5

Вечером сестра, сидя на кровати, снова и снова расчесывала волосы. Перед тем как лечь спать, она сто раз проводила расческой по волосам и тщательно вела счет. Я не понимал зачем.

«Что ты там делаешь?» — спросила она.

«Ногу смотрю», — отозвался я.

Я разглядывал правую стопу. От бугра под большим пальцем и почти до самой пятки шла по центру розовая линия — ребенком, еще не научившись толком ходить, я наступил на осколок стекла. Помню, как, проснувшись на следующее утро в своей детской кроватке, я разглядывал черные стежки, удерживающие края пореза вместе. Это было мое самое раннее воспоминание. Я привык к розовому шраму. А вот дырочка прямо за ним, на своде стопы, была свежей. Она была как раз там, где я почувствовал острую боль, хотя сейчас она не болела. Это была просто дырка.

Я поковырял ее указательным пальцем, и мне показалось, что в дырке что-то есть.

Сестра перестала расчесываться и смотрела на меня с любопытством. Я встал, вышел из комнаты и направился в ванную в конце коридора.

Не знаю, почему я не пошел с этим к родителям. Я вообще не помню, чтобы ходил за помощью к взрослым, если только совсем некуда было деваться. В тот год я вырезал у себя на коленке бородавку перочинным ножом, заодно узнав, какой глубины должен быть порез, чтобы стало больно, и на что похожи корни бородавки.

В ванной в зеркальном шкафчике хранился пинцет из нержавейки с тонкими, заостренными кончиками, чтобы вытаскивать занозы, и упаковка лейкопластыря. Я сел на металлический край белой ванны и стал обследовать дырку в стопе. Это была простая, круглая дырочка с ровными краями. Насколько глубокая — мне не было видно, что-то мешало. Что-то застряло внутри. И когда в дырку попадал свет, то казалось, что оно уходит вглубь.

С пинцетом наготове я наблюдал. Ничего не происходило. Ничего не менялось.

Указательным пальцем левой руки я осторожно прикрыл дырку от света. Поднес к ней кончик пинцета и затаился. Досчитал до ста — наверное, из-за сестры и ее расчесывания. Потом убрал палец и сунул в дырку пинцет.

Я поймал головку червя, если это был червь, зажав ее между металлическими кончиками, и потянул.

Вы когда-нибудь пробовали вытащить из норы червяка? Знаете, как они упираются? Как они всем телом цепляются за стенки? Я уже вытащил что-то около дюйма этого червя — розово-серого, в прожилках, словно пораженного вирусом — из дырки в стопе, когда почувствовал, что дальше не идет. Я ощущал, как у меня в ноге он застыл, стал неподатливым. Червяк меня не пугал. Было ясно, что с людьми такое случается, завелись же у соседского кота Дымки глисты. У меня червяк завелся в ноге, и я пытался от него избавиться.

Я стал вращать пинцет, думая, как мне кажется, про спагетти на вилке, и накручивать на него червя. Он сопротивлялся, но мало-помалу я выкручивал его, а потом он совсем застрял.

Я чувствовал, как у меня внутри он упирается, словно жила, цепляясь за липкие стенки эластичного канала. Я наклонился, насколько это было возможно, дотянулся левой рукой до барашка с красным пятном посередине и пустил горячую воду. Вода лилась из крана в сливное отверстие минуты три-четыре, пока не пошел пар.

Тогда я вытянул ногу и правую руку, крепко сжимая пинцет, а с ним и ту часть червя, что мне удалось из себя извлечь. Место, где был пинцет, я подставил под кипяток. Вода окатила ступню, но мои подошвы так огрубели от частой ходьбы босиком, что я не сильно боялся. Вода обожгла пальцы, но я был к этому готов. А червяк нет. Я ощутил, как он извивается внутри меня, пытаясь увернуться от горячей воды, как он слабеет. Победно я орудовал пинцетом, будто избавлялся от самого ненавистного существа в мире, и оно, поддаваясь, сопротивлялось мне все меньше и меньше.

От горячей воды оно совсем размякло, и я упорно тянул, пока оно почти полностью не вылезло. Но я был слишком самонадеян, нетерпелив и торопился праздновать победу: я дернул слишком быстро, слишком резко, и весь червяк оказался у меня на ладони. Его кончик, показавшийся из стопы, был неровный и сочился слизью, как будто оторвался.

Но если что-то и осталось у меня в ноге, то самый мизер.

Я с интересом рассматривал червя. Он был темно-серый и светло-серый, в розовых прожилках и с кольцами, как обычный земляной червь. Сейчас, когда его вытащили из горячей воды, он вроде бы оживал. Я держал его пинцетом за голову (голова ли это была? Откуда мне знать?), а тело свисало, дергаясь и извиваясь по всей длине.

Мне не хотелось его убивать — я не убивал животных, если можно было обойтись без этого, — но от червя нужно было избавиться. Он был опасен. Я в этом не сомневался.

Я подержал извивающегося червя под струей горячей воды над сливным отверстием. И отпустил, наблюдая, как он исчезает в водостоке. Я оставил воду открытой, вымыл пинцет. Заклеил дырку в стопе кусочком лейкопластыря, заткнул ванну пробкой, чтобы червяк не выкарабкался обратно до того, как закроется кран. Я понятия не имел, умер ли он, но не думаю, что вы бы вылезли назад из нашего водостока.

Я положил пинцет туда, где его взял, — в зеркальный ящик, закрыл створки и посмотрелся.

Меня занимал вопрос, в то время я частенько над этим думал, кто я и что за существо стоит по эту сторону зеркала. Если лицо, которое я видел там, было мною, а я знаю, что оно мною не было, потому что я — это я, что бы с моим лицом ни случилось, тогда что же такое я? И что за существо стоит и смотрит?

Я вернулся в комнату. По графику это была моя ночь, и дверь была открыта, я подождал, пока сестра заснет, чтобы не наябедничала, и потом при рассеянном свете из коридора читал «Тайны „Секретной семерки“», пока сам не уснул.