Книга: Фантастические создания (сборник)
Назад: Меган Керашигей Мантикора, русалка и я Пер. С. Силаковой
Дальше: Нало Хопкинсон Улыбка на лице Пер. М. Тогобецкой
Энтони Бучер
Настоящий вервольф
Пер. М. Тогобецкой
Еще один рассказ про вервольфов в этой книге. Если я и люблю вервольфов (а я их люблю), то это потому, что я прочитал этот рассказ, в котором были профессор, волшебник, нацистские шпионы и голливудские актрисы, в том возрасте, когда такие вещи оставляют глубокое впечатление. Это очень глупая история, написанная очень хорошим писателем и редактором Энтони Бучер.
Профессор Вольф Вулф, страдая от безответной любви, топит свои печали в стакане, сидя в баре, где встречает волшебника. И тот ни с того ни с сего сообщает, что Вольф на самом деле никакой не профессор, а вовсе даже… вервольф. Детективы, шпионы, умные секретарши…
Стоит ли упоминать, что все страшно запутывается и ни один план не срабатыает?
* * *
Профессор бросил еще один взгляд на записку, которую держал в руке, – там было всего три слова:
Не будь идиотом!
И подпись – «Глория».
Вольф Вулф скомкал желтый листок и швырнул бумажный шарик в окно, под весеннее солнце университетского двора. А потом выругался на свободном средневерхненемецком.
Эмили посмотрела на него поверх печатной машинки – она как раз работала над перепечаткой бюджета библиотеки кафедры:
– Боюсь, я не совсем поняла вас, профессор Вулф. Я не слишком сильна в верхненемецком.
– Это была импровизация, – ответил Вулф, яростно перелистывая журнал «Английская и немецкая филология».
Эмили встала из-за машинки:
– Что-то случилось? Комитет отверг вашу монографию по Хагеру?
– Этот монументальный вклад в копилку человеческих познаний? О нет, тут другое. Пустяки. Не стоит и говорить.
– Но вы так расстроены…
– Всеобщая мамочка, – фыркнул Вулф. – Как у вас получается держать всю кафедру в своих руках? Вы же в курсе всех дел! Оставьте меня.
Маленькое темное лицо Эмили зажглось пламенем праведного гнева, на нем и следа не осталось от недавнего сочувствия и симпатии.
– Не говорите со мной так, мистер Вулф. Я просто пытаюсь вам помочь. И вовсе не всю кафедру, а…
Профессор Вулф взял чернильницу, посмотрел на телеграмму и журнал, а потом со стуком опустил пузырек с чернилами на стол.
– Не надо. Есть куда более эффективные способы справиться с печалями. Скорбь неплохо тонет – ее гораздо проще утопить, чем разделить на части. Попросите Гербрета подменить меня в два часа, хорошо?
– Куда вы собираетесь?
– Я собираюсь спуститься в ад. С остановками на каждом уровне. Счастливо оставаться.
– Подождите! Может, я все-таки смогу вам чем-то помочь? Помните, как декан набросился на вас, когда вы угощали студентов спиртным? Возможно, я смогу…
Вулф остановился в дверном проходе и выразительно выставил вперед указательный палец, который был такой же длины, как средний.
– Мадам, с точки зрения академической работы вы незаменимы. Но сейчас эта кафедра может катиться ко всем чертям – хотя и там тоже, без сомнения, продолжит нуждаться в ваших бесценных услугах.
– Неужели вы не понимаете, – голос Эмили дрожал. – Нет, конечно, нет. Ничего вы не понимаете. Вы просто грубый, бесчувственный мужлан… нет, даже не мужлан. Вы просто профессор Вулф. Вы Вуф-Вуф.
Вулф смотрел на нее изумленно:
– Я – кто?
– Тяф-Тяф! Вольф Вулф – Тяф-Тяф. Все ваши студенты, все называют вас так! Но вы не замечаете такие вещи. Потому что вы – Тяф-Тяф!
– Это, – сказал Вольф Вулф, – последняя капля. Мое сердце разбито, мой мир рассыпался на части. Мало того что мне сейчас придется шагать целую милю, чтобы дойти от кампуса до бара, оказывается, этого недостаточно! Оказывается, я теперь еще и Тяф-Тяф. Что ж… Прощайте!
Он резко развернулся и с размаху вошел прямо в дверной косяк.
Послышался довольно громкий звук – это в одинаковой степени походило и на приветствие «Вулф!», и на сочувственное «Ууф!».
Вулф попятился обратно в комнату и обнаружил перед собой профессора Фиринга – брюшко, пенсне, трость и так далее. Пожилой профессор доковылял до его стола, плюхнулся на стул и стал отдуваться.
– Мальчик мой, – покачал он головой, – какая импульсивность!
– Прошу прощения, Оскар.
– Ах, молодость… – Профессор Фиринг пошарил в карманах в поисках носового платка и, не обнаружив его, начал полировать пенсне своим задрипанным, с бахромой по краям, галстуком. – Куда вы так спешите? И почему Эмили плачет?
– Эмили плачет?!
– Ну вот… сами видите… – безнадежно произнесла Эмили и буркнула в свой влажный носовой платок: – Тяф-Тяф.
– А почему журналы «Английская и германская филология» летают над моей головой, когда я гуляю по университетскому двору? Или вам в руки попал телепортатор?
– Прошу прощения, – отрывисто повторил Вулф. – Приступ раздражения. Я… просто я не смог выдержать эту смехотворную аргументацию Глока. Прощайте.
– Секунду. – Профессор Фиринг выудил из одного из бесчисленных карманов сильно мятый листок желтой бумаги. – Я полагаю, это ваше?
Вулф выхватил его и быстро превратил в конфетти.
Фиринг хихикнул:
– Ах… А ведь я помню, как Глория была здесь студенткой! Я думал о ней вот буквально накануне – когда увидел ее в «Лунной мелодии». Как она расстроила всю кафедру своим уходом! О небеса, будь я помоложе…
– Я ухожу. Вы позаботитесь о Гербрете, Эмили?
Эмили хлюпнула носом и кивнула.
– Идите, Вулф, – голос Фиринга стал серьезнее. – Я вовсе не хочу лезть к вам в душу. Но все же не стоит принимать все это так близко к сердцу. И потом – есть более эффективные способы справиться с печалью, чем напиваться в одиночестве.
– Кто говорил о…
– А говорить совершенно необязательно. Так что, мальчик мой, если вы собирались… Вы ведь не религиозны, не так ли?
– О господи, нет, – отозвался Вулф.
– А лучше бы были… Если позволите сделать предложение, Вулф, почему бы вам не прийти сегодня вечером в Храм? У нас будет особенная служба. Совсем особенная. Она может отвлечь вас от мыслей о Гло… от ваших проблем.
– Спасибо, нет. Я всегда хотел посетить ваш Храм – я слышал о нем удивительнейшие вещи! – но… не сегодня. Как-нибудь в другой раз.
– Сегодня будет особенно интересно.
– Почему? Что такого особенного в сегодняшнем тридцатом апреля?
Фиринг покачал седой головой:
– Просто поразительно, насколько невежествен может быть ученый вне выбранной им области знаний… Но вы знаете дорогу, Вулф; я все-таки надеюсь увидеть вас там вечером.
– Спасибо. Но мои проблемы не требуют вмешательства сверхъестественных сил. Думаю, пара коктейлей прекрасно поможет, скажем – «зомби» отлично подойдет, и я совершенно не собираюсь напиваться в стельку. До свиданья, Оскар.
Он уже почти вышел, но обернулся и добавил:
– Пока, Эмили.
– Какая стремительность! – промурлыкал Фиринг. – Какая импульсивность. Как приятно наслаждаться молодостью, не правда ли, Эмили?
Эмили ничего не ответила.
Она начала печатать предварительный бюджет с такой скоростью и так яростно барабаня по клавишам, будто за ней по пятам гнались адские псы и их было много.
Солнце садилось, а Вулф все никак не мог успокоиться.
Бармен уже отполировал все стаканы на стойке, а история, которую он вынужден был слушать, все не кончалась и не кончалась. Безумно скучая, бармен демонстрировал фальшивый интерес к россказням клиента, который поглощал уже не первый «зомби», – бармен был профессионалом.
– Я рассказывал, как она провалила промежуточный экзамен? – грозно вопросил Вулф.
– Трижды, – ответил бармен.
– Ну хорошо, тогда я тебе расскажу. Пмаешь, обычно я так не поступаю. Не по-сту-па-ю. Профессиональная этика – это все, что у меня есть. Но тут было иначе. Это было не то, что кто-то не знал просто потому, что не знает; это была девушка, которая не знала потому, что была такого типа, которая знает такие вещи, которые девушка должна знать, если она такого типа, что должна знать такие вещи. Пмаешь?
Бармен бросил оценивающий взгляд на полноватого невысокого мужчину, сидевшего в одиночестве за стойкой пустого бара и медленно потягивавшего свой джин-тоник.
– Она мне это показала. Она показала мне мно-о-ожество разных вещей, и я до сих пор вижу вещи, которые она мне показала. Это не обычная история, когда профессор влюбляется в студентку и бла-бла-бла, пмаешь? Это было иначе. Это было пркрассссно. Это было как целая новая жизнь… типа.
Бармен бочком двинулся к тому концу барной стойки, где сидел толстяк со странной бородкой.
– Братец, – тихонько позвал бармен.
Толстяк глянул на него поверх джин-тоника:
– Да, коллега?
– Еще пять минут бесконечной заезженной пластинки этого профессора – и я за себя не ручаюсь. Как насчет заменить меня, а?
Человек повернулся к Вулфу и остановил взгляд на его руке, сжимавшей высокий стакан с «зомби».
– С удовольствием, коллега, – кивнул он.
Бармен с облегчением выдохнул.
– Она была сама Мооооолодость, – сосредоточенно тянул Вулф в ту сторону, где только что стоял бармен. – Но это было не все. Это было… д-д-д-другое. Она была сама Жжжжжизнь, и Волнение, и Радость, и Экстаз и все такое. Пмаешь… – Он запнулся и уставился на пустое пространство. – Пт-рясающе, – отметил он. – Прямо на моих глазах. Пт-рясающе!
– Продолжайте, коллега, – подбодрил его толстяк со своего места.
Вулф обернулся:
– А… Вот ты где. Я рассказывал, как пошел к ней домой, чтобы проверить курсовую?
– Нет. Но у меня такое ощущение, что еще расскажете.
– Как ты дгадался? Каккой ты дгаааадльвый. Итак, тем вечером…
Коротышка пил медленно, но его стакан опустел к тому времени, как Вулф закончил описание вечера попыток неумелого флирта. Появлялись новые посетители, бар уже заполнился на треть.
– …и с тех пор… – Вулф вдруг резко остановился. – Это не ты, – негодующе заявил он.
– Думаю, это я, коллега.
– Но ты бармен… Ты не бармен!
– Нет. Я волшебник.
– О. Это все объясняет. Итак, как я говорил… Эй! У тебя бородатая лысина!
– Прошу прощения?
– Твоя лысина бородатая. Ой, мне нравится твоя голова! Такой прям ободок вокруг…
– Мне тоже нравится.
– И у тебя стакан пустой.
– Это тоже хорошо.
– Нет, не хорошо. Не каждый вечер ты пьешь на пару с человеком, который с-с-сделал предложение Глории Гартон и получил отказ. Это стоит отметить. – Вулф глухо ударил по стойке и поднял два пальца правой руки вверх.
Коротышка обратил внимание на их одинаковую длину.
– Нет, – вежливо сказал он. – Думаю, не стоит. Я знаю свою меру. Если я выпью еще – могут начать случаться странные вещи.
– Пусь… пусь случаются!
– Нет. Пожалуйста, коллега. Не стоит…
Бармен принес напитки.
– Давай, братец, не подведи, – прошептал он. – Не дай ему разбушеваться. Я тебе тоже когда-нибудь окажу услугу.
Бородатый неохотно пригубил свой свежий джин-тоник.
Профессор глотнул «зомби», уже неизвестно, какой по счету.
– Меня зовут Тяф-Тяф, – объявил он. – Нет, так-то, по-настоящему, меня должны звать Вольф Вулф. Но все зовут Тяф-Тяф. Атякак?
Коротышка ответил не сразу – ему понадобилось время, чтобы расшифровать это арабское на слух слово, а потом кивнул:
– А меня – Великий Озимандиас.
– Смешное имя!
– Ну я же уже сказал тебе – я волшебник. Только я уже давно не работаю. Знаешь, импресарио и директора театров и цирков очень своеобразны, коллега. Им не нужен настоящий волшебник. Они даже не дают мне показать свой лучший материал. О, помню одним вечером в Дарджилинге…
– Приятно познакомиться, мистер… мистер…
– Можешь звать меня Оззи. Так делает большинство.
– Приятно познакомиться, Оззи. Теперь об этой девушке. Этой Г-г-г-глории. Ты пмаешь, правдж?
– Конечно, коллега.
– Она думает, что профессор немецкой филологии ничего не стоит. Она хочет чего-то гламууууур-мууурного. Она говорит, что если бы я был актером, ну там или агентом ФБР… пмаешь?
Великий Озимандиас кивнул.
– Ну и отлчно! Ты пмаешь. Хорошо. Но пчему ты не хочшь об этом грить? Ты пмаешь. Хорошо. К черту это.
Круглое, обрамленное бородкой лицо Озимандиаса просветлело.
– Вот именно, – сказал он, с энтузиазмом кивая. – Давай выпьем за это!
Они чокнулись и выпили.
Вулф непринужденно произнес тост на древненижненемецком с непростительной ошибкой в форме родительного падежа.
Двое крепко выпивших приятелей рядом с ними начали было петь на два голоса «Моя дикая ирландская роза», но почти сразу же умолкли.
– Вот что нам сейчас нужнее всего – так это тенор, – сказал тот, что в котелке.
– А вот что мне сейчас нужнее всего, – пробормотал Вулф, – так это сигарета.
– Разумеется, – сказал Великий Озимандиас.
Бармен сейчас наливал пиво прямо напротив них, и Озимандиас потянулся через стойку, достал сигарету из-за уха бармена и протянул своему компаньону.
– Откуда она взялась?
– Я не знаю, откуда они там берутся. Я знаю только, как их доставать. Я же говорил тебе – я волшебник.
– А, понял. Фоооокусссник.
– Нет. Не фокусник; я сказал – волшебник. О, проклятье! Опять я это делаю! Один лишний джин-тоник – и я начинаю выделываться!
– Я тебе не верю, – категорично сказал Вулф. – Волшебников не существует. Это такая же глупость, как Оскар Фиринг со своим Храмом… да и что такого особенного в тридцатом апреля?
Бородатый поднял брови:
– Пожалуйста, коллега. Давай просто забудем об этом.
– Нет. Я тебе не верю. Это какой-то фокус с этой сигаретой. Ты не мог раздобыть ее с помощью магии! – его голос набирал обороты. – Ты мошенник!
– Пожалуйста, братец, – прошептал бармен. – Утихомирь его.
– Ладно, – устало сказал Озимандиас. – Я покажу тебе то, что нельзя объяснить ловкостью рук.
Нетрезвые певцы по соседству вновь затянули песню.
– Итак. Им нужен тенор? Так слушай!
И сладчайший, самый прекрасный и совершенный из когда-либо звучавших на свете, ирландский тенор присоединился к дуэту. Певцов не волновал его источник – они были достаточно пьяны, чтобы просто с радостью принять новый голос, и старались изо всех сил, в результате чего посетители бара познали высочайшую гармонию и соприкоснулись с таким высоким искусством, какого никогда не слышали в этих стенах.
Все это произвело впечатление на Вулфа, но он упрямо покачал головой:
– Это тоже никакая не магия. Это… чревовещание!
– Ну вообще-то, если уж быть точным, это был уличный певец, который погиб во время теракта в Ирландии. Он был славным парнем, и я никогда не слышал голоса лучше, не считая того вечера в Дарджилинге, когда…
– Мошенник! – громко и воинственно сказал Вольф Вулф.
Озимандиас вновь взглянул на этот длинный указательный палец.
Он посмотрел на темные брови профессора, сходившиеся в прямую линию на переносице, поднял вялую руку своего собеседника со стойки, перевернул и тщательно рассмотрел ладонь: так и есть, волосяной покров был не сильно, но выражен.
Волшебник сдавленно рассмеялся.
– И ты – ты! – насмехаешься над магией!
– А шо такого смешного в том, что именно я над ней насмехаюсь?
Озимандиас понизил голос:
– Потому, мой мохнатый друг, что ты… вервольф.
Ирландский мученик завел «Траллийскую розу», и двое смертных с готовностью присоединились к нему.
– Я… кто?!
– Вервольф. Оборотень.
– Но их не существует. Это любому дураку известно!
– Дуракам, – заметил Озимандиас, – известно много такого, о чем не догадываются мудрецы. Вервольфы существуют. Они всегда были и, скорее всего, всегда будут, – он говорил так спокойно и убедительно, словно о самых обыденных и привычных вещах, которые не требуют объяснений. – И есть три безошибочных внешних признака вервольфа: сходящиеся брови, длинный указательный палец и волосатые ладони. У тебя в наличии все три. И даже твое имя на это указывает. Фамилии не происходят из ниоткуда. У каждого Смита был в предках кузнец. Каждый Фишер происходит из семьи рыбаков. А твоя фамилия Вулф. То есть Волк.
Это звучало так уверенно и убедительно, что Вулф заколебался.
– Но вервольф – это человек, который превращается в волка. А я такого никогда не делал! Чесслово – никогда!
– Млекопитающее, – сказал Озимандиас, – это живородящее животное, которое кормит своих детенышей молоком. Девственница – млекопитающее, хотя она никого пока не рожала и не кормила. То, что ты никогда не превращался, не мешает тебе быть вервольфом по сути.
– Но вервольф… – Внезапно глаза Вулфа вспыхнули радостью. – Вервольф! Это же даже лучше агента ФБР! Теперь я покажу Глории! Я ей д-д-д-окажу!
– Что это ты имеешь в виду, приятель?
Вулф сполз со стула.
Он даже, кажется, протрезвел, охваченный гениальной идеей, и схватил коротышку за рукав:
– Пойдем! Найдем хорошее, спокойное место. И ты докажешь, что ты маг.
– Каким образом?
– Ты научишь меня обращаться!
Озимандиас прикончил свой джин-тоник и в нем утопил остатки сомнения и раскаяния.
– Что ж, коллега, – провозгласил он, – за дело!
Стоя у украшенного изящной резьбой алтаря Храма Темной Истины, профессор Оскар Фиринг не лишенной торжественности скороговоркой закончил молитву:
– И в эту Ночь всех ночей, именем черного света, горящего во тьме, мы возносим свою благодарность! – Он закрыл старинную книгу в кожаном переплете и повернул одухотворенное лицо к прихожанам: – Кто желает воздать свою благодарность Князю Тьмы?
Упитанная вдова поднялась на ноги.
– Я воздаю благодарность! – восторженно завизжала она. – Моя Минг Чой была смертельно больна. Я принесла немного ее крови в жертву Князю Тьмы – и он сжалился и вернул ее мне!
За алтарем электрик проверил выключатели и с отвращением сплюнул:
– Насекомые! Все до последнего! Тьфу!
Его собеседник, сражающийся в этот момент с гротескным костюмом какого-то чудища, замер и пожал плечами:
– Они хорошо платят. Что с того, что они насекомые?
Высокий худой пожилой прихожанин неуверенно поднялся на ноги.
– Я воздаю благодарность! – закричал он. – Я воздаю благодарность Князю Тьмы за то, что закончил свой величайший труд. Защитная сетка против магнитных мин испытана, и испытания прошли успешно – во славу нашей страны, науки и Бога!
– Псих, – пробормотал электрик.
Человек в костюме с любопытством выглянул из-за алтаря:
– Чертов псих! Это профессор Чизвик с кафедры физики. Удивительно, что такой человек повелся на эту ерунду! Ты только послушай его: он уверяет, что правительство планирует установку этой его идиотской сетки. Знаешь, готов поспорить – эти, которые вечно все вынюхивают, папарацци, здесь нашли бы чем поживиться.
Когда прихожане закончили воздавать свою благодарность, в храме наступила абсолютная тишина.
Профессор Фиринг тихо и внушительно заговорил:
– Мои дорогие братья во тьме, сегодня тридцатое апреля – ночь, священная для всей церкви из-за мученицы, миссионерки святой Вальпургии. А для нас эта ночь особенная по другим, более глубоким причинам. Именно сегодня ночью – и только сегодня ночью! – мы можем напрямую передать свою благодарность самому Князю Тьмы. Не похотливой оргией и непристойностями, как в Средние века, когда люди имели неправильные и недостойные представления о его желаниях, но восхвалением, молитвой и глубокой, темной радостью, уходящей корнями своими во Тьму.
– Ну, держитесь, крошки, – сказал мужчина в костюме. – Вот и мой выход.
– Eka! – проревел Фиринг. – Dva tri chatur! Pancha! Sapta! Ashta nava dasha ekadasha!
Он сделал паузу.
Всегда существовала опасность, что на службе окажется какой-то ученый из университетского городка, достаточно разбирающийся в лигвистике, чтобы понять, что эта молитва, даром что произнесенная на совершенном санскрите, состоит просто из цифр – от одного до одиннадцати.
Но никто не пикнул, и он перешел на латынь, более подходящую к случаю:
– Per vota nostra ipse nunc surgat nobis dicatus Baal Zebub!
– Baal Zebub! – хором повторили прихожане.
– Ку, – сказал электрик и нажал на выключатель.
Свет помигал и выключился.
Потом последовала вспышка – и внезапно из темноты послышался резкий лай, скулеж, полный боли, затем чересчур затянувшийся торжествующий вой.
Затем загорелся тусклый синий свет, и электрик с изумлением увидел, что его напарник, наряженный в костюм, трясет раненой рукой.
– Что за… – прошептал электрик.
– Будь я проклят, если знаю! Я вышел туда по сигналу, я был готов явиться во всем своем блеске и величии – и что происходит? Чертова огроменная псина бросается и кусает меня за руку! Почему они не сказали мне, что изменили сценарий?
В сиянии синего света прихожане с благоговением созерцали полноватого невысокого мужчину со странной бородкой и рядом с ним – роскошного серого волка.
– Слава тебе, о Князь Тьмы! – прогремел хор, в котором потонуло бормотание одной старой девы:
– О… дорогая, клянусь, в прошлом году он был куда симпатичнее!
– Коллеги! – сказал Великий Озимандиас, и наступила полная тишина – все замерли в ожидании тех, несомненно, важнейших и значительнейших слов, которые произнесет сейчас Князь Тьмы. Озимандиас сделал шаг вперед, аккуратно высунул язык, материализовал самую спелую и сочную ягоду малины за всю свою карьеру и исчез, вместе с волком и всем остальным.
Вольф Вулф открыл глаза – и поспешно закрыл снова.
Он никак не думал, что в тихом и спокойном Беркли Инн есть комнаты со встроенными центрифугами. Это было нечестно! Лежа с закрытыми глазами, он ждал, пока комната перестанет вращаться с дикой скоростью, и пытался восстановить в памяти вчерашний вечер.
Он хорошо помнил бар. И «зомби». И бармена – очень приятный и отзывчивый малый был, до тех пор пока не превратился в невысокого мужчину с бородатой лысиной. С этого начались странности. Что-то там было с сигаретой, ирландским тенором и вервольфом. Какая-то фантастика. Ведь каждый дурак знает, что…
Вулф резко сел.
Он же вервольф!
Отбросив простыню, он уставился на свои ноги. Потом облегченно вздохнул: это были длинные ноги, они были довольно волосаты, они были коричневыми от загара – но они были, бесспорно, человеческими.
Вулф встал и начал собирать одежду, небрежно раскиданную по полу, стараясь не обращать внимания на сомнения в глубине души. В его голове разрабатывала новую шахту бригада гномов с отбойными молотками, но он надеялся, что они уйдут, если не замечать их.
Одно было ясно: теперь с ним все будет в порядке.
Глория или не Глория, разбитое сердце или не разбитое – а топить свою печаль в вине было глупо. Тем более когда ты знаешь, каково быть вервольфом…
Но почему он представлял это в таких деталях? Столько обрывочных воспоминаний всплыло в мозгу, пока он одевался: как они шли в Клубничный Каньон с бородатой лысиной в поисках глухого, пустынного места для волшебства, как он пытался запомнить волшебное слово…
Черт, он даже помнил это слово! Слово, при помощи которого превращаешься в волка, а потом назад.
Неужели он выдумал это слово в пьяном угаре? И разве в состоянии он придумать все это: поразительную, волшебную свободу превращения, укол острой, мучительной боли во время метаморфозы, а потом – безграничное счастье от ощущения своей гибкости, скорости и свободы?
Он изучал свое отражение в зеркале.
Если не считать легкой помятости его консервативного однобортного серого костюма, он выглядел в точности как всегда: тихий университетский профессор… чуть лучше сложен, чуть более импульсивен, чуть более романтичен, чем остальные, но все же – профессор Вулф. Всего-навсего.
Остальное казалось бессмыслицей. Чушь. Выдумка.
Но импульсивная сторона натуры Вулфа шептала ему, что существует только один способ проверить этот факт.
Попытаться еще раз.
– Хорошо, – сказал Вольф Вулф своему отражению. – Я тебе докажу.
И он произнес Слово.
Боль была острее и мучительнее, чем ему запомнилось.
Алкоголь снижает чувствительность к боли. А сейчас он, похоже, испытал нечто подобное тому, что испытывают женщины при родах. Но боль прошла, и он в радостном изумлении пошевелил конечностями.
Нет… он не был гибким, быстрым, свободным зверем.
Он был беспомощным, попавшим в ловушку волком, намертво упакованным в консервативный однобортный серый костюм.
Вулф попытался встать и пойти, но длинные рукава и штанины заставили его распластаться на брюхе. Он начал лягаться, пытаясь вырваться на свободу, но скоро остановился: вервольф или не вервольф, а все-таки он оставался профессором Вулфом, и этот костюм стоил тридцать пять долларов. Должен был быть более дешевый способ обрести свободу, чем привести костюм в негодность, разорвав его на мелкие кусочки.
Вулф пробормотал несколько добротных, хотя и грубоватых ругательств на нижненемецком.
О подобном затруднении ничего не было сказано ни в одной из прочитанных им легенд о вервольфах. Там люди просто ррраз! – и становились волками, а потом бац! – и становились снова людьми. Будучи людьми, они носили одежду, будучи волками – шерсть. Даже Супермен превращается вновь в Кларка Кента на вершине Эмпайр-стейт-билдинг и находит там свою повседневную одежду. Все это вводило в заблуждение.
Вулф вспомнил – правда, с некоторым опозданием, – как Великий Озимандиас заставил его раздеться, перед тем как научить слову…
Слово!
Ну конечно!
Нужно только произнести слово – АБЗАРКА! – и он снова станет мужчиной в ладно сидящем костюме. А потом он может раздеться и развлекаться сколько угодно.
Всегда стоит сначала подумать, прежде чем впадать в истерику.
– АБЗАРКА! – сказал Вулф.
Или подумал, что сказал.
Он прошел через все необходимые мыслительные процессы, чтобы сказать «АБЗАРКА!», но из его пасти раздалось только что-то вроде лязга зубов и скулежа. И он по-прежнему оставался абсолютно беспомощным волком в костюме консервативного покроя.
Эта проблема была куда серьезнее, чем проблема с одеждой. Если он может трансформироваться, только сказав «АБЗАРКА!», а в обличье волка произнести ничего не может, – что ж, вот тогда он попал.
Непонятно.
Можно, конечно, найти Оззи и спросить, но как мог спеленутый в серый костюм волк безопасно выбраться из отеля и отправиться по неизвестному адресу в поисках неизвестно кого?
Итак, он был в ловушке. Все пропало.
Он, Вулф…
– АБЗАРКА!
Профессор Вольф Вулф с трудом встал на ноги, отряхивая удручающе мятый костюм, и увидел обрамленное странной бородкой лицо Великого Озимандиаса.
– Видите ли, коллега, – пояснил коротышка, – я догадался, что вы попытаетесь, сразу же как проснетесь, проверить… и я чертовски хорошо знал, что у вас будут неприятности. Вот я и подумал, что стоит зайти и исправить неловкую ситуацию.
Вулф прикурил сигарету и подал пачку Озимандиасу.
– Думаю, после такого можно перейти на «ты». Тем более что вчера мы вроде друг другу не «выкали», – буркнул он. – Когда ты только что вошел… что ты видел?
– Тебя. Ты был волком.
– Тогда оно действительно… я на самом деле…
– Конечно. Ты вполне развитый вервольф, в полном порядке.
Вулф сел на мятую постель.
– Что ж… Думаю… – он все еще колебался. – Придется в это поверить. Но если я поверю в это… тогда мне придется поверить во все, что я всегда презирал! Придется верить в богов, и дьяволов, и в ад, и…
– Вовсе не обязательно бросаться в такой плюрализм. Хотя Бог есть. – Оззи сообщил об этом с той же уверенностью и невозмутимостью, с какой прошлой ночью утверждал, что вервольфы существуют на самом деле.
– Если Бог есть – значит, у меня есть душа?
– Безусловно.
– А если я вервольф… Эй!
– В чем дело, коллега?
– Ладно, Оззи. Ты знаешь все. Скажи мне: я… проклят?
– Да почему? С чего бы? Просто потому, что ты вервольф? Ерунда. Дай я объясню: есть два вида вервольфов. Есть те, которые ничего не могут с собой поделать и превращаются в волков. А есть вервольфы, которые имеют свободу выбора – такие, как ты. Так вот, большинство из вервольфов действительно проклятые, потому что они злые люди, вожделеющие крови и поедающие ни в чем не повинных жертв. Но стали злыми и заслужили проклятие не потому, что они вервольфы, – напротив, они стали вервольфами потому, что были злыми и заслуживали проклятие. А ты, – ты превращаешься ради самого процесса, ну или потому, что это показалось тебе хорошим способом впечатлить девчонку. Этот мотив абсолютно невинный, и он не становится менее невинным оттого, что ты вервольф. Вервольф не обязан быть монстром – просто мы слышим в основном именно о таких вервольфах.
– О какой свободе выбора ты говоришь, если я даже не умел превращаться до того, как ты сказал мне, что я вервольф, и научил меня?
– Не все могут обращаться. Это как умение свернуть язык трубочкой или шевелить ушами. Ты либо можешь, либо не можешь – и все. Здесь тоже наверняка задействована генетика, хотя никто всерьез это не исследовал. Ты был вервольфом in posse; теперь ты вервольф in esse.
– Тогда все в порядке? Я могу быть вервольфом только для того, чтобы повеселиться, и это совершенно безопасно?!
– Совершенно.
Вулф возликовал:
– Я покажу Глории! Вот уж поистине «скучный и негламурный»! Кто угодно может выйти замуж за актера или агента ФБР, но вервольф…
– Ваши дети, скорее всего, тоже будут вервольфами, – радостно подхватил Озимандиас.
Вулф мечтательно закрыл глаза, а потом открыл, встрепенувшись:
– Знаешь что?
– Что?
– У меня больше нет похмелья! Это чудо. Это… о да, это практично! Наконец-то найдено идеальное лекарство от похмелья. Перекинуться волком, потом обратно и… кстати, это мне напомнило. Как мне снова становиться человеком?
– АБЗАРКА.
– Я знаю. Но когда я волк, я не могу этого произнести.
– Вот же ж… – печально произнес Озимандиас. – Это все проклятие белой магии! Всегда приходится пользоваться второсортными заклинаниями, потому что самые лучшие заклинания всегда черные. Конечно, с помощью черной магии оборотень может перекинуться обратно, когда пожелает, как в Дарджилинге…
– Но что насчет меня?
– В этом и проблема. Кто-то должен сказать тебе «АБЗАРКА!». Я сделал это прошлой ночью, не помнишь? После того как мы ворвались на вечеринку в храме твоего друга… Знаешь, у меня есть идея. Я сейчас отошел от дел и всегда найду средства на жизнь, потому что всегда могу наколдовать немного… Ты вообще как – собираешься отнестись к своему вервольфству со всей серьезностью?
– Как минимум на некоторое время. Пока не добьюсь Глории.
– Тогда почему бы мне не пожить здесь, в твоем отеле? Так я всегда могу вовремя сказать тебе «АБЗАРКА!». А когда добьешься девчонки – научишь ее.
Вулф протянул руку.
– Как благородно с твоей стороны! Позволь пожать тебе руку. – Взгляд его упал на циферблат часов на запястье. – Святой боже! Я пропустил две утренние пары! Вервольфство – это очень хорошо, это замечательно, но человеку нужно работать, чтобы жить.
– Большинству людей – да. – Озимандиас спокойно вытянул руку и, вытащив из воздуха монетку, уныло посмотрел на нее. Это была золотая монета достоинством в луидор. – Глупые духи… когда же до них дойдет, что золото сейчас в ходу?
«Пижон из Лос-Анджелеса!» – подумал Вулф неприязненно, с привычным презрением жителя Северной Калифорнии разглядывая широкое спортивное пальто и ярко-желтую майку посетителя.
Этот молодой человек вежливо поднялся навстречу, когда профессор вошел в кабинет. Его рыжие волосы в свете весеннего солнца казались огненными, а в глазах плясали веселые черти.
– Профессор Вулф? – осведомился он.
Вулф бросил нетерпеливый взгляд на свой стол:
– Да.
– Меня зовут О’Брин. Я хотел бы поговорить с вами пару минут.
– Мои приемные часы с трех до четырех во вторник и четверг. Боюсь, сейчас я довольно занят.
– Это не касается факультетских дел. И это очень важно.
– Молодой человек вел себя приветливо и свободно, но ему удалось пробудить любопытство Вулфа, которому передалось ощущение значительности этой беседы. Что ж… Он уже отложил написание сверхважного письма к Глории на время двух пар – пять минут ничего не решают.
– Хорошо, мистер О’Брин.
– И наедине, если позволите.
А Вулф и не заметил, что в комнате находилась Эмили.
Теперь же он повернулся к секретарше и сказал:
– Ладно. Если вы не возражаете, Эмили…
Эмили пожала плечами и вышла.
– Итак, сэр, что это за секретное важное дело?
– Просто парочка вопросов. И начнем, пожалуй, вот с этого… Насколько хорошо вы знаете Глорию Гартон?
Вулф помедлил.
Едва ли он мог сказать: «Юноша, я собираюсь сделать ей еще одно предложение, потому что я, оказывается, вервольф».
Поэтому он сказал правду, пусть и не целиком:
– Она… была моей студенткой несколько лет назад.
– Я спросил: как близко вы ее знаете, а не знали. Насколько хорошо вы знаете ее сейчас?
– И почему вы думаете, что я стану отвечать на подобный вопрос?
Молодой мужчина подал ему карточку.
Вулф прочитал:
ФЕРГУС О’БРИН
Частный детектив
Лицензия штата Калифорния
Вулф усмехнулся:
– И что это значит? Вы собираете улики для бракоразводного процесса? Ведь этим обычно занимаются частные детективы, не так ли?
– Мисс Гартон не замужем, как вы, вероятно, осведомлены. Я только спрашиваю, поддерживали вы с ней связь в последнее время?
– А я просто спрашиваю, с какой стати вас это интересует.
О’Брин встал и начал мерить кабинет шагами.
– Так мы с вами не сдвинемся с места, не так ли? Я правильно понимаю, что вы отказываетесь описывать суть ваших отношений с Глорией Гартон?
– Я не вижу причин, по которым должен поступать иначе. – Вулфа это начинало раздражать.
К его удивлению, детектив широко улыбнулся:
– Хорошо. Давайте о другом. Расскажите мне о своей кафедре. Как давно работают здесь преподаватели?
– Кто конкретно вас интересует? Весь персонал?
– Только профессора.
– Я здесь семь лет. Остальные – по крайней мере десять, а кто-то и больше. Если вам нужны точные цифры – можете получить их у декана. Если только – а я очень надеюсь на это! – он не выкинет вас в окно с вашими дурацкими вопросами. – Вулф радушно улыбнулся.
O’Брин рассмеялся:
– Профессор, думаю, мы сможем найти общий язык. Еще один вопрос – и можете сами выкинуть меня в окно. Вы гражданин Америки?
– Конечно.
– А остальные на кафедре?
– Все. А теперь, может быть, соблюдая банальные приличия, вы объясните мне эту фантастическую мешанину вопросов?
– Нет, – просто ответил O’Брин. – До свиданья, профессор.
Он шарил зелеными глазами, внимательно замечая каждую деталь. Потом взгляд его остановился на длинном указательном пальце Вулфа, поднялся к его густым, сходящимся на переносице бровям и снова вернулся к пальцу. Когда он покидал кабинет, в глазах у него было выражение слегка испуганного понимания.
«Все это чушь…» – сказал себе Вулф.
Частный детектив, какими бы проницательными ни были его глаза, какими бы откровенно бессмысленными ни были его вопросы, точно был последним человеком на земле, который заметил бы признаки ликантропии.
Забавно.
Слово «вервольф» можно принять. Можно сказать: «Я вервольф», – и это прозвучит совершенно нормально.
Но скажешь: «Я ликантроп», – и сразу мурашки по коже.
Странно.
Это могло бы стать материалом для отличной статьи о влиянии этимологии на коннотации для какого-нибудь из известных журналов.
Но, черт побери!
Вольф Вулф теперь больше не был в первую очередь ученым.
Теперь он был в первую очередь вервольфом, – вервольфом белой магии, вервольфом-весельчаком. И уж он повеселится на славу!
Он запалил трубку, уставился на чистый лист бумаги на столе и снова взялся за черновик письма к Глории.
Оно должно содержать в себе достаточно многозначительных намеков, чтобы очаровать ее и удержать ее интерес к его персоне, пока он не сможет отправиться на юг, когда закончится учебный год, чтобы раскрыть ей всю замечательную новую правду. Это…
Профессор Оскар Фиринг вошел в кабинет и прохрюкал:
– Добрый день, Вольф. Работаете в поте лица, мальчик мой?
– Добрый день, – рассеянно ответил Вулф, не отрывая взгляда от листа бумаги перед собой.
– Впереди интересные события, а? Небось только и ждете, когда сможете увидеть восхитительную Глорию?
Вулф вздрогнул:
– Откуда… что вы имеете в виду?
Фиринг протянул ему сложенную газету:
– Вы не слышали?
Вулф стал читать с растущим удивлением и радостью:
«ГЛОРИЯ ГАРТОН ПРИБЫВАЕТ В ПЯТНИЦУ!
Местная звезда возвращается в Беркли!В рамках самой значительной охоты за талантами со времен поиска Скарлетт O’Хара Глория Гартон, гламурная звезда кинокомпании “Метрополис”, посетит Беркли в пятницу.В пятницу днем в университетском театре все собаки нашего города получат шанс побороться за роль волка в грандиозной драме “Клыки леса”, которую готовится снимать “Метрополис”, и сама Глория Гартон будет присутствовать на пробах.“Беркли очень много для меня значит, – говорит мисс Гартон. – Будет так приятно снова увидеть университет и город”.Мисс Гартон играет главную человеческую роль в “Клыках леса”.Мисс Гартон была студенткой Калифорнийского университета, когда ей выдался шанс впервые сняться в кино. Она является почетным членом драматического сообщества “Маска и клинок” и членом женского клуба “Ро-ро-ро”.
Вольф Вулф просиял.
Это же великолепно! Идеально! Ему не придется ждать, пока закончится учебный год, – он сможет увидеться с Глорией прямо сейчас и завоевать ее со всем своим волчьим напором.
Пятница…
Сегодня среда, значит, у него есть две ночи на отработку техники вервольфства. А потом…
Он заметил удрученное выражение на пожилом лице профессора и почувствовал некоторые угрызения совести.
– Как все прошло вчера вечером, Оскар? – сочувственно спросил он. – Как вы отслужили свою большую Вальпургиеву службу?
Фиринг с подозрением посмотрел на него:
– То есть сегодня вы в курсе… Ведь вчера тридцатое апреля для вас ничего не значило.
– Я заинтересовался и посмотрел. Ну так как все прошло?
– Неплохо, – неубедительно солгал Фиринг. – Вы знаете, Вольф, – спросил он после минутной паузы, – в чем настоящее проклятие любого человека, интересующегося оккультизмом?
– Нет. В чем?
– В том, что настоящей силы всегда недостаточно. Достаточно для тебя, возможно, но не для других. Поэтому независимо от твоих настоящих способностей ты все равно должен быть шарлатаном, чтобы убедить других. Взять хотя бы святого Жермена, Фрэнсиса Стюарта или Калиостро! Но самая ужасная трагедия – это когда ты понимаешь, что твои способности на самом деле куда больше, чем ты сам предполагал, и в этом обмане и шарлатанстве просто не было нужды. Когда ты понимаешь, что у тебя нет представления о границах своих сил. Тогда…
– Тогда, Оскар?
– Тогда, мальчик мой, тебе становится до смерти страшно.
Вулфу хотелось сказать ему что-нибудь в утешение. Например: «Слушай, Оскар, не дрейфь – это был я. Возвращайся к своему лицемерному шарлатанству и будь счастлив!»
Но он не мог этого сделать.
Только Оззи должен был знать правду о роскошном сером волке. Только Оззи.
И еще Глория.
Луна в этом укромном уголке каньона светила очень ярко. Ночь была спокойной.
А у Вольфа Вулфа развилась болезнь – боязнь публики, причем в тяжелой и запущенной форме. Теперь, когда все было по-настоящему – утреннее фиаско с одеждой не считалось, а прошлую ночь он не мог толком вспомнить, – он смертельно боялся становиться волком. Боялся и поэтому без конца болтал, пытаясь отсрочить момент превращения.
– Как ты думаешь, – нервно спросил он волшебника, – смогу ли я научить Глорию тоже перекидываться?
Озимандиас поразмыслил.
– Возможно, коллега. Это зависит от многих условий. У нее может быть природная способность, а может не быть. И конечно же, невозможно предсказать, во что она обратится в случае удачи.
– Ты хочешь сказать, что она необязательно станет волком?!
– Конечно. Люди, способные обращаться, становятся самыми разными существами. И каждый народ больше знает о том, что его интересует в большей степени. У нас английская и центральноевропейская культура – поэтому мы в основном знаем о вервольфах. Но возьми Скандинавию – и услышишь в первую очередь о медведях, только они зовут их берсерками. На востоке же больше знают об оборотнях-тиграх. Проблема в том, что мы настолько много думаем о вервольфах, что знаем только их признаки – вряд ли я бы смог с первого взгляда распознать оборотня-тигра.
– То есть невозможно предсказать, что случится, если я научу ее Слову?
– Ни в коей мере. Конечно, есть существа, в которых просто нет смысла обращаться. Например, муравей: ты перекидываешься, кто-то на тебя наступает – и привет, конец истории. Или как тот малый, которого я встретил на Мадагаскаре. Я научил его Слову – и знаешь что? Разорви меня, если он не оказался диплодоком! Разломал весь дом в куски, перевоплощаясь, и практически затоптал меня, прежде чем я успел сказать «АБЗАРКА!». Он решил не строить на этом карьеру. Ну или опять же тот случай в Дарджилинге… но послушай, коллега, ты собираешься стоять тут голый всю ночь?
– Нет, – сказал Вулф. – Я сейчас перекинусь. Ты отнесешь мою одежду обратно в отель?
– Конечно. Она будет ждать тебя в номере. Я наложил малюсенькое заклятие на ночного портье – как раз достаточное для того, чтобы он не заметил шныряющих вокруг волков. О, и, кстати, – у тебя из комнаты ничего не пропадало?
– Ничего, что бы я заметил. А что?
– Просто… мне показалось, что я видел, как кто-то выходил сегодня днем из твоего номера. Не могу быть уверен на все сто процентов, но думаю, он вышел именно оттуда – рыжеволосый юноша в голливудской одежде.
Вольф Вулф поднял брови.
Чушь какая-то.
Бессмысленные вопросы детектива были странными, но обыскивать его номер в отеле… это уже слишком!
Впрочем, что такое этот детективчик для зрелого вервольфа?
Вулф ухмыльнулся, дружелюбно кивнул Великому Озимандиасу на прощание – и сказал Слово.
Боль была не такой сильной, как утром, хотя по-прежнему очень мучительной. Но она почти сразу прошла, и все его тело наполнилось ощущением безграничной свободы. Он задрал морду к небу и глубоко вдохнул пронзительную свежесть ночного воздуха. Целый новый мир удовольствий открывался ему через этот новый чувствительный нос!
Он миролюбиво помахал Оззи хвостом и помчался по каньону длинными, легкими прыжками.
Поначалу – и довольно долго, несколько часов – он просто наслаждался: чувствовать себя волком было величайшим удовольствием, о котором только можно мечтать.
Вулф покинул каньон и направился к холмам, мимо Биг Си и дальше в относительно дикие места – ему хотелось быть подальше от привычной обстановки студенческого городка с его цивилизацией.
Чудесные новые ноги Вулфа были сильными и надежными, дыхание – ровным и глубоким. Каждый поворот приносил новые свежие и яркие ароматы почвы, листьев и воздуха, и жизнь была прекрасна.
Но через несколько часов к Вулфу пришло понимание, что он безмерно одинок.
Вся эта беготня, это веселье – это все прекрасно… было бы, если бы рядом с ним бежала Глория…
В чем прелесть того, чтобы быть волком, если никто об этом не знает и не может это в полной мере оценить?
Вулф почувствовал, что хочет к людям.
И повернул обратно в город.
Беркли ложится спать рано.
Улицы были пусты.
Вулф заглянул в светящееся окно одного из домов, где какой-то обстоятельный зубрила трудолюбиво корпел над почти законченной курсовой. Вулф вспомнил, как делал это сам, и… В нынешнем своем обличье смеяться он не мог, но хвост у него весело заходил из стороны в сторону от этого воспоминания.
На одной из пустых улиц он задержался – здесь был свежий запах человека, хотя вроде бы вокруг никого не было.
Прислушавшись, Вулф услышал тихие всхлипывания и рысью понесся на звук.
За кустами у одного из домов сидел двухлетний малыш и безутешно плакал, дрожа в своем легком костюмчике, – очевидно, он потерялся уже много часов назад и совсем утратил надежду на спасение.
Вулф положил лапу малышу на плечо и ласково его тряхнул.
Мальчик оглянулся, но не испугался.
– Пи-вет, – произнес он, просветлев.
Вулф приветственно взвыл, помахал хвостом и ударил лапой по земле, показывая, что готов отвести потерянного ребенка туда, куда тот захочет.
Малыш встал и вытер слезы грязным кулаком, оставив на лице широкие темные полосы.
– Ту-ту-ту-ту! – сказал он.
«Игры», – подумал Вулф.
Малыш хочет играть в паровозик.
Но на игры особо нет времени.
Он взял ребенка за рукав и осторожно потянул.
– Ту-ту-ту-ту! – настойчиво повторил мальчик. – Дай Вэй ту-ту-ту-ту!
Сначала Вулф не мог понять, что имеет в виду его маленький собеседник, а потом внезапно до него дошло – если бы у него сейчас были пальцы, он бы торжествующе щелкнул ими: эта загадочная фраза означает не что иное, как адрес! Малыша как следует натаскали называть свой домашний адрес в случае, если он потеряется.
Вулф глянул на уличный знак. Боудич и Хиллегас – Дуайт Вей, 2222 должен быть всего в паре кварталов отсюда.
Вулф попытался кивнуть, но волки не умеют этого делать. Поэтому он помахал хвостом, показывая, что понимает, и повел малыша в нужном направлении.
Ребенок лучезарно улыбнулся и сказал:
– Хороший тяф-тяф.
На мгновение Вулф вдруг ощутил себя шпионом, которого назвали настоящим именем, но потом с облегчением догадался, что так малыш просто называет собак.
Он без приключений провел ребенка через два квартала.
Ему было приятно иметь дело с таким невинным человеческим существом. В детях было что-то особенное – он надеялся, что Глория тоже это чувствовала. Он подумал, как все может сложиться, если он научит этого доверчивого ребенка Слову. Было бы прекрасно иметь щенка, который будет…
Вулф остановился и тревожно повел носом, шерсть у него на загривке встала дыбом. Перед ним стояла собака: здоровенная дворняга, с виду помесь сенбернара с хаски. Звуки, которые издавал пес, без обиняков сообщали, что вся эта благородная чушь со спасением альпинистов в горах и ношением фляжек с лекарствами была ему чужда, – этот пес был бандитом, он был вне закона, был врагом и людей, и собак.
И им нужно было как-то пройти мимо него.
Вулф не хотел драться. Он был размером с этого монстра и, безусловно, гораздо умнее – все-таки у него оставался человеческий мозг, – но шрамы, полученные в собачьей драке, не лучшее украшение для тела профессора Вулфа, и, кроме того, существовала опасность, что в этой драке пострадает ребенок.
Вулф решил, что перейти на другую сторону улицы будет более мудро, но злобная дворняга бросилась на них с лаем и рычанием раньше, чем это решение удалось осуществить.
Вулф встал перед мальчиком, защищая его грудью, готовый вцепиться в горло врагу, если понадобится. Шрамы шрамами, но гораздо важнее было то, что малыш ему доверился, – Вулф готов был оправдывать это доверие любой ценой, даже если пострадает его человеческое тело.
Но вдруг огромный пес остановился, его угрожающий рык сменился жалобным скулением, здоровенные бока задрожали, а хвост трусливо свернулся между ног. Секунда – и пес резко развернулся и убежал.
Ребенок обрадовался:
– Плохой тяф-тяф ушел! – Он обнял Вулфа за шею своими маленькими ручками. – Хороший тяф-тяф!
Потом он выпрямился и настойчиво повторил свое:
– Ту-ту-ту-ту, Дай Вэй.
И Вулф повел его дальше, и его сильное волчье сердце стучало так взволнованно, как никогда не стучало в объятиях женщины.
«Ту-ту-ту-ту» был маленьким деревянным домиком, который стоял в стороне от улицы в глубине большого сада. Все окна в нем были освещены, и даже с тротуара Вулф отчетливо слышал пронзительный голос женщины, которая с отчаянием говорила:
– …С пяти часов сегодняшнего дня, и вы должны найти его, офицер. Вы просто обязаны его найти! Мы уже прочесали весь район и…
Вулф встал около стены на задние лапы и позвонил в дверной звонок передней правой лапой.
– О! Возможно, это кто-то, кто видел моего мальчика! Соседи говорили, что они… пойдемте же, офицер, посмотрим. О!
Все произошло одновременно: Вулф вежливо тявкнул, ребенок закричал «мама!», а его худенькая и уставшая молодая мама издала сдавленный вопль – отчасти от радости, что ее ребенок нашелся, отчасти – от ужаса перед этой огромной серой псиной, которая стояла позади него. Она обняла малыша и повернулась к высокому мужчине в форме:
– Офицер! Смотрите! Какая огромная, ужасная тварь! Это он украл моего Робби!
– Нет, – решительно запротестовал Робби. – Хороший тяф-тяф!
Офицер рассмеялся:
– А ведь малыш прав, мэм. Это хороший тяф-тяф. Он нашел вашего малыша, который потерялся, и помог ему добраться домой. У вас нет для него косточки? По-моему, он ее заслужил.
– Пустить эту огромную отвратительную дворнягу в мой дом? Никогда! Пошли, Робби.
– Тяф-тяф! Хочу тяф-тяф!
– Я тебе сейчас покажу «тяф-тяф»! Я тебе сейчас покажу, как шататься до ночи и пугать нас с отцом до смерти! Подожди, вот сейчас отец тебя увидит, молодой человек, – он… о, спокойной ночи, офицер!
И она захлопнула дверь под вой Робби.
Полицейский погладил Вулфа по голове.
– Не обижайся из-за косточки, Бродяга. Она и мне не догадалась предложить стакан пива. А ты довольно крупный, не так ли, мальчик? Выглядишь почти волком. Чей ты и что делаешь, бродя вот так сам по себе? А? – Он включил фонарик и наклонился, чтобы посмотреть на несуществующий ошейник.
Не увидев ошейника, офицер выпрямился и присвистнул:
– Нет лицензии. Это плохо. Знаешь, что я должен сделать? Я должен тебя забрать. Не будь ты героем, которого только что кинули на кость, я… черт возьми, я все равно обязан это сделать. Закон есть закон – даже для героев. Пошли, Бродяга. Прогуляемся.
Вулф быстро соображал.
Участок был последним местом на земле, где он хотел бы оказаться. Даже Оззи никогда не догадается его там искать. Никто не объявит огромного серого найденыша своим, некому будет сказать «АБЗАРКА!», и кончится все в результате смертельной дозой хлороформа…
Вулф вывернулся, вырвался из рук держащего его за холку офицера, одним гигантским прыжком преодолел сад, приземлился на тротуар и со всех ног помчался по улице. Когда офицер уже не мог его видеть, он осторожно пролез под изгородь одного из домов и затаился.
Он почувствовал приближение полицейского даже прежде, чем услышал его. В офицере было минимум двести фунтов живого веса, и бежал он с неуклюжей поспешностью. Рядом с изгородью он тоже остановился, и на какое-то мгновение Вулф подумал, что его уловка не сработала. Но офицер остановился только для того, чтобы почесать голову и пробормотать:
– Хм… А все же во всем этом есть что-то подозрительное. Кто позвонил в звонок? Ребенок не мог бы достать, а собака… ох, ладно. К черту!
Этим односложным высказыванием он подвел итог всем своим сомнениям и размышлениям сразу.
Когда его шаги и запах растворились вдали, Вулф почувствовал еще один сильный запах. Он как раз сумел определить, что запах был кошачий, как кто-то сказал:
– Ты ведь оборотень, не так ли?
Вулф вздрогнул, мышцы напряглись. Он вытянулся в струнку и осторожно осмотрелся: рядом не было никого, кто был хотя бы отдаленно похож на человека, но кто-то с ним говорил!
Вулф попытался сказать что-то вроде «где ты?», но у него получился только негромкий вой.
– Прямо у тебя за спиной. Здесь, в тени. Ты ведь меня чувствуешь, правда?
– Но ты кошка! – то ли подумал, то ли рыкнул Вулф – он уже и сам не понимал, как происходит это общение. – И ты разговариваешь!
– Конечно. Но я говорю вовсе не на человеческом языке. Это твой мозг это так воспринимает. Если бы ты сейчас был в человеческом теле – тебе бы показалось, что я просто мяукаю. Но ты оборотень, не так ли?
– Как ты… почему ты так думаешь?
– Потому что ты не попытался наброситься на меня, как поступила бы любая нормальная собака. И кроме того, если только учение Конфуция не было неправильным, то ты волк, а не собака, а у нас тут нет волков, которые не были бы оборотнями.
– Откуда ты все это знаешь? Ты… Конфуций?!
– О нет. Я просто кошка. Но я жила по соседству с оборотнем-чау-чау по имени Конфуций. Он меня многому научил.
Вулф был поражен.
– Ты хочешь сказать, что он был человеком, но однажды обратился в чау-чау и остался таким?! Стал чьим-то домашним животным и прожил так свою жизнь?!
– Именно. Он был в глубокой депрессии. Он говорил, что собаку больше кормят и ухаживают за ней лучше, чем за человеком. Я думаю, в этом есть смысл.
– Но это же ужасно! Неужели человек способен настолько унизиться, чтобы…
– Люди не унижают себя. Они унижают друг друга. Это путь большинства оборотней. Некоторые обращаются, чтобы их перестали унижать, другие – чтобы еще эффективнее унижать других. Ты из каких?
– Ну, видишь ли, я…
– Ш-ш-ш! Смотри-ка… Это будет забавно. Подыграй мне!
Вулф выглянул осторожно из-за изгороди.
По пустой улице шел хорошо одетый мужчина среднего возраста – он шагал энергично, откровенно наслаждаясь вечерним моционом. За ним неслышными шагами следовал другой человек – худой и высокий. Догнав респектабельного мужчину, он тихо сказал:
– Постой-ка, парень! Не торопись.
Прогуливающийся тут же растерял весь свой лоск, довольное выражение лица сменилось выражением смертельного ужаса, а его собеседник без церемоний сунул руку ему в нагрудный карман и извлек оттуда пухлый бумажник.
«Какой толк, – подумал Вулф, – от этого великолепного сильного тела, если я просто сижу за этой изгородью и наблюдаю за преступлением?!» Одним хорошим прыжком, к удивленному восторгу кошки, которая дружила с оборотнем, он перепрыгнул изгородь и передними лапами впечатался в лицо грабителя. Тот повалился на спину, а потом раздался громкий звук, последовала вспышка света и ноздрей Вулфа коснулся пугающий резкий запах.
На секунду Вулф почувствовал резкую боль в плече – как укол длинной иглой, а потом боль ушла.
Но секундного промедления было достаточно, чтобы грабитель успел подняться на ноги.
– Промахнулся, а? – пробормотал он. – Посмотрим, как тебе понравится выстрел в живот, ты, назойливый… – Он употребил выражение, которое никогда не употребляли в кругах, близких профессору Вулфу.
Он трижды выстрелил в упор. Вулф пытался увернуться, подпрыгнул высоко в воздух, но все же пули достигли цели. Пару секунд он испытывал самую жуткую и жгучую боль в своей жизни, затем опомнился и снова бросился на грабителя.
Тот упал, ударился головой о тротуар – и замер.
Повсюду в окнах вспыхивал свет. В нарастающем беспокойном шуме Вулф отчетливо слышал пронзительные жалобы матери Робби, а среди мешанины различных запахов он без труда выделил запах того полицейского, который хотел его задержать.
Это означало только одно: надо убираться отсюда. И побыстрее.
«Итак, город – это неприятности и сложности», – решил Вулф, большими прыжками уносясь вдаль.
Он вполне может в одиночестве и уединении практиковаться в искусстве быть волком, пока не добьется Глории. Для безопасности, на всякий случай, надо им с Оззи продумать проблему ошейника…
Тут вдруг Вулф кое-что вспомнил – и задохнулся от осознания невероятного открытия: ведь он как-никак получил четыре пули, три из них пришлись ему прямо в живот, а сейчас он даже не смог бы найти место, где были раны!
Да, в способности обращаться в вервольфа действительно скрывались головокружительные возможности. Страшно даже представить себе, что мог бы натворить, обладая подобной неуязвимостью, какой-нибудь злоумышленник. Или…
Но нет. Он-то, Вулф, – вервольф-весельчак. И точка.
Хотя даже для вервольфа словить пулю хоть и не смертельно, но все же довольно неприятно и отнимает много сил. Для волшебного мгновенного затягивания полученных ран требуется много нервной энергии. И вервольфы тоже устают.
Поэтому когда Вольф Вулф добрался до спокойных и безмятежных диких холмов, упиваться свободой он уже был не в состоянии. Вместо этого он вытянулся во всю длину, закрыл лапами морду – и крепко уснул.
«Суть магии, – говаривал Хелиофагус из Смирны, – это обман. И этот обман – двусторонний: своей магией волшебник обманывает других – но магия обманывает самого волшебника».
До сих пор Вольф Вулф сталкивался в основном с приятной стороной ликантропии, но теперь ему предстояло лицом к лицу столкнуться с другой, не самой лучшей ее стороной.
И первым шагом к этому стало то, что он заснул.
Вулф проснулся в смятении. Сны у него были вполне человеческие – про Глорию, несмотря на то тело, в котором он находился. И ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, как он оказался в этом теле. На какое-то мгновение даже эпизод из его сна, в котором они с Глорией ели черничные вафли на «американских горках», казался ему более реальным и правдоподобным, чем действительность.
Но он быстро перестроился и уставился в небо.
Было похоже, что солнце встало уже с час назад, а в начале мая это означало, что сейчас между шестью и семью часами утра. Сегодня был четверг – значит, занятия у него начинаются только в восемь. У него оставалось более чем достаточно времени, чтобы перекинуться назад, побриться, одеться, позавтракать и вернуться к нормальной жизни профессора Вулфа, – а эта нормальная жизнь была не менее важная для Вольфа, ведь он собирался содержать жену!
Рысцой труся по улицам, он старался выглядеть как можно более ручным и как можно менее похожим на волка – и, очевидно, достиг успеха: никто не обращал на него ни малейшего внимания, не считая детей, которые хотели с ним поиграть, и собак, которые сначала начинали грозно рычать, а потом убегали, трусливо поджав хвост. Возможно, его кошачья подруга отличалась удивительной толерантностью к оборотням – но псов было трудно в этом обвинить.
Вулф уверенно взбежал по ступенькам «Беркли Инн».
Портье находится под влиянием заклятия и не должен его заметить. Остается только разбудить Оззи, услышать «АБЗАРКА!» и…
– Эй, ты куда собрался? Пошел отсюда! Фу! Вон! Кыш! Брысь!
Это кричал портье, высокий и сильный молодой человек, он стоял на лестнице и яростно махал руками, прогоняя непрошеного гостя:
– Собакам нельзя! Пошел сейчас же! Убирайся!
Было совершенно очевидно, что этот человек не находится ни под каким заклятием. И так же очевидно было, что вбежать по этой лестнице и применить волчью силу, чтобы разорвать портье на куски, ни в коем случае нельзя.
На секунду Вулф замер.
Ему нужно перекинуться назад!
Но он не может опуститься до того, чтобы нанести вред другому человеку. Он сам виноват: если бы он не заснул и пришел до того, как этот незаколдованный дневной портье заступил на смену…
Что же делать?!
Решение пришло внезапно.
Вулф развернулся и кинулся прочь прямо в тот момент, когда портье запустил в него пепельницей.
Выстрелы в живот, конечно, были очень болезненными.
Но, как только что выяснил Вулф на собственном опыте, филейная часть вервольфа тоже весьма чувствительна к боли, и стеклянная пепельница – последний предмет, с которым ей стоит соприкасаться.
У него был только один выход.
Самым большим недостатком этого решения было то, что оно требовало часового ожидания, а он был голоден. Смертельно голоден! Он даже с ужасом обнаружил, что испытывает недвусмысленный шокирующий интерес к пухлому пассажиру детской коляски. Действительно, разные тела диктуют разные интересы и вкусовые пристрастия. Он теперь даже начинал понимать, как некоторые изначально действовавшие из лучших побуждений вервольфы могли со временем становиться монстрами: голод не тетка…
Но его воля была гораздо сильнее, чем у этих несчастных, и он был куда умнее.
Желудок может потерпеть, пока план не сработает.
Уборщик уже открыл входную дверь холла, но здание университета было абсолютно пустым. Вулфу не составило труда незаметно добраться до второго этажа и юркнуть в свою аудиторию. Чуть сложнее было удержать в зубах мел: от пыли у него все время немножко свербело в носу и хотелось чихнуть, – но все же он вполне справлялся, упираясь передними лапами в доску. Потребовалось три довольно высоких прыжка, чтобы поймать кольцо на графике зубами, но и это он успешно осуществил.
Теперь оставалось только одно: заползти под стол, притаиться, ждать и молиться о том, чтобы не сдохнуть с голоду.
Студенты с германского отделения факультета, группа 31Б, придя на назначенную на восемь часов лекцию по филологии, были, конечно, слегка удивлены, когда увидели график, демонстрирующий влияние золотого стандарта на мировую экономику, но просто списали все на забывчивость уборщика.
Оставаясь незамеченным, волк слушал их непринужденную болтовню. Он слышал, как симпатичная блондинка с первого ряда согласилась на свидания с тремя разными парнями в один и тот же вечер, слышал, как на задних рядах громко смеются над малоприличным анекдотом. И наконец, решил, что народу набралось достаточно, чтобы привести в действие его план.
Он чуть-чуть высунулся из-под стола – ровно настолько, чтобы его не было видно, но чтобы он мог дотянуться до кольца на графике, потянул кольцо и резко отпустил его.
График взлетел вверх, скручиваясь.
Студенты прервали свою болтовню и с недоумением уставились на доску, на которой какими-то несусветными каракулями было накорябано странное слово:
«АБЗАРКА»
План Вулфа сработал безукоризненно.
Людей в аудитории было достаточно много, поэтому можно было быть уверенным, что один из них в замешательстве обязательно прочитает загадочное слово вслух, – ведь читатели субтитров хоть почти и вымершая раса, но все-таки еще существуют.
В этот раз таким читателем стала блондинка, которая пользовалась повышенным интересом противоположного пола.
– АБЗАРКА, – озадаченно произнесла она.
И появился профессор Вольф Вулф, радушно улыбаясь аудитории.
План был великолепен.
Единственным его недостатком было вот что: Вулф запамятовал, что был всего лишь вервольфом, а не Суперменом.
Его одежда благополучно ждала его в «Беркли Инн».
И здесь, на кафедре, перед глазами своих учеников, он стоял абсолютно голый. Во всей своей красе.
Две его лучших ученицы в ужасе закричали, а один ученик, которого ни за что нельзя было заподозрить в подобной чувствительности, потерял сознание.
И только блондинка одобрительно хихикнула и окинула его оценивающим взглядом.
Эмили была скептична, но соболезновала.
Профессор Фиринг сочувствовал, но довольно сдержанно.
Председатель кафедры был прохладен.
Декан был холоден.
Директор университета был безразличен.
Вольф Вулф был безработным.
И Хелиофагус из Смирны был прав.
Суть магии действительно в обмане.
– Ну что я могу поделать, – стонал Вулф в свой стакан с «зомби». – Я влип. Я в тупике. Завтра Глория прибывает в Беркли, и вот он я – ничто. Ничто! Какой-то пустой, никчемный вервольф. На это же нельзя содержать жену! Нельзя растить детей!.. Нельзя… боже, я даже сделать предложение ей не могу! Я хочу еще один коктейль. Ты уверен, что не будешь?
Великий Озимандиас покачал своей круглой бородатой головой:
– Если ты помнишь, в прошлый раз, когда я превысил свою норму и выпил два стакана, то, собственно, все это и заварил. Мне нужно держаться, чтобы это не зашло дальше. Но ты сильный, трудоспособный молодой человек. Без сомнения, коллега, ты найдешь работу.
– Где? Я умею заниматься только академической деятельностью, а этот скандал навсегда положил ей конец! Какой университет согласится нанять человека, который предстал в чем мать родила перед всей своей группой! Причем в этот момент я даже не был пьян – что могло бы хоть как-то объяснить мое поведение! А если менять сферу деятельности – скажем, начать работать на оборону, чем занимаются, кажется, все мои студенты, закончившие обучение, – мне придется предоставить рекомендации, в которых будет написано, что я делал, чем занимался все эти годы – все свои долбаные тридцать лет! И когда эти рекомендации проверят… Оззи, я потерянный человек!
– Никогда не отчаивайся, коллега. Я понял, что магия загнала тебя в ловушку, но всегда есть способ выбраться. К примеру, взять хоть тот раз в Дарджилинге…
– Но что я могу поделать?! Я уже готов, как этот чау-чау, оборотень Конфуций, закончить свои дни у кого-нибудь в доме, получая подачки… если, конечно, ты найдешь кого-нибудь, кто захочет держать волка в качестве домашнего животного!
– Знаешь, – задумался Озимандиас, – а в этом, возможно, что-то есть, коллега.
– Чушь! Это была шутка. Нет, я должен сохранить хотя бы остатки самоуважения – даже в ущерб собственному благополучию. И потом, могу поспорить, потенциальным желающим завести в доме волка точно не понравится то, что этот волк периодически превращается в голого мужика…
– Нет. Я не имел в виду, что тебе нужно становиться чьим-то ручным волком. Но взгляни на это с другой стороны: каковы твои сильные стороны? У тебя всего две выдающиеся способности. Одна из них – учить немецкому языку. Но этот вариант мы уже отбросили…
– Так.
– А другая твоя способность – это способность обращаться волком. Здесь открываются неплохие коммерческие возможности! Давай-ка их рассмотрим.
– Ерунда.
– Не совсем. Для каждого товара есть рынок. Штука в том, чтобы его найти. И ты, коллега, станешь первым настоящим коммерческим вервольфом в истории.
– Я мог бы… Говорят, цирк «Оддиториум Рипли» хорошо платит. Предположим, я могу перекидываться регулярно по шесть раз в день, к вящему удовольствию публики…
Озимандиас скорбно покачал головой:
– Нет, это не то. Не выйдет. Люди не хотят видеть настоящую магию. Она заставляет их задумываться о том, что в мире многое совсем не так, как они представляют. И от этого им становится неуютно. Им нужна уверенность, что все это делается при помощи зеркал. Я-то знаю. Мне пришлось уйти из цирка, потому что не хватило ума мошенничать, – я мог применять только настоящую магию.
– Тогда, может быть, я мог бы стать собакой-поводырем?
– Туда берут только… эээ… женщин.
– Когда я волк – я понимаю язык животных. Может, я могу быть кинологом и… нет, это не вариант. Забыл: они же до смерти меня пугаются.
Но бледные голубые глаза Озимандиаса загорелись при этом предположении.
– А вот это теплее, коллега. О, это по-настоящему горячо! Зачем там, ты говорил, твоя легендарная Глория приезжает в Беркли?
– Они ищут талант.
– Какой?
– Собаку, которая сыграет роль в новом фильме.
– И что за собака им нужна?
– В… – Глаза Вулфа расширились, а рот открылся сам собой. – Собака, похожая на волка, – тихо сказал он.
И они посмотрели друг другу в глаза, без слов понимая, что думают об одном и том же…
– Все из-за этого проклятого диснеевского пса, – жаловался дрессировщик. – Этот Плуто может все. Все! Так что от наших собачонок ожидают подобного. Ты только послушай этого придурка: «Собака должна войти в комнату, подать лапу ребенку, показать, что узнает героя в его эскимосском наряде, обойти стол, найти кость и радостно хлопнуть лапами!» И кто может все это сделать?! Только Плуто! – Он презрительно фыркнул.
Глория Гартон произнесла:
– О.
Одним этим «О» она умудрилась сообщить, что глубоко сочувствует, что дрессировщик – привлекательный молодой человек, с которым она не прочь вскоре вновь встретиться и познакомиться поближе, и что ни одной собаке не удастся лишить ее новой картины. Она слегка одернула юбку и откинулась на спинку простого деревянного стула, стоящего на пустой театральной сцене. И от этого простого движения стул вдруг стал выглядеть как царский трон.
– Ладно. – Мужчина в фиолетовом берете жестом отправил очередного неудачного претендента восвояси и прочитал следующую фамилию из списка на листке бумаги: – «Собака: Вупси. Хозяин: миссис Чаннинг Гэлбрейт. Дрессировщик: Лютер Ньюби». Впускайте!
Ассистент суетливо сбежал со сцены и распахнул дверь, из-за которой сразу же понеслись лай и скулёж.
– Что сегодня с этими псами?! – вопросил мужчина в фиолетовом берете. – Они все напуганы до смерти! Или даже больше.
– Думаю, – сказал Фергус О’Брин, – что дело в этой огромной серой собаке-волке. Почему-то остальным этот пес не нравится.
Глория Гартон опустила свои подкрашенные лиловыми тенями веки и бросила подозрительный взгляд королевы на молодого детектива. В его присутствии не было ничего плохого. Его сестра была главной в этой кампании киностудии, и он распутал несколько конфиденциальных дел для студии, а одно даже лично для нее, когда ее шофер вдруг решил попытать счастья в шантаже. Фергус О’Брин был работником «Метрополии» довольно давно…
И все равно ее беспокоило его присутствие.
Ассистент ввел Вупси и миссис Гэлбрейт.
Человек в фиолетовом берете бросил на них взгляд и заорал.
В абсолютной тишине этот крик отрикошетил от всех стен театра.
Наконец он перестал орать и начал говорить:
– Собака-волк! Тука – это величайшая роль, написанная для собаки-волка! И что они нам приводят? Терьера! Если бы нам нужен был терьер – мы бы взяли на эту роль Асту!
– Но если вы только позволите нам показать… – запротестовал высокий молодой дрессировщик Вупси.
– Убирайтесь! – завизжал фиолетовый берет. – Убирайтесь, пока я не потерял терпение!
Вупси с дрессировщиком торопливо удалились.
– В Эль-Пасо, – сокрушался директор по кастингу, – они приводят мне лысую мексиканскую. В Сент-Луисе это пекинес! А если я вдруг и нахожу собаку-волка, то она сидит в углу и ждет, пока ей приволокут сани, которые нужно тащить!
– Возможно, – сказал Фергус, – стоит попробовать настоящего волка.
– Волка, шмолка! Все кончится тем, что придется заворачивать Джона Берримора в волчью шкуру! – Он бросил сердитый взгляд на свой список: – «Собака: Йоггот. Хозяин и дрессировщик: мистер О. З. Мандерс». Зовите уж!
Вой за дверью прекратился, когда Йоггота увели для прослушивания. Человек в фиолетовом берете едва взглянул на хозяина и дрессировщика. Он во все глаза смотрел на этого роскошного серого волка.
«Только бы ты мог играть!» – молился он с тем же рвением, с которым многие мужчины думают: «Только бы ты умела готовить…»
Он сдвинул берет под еще более невероятным углом и рявкнул:
– Ладно, мистер Мандерс. Значит, так. Собака должна войти в комнату, подать лапу ребенку, показать, что узнает героя в эскимосском наряде, обойти стол, найти кость и радостно хлопнуть лапами. Вот ребенок, вот герой, вот стол. Все понятно?
Мистер Мандерс посмотрел на свою собаку-волка и повторил:
– Тебе все понятно?
Йоггот помахал хвостом.
– Замечательно, коллега, – сказал мистер Мандерс. – Исполняй.
И Йоггот исполнил.
Фиолетовый берет отправился в полет на крыльях триумфального крика радости его хозяина:
– Он исполнил! Он сделал это!!!
– Разумеется, коллега, – спокойно сказал мистер Мандерс.
Дрессировщик, ненавидевший Плуто, был бледен, как отражение вампира в зеркале. Фергус О’Брин потерял дар речи от изумления. Даже Глория Гартон позволила удивлению и интересу проскользнуть по ее величественному и царственному лицу.
– Хотите сказать, он может делать что угодно? – пробулькал человек, прежде носивший фиолетовый берет.
– Что угодно, – сказал мистер Мандерс.
– Может ли он… дайте подумать… сцена в танцевальном зале… сможет он повалить человека, перевернуть его и обыскать задний карман?
Даже раньше, чем мистер Мандерс успел ответить «конечно», Йоггот все это продемонстрировал, используя Фергуса О’Брина в качестве манекена.
– Мир тебе! – облегченно выдохнул директор по кастингу. – Мир… Чарли! – крикнул он ассистенту. – Оправь их всех! Проб больше не будет. Мы нашли Туку! Это великолепно!
Дрессировщик подошел к мистеру Мандерсу:
– Это не просто дрессировка. Тут что-то большее, сэр. Это определенно выше человеческих и собачьих возможностей! Клянусь, я не заметил ни малейшего сигнала – и для столь сложных операций. Скажите мне, мистер Мандерс, какой вы пользуетесь системой?
Мистер Мандерс издал невнятное кхе-кхе:
– Профессиональный секрет, понимаете ли, юноша. Я намереваюсь открыть школу, когда выйду на пенсию, но, сами понимаете, до тех пор…
– Конечно, сэр. Я понимаю. Но я за всю жизнь не видел ничего подобного!
– А я вот все думаю, – задумчиво заметил Фергус О’Брин, все еще лежащий на полу лицом вниз, – умеет ли ваша чудесная собака также слезать с людей?
Мистер Мандерс подавил усмешку:
– Конечно! Йоггот!
Фергус поднялся и отряхнул одежду от грязи театральной сцены – самой въедливой грязи на земле.
– Готов поклясться, – пробормотал он, – что ваша зверюга всем этим явно наслаждается.
– Надеюсь, вы не принимаете это близко к сердцу, мистер…
– О’Брин. Вовсе нет. На самом деле, я предлагаю отпраздновать это историческое событие! Я знаю, что рядом с университетским городком не купить спиртного, поэтому принес бутылку просто на всякий случай.
– О, – сказала Глория Гартон.
На этот раз «О» означало, что хотя пирушки обычно ниже ее достоинства, но это был особенный случай.
«Как-то все получается слишком просто», – размышлял Вольф Вулф-Йоггот.
Где-то был подвох.
Конечно, это был идеальный способ зарабатывать деньги, будучи вервольфом: стоит поместить понимание человеческой речи и инструкций в хорошее тело животного – и вот ты уже ответ на молитвы режиссера.
И все вроде бы шло прекрасно. И если этот фильм станет хитом – обязательно будут и другие фильмы с участием Йоггота. Пример Рин-Тин-Тина это доказывает.
Но это было как-то слишком просто…
Вулф услышал знакомое «О», и его внимание переключилось на Глорию.
Теперь это «О» означало, что вообще-то ей бы не стоило больше пить, но, поскольку алкоголь вообще на нее не действует, а случай особенный, можно себе позволить.
Она была даже прекраснее, чем он помнил.
Ее золотые волосы теперь были длиной до плеч и ниспадали такими идеальными волнами, что он еле удерживался, чтобы не дотронуться до них лапой.
Ее тело тоже окончательно созрело – оно было даже более теплым и манящим, чем в его воспоминаниях о ней.
И в своем новом обличье он открыл еще одну сторону ее необыкновенного очарования, которую не мог оценить в полной мере будучи человеком: глубокий, опьяняющий аромат ее плоти.
– За фильм! За «Клыки Леса»! – поднял бокал Фергус О’Брин. – И да растерзают вашего смазливого героя не хуже, чем меня сегодня!
Вулф-Йоггот улыбнулся про себя.
А это было весело! Он преподаст детективу урок за шастанье по чужим номерам в отеле.
– И, празднуя, коллеги, – произнес Великий Озимандиас, – почему же мы обходим вниманием нашу звезду? Иди сюда, Йоггот.
И он протянул волку бутылку.
– Он пьет! – восхищенно воскликнул директор по кастингу.
– Конечно. Он был на этом выкормлен.
Вулф сделал значительный глоток. Ощущения ему понравились – тепло и терпко… почти как пахла Глория.
– Но что насчет вас, мистер Мандерс? – спросил детектив настойчиво, в пятый раз. – На самом деле это ведь ваш праздник. Этот зверь ни за что не научился бы своим многоходовым комбинациям, если бы не вы. А вы выпили всего один стакан.
– Никогда не стоит злоупотреблять спиртным, коллега. Я знаю свою меру. Два стакана – и все закручивается.
– Разве может произойти что-то еще более необычное, чем то чудо дрессировки, которые мы наблюдаем сегодня?! Давай, О’Брин. Заставь его выпить! Интересно посмотреть, что будет.
Фергус взял себе еще один лонг-дринк.
– Что ж. В машине есть еще бутылка, и я достаточно принял, чтобы понимать, что трезвым я отсюда сегодня не уйду. И я не хочу, чтобы мои собутыльники оставались трезвыми! – Его зеленые глаза уже начинали диковато поблескивать.
– Нет, спасибо, коллега.
Глория Гартон покинула свой трон и подошла поближе к волшебнику, положив свою мягкую руку на его плечо.
– О! – сказала она, подразумевая, что собаки, конечно, собаками, но эта вечеринка все-таки, без сомнения, устроена в ее честь и, отказываясь пить, он наносит ей личное оскорбление.
Великий Озимандиас посмотрел на Глорию, вздохнул, пожал плечами, отдался на волю судьбы – и выпил.
– Много вы собак натренировали? – спросил директор по кастингу.
– Извините, коллега. Это мой первый.
– Тем замечательнее! Но кто же вы тогда по профессии?
– Ну, видите ли, я… волшебник.
– О! – сказала Глория Гартон, выражая радость, и даже зашла настолько далеко, чтобы добавить: – У меня есть друг, который занимается черной магией.
– Боюсь, мэм, моя чисто-белая. Даже она довольно каверзная. А уж с черной магией ты открываешься настоящим опасностям.
– Погодите, – вмешался Фергус. – Вы имеете в виду – настоящий волшебник? Не просто фокусник с ловкими руками?
– Конечно, коллега.
– Хорошая пьеса, – сказал директор по кастингу. – Только не давайте им зеркал.
– Ага, – кивнул Фергус. – Но погодите, мистер Мандерс. Что вы, к примеру, можете делать?
– Ну, я могу превращать…
Йоггот громко гавкнул.
– О, то есть нет, – быстро стушевался Озимандиас, – это слегка за пределами моих способностей. Но я умею…
– Вы умеете делать индийский фокус с веревкой? – томно спросила Глория. – Мой друг говорит, что это чудовищно тяжело.
– Тяжело? Ну, мэм, в этом ничего особенного. Я помню тот случай в Дарджилинге…
Фергус сделал еще один длинный глоток.
– Я, – вызывающе заявил он, – хочу увидеть индийский фокус с веревкой! Мне встречались люди, которым встречались люди, которые его видели, но ближе я никогда не подбирался. И я в него не верю!
– Но, коллега, это так просто.
– Я не верю.
Великий Озимандиас вытянулся во весь свой не слишком впечатляющий рост.
– Что ж! Коллега, вы сейчас его увидите!
Йоггот предупреждающе потянул его за подол пальто.
– Оставь меня в покое, Вулф! На меня возвели клевету!
Фергус вернулся из флигеля с длинной грязной веревкой в руках:
– Этого хватит?
– Более чем.
– Что теперь? – поинтересовался директор по кастингу.
– Ш-ш-ш! – сказала Глория. – О…
Она лучезарно улыбнулась Озимандиасу, который выпятил грудь до такой степени, что пуговицы чудом не отлетели от рубашки.
– Леди и джентльмены! – объявил он так, словно ему привычно было заполнять огромный амфитеатр своим голосом. – Сейчас вы увидите Великого Озимандиаса с индийским трюком с веревкой! Конечно, – добавил он слегка расстроенно, уже обычным голосом, – у меня нет мальчика, чтобы порубить фарш… если только кто-нибудь из вас… Нет? Ну, значит, попробуем обойтись без этого. Не так впечатляюще, конечно. И перестанешь ты лаять наконец, Вулф?!
– Я думал, его зовут Йоги, – сказал Фергус.
– Йоггот. Но поскольку он наполовину волк по материнской линии… а теперь тихо, вы все!
Он сворачивал веревку петлей, пока говорил, и теперь положил петлю на сцену, где она затаилась, словно грозная гремучая змея.
Он встал подле нее и, бормоча что-то себе под нос, совершил серию пассов так быстро, что даже сверхострые глаза и уши Вулфа-Йоггота не могли за ними уследить.
Конец веревки отделился от петли, взмыл в воздух, покрутился пару секунд, словно раздумывая, в какую сторону направить удар, а потом выстрелил прямо вверх, и летел вверх, пока вся веревка не распуталась. Нижний кончик веревки висел теперь в добром дюйме от сцены.
Глория ахнула. Директор по кастингу торопливо выпил. Фергус, по непонятной причине, со странным выражением уставился на волка.
– А теперь, леди и джентльмены, – ох, провались оно все, хотел бы я иметь мальчишку на побегушках, – Великий Озимандиас вознесет эту веревку в те края, о которых знают только использующие веревку. Вперед и вверх! Скоро вернусь, – успокаивающе бросил он Вулфу.
Его короткие толстые пальцы схватили веревку за кончик и слегка дернули. Подпрыгнув, он обхватил коленями веревку и, взбираясь все выше, как обезьяна по шесту, выше, и выше, и выше, вдруг исчез.
Просто исчез.
Вот и все, что произошло.
Глория была так поражена, что даже не могла сказать «О».
Директор по кастингу уронил свой фиолетовый берет на грязный пол и раскрыл рот от изумления.
Фергус ругнулся тихо и мелодично.
А Вулф почувствовал предостерегающее покалывание в спине.
Дверь на сцену открылась, являя двух мужчин в хлопчатобумажных штанах и клетчатых рабочих рубашках.
– Эй! – сказал первый. – Вы где, по-вашему, находитесь?!!
– Мы из «Метрополия пикчерз», – начал объяснять директор по кастингу, вставая на ноги.
– Да хоть из Вашингтона! А нам нужно очистить эту сцену. Здесь сегодня вечером фильм. Давай, Джо, помоги мне их вышвырнуть. И эту шавку тоже.
– Ты не имеешь права, Фред, – сказал Джо и показал пальцем на Глорию. Его голос упал до благоговейного шепота: – Это же Глория Гартон…
– Да ради бога! Привет, мисс Гартон. Крайпс, все-таки твой последний фильм оказался барахлом!
– Ваша публика, – пробормотал Фергус.
– Давайте! – закричал Фред. – Вон отсюда! Нам нужно убраться. А ты, Джо, хватай эту веревку!
И прежде чем Фергус успел шевельнуться, прежде чем Вулф успел прыгнуть ему на помощь – деятельный работник сцены схватил веревку за хвостик и начал сворачивать.
Вулф в оцепенении смотрел наверх.
Там ничего не было. Вообще ничего.
Где-то там, в этом «ничего», был единственный человек на свете, который мог сказать для него «АБЗАРКА!».
И путь вниз для этого человека был отрезан навсегда.
Вольф Вулф развалился на полу будуара Глории Гартон и наблюдал самое чудесное шоу в мире: Глория раздевалась.
Ситуация была почти идеальная. Это было исполнением всех его самых заветных мечтаний! И единственный недостаток заключался в том, что Вулф все еще находился в волчьем теле.
Глория развернулась, наклонилась и потрепала его по подбородку.
– Кто у нас такой холесий волкопесик, кто?
Вулф не смог сдержаться и рыкнул.
– Не нравится, когда Глория сюсюкает? Ты противный волк, да, ты противный!
Нет, решительно это было пыткой!
Быть в номере своей возлюбленной, вся красота которой открыта твоим голодным глазам, и слушать, как она с тобой сюсюкает! Сначала Вулф был даже рад, когда Глория предложила позаботиться о своем четвероногом партнере по фильму в ожидании возвращения его хозяина (никто из них не хотел признавать, что «мистер О. З. Мандерс» мог на самом деле и окончательно исчезнуть), но начинал понимать, что эта ситуация может принести ему гораздо больше страданий, чем удовольствия.
– Волки забавные, – заметила Глория. Она была разговорчивее в одиночестве, когда ей не приходилось быть загадочно-обворожительной. – Я знала одного Вулфа. Но это было только имя – на самом деле он был человеком. И довольно забавным.
Вулф почувствовал, как под серой шкурой неистово заколотилось его сердце. Его имя произносят нежные, теплые губы Глории…
Но она не успела рассказать своему новому питомцу, каким забавным был Вулф, – в дверь постучала ее горничная.
– Мистер О’Брин хочет вас видеть, мадам.
– Скажите ему убираться.
– Он говорит, что это важно, и выглядит, мадам, так, будто кого-то ждут неприятности!
– О, ну хорошо, – Глория встала и изящно завернулась в пеньюар. – Пошли, Йог… нет, это глупое имя. Я буду звать тебя… Вёльфи! Это мило. Пошли, Вёльфи, и защищай меня от большого плохого детектива.
Фергус О’Брин мерил прихожую шагами, вид у него был воинственный. Он замер, когда вошла Глория с волком.
– Итак? – немногословно заметил он. – Подкрепление?
– Мне оно понадобится? – проворковала Глория.
– Слушай, свет и любовь моей жизни! – Его глаза метали молнии, холодные и смертоносные. – Ты играешь в игры, детка, и какая бы игра это ни была – я знаю одно: это точно не крикет!
Глория одарила его томной улыбкой:
– Ты такой занятный, Фергус.
– Спасибо. Я, впрочем, сомневаюсь, что твои занятия можно назвать столь же занятными!
– Ты все еще не вырос. Мальчик, который играет в воров и полицейских. И за каким ужасным чудовищем ты сейчас охотишься?
– Ха-ха, – не очень-то вежливо ответил Фергус. – Ты знаешь ответ на этот вопрос лучше меня. И поэтому я здесь.
Вулф был в замешательстве.
Этот разговор не имел для него никакого смысла. И все же он отчетливо ощущал опасность – ее запах пропитал буквально все вокруг.
– Ну давай выкладывай, – поторопила его Глория, явно выказывая нетерпение. – Только помни: «Метрополия пикчерз» не погладит тебя по головке, если ты будешь понапрасну беспокоить самую кассовую ее актрису!
– Есть вещи, моя дорогая, поважнее фильмов, хотя у вас там на киностудии могут думать иначе. Одна из таких вещей – конкретная федерация сорока восьми штатов. Другая – абстрактный концепт, называемый демократией.
– И что?
– А то, что я хочу задать тебе один вопрос: зачем ты приехала в Беркли?
– В рамках рекламной кампании фильма, конечно. Это же была идея твоей сестры!
– Ты с энтузиазмом ухватилась за предложение поехать именно сюда и отказалась от заведомо более удачных и интересных вариантов? С чего бы это?
– Фергус, а ведь ты и сам темная лошадка. Зачем ты здесь?
Фергус снова начал мерить комнату шагами:
– Почему первым делом ты отправилась в университет, на кафедру германистики?
– Разве это не естественно? Я там училась!
– Ты училась драматическому искусству – но даже не посмотрела в сторону местного театра. Так почему именно кафедра германистики? – он остановился прямо перед ней, вперив в нее тяжелый взгляд своих зеленых глаз.
Глория приняла вид плененной королевы, гордо отвергающей домогательства завоевателя-варвара:
– Ладно. Очень хорошо. Если хочешь знать – я пошла туда, чтобы… встретиться с человеком, которого люблю!
Вулф изо всех сил старался дышать ровнее и не давать хвосту трястись.
– Да, – пылко продолжала она, – ты заставляешь меня признаться в том, что он – единственный! – должен был услышать первым. Этот мужчина сделал мне предложение по переписке. А я по глупости отказала ему! Но я думала, думала – и наконец все поняла. Я приехала в Беркли прежде всего для того, чтобы увидеть его.
– И как, увидела?
– Эта маленькая серая мышка, его секретарша, сказала мне, что его нет на месте. Но я должна его увидеть! И когда это случится…
Фергус чопорно поклонился:
– Мои поздравления вам обоим, дорогая. И как же имя этого в высшей степени счастливого джентльмена?
– Профессор Вольф Вулф.
– Вероятно, это о нем говорится здесь, не так ли?! – он вытащил листок бумаги из кармана своего спортивного пальто и резким движением протянул Глории.
Она побледнела и закусила губу.
Но Вольф Вулф не стал дожидаться ее ответа. Ему было все равно, что там написано, в этой бумажонке, – он уже знал решение всех своих и ее проблем.
Он незаметно скрылся в ее будуаре.
Глория Гартон вошла в будуар минутой позже, дрожащая и несчастная.
Она плеснула себе в бокал хороший глоток виски, а потом бросила взгляд на зеркало – и брови ее взлетели от удивления чуть ли не на лоб.
На стекле ее собственной темно-малиновой помадой было каракулями написано загадочное слово:
АБЗАРКА
Нахмурившись, она произнесла его вслух:
– АБЗАРКА…
Из-за ширмы тут же вышел профессор Вольф Вулф, нелепо драпируясь в одно из самых роскошных вечерних платьев Глории.
– Дорогая Глория… – начал он торжественно.
– Вулф! – воскликнула она. – Какого черта ты делаешь в моей спальне?!!
– Я люблю тебя. Я полюбил тебя давно – еще тогда, когда ты не смогла отличить сильный глагол от слабого. А теперь, когда я знаю, что и ты меня любишь…
– Это чудовищно! Пожалуйста, уходи!
– Глория…
– Убирайся отсюда немедленно, или я натравлю на тебя свою собаку! Вёльфи! Ко мне, Вёльфи, милый!
– Извини, Глория. Но Вёльфи тебе не ответит.
– О ты, чудовище! Ты обидел Вёльфи?! Ты…
– Что ты, я бы и пальцем его никогда не тронул! Потому что, видишь ли, дорогая Глория… я и есть Вёльфи.
– Какого черта… что ты несешь… – Глория в растерянности оглядывалась.
Приходилось признать, что собака-волк действительно исчезла без следа. И что в комнате откуда-то взялся мужчина, одетый только в одно из ее платьев, у которого явно не было собственной одежды.
А после этого смешного маленького человечка с веревкой…
– Ты думала, я однообразный и скучный, – продолжал Вулф. – Ты думала, я так и сгину в академическом болоте. Думала, что тебе больше подойдет актер или агент ФБР. Но, Глория, я представляю собой нечто куда более особенное и необычное, чем ты даже могла себе представить. Больше ни одной душе на свете я не рассказал бы об этом, только тебе, Глория! Я… я вервольф!
Глория ахнула:
– Это невозможно! Но… тогда все сходится. Это объясняет то, что о тебе рассказывают в университетском городке: твоя нелепая выходка в аудитории… и этот твой друг со смешной лысиной… и как он исчез… и, конечно, это объясняет, как ты выполнял все эти трюки, которые ни одной настоящей собаке не под силу…
– Ты не веришь мне, дорогая?
Глория встала с пуфика и упала в его объятия:
– Я верю тебе, дорогой. И это прекрасно! Готова поспорить, во всем Голливуде нет женщины, которая была бы замужем за вервольфом.
– Значит, ты…
– Ну конечно, милый! Все будет просто чудесно – мы со всем справимся сами! Наймем кого-нибудь, кто будет изображать на съемочной площадке твоего дрессировщика. Ты сможешь работать днем, а вечером будешь приходить домой – и я буду говорить для тебя это Слово. Это будет идеально!
– Глория, – мурлыкал Вулф с нежностью и восторгом.
– Только вот что, милый. Одна малюсенькая мелочь. Можешь оказать своей Глории крошечную услугу?
– Что угодно!
– Покажи мне, как ты перевоплощаешься. Обратись для меня сейчас. А потом я сразу же обращу тебя назад.
Вулф тут же произнес Слово.
Он пребывал в таком экстатичном блаженстве, что едва заметил боль на этот раз. Он попрыгал на своих сильных волчьих ногах по комнате и остановился перед Глорией, махая хвостом и ожидая ее похвалы.
Глория погладила его по голове.
– Хороший мальчик, Вёльфи. И теперь, дорогой, будет чертовски хорошо, если ты таким и останешься.
Вулф вскрикнул от удивления.
Ну то есть не вскрикнул – скорее, заскулил.
– Ты слышал меня, Вёльфи. Ты останешься волком. Ты же ведь не поверил в эту чушь, которую я скормила детективу? Любить тебя?! Стану я на это тратить время! Но вот таким ты мне можешь очень пригодиться. Поскольку твой дрессировщик исчез, я могу взять на себя заботу о тебе и зарабатывать дополнительно тысячу в неделю или типа того. Я совсем не буду против – лишних денег не бывает даже у кинозвезд! А заодно профессор Вольф Вулф исчезнет навсегда, что прекрасно вписывается в мои планы.
Вулф зарычал.
– Ну-ну, не надо сердиться, дорогой Вёльфи. Ты же не будешь пугать милую Глорию, правда? Помни, что я могу для тебя сделать. Я единственный человек, который может снова превратить тебя. Ты не рискнешь учить этому кого-то еще. Ты же не можешь позволить людям узнать, кто ты на самом деле, потому что глупец тебя убьет на месте, а умный отправит в сумасшедший дом.
Вулф продолжал угрожающе наступать на нее.
– О нет. Ты не сможешь меня обидеть. Потому что мне нужно только произнести одно слово – вон то, которое написано на зеркале. И ты тут же перестанешь быть опасным волком, а станешь просто посторонним мужчиной в моей спальне, и я закричу. И учитывая то, что произошло вчера в кампусе, как ты думаешь, как быстро тебя упекут в психушку?
Вулф попятился и опустил хвост.
– Видишь, милый Вёльфи? Не надо спорить с Глорией, – Глория всегда получает то, что хочет. И ти будешь чертовски хорошим мальчиком, мой холесенький!
В дверь будуара постучали, и Глория крикнула:
– Войдите!
– Вас хочет видеть джентльмен, – сообщила горничная. – Профессор Фиринг.
Глория улыбнулась своей лучшей улыбкой – улыбкой жестокой королевы:
– Пошли, Вёльфи. Тебе это наверняка будет интересно.
Профессор Оскар Фиринг с трудом втиснул свое массивное тело в одно из изящных кресел в гостиной и доброжелательно улыбнулся при входе Глории и волка.
– О, моя дорогая! Новый питомец. Как трогательно!
– И это не просто питомец, Оскар. Вы очень удивитесь, когда узнаете о нем побольше!
Профессор Фиринг начал полировать пенсне рукавом:
– А теперь позвольте, моя дорогая, рассказать вам, что я узнал. Чизвик довел до совершенства свою защитную сетку от магнитных мин, и официальные испытания запланированы на следующую неделю. И Фарнсворт, какой бы еще ерундой ни занимался попутно, все-таки завершил свои исследования нового процесса получения осмия. Военные действия с применением газов могут начаться в любой момент, и сила, способная управлять большим источником…
– Хорошо, Оскар, – перебила Глория. – Но мы поговорим об этом позже. Сейчас у нас есть другая проблема.
– Что вы имеете в виду, дорогая?
– Вы встречались с рыжим молодым ирландцем в желтой рубашке?
– Нет, я… хотя да. Я видел, как этот индивидуум выходил вчера с кафедры. Мне кажется, он приходил встретиться к Вольфу.
– Он напал на след. Он детектив из Лос-Анджелеса и выслеживает нас. Он где-то обнаружил фотографии, которые никогда не должны были выплыть на поверхность. Он знает, что на них есть я, и знает, что я связана с кем-то с вашей кафедры…
Профессор Фиринг тщательно исследовал свое пенсне, удовлетворился его чистотой и нацепил себе на нос:
– Не надо так переживать, дорогая. Не нужно истерики. Давайте подойдем к этому максимально спокойно. Он знает о Храме Темной Истины?
– Пока нет. Как и о вас. Он просто знает, что это кто-то с кафедры.
– В таком случае – что может быть проще? Вы слышали о странной выходке Вольфа Вулфа?
– Еще бы! – громко рассмеялась Глория.
– Всем известно, как страстно Вольф увлечен вами. Пусть во всем обвинят его! Это будет очень легко сделать, и таким образом мы снимем с себя все подозрения. Направьте все внимание на него – и организация будет в безопасности. Храм Темной Истины сможет продолжить идти своим мистическим путем и получать еще более ценную информацию от ученых, уставших хранить тайны и нуждающихся в эмоциональной разрядке с помощью фальшивой религии.
– Это я и попыталась сделать. Я выдала O’Брину трогательную историю о моей любви к Вольфу – причем настолько откровенно фальшивую, что он наверняка подумает, что это было прикрытием для чего-то другого. И я думаю, О’Брин попался на удочку. Но ситуация на самом деле сложнее, чем вы думаете. Вы знаете, где сейчас Вольф Вулф?
– Никто не знает. После того как директор… ээээ… сделал ему выговор, Вулф исчез.
Глория снова рассмеялась:
– Он здесь, профессор. В этой комнате! Прямо перед вами!
– Моя дорогая! Секретные панели и все такое? Вы слишком близко к сердцу принимаете свой шпионаж. Где?
– Здесь! Вот он! – и она указала на волка.
Профессор Фиринг разинул рот:
– Вы серьезно?!
– Так же серьезно, как и вы насчет будущего фашизма. Это Вольф Вулф.
Фиринг с недоверием подошел к волку и протянул руку.
– Он может укусить, – предостерегла Глория.
Слишком поздно.
Фиринг уставился на кровоточащую руку.
– Что ж, по крайней мере, – заметил он, – это неоспоримое доказательство, что вы говорите правду.
И он поднял ногу, чтобы нанести удар.
– Нет, Оскар! Не надо! Оставьте его. И вам придется поверить мне на слово – это слишком сложно объяснить. Но этот волк – это действительно Вольф Вулф, и он находится полностью под моим контролем. Он абсолютно в наших руках. Мы переключим подозрение на него, и я буду держать его в этом обличье, пока Фергус со своими друзьями-агентами не побежит по его следу и не оставит нас в покое.
– Дорогая! – воскликнул Фиринг. – Вы сошли с ума! Вы даже более сумасшедшая, чем самые преданные члены моей церкви! – Он снял пенсне и снова уставился на волка. – И все же тогда, во вторник вечером… скажите-ка мне одну вещь: у кого вы взяли эту… эту собаку-волка?
– У забавного толстого коротышки со смешной круглой бородкой.
Фиринг ахнул.
Он вспомнил хаос в храме, и волка, и круглую бороду…
– Очень хорошо, милая. Я вам верю. Не спрашивайте почему, но я вам верю. А теперь…
– Итак, все решено, не так ли? Мы держим его здесь, совершенно беспомощного, в то время как он становится…
– Волк в качестве козла отпущения. Да. Очень мило.
– О! Еще одно… – У нее на лице вдруг появилось выражение испуга.
Вольф Вулф обдумывал возможность внезапного нападения на Фиринга. Он наверняка сможет выскочить из комнаты раньше, чем Глория успеет сказать «АБЗАРКА!». Но что потом? Кому он может довериться, чтобы снова стать человеком? Особенно если по его следу пустят ФБР.
– Что такое? – спросил Фиринг.
– Эта его секретарша. Эта маленькая мышка с кафедры. Она знает, что я спрашивала про вас, а не про Вулфа, когда приходила. Фергус, видимо, еще с ней не говорил, потому что проглотил мою сказку, но поговорит. Обязательно поговорит – он очень дотошный.
– Хм-м. Ну, в таком случае…
– Да, Оскар?
– О ней придется позаботиться, – добродушно улыбнулся профессор Оскар Фиринг и потянулся к телефону.
Вулф действовал мгновенно, не раздумывая и руководствуясь импульсом.
Его зубы были достаточно сильными, чтобы сорвать телефонный провод со стены. Это заняло всего секунду, а в следующую секунду он был уже в коридоре – до того как Глория успела открыть рот и сказать слово, которое превратило бы его из сильного и опасного волка в слабого профессора филологии.
Вслед ему неслись испуганные крики, пока он мчался через лобби отеля, но он не обращал на них внимания.
Сейчас важнее всего было добраться до дома Эмили раньше, чем о ней «позаботятся».
Ее свидетельство было крайне важным – оно могло указать Фергусу и его людям, в каком направлении нужно двигаться и где искать виновных.
И кроме того, признался Вулф самому себе, Эмили была чертовски милой девушкой… очаровательной девушкой.
Частота столкновений Вулфа с прохожими была примерно 1,66 на квартал, и он получил столько проклятий в свой адрес, что, если бы они действовали на самом деле, их хватило бы, чтобы навести на него вечную порчу.
Но у него было мало времени, и это было единственным по-настоящему важным. Он несся, не глядя на сигналы светофоров, подрезал грузовики, выскакивал из-под трамвая и однажды даже перепрыгнул остановившуюся машину, которая преградила ему путь. Все шло как надо, и он был уже на полпути, когда вдруг на него обрушились со всей мощью двести фунтов человеческой плоти.
Он посмотрел вверх, пытаясь не замечать яркие круги и звезды перед глазами – результат удара головой об асфальт, – и увидел своего старого знакомого, полицейского, которого кинули на пиво.
– Итак, Бродяга! – сказал офицер – Я все-таки поймал тебя, а? Теперь давай глянем, носишь ли ты бирку с лицензией. А ты и не знал, что я играл в регби, а?
Он крепко держал Вулфа за шкуру – это было довольно болезненно. Вокруг собралась толпа зевак, которые давали полицейскому самые дурацкие и противоречивые советы.
– Проходите, ребята, – увещевал он. – Это приватный разговор между мной и собакой. Проходите!
И он все крепче держал Вулфа за загривок.
Вулф все-таки вырвался, оставив большой клок шерсти в кулаке офицера, и почувствовал, как из того места на шее, где теперь не хватало шкуры, закапала кровь. Он услышал сочное ругательство и одновременно выстрел пистолета – и его ударило в плечо, словно игла впилась ему в кожу. Охваченная страхом толпа расступалась перед ним. Ему вслед полетели еще две пули, но он исчез из виду, оставив за спиной самого потрясенного полицейского Беркли.
– Я попал в него! – тупо бормотал офицер. – Я же попал в…
Вольф Вулф бежал вдоль Дуайт Вей.
Еще два квартала – и он достигнет маленького бунгало, которое Эмили снимала вместе с одной из ассистенток кафедры.
Вырвав телефонный провод, Вулф остановил Фиринга только на время – причем ненадолго: сейчас все приказы уже, должно быть, отданы и получены… и убийца уже в пути.
Но Вулф был почти на месте…
– Пивет! – позвал его тонкий детский голосок. – Холесий тяф-тяф вернулся!
На противоположной стороне улицы стоял дом Робби и его родителей. Мальчик играл на тротуаре, а теперь, увидев своего друга и спасителя, он начал переходить дорогу неуверенной детской походкой.
– Холесий тяф-тяф! – продолжал звать он. – Подозди Робби!
Вулф, не снижая скорости, несся дальше – у него не было времени на игры даже с самым восхитительным щенком!
А потом он увидел машину.
Это был древний драндулет – пожалуй, даже старше Вулфа. И сидевший за рулем старшеклассник, очевидно, показывал своей девушке, как эта развалина может разогнаться на этой пустой улице. Девушка была симпатичная – кто в такой ситуации будет тратить время, глядя, нет ли на дороге бесхозных детей?
Машина мчалась прямо на Робби.
Вулф прыгнул, вытянувшись в струнку. Он пролетел так близко к машине, что почувствовал тепло радиатора на своем боку. Передними лапами он сильно толкнул Робби, они вместе упали на землю, и машина пронеслась по последнему позвонку в хвосте Вулфа.
Симпатичная девушка воскликнула:
– Гомер! Мы их сбили?!
Гомер ничего не ответил, только увеличил скорость.
Робби кричал:
– Ты сделал мне больно! Ты сделал мне больно! Плохооооой тяф-тяф!
К его громким воплям присоединилась мать, выскочившая на крыльцо, – она завывала как сирена.
Какофония была чудовищная. Вулф тоже издал нечто вроде воя, чтобы оплакать свой сломанный хвост и сделать эту какофонию безукоризненной, и помчался дальше.
У него не было времени разбираться с этими недоразумениями.
Но и этих двух коротких задержек хватило.
Маленький Робби и полицейский, сами не догадываясь о том, сыграли очень на руку Оскару Фирингу. Приближаясь к бунгало Эмили, Вулф увидел, как от него отъезжает серый седан. На заднем сиденье пыталась вырваться и отчаянно сопротивлялась похитителям маленькая фигурка.
Даже невероятно быстрый вервольф не в состоянии состязаться в скорости с автомобилем.
После квартала погони Вулф сдался и, тяжело дыша, сел на асфальт. Даже в этот драматичный момент он не мог не отметить забавное ощущение: он не вспотел, и ему приходилось открывать рот, чтобы вывалить язык и…
– Проблемы? – осведомился заботливый голос.
На этот раз Вулф узнал кошку.
– О небо, да! – искренне признался он. – И гораздо серьезней, чем ты можешь себе представить.
– Ты голоден? – спросила кошка. – Но этот малыш, которого ты спас… он вполне хороший и толстенький.
– Заткнись, – прорычал Вулф.
– Прости, я просто судила по тому, что Конфуций рассказывал мне о вервольфах. Ты ведь не хочешь сказать, что ты добрый оборотень-альтруист?
– Видимо, так и есть. Я знаю, что вервольфы должны устраивать массовую резню и все такое, но сейчас я должен спасти кое-кому жизнь.
– Думаешь, я в это поверю?
– Это правда.
– Ах, – философски заметила кошка. – Правда – это темная и обманчивая штука.
Вольф Вулф поднялся на ноги.
– Спасибо, – гавкнул он. – Ты мне очень помогла!
– Помогла в чем?!
– Увидимся позже. – И Вулф помчался на максимальной скорости к Храму Темной Истины.
Да, это был его шанс.
Наверняка Храм – это штаб Фиринга. Очень большая вероятность, что, когда не используется для службы, он становится местом сбора его сторонников, особенно учитывая, что рядом находится консульство.
Вулф снова бежал и прыгал, нырял в узкие проходы.
Теперь он знал, что хоть он и неуязвим для пуль – все же не стоит под ними бегать. Сломанный хвост до сих пор беспокоил его и мучительно болел. Но ему нужно было добраться до места! Ему нужно было спасти свою репутацию – без конца напоминал он себе. Но на самом деле его гораздо больше волновала судьба Эмили.
В квартале от храма он услышал звуки выстрелов. Пистолетные выстрелы, и – он мог поклясться! – автоматные тоже.
Что это значит, Вулф не понимал, но на всякий случай прибавил скорости.
Неожиданно мимо него проехал ярко-желтый автомобиль, и из его окна вырвалась яркая вспышка. Вулф инстинктивно увернулся – ты можешь быть каким угодно пуленепробиваемым, но все же не станешь просто стоять спокойно, принимая их в себя.
Автомобиль исчез за поворотом, и Вулф собирался последовать за ним, как вдруг у него перед глазами пролетело что-то маленькое и блестящее. Не попав в него, пуля ударилась о кирпичную стену и срикошетила обратно на тротуар.
Она сверкала, лежа на тротуаре перед ним, – чистое серебро!
Значит, неуязвимости конец, – внезапно осенило Вулфа.
Фиринг поверил Глории.
Даже несмотря на свое довольно скептическое отношение ко всем этим оккультным штучкам, Вулф прекрасно знал, какое оружие эффективно против вервольфа.
Отныне пуля означала для него не безобидный укол иглой, а мгновенную смерть.
И все же Вольф Вулф помчался дальше.
Он осторожно приблизился к Храму, прячась в кустах. Он был не единственным спрятавшимся. Перед Храмом, присев за машиной, все стекла которой были выбиты, затаились Фергус О’Брин и круглолицый гигант. Они держали по автомату и то и дело беспорядочно стреляли по куполу Храма.
Чуткий волчий слух Вулфа мог уловить их слова даже поверх стрельбы:
– Гейб скоро будет, – говорил круглолицый, – но все без толку. Знаешь, что это за купол? Это крутящаяся автоматная башня. Они были готовы к чему-то подобному. Там всего два человека, по нашим данным, но эта башня закрывает все подходы.
– Всего двое? – пробормотал Фергус.
– И девчонка. Они привезли с собой девчонку. Если, конечно, она еще жива.
Фергус тщательно прицелился, выстрелил в купол и спрятался обратно за машину. Пролетевшая в ответ пуля чудом не задела его, пройдя буквально в миллиметре.
– Снова промазал! Ради всех предков, владевших Тарой, Круг, ведь должен же быть способ туда войти! Как насчет слезоточивого газа?
Круг фыркнул:
– Думаешь, сможешь попасть в бойницу этой армированной башни под таким углом?
– Вот только девчонка… – протянул Фергус.
Вулф не стал больше ждать.
Когда он прыгнул вперед, стрелок в башне заметил его и переключил огонь. Это был как ливень из иголок, и каждая иголка больно жалила его – тело Вулфа напряглось, все нервы и мышцы нестерпимо болели. Но по крайней мере автоматы в башне стреляли не серебром – это было очевидно, иначе его бы просто не было в живых.
Входная дверь была закрыта, но он без труда вышиб ее плечом, добавив пульсирующую боль в плече к остальным неудобствам. Охранник первого этажа, человек с одутловатым лицом и выступающим адамовым яблоком, вскочил на ноги, схватив пистолет. За ним, среди сектантского мусора, церемониальных одежд, ароматических палочек, глупых книг и даже доски для спиритических сеансов, лежала связанная Эмили.
Охранник выстрелил.
Пуля ударила Вулфа прямо в грудь, и на какое-то мгновение он подумал, что сейчас умрет, но этого не произошло, и он прыгнул вперед. Это не был его обычный мощный прыжок – силы у него к этому моменту практически кончились. Сейчас бы полежать на прохладной земле, давая мышцам и нервным окончаниям восстановиться.
Прыжка хватило только на то, чтобы схватиться с противником, но не повалить его.
Охранник перевернул бесполезный автомат и ударил зверюгу прикладом по черепу. Вулф отшатнулся, потерял равновесие и упал на пол. Какое-то время он не мог встать. Было так велико искушение просто прилечь здесь и…
Девушка шевельнулась.
Связанными руками она схватила одну из досок для спиритических сеансов за угол, как-то умудрилась встать на связанные ноги и подняла руки. И в ту секунду, когда одутловатый охранник бросился на обессиленного волка с намерением прикончить его, она обрушила тяжелую доску на голову нападающего.
Вулф уже поднялся – ему удалось победить это секундное искушение. Он уставился на выступающее адамово яблоко врага и невольно облизнулся, продемонстрировав длинный язык. Потом послышалась автоматная очередь из башни, и Вулф отвел взгляд от пребывающего в отключке охранника.
Подниматься по лестницам для волка непросто. Практически невозможно. Но если использовать челюсть, чтобы схватиться за ступеньку и подтянуться, это выполнимо.
Он был на полпути наверх, когда стрелок его услышал. Стрельба прекратилась, и до ушей Вулфа донеслось сочное немецкое ругательство, в котором он машинально распознал восточнопрусский диалект с возможным литовским влиянием.
Потом он увидел и самого стрелка, блондина со сломанным носом, который смотрел в лестничный колодец.
Пули охранника были свинцовыми.
Так что у этого они должны быть серебряными.
Но отступать было слишком поздно.
Вулф уцепился за следующую ступеньку и подтянулся, а пуля попала ему в морду и прошла в глубь черепа. Глаза блондина расширились, и он снова выстрелил, а Вулф поднялся еще на одну ступеньку. Как раз на третьем выстреле он достиг верха лестницы и ворвался в дверной проем.
Снизу все еще звучали выстрелы, но стрелок не отвечал на них. Он стоял, оцепенев, у стены башни, в ужасе смотря, как на него надвигается волк.
Вулф остановился и попытался перевести дыхание. Он был смертельно измотан и напряжен… но этого врага он должен одолеть.
Блондин поднял пистолет, осторожно прицелился и еще раз выстрелил в упор. Он замер на мгновение, глядя на этого волка, которого невозможно было убить. По бабушкиным сказкам, он знал, кто был сейчас перед ним.
Потом он сжал зубы и снова выстрелил.
Вулф за все время пребывания в своем волчьем теле еще ни разу не ел, но, должно быть, еда каким-то образом перешла из человеческого желудка в волчий. И ее было достаточно, чтобы он чувствовал тошноту, делая свою работу.
Спуститься по лестнице было невозможно, поэтому он прыгнул.
Он никогда не слышал о том, чтобы волки приземлялись на ноги, как кошки, прыгая с высоты, но оказалось, что волки это тоже умеют. Он с трудом поковылял в ту сторону, где Эмили все еще сидела около потерявшего сознание охранника, держа в руке пистолет, который тот выронил.
Когда волк подошел к ней, она вздрогнула, потому что не знала – враг он ей или друг.
Времени не было.
Теперь, когда из башни больше не стреляли, Фергус с компанией мог ворваться в Храм в любую секунду.
Вулф поспешно огляделся и нашел доску для спиритических сеансов. Он прижал кусочек дерева в форме сердца к планшетке и начал двигать по ней лапой.
Эмили наблюдала за его действиями сосредоточенно и удивленно.
– А, – сказала она вслух. – БЗ…
Вулф закончил слово и отодвинулся к куче церемониальных одеяний.
– Ты пытаешься что-то сказать? – подняла брови Эмили.
Вулф замахал хвостом, с жаром соглашаясь, и снова начал двигать дощечку.
– А, – повторила Эмили, – БЗАР…
Он уже слышал приближающиеся шаги.
– …КА. Какого черта! Что это может значить? АБЗАРКА…
Экс-профессор Вольф Вулф поспешно завернул свое голое человеческое тело в мантию служителя Храма Темной Истины.
И прежде чем Эмили смогла хоть что-нибудь понять, он обнял ее, поцеловал с выражением огромной благодарности на лице и… потерял сознание.
Когда Вулф очнулся, даже несовершенное человеческое обоняние без труда подсказало ему, что он находится в больнице.
Он все еще не мог как следует управлять своим телом. Место на шее – там, где полицейский вырвал кусок его шкуры, – все еще кровоточило и болело, а там, куда пришелся приклад, выросла здоровенная шишка. Самым удивительным и необъяснимым были волны острой боли на месте отсутствующего на данный момент хвоста – видимо, это и носит в медицине название фантомных болей.
Но простыни, на которых он лежал, были чистыми и прохладными, он отдыхал, и Эмили была в безопасности.
– Я не знаю, как вы попали туда, мистер Вулф, и как вы это сделали, но хочу, чтобы вы знали, что сослужили своей стране хорошую службу, – говорил круглолицый гигант.
Фергус О’Брин тоже сидел около его кровати.
– Поздравляю, Вулф. И… не знаю, одобрит ли доктор, но… вот.
Вольф Вулф с благодарностью выпил виски и вопросительно взглянул на гиганта.
– Это Круг Лафферти, – сказал Фергус. – Он из ФБР. Он помогал мне выслеживать эту шпионскую организацию с того самого момента, как я впервые о них услышал.
– Вы их всех взяли? – спросил Вулф.
– Фиринга и Гартон взяли в отеле, – прогрохотал Лафферти.
– Но как… я думал…
– Думали, мы охотились за вами? – ответил Фергус. – Так думала и Гартон, но я не попался на ее удочку. Видите ли, к моменту разговора с ней я уже поговорил с вашей секретаршей. Я знал, что она приходила к Фирингу. А когда я поспрашивал о Фиринге и узнал о Храме и оборонных исследованиях некоторых членов его секты, вся картинка прояснилась и все встало на свои места.
– Прекрасная работа, мистер Вулф, – сказал Лафферти. – Если мы когда-то сможем для вас что-то сделать… И как вы только пробрались в эту автоматную башню… Что ж, О’Брин, увидимся позже. Нужно разобраться с остальными участниками этой компании. Скорейшего выздоровления, мистер Вулф.
Фергус подождал, пока агент выйдет из комнаты, потом нагнулся к Вулфу и спросил доверительно:
– Какие планы, Вулф? Возвращаетесь к актерской карьере?
Вулф охнул про себя, постарался не подать виду:
– Какой актерской карьере?
– Все еще собираетесь играть Туку? Если, конечно, «Метрополия» согласится снимать мисс Гартон в федеральной тюрьме.
Вулф пробормотал:
– Что за чепуху вы…
– Бросьте, Вулф. Совершенно очевидно, что я знаю достаточно. Можете уже рассказать всю историю.
Совершенно ошеломленный, Вулф рассказал все.
– Но ради всего святого, откуда вы знаете? – завершил он.
Фергус улыбнулся.
– Объясняю. Дороти Сейерс говорила, что в детективном рассказе сверхъестественное может появиться только для того, чтобы впоследствии развеяться. Конечно, это преувеличение. Потому что в реальной жизни бывают случаи, когда оно, это сверхъестественное, не рассеивается. И это был один из таких случаев. Все было слишком очевидно. Твои брови и пальцы, настоящие магические способности твоего друга, трюки, которые ни одна собака не может выполнить без сигналов, то, как скулили и дрожали другие собаки… я довольно практичный человек, Вулф, но я ирландец. И хотя я материалист до мозга костей – но тут было слишком много совпадений. Чересчур.
– Фиринг тоже в это поверил, – задумчиво сказал Вулф. – И вот что меня беспокоит: я не могу понять – если они один раз использовали против меня серебряную пулю, почему остальные были свинцовыми? Почему потом мне ничто не угрожало?
– Ну, – сказал Фергус слегка смущенно. – И это я тоже могу вам объяснить. Потому что это не они выстрелили серебряной пулей. Видите ли, до последней минуты я думал, что вы на их стороне. Я почему-то не ассоциировал вервольфа с добром. Поэтому я взял оттиск пули у оружейника, заглянул к ювелиру и… я чертовски рад, что промахнулся, – искренне добавил он.
– Вы рады!
– Но послушайте, Вулф, вы так и не ответили на мой вопрос. Вы собираетесь вернуться к актерству? Потому что, если нет… у меня есть предложение.
– Какое?
– Я знаю, что вы хотели бы быть волком – но при этом зарабатывать средства к существованию. Отлично! Вы сильный и быстрый. Вы можете запугивать людей до такого состояния, что они готовы будут выброситься из окна. Вы можете подслушивать разговоры, недоступные ни одному человеку. Вы неуязвимы для пуль. Можете назвать более ценные характеристики для агента ФБР?
Вулф вытаращил глаза:
– Я? Агент ФБР?!
– Круг говорил, что они остро нуждаются в новых толковых работниках. Они недавно изменили необходимые характеристики, поэтому ваши языковые навыки сработают не хуже юриспруденции или бухучета, которые требовались раньше. И после того, что вы сделали сегодня, замять маленький академический скандал в вашем прошлом не составит проблемы. Круг от вас в полном восторге.
Вулф лишился дара речи. Всего три дня назад он страдал оттого, что не актер или не агент ФБР. Теперь…
– Подумайте об этом, – сказал Фергус.
– Я подумаю. Еще как подумаю. О, и еще одно. Есть какие-нибудь следы Оззи?
– Ни единого.
– Мне нравится этот парень. Я должен попытаться отыскать его и…
– Если он такой волшебник, как я думаю, то он сидит там наверху только потому, что ему это по душе.
– Не знаю. Магия коварная штука, я это понял. Я все-таки сделаю все возможное, все, что от меня зависит, чтобы найти эту бородатую лысину.
– Что ж… Желаю удачи. Пригласить следующего посетителя?
– Это кого?
– Вашу секретаршу. Она здесь, без сомнения, исключительно по работе.
И Фергус деликатно удалился, уступив место Эмили.
Она подошла к кровати и взяла Вулфа за руку. Его глаза утонули в ее спокойных, полных нежности глазах. И он поймал себя на мысли, что только глупец мог не замечать ее тихого очарования и прелести и соблазниться грубым, кричащим «гламуром» Глории.
Они долго молчали.
Потом произнесли хором одну и ту же фразу:
– Как мне отблагодарить вас? Вы спасли мне жизнь.
Вулф рассмеялся:
– Давай не будем спорить. Давай скажем так: мы спасли жизнь друг другу.
– Правда? – серьезно спросила Эмили.
Вулф сжал ее руку:
– Ты не устала быть всеобщей мамочкой? Может быть, настало время стать мужней женой?
На базаре в Дарджилинге уличный факир Чулундра Лингасута пялился на свою веревку с тупым изумлением.
Его помощник, юный Али, забрался по ней наверх всего пять минут назад.
А теперь, спустившись, он вдруг стал гораздо старше, на сотню фунтов тяжелее и вообще выглядел совсем по-другому.
А самым странным в нем была борода.
Странная такая борода – как будто по кругу…
Назад: Меган Керашигей Мантикора, русалка и я Пер. С. Силаковой
Дальше: Нало Хопкинсон Улыбка на лице Пер. М. Тогобецкой
