встретились в «Американских богах», где он помимо воли ввязался в войну между богами, обитающими в Америке. В рассказе «Повелитель Горной долины» из сборника «Хрупкие вещи» Тень попадает в странную компанию на севере Шотландии и снова вступает в бой против своей воли.

После этого он пускается в обратный путь в Америку, но к моменту событий, происходящих в рассказе «Черный пес», успевает добраться только до Скалистого края в Дербишире. (Этот рассказ был написан последним из всех, вошедших в сборник, и пока что нигде больше не публиковался.)

Я хочу сказать спасибо моим друзьям Колину Гринленду и Сюзанне Кларк, которые привели меня в паб «Три оленьих головы» в Уордлоу. Это заведение – с кошкой, ищейками и прочим – навело меня на мысль о том, как начать новую историю про Тень, а когда я спросил Колина о черных псах, он рассказал мне про Черного Черта, которого люди порой видят на Трот-лейн.

Теперь нерассказанной остается лишь одна история – о том, что случится с Тенью, когда он доберется до Лондона. И если он переживет и это приключение, настанет время вернуть его в Америку. Ведь, что ни говори, за время его странствий там многое изменилось.