Мышь
В магазине было множество приспособлений, быстро убивающих мышь, и множество таких, которые убивают ее медленно. И еще дюжина традиционных способов, один из них Реган про себя называл ловушкой Тома и Джерри: при малейшем касании рамка опускалась, перебивая хребет; были на полках и другие устройства, в которых мышь задыхалась, или погибала от удара током, даже тонула, и каждое хранилось в отдельной картонной коробке.
— Это не совсем то, что я искал, — сказал Реган.
— Ну, это все, что у нас есть из ловушек, — сказала женщина с большим пластиковым бейджем, на котором было указано, что ее зовут Бекки и что она ЛЮБИТ ЭТУ РАБОТУ В МАГАЗИНЕ КОРМА ДЛЯ ЖИВОТНЫХ И СОПУТСТВУЮЩИЕ ТОВАРЫ «МАКРИ». — А вот здесь…. — и она указала на лежавшие поодаль пакетики ЯД ДЛЯ МЫШЕЙ «КОТ-УБИЙЦА». Сверху лежала маленькая резиновая мышка, лапками кверху.
Мгновенной вспышкой в памяти всплыло: Гвен, протягивающая изящную розовую руку, с загнутыми вверх пальцами. «Что это?» — спрашивает она. Это было за неделю до того, как он уехал в Америку.
«Не знаю», — ответил Реган.
Они сидели в баре маленького отеля в юго-западной Англии: бордовые ковры, бежевые обои. Он потягивал джин с тоником; она дегустировала второй бокал шабли. Гвен однажды сказала Регану, что блондинки должны пить только белое вино; оно им больше к лицу. Он смеялся, пока не понял, что она не шутит.
«Это маленькая дохлятина», — сказала она, переворачивая руку, и ее пальцы замерли, похожие на лапки медлительного розового зверька. Он улыбнулся. А потом расплатился, и они поднялись наверх, в его номер…
— Нет. Только не отрава. Видите ли, я не хочу ее убивать, — пояснил он продавщице по имени Бекки.
Та взглянула на него с любопытством, словно он вдруг начал говорить на тарабарском языке.
— Но вы сказали, вам нужна мышеловка…
— Понимаете, я хочу гуманную мышеловку. Типа западни. Чтобы дверца за ней захлопнулась, и она не могла выбраться наружу.
— А как же вы ее убьете?
— Никак. Ее можно отвезти за несколько миль и выпустить. И она уже не вернется и не доставит беспокойства.
Теперь Бекки улыбалась, глядя на него так, словно он был самым любимым, самым сладким, бессловесным трогательным зверьком.
— Подождите, — сказала она, — я пойду посмотрю.
И скрылась за дверью с надписью «СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД». У нее красивая попка, подумал Реган, она мягкая и привлекательная, совсем в духе унылого Среднего Запада.
Он выглянул в окно. Джейнис сидела в машине и читала журнал: рыжеволосая женщина в замызганном халате. Он помахал ей, но она на него не смотрела.
Бекки просунула в дверь голову.
— Вам повезло! — сказала она. — И сколько вы хотите?
— Можно две?
— Конечно.
Она снова ушла и вернулась с двумя небольшими зелеными пластмассовыми контейнерами. Пробила товар на кассе, и пока он путался со все еще непривычными банкнотами и монетами, пытаясь заплатить без сдачи, осмотрела ловушки, все так же улыбаясь, и теперь вертела в руках пакеты.
— Господи, — сказала она. — Что же они дальше-то придумают?
Когда Реган вышел из магазина, на него дохнуло жаром.
Он поспешил к машине. Металлическая ручка дверцы обожгла пальцы; мотор работал на холостом ходу.
Он забрался в машину.
— Я купил две, — сказал он.
В машине царила приятная прохлада от кондиционера.
— Пристегнись, — сказала Джейнис. — Тебе следует научиться водить, как это здесь принято, — наконец оторвалась она от журнала.
— Непременно, — ответил он. — Со временем.
Реган боялся водить машину в Америке: это было все равно что ездить в зазеркалье.
Они больше не разговаривали, и Реган прочел инструкцию на обратной стороне коробки. Там было написано, что главное достоинство такого типа ловушки заключается в том, что вам нет необходимости видеть мышь, прикасаться к ней и тем более брать в руки. Дверца захлопнулась — и дело с концом. И ни слова не говорилось о том, что в таком случае мышь еще жива, и не предлагалось, как следует с ней обойтись.
Когда они доехали до дома, он достал из коробок ловушки, положил в одну немного арахисового масла, засунув как можно дальше, а в другую — кусочек шоколада и установил на полу кладовки, одну у стены, вторую возле отверстия, через которое мышь, очевидно, сюда проникала.
Это были обычные западни: с одного конца дверца, с другого — стена.
В постели Реган потянулся и дотронулся до грудей спящей Джейнис; мягко, чтобы не разбудить. Они ощутимо налились. Жаль, что большая грудь его не возбуждает. Он поймал себя на том, что задумался, каково это — сосать грудь кормящей женщины. Ему представилось, что это должно быть сладко, но не больше того.
Джейнис крепко спала и все же придвинулась в ответ.
Он, наоборот, отодвинулся; лежа в темноте, пытался вспомнить, что нужно сделать, чтобы уснуть, стараясь перебрать все варианты. Было слишком жарко и душно. Когда они жили в Бейлинге, он засыпал мгновенно, он это точно помнил.
В саду раздался резкий крик. Джейнис шевельнулась и откатилась от него. Очень похоже на человеческий голос. Когда лисице больно, она может кричать, как маленький ребенок, Регану доводилось слышать такое, очень давно. Или, возможно, кошка. Или какая-то ночная птица.
Так или иначе, ночью умерло какое-то существо. Он в том не сомневался.
На следующее утро Реган обнаружил, что одна ловушка захлопнулась, но когда осторожно открыл ее, внутри было пусто. Кусочек шоколада кто-то надкусил. Он вновь придвинул ее к стене.
Джейнис тихо плакала в гостиной. Реган остановился рядом; она протянула руку, и он крепко ее сжал. Пальцы у нее были холодные. Она еще с ночи не переоделась, и косметики на ней не было.
Позже она позвонила по телефону.
Незадолго до полудня Реган получил с экспресс-почтой посылку с дюжиной дискет, с цифрами, которые должен был проверить, и рассортировать, и классифицировать.
До шести он сидел за компьютером, с маленьким металлическим вентилятором, который трещал, и дребезжал, и гонял по кругу горячий воздух.
В тот вечер, когда готовил, он включил радио.
«… говорится в моей книге. О чем либералы не хотят ставить нас в известность». Голос был высоким, заносчивым и нервным.
«Мда. Кое во что из этого, ну, типа, трудно поверить», — поддержал ведущий: глубокий голос, успокаивающий и приятный.
«Ну конечно трудно поверить! Потому что это противоречит тому, в чем они хотят нас убедить. Эти либералы и гмо-сексуалисты в масс-медиа, они не дают нам узнать правду».
«Что ж, дружище, это всем известно. А мы снова выйдем в эфир сразу после песни».
Песня была в стиле кантри. Реган обычно слушал местную национальную общественную радиостанцию; иногда там передавали новости зарубежного вещания Би-би-си. Видимо, кто-то перенастроил радио, предположил Реган, хоть и не мог себе представить, кто.
Он взял острый нож и, слушая песню, разделывал куриную грудку, аккуратно нарезая ее на готовые к жарке розовые кусочки.
Чье-то сердце было разбито; у кого-то прошла любовь. Песня закончилась. Началась реклама пива. А потом возобновилась прерванная беседа.
«Проблема в том, что никто поначалу не верит. Но у меня есть документы. Фотографии . Прочтите мою книгу. Вы все поймете. Это — нечестивый союз, я имею в виду именно то, что говорю: нечестивый, между так называемым лобби независимых, медицинским сообществом, и гмо-сексуалистами. Гмо-сексуалистам нужны эти убийства, ведь в результате получаются дети, которых используют в качестве подручного материала, чтобы найти средство от СПИДа.
То есть эти либералы говорят о злодеяниях нацистов , но то, что делали нацисты , не идет ни в какое сравнение с тем, что делают они , в эту самую минуту. Они берут эмбрион человека и вживляют маленькой мышке, чтобы получить человеко-мышь, гибрид, пригодный для их экспериментов. И этому гибриду делают инъекцию СПИДа…
Реган обнаружил, что думает о стене из вырванных глаз у доктора Менгеле. Голубых, карих, ореховых…
— Блин! — Он порезал палец. Сунув в рот, прикусил, чтобы остановить кровь, побежал в ванную и принялся искать бактерицидный пластырь.
— Ты помнишь, что завтра мне нужно будет отлучиться около десяти? — У него за спиной стояла Джейнис. Он смотрел в ее голубые глаза через зеркало ванной. Она казалась спокойной.
— Прекрасно. — Он заклеил пластырем ранку и обернулся к ней.
— Сегодня я видела в саду кота, — сказала она. — Большой, серый. Возможно, бездомный.
— Возможно.
— Ты не возвращался к мысли обзавестить кошкой?
— Вроде нет. Еще один повод для переживаний. Я думал, мы договорились: никаких кошек.
Джейнис пожала плечами.
Они вернулись на кухню. Он налил в сковородку масло и зажег газ. А когда сковорода разогрелась, опустил в масло кусочки розовой плоти и стал смотреть, как они меняются, сжимаются и бледнеют.
Рано утром Джейнис сама поехала на автобусную станцию. Нужно было ехать через весь город, и она не сможет вести машину, когда настанет время возвращаться. С собой у нее было пятьсот долларов наличными.
Реган проверил мышеловки. В обеих приманка оказалась нетронутой. От нечего делать слонялся по дому.
Потом позвонил Гвен. В первый раз палец соскользнул, непривычно было набирать столько цифр подряд. В следующий раз получилось.
Гудок, затем ее голос:
— Ассоциация бухгалтеров. Добрый день.
— Гвенни? Это я.
— Реган! Это правда ты?! Я все надеялась, что ты наконец позвонишь. Мне тебя не хватало. — Голос был далеким; трансатлантические гул и потрескивание еще больше ее от него отдаляли.
— Я ценю.
— Не думаешь возвращаться?
— Не знаю.
— Как там твоя половина?
— Джейнис… — Он помолчал. — У Джейнис все хорошо.
— Я начала трахаться с нашим новым коммерческим директором, — сказала Гвен. — Пришел после тебя. Ты его не знаешь. Тебя нет уже полгода. Я хочу сказать, что остается делать девушке?
Регану вдруг пришло в голову, что больше всего он ненавидит в женщинах практичность. Гвен всегда заставляла его надевать презерватив, хоть он их терпеть не мог, и сама при этом использовала колпачки и спермицид. Регану все это мешало ощущать спонтанность, романтику, страсть. Ему хотелось, чтобы секс был естественным и происходило все наполовину в воображении — наполовину в реальности. Чтобы секс был чем-то внезапным, и грязным, и мощным.
В висках у него застучало.
— А какая у вас там погода? — весело спросила Гвен.
— Жарко, — ответил Реган.
— Хорошо бы и у нас так. Дождь идет неделями.
Он сказал что-то о том, как ему приятно снова слышать ее голос. И положил трубку.
Реган проверил мышеловки. Пусто.
Забрел в свой кабинет, включил телевизор.
«…очень маленький. Вот что значит эмбрион . Но однажды она вырастет и станет большой. У нее будут маленькие пальчики на руках, маленькие пальчики на ногах и ноготочки».
На экране картинка: что-то красное, пульсирующее и размытое. Переход: женщина, рот до ушей, обнимает младенца.
«Некоторые из этих крошек вырастут и станут медсестрами, учительницами или музыкантшами. А однажды кто-то из них, возможно, станет президентом».
Вновь во весь экран розовое нечто.
«А вот это крошечное создание никогда не вырастет. Завтра ее убьют. А ее мама не считает это преступлением».
Он переключал каналы, пока не нашел «Я люблю Люси», прекрасный фон для чего угодно, и тогда включил компьютер и сел за работу.
Два часа он провел, отыскивая ошибку менее чем в сто долларов в представлявшихся бесконечными колоннах цифр, и у него начала болеть голова. Он встал и вышел в сад.
Ему не хватало сада; не хватало истинно английских лужаек с истинно английской травой. Трава здесь была жухлой, высохшей и редкой, а деревья как в научно-фантастическом фильме обросли испанским мхом. Он пошел по тропинке, пролегавшей меж деревьев позади дома. Что-то серое и гладкое скользило от дерева к дереву.
— Иди сюда, котик, — позвал Реган. — Иди-иди, кис-кис-кис.
Он подошел к дереву и заглянул за него. Кот — или что это было — убежал.
Что-то ужалило его в щеку. Он машинально хлопнул по ней и, опустив руку, увидел кровь и полураздавленного комара, дергающегося у него на ладони.
Вернувшись на кухню, налил себе кофе. Ему хотелось чая, но чай здесь был невкусный.
Джейнис вернулась около шести.
— Как прошло?
Она пожала плечами:
— Прекрасно!
— Правда?
— Правда.
— Мне придется вернуться на следующей неделе, — сказала она. — Для проверки.
— Нужно удостовериться, что они не забыли в тебе инструментов?
— Типа того, — сказала она.
— Я приготовил спагетти болоньезе.
— Я не голодна, — сказала Джейнис, — и иду спать.
Она пошла наверх.
Реган работал до тех пор, покуда хоть что-то воспринимал. Тогда он поднялся наверх и тихо вошел в темную спальню. Разделся в лунном свете, бросая одежду прямо на ковер, и проскользнул в постель.
Он чувствовал рядом Джейнис. Тело ее сотрясалось, а подушка была мокрой.
— Джен!
Она лежала к нему спиной.
— Это было ужасно, — прошептала она в подушку. — Очень больно. Мне даже не сделали нормальную анестезию или хотя бы обезболивающего не дали. Сказали, если я хочу, они могут сделать укол валиума, но что у них больше нет анестезиолога. Доктор сказала, он не мог выдержать давления, и потом, это стоило бы дополнительно двести долларов, а никто не хочет платить… О, как же мне больно! — Теперь она рыдала, задыхаясь словами, словно их из нее вытягивали. — Как больно!
Реган встал с кровати.
— Куда ты?
— Я не хочу это слушать, — сказал Реган. — И не должен это слушать.
В доме было слишком жарко. Реган в одних трусах спустился вниз. Прошел на кухню, шлепая по линолеуму босыми ногами.
Дверка одной из мышеловок была закрыта.
Он поднял ловушку. Она была немного тяжелее, чем прежде. Приоткрыл дверцу, совсем чуть-чуть. На него уставились два глаза-бусинки. В буром мехе. Он снова захлопнул дверцу и услышал, как внутри ловушки кто-то скребется.
И что теперь ?
Он не мог ее убить. Он никого не мог убить.
От мышеловки повеяло резким запахом мышиной мочи, и снизу она стала мокрой. Реган осторожно отнес ее в сад.
На него повеял легкий бриз. Луна была почти полной. Он опустился на колени, аккуратно поставил мышеловку на сухую траву.
И открыл дверцу.
— Беги скорее, — прошептал он, смущаясь звуком собственного голоса на открытом воздухе. — Беги же, маленькая мышка.
Мышь не шевельнулась. Ему был виден кончик ее носа у самой дверцы.
— Ну же, — повторил Реган.
Лунный свет был таким ярким, что он отчетливо все видел, видел очертания предметов и даже тени, только цвета недоставало.
Реган пнул мышеловку ногой.
И мышь наконец шмыгнула наружу. Выскочив из мышеловки, она остановилась, повернулась и побежала в сторону деревьев.
Но вдруг снова остановилась. И посмотрела в его сторону. Реган был убежден, что она смотрела прямо на него. У нее были крошечные розовые лапки. Реган проводил ее взглядом почти с отцовской теплотой и задумчиво улыбнулся.
Вдруг к ней метнулась серая тень, и мышь, беспомощно отбиваясь, оказалась в пасти крупной серой кошки, глаза которой горели в ночи зеленым огнем. Кошка прыгнула в кусты.
Какое-то мгновение он собирался броситься за ней и освободить мышь от ее челюстей…
Со стороны деревьев раздался резкий крик; обычный ночной звук, который на мгновение показался Регану почти человеческим, словно кричала женщина, от боли.
Маленькую пластмассовую мышеловку он забросил так далеко, как только мог. Он надеялся услышать, как, ударившись обо что-то, мышеловка разлетится на куски, но она беззвучно упала в кусты.
Тогда Реган вернулся в дом и запер за собой дверь.
