Сэмюэл Р. Дилэни
Призматика: посвящение Джеймсу Терберу
^{Пер. С. Силаковой}

Жил-был Эймос, бедняк бедняком. Ничегошеньки у него не было – только огненно-рыжие волосы, проворные пальцы, быстрые ноги, а еще голова, которая соображала быстрее, чем бегали ноги. Как-то серым вечером, когда в небе ворчал гром и дождь уже вот-вот должен был пролиться на землю, Эймос шел по мощенной булыжником улице к таверне «Мореход», чтобы сыграть в бирюльки с моряком Билли Бастой. Одна нога у Билли была деревянная, а рот полон баек, которые он весь вечер пережевывал, пока ему не надоедало. Билли Баста болтал, пил и смеялся, иногда напевал, а Эймос сидел тихо и слушал, и непременно выигрывал в бирюльки.

Но в тот вечер, когда Эймос вошел в таверну, Билли помалкивал, и все, кто был в таверне, – тоже. Даже Идальга, хозяйка таверны, – а не было на свете мужчины, чьи россказни Идальга приняла бы всерьез, – облокотилась о стойку и слушала раскрыв рот.

Говорил только один человек. Высокий, худой и весь какой-то серый. Серый плащ-пелерина, серые перчатки, серые сапоги, и даже седина с каким-то пепельным оттенком. Эймосу показалось, что голос у него – как ветер, что обдувает мышиную шерсть, или как песок, что сыплется на потертый бархат. Все у незнакомца было серое, кроме огромного сундука, который стоял рядом с ним. Сундук был черный, высокий – по плечо хозяину. Вместе с серым незнакомцем за столом сидели несколько суровых чумазых моряков с абордажными саблями на поясе. Они так заросли грязью, что, казалось, были и вовсе бесцветными.

– …Итак, – продолжал вкрадчивый серый голос, – мне нужен человек, у которого хватит ума и отваги, чтобы помочь моему самому дорогому, самому близкому другу и мне. Этот человек не потратит время попусту.

– А кто ваш друг? – спросил Эймос.

Хоть он и не слышал начала истории, но заинтересовался: отчего это в таверне субботним вечером – и вдруг такая тишина?

Серый господин обернулся, выгнул серые брови:

– Вот мой друг, самое дорогое и близкое мне существо.

С этими словами он указал на сундук, и изнутри донесся низкий звук, от которого стало липко и душно: «Алмпф».

Все разинутые рты моментально захлопнулись.

– А как ему надо помочь? – спросил Эймос. – Найти доктора?

Серые глаза удивленно расширились, а все рты посетителей таверны снова открылись.

– Ты говоришь о моем самом дорогом, самом близком друге, – прошелестел серый голос.

Билли Баста из дальнего угла попытался сделать Эймосу знак – мол, не болтай, – но серый господин обернулся и Билли, приложивший было палец к губам, торопливо засунул его в рот, притворившись, что просто ковыряет в зубах.

– В наше время дружба – большая редкость, – сказал Эймос. – Какая помощь нужна вам и вашему другу?

– Вопрос в том, готов ли ты ее оказать? – спросил серый.

– А ответ вот в чем: если я потрачу время не попусту, – ответил Эймос, соображавший очень быстро.

– Хватит ли тебе всех жемчугов, которыми ты сможешь набить свои карманы, всего золота, которое ты сможешь унести одной рукой, всех алмазов, которые ты сможешь поднять другой, и всех изумрудов, которые ты сможешь вытащить из колодца, зачерпнув их медным чайником?

– За настоящую дружбу как-то негусто, – сказал Эймос.

– А если ты увидишь человека в самый счастливый миг его жизни, хватит ли тебе этого?

– Может, и хватит, – кивнул Эймос.

– Значит, ты поможешь моему другу и мне?

– За все жемчуга, которыми я смогу набить свои карманы, все золото, которое я смогу унести одной рукой, все алмазы, которые я смогу поднять другой, все изумруды, которые я смогу вытащить из колодца, зачерпнув их медным чайником, и за шанс увидеть человека в самый счастливый миг его жизни… Да, я вам помогу!

Билли Баста уронил голову на стол и зарыдал. Идальга закрыла лицо руками, а все остальные в таверне поскорее отвернулись и тоже стали словно слегка серые.

– Тогда иди со мной, – сказал серый, и суровые матросы с абордажными саблями вскочили, подхватили сундук и подставили под него свои плечи в засаленных куртках (из сундука послышалось «онвпрмф»), а серый господин, взмахнув в воздухе плащом, ухватил Эймоса за руку и выбежал на улицу.

В небе облака закручивались в воронку, толкались, пытаясь выжать из себя дождь.

Пробежав пол-улицы по булыжной мостовой, серый закричал:

– Стоп!

Все остановились, опустили сундук на тротуар.

Серый подошел к помойке и поймал бродячую кошку апельсиновой масти, которая искала среди мусора рыбьи головы.

– Открыть сундук! – велел он.

Один из матросов снял с пояса железный ключ и отпер замок на крышке сундука. Серый выхватил свою шпагу – тонкий клинок из серой стали, невысоко приподнял крышку сундука и швырнул кошку внутрь.

Затем поспешно опустил крышку. Матрос запер замок. Изнутри раздалось мяуканье, но скоро оно оборвалось, перейдя в басовитое, угрюмое «элмблмпф».

– Должно быть, – сказал Эймос, который быстро соображал и так же быстро делился своими мыслями с другими, – что-то тут неладно.

– Прикуси язык и помоги мне, – ответил худой серый господин, – а иначе я посажу тебя в сундук к моему самому дорогому, самому близкому другу.

И Эймос слегка испугался, но лишь ненадолго.

Вскоре они взошли на корабль – деревянное судно, где все доски были серы, потому что их давным-давно не красили. Серый господин привел Эймоса в свою каюту, и они уселись за стол друг напротив друга.

– Итак, – сказал серый, – вот карта.

– Где вы ее взяли? – спросил Эймос.

– Украл у моего злейшего, злее не бывает, врага.

– И что на этой карте? – спросил Эймос. Он знал: когда ты мало что понимаешь, следует задавать как можно больше вопросов.

– На этой карте полно разных стран и сокровищ. Мне требуется человек, который поможет их найти.

– И что это за сокровища – те жемчуга, золото, алмазы и изумруды, о которых вы мне говорили?

– Глупости болтаешь! Изумрудов, алмазов, золота и жемчугов у меня и так хватает, прямо не знаю, что с ними делать. – И серый потянул на себя дверцу шкафа.

Эймос только глазами захлопал: на пол, сверкая и переливаясь, посыпались тысячи драгоценных камней. Алые, зеленые, желтые…

– Помоги-ка убрать их обратно в шкаф, – велел серый. – Они такие яркие, что я не могу на них долго смотреть: голова начинает болеть.

Они затолкали камни обратно в шкаф и навалились на дверцу, чтобы прикрыть ее поплотнее.

Разговор вернулся к карте.

– Так что же это за сокровища? – спросил Эймос. Его распирало от любопытства.

– Сокровище одно – счастье, счастье для меня и моего самого дорогого, самого близкого друга.

– И где вы собираетесь его искать?

– В зеркале, – сказал серый. – В трех зеркалах, а точнее, в одном зеркале, которое разбилось на три части.

– Разбитое зеркало приносит несчастье, – сказал Эймос. – Кто его разбил?

– Один волшебник, такой могучий, старый и ужасный, что нам с тобой не стоит за него беспокоиться.

– И на этой карте указано, где спрятаны осколки?

– Именно, – сказал серый. – Смотри, сейчас мы вот здесь.

– Откуда вы знаете?

– Карта подсказала, – ответил серый. И действительно, в уголке карты огромными буквами было написано «ЗДЕСЬ».

– Первый осколок спрятан, пожалуй, ближе, чем тебе кажется, второй чуть выше вот этого места, а третий – не доходя двух лиг до вон того места.

– И когда вы посмотритесь в это зеркало, то испытаете величайшее счастье?

– Это станет величайшим счастьем для меня и для моего самого дорогого, самого близкого друга.

– Хорошо, – сказал Эймос. – Когда начнем поиски?

– Когда рассвет будет туманным, и солнце спрячется за облаками, и воздух станет серым-серым, серее не бывает.

– Хорошо, – повторил Эймос. – Пойду-ка я пока прогуляюсь, осмотрю ваш корабль.

– Поиски начнутся завтра в четыре часа утра, – сказал серый господин. – Не полуночничай.

– Хорошо, – в третий раз сказал Эймос.

Когда Эймос уже направился к двери, серый подобрал с пола рубин, который они не убрали в шкаф. На боку сундука – а сундук теперь стоял в углу – был маленький треугольный люк, которого Эймос раньше не замечал. Серый господин открыл люк, кинул в него рубин и торопливо захлопнул дверцу. «Орхмфлбфе».

Эймос вышел на палубу. Облака висели так низко, что верхушка самой высокой мачты корабля запросто могла их распороть. Ветер шевелил рыжие волосы Эймоса, забирался в дыры его отрепьев. На поручнях палубы сидел матрос и наращивал канат.

– Вечер добрый! – сказал Эймос. – Я хочу посмотреть корабль, а времени у меня в обрез. Завтра мне вставать в четыре утра. Не подскажете ли, что тут смотреть никак не стоит? Что-нибудь глупое, неинтересное, от чего мне не будет никакого толку?

Матрос озадаченно наморщил лоб и, помедлив, сказал:

– На корабельной гауптвахте точно ничего интересного нет.

– Большое спасибо! – сказал Эймос и пошел дальше, пока ему не встретился другой матрос, стоявший по щиколотку в мыльной пене. Моряк так энергично работал шваброй, что Эймос подумал, что он пытается оттереть с серых досок последние остатки цветных пятен.

– И вам тоже добрый вечер, – сказал Эймос. – Я осматриваю корабль, а времени у меня в обрез, потому что мне завтра вставать в четыре утра. Мне посоветовали не смотреть гауптвахту. Не покажете ли, где она? А то еще забреду на нее случайно, а мне это совсем ни к чему.

Матрос озадаченно замер, уперся подбородком в ручку швабры и, помедлив, сказал:

– Если ты не хочешь забрести на гауптвахту, не спускайся во второй люк за рулевой рубкой.

– Большое спасибо! – сказал Эймос и поспешил к рубке.

Найдя второй люк, он кубарем слетел по трапу и двинулся было к тюремной камере, которая была отгорожена решеткой, но заметил чумазого моряка с железным ключом на поясе.

«Наверно, он по совместительству тюремщик», – подумал Эймос.

– Добрый вечер, – сказал Эймос. – Как поживаете?

– Я-то хорошо, а ты как поживаешь? И что ты здесь вообще делаешь?

– Да так, стою перед вами, хочу поговорить по-дружески. Мне сказали, что тут, внизу, ничего интересного нет. А раз тут скучно, я решил составить вам компанию.

Моряк озадаченно потеребил ключ на поясе и, помедлив, сказал:

– Ты, значит, хочешь мне одолжение сделать?

– Ну да, – сказал Эймос. – Что такое скучное здесь хранится, что мне все советуют сюда не соваться?

– Это корабельная гауптвахта, мы здесь пленников держим. А что еще тут держать?

– Хороший вопрос, – сказал Эймос. – И что же вы тут держите?

Тюремщик снова потеребил ключ на поясе, а потом сказал:

– Да ничего интересного.

И в этот момент Эймос заметил, как груда грязных серых одеял за решеткой шевельнулась. Среди тряпья Эймос заметил краешек чего-то рыжего – рыжего, как его собственные огненные волосы.

– Ну тогда, наверное, – сказал Эймос, – я правильно сделал, что не стал сюда заходить.

Он развернулся и ушел. Но в ту же ночь, когда полил дождь и тяжелые капли, мерно барабаня по палубе, убаюкали весь экипаж, Эймос пробежал по скользким доскам, укрываясь под карнизом рубки, с которого лила вода, и нырнул во второй люк. Лампы горели тускло, тюремщик дремал в углу, свернувшись на серой парусине, а Эймос прошел прямо к решетке и заглянул в камеру.

Половина одеял съехала вбок, и Эймос увидел не только что-то рыжее, пылающее, как его волосы, но и что-то зеленое, как перья попугая, и что-то светло-желтое, как китайская горчица, и синеву, что была лучезарнее небосвода июльским утром. Вы когда-нибудь наблюдали, как человек спит под грудой одеял? Одеяла вздымаются и опускаются в такт дыханию. Эймос догадался, что здесь есть живой человек.

Он тихонько свистнул:

– Эй, яркий, но неинтересный человек, проснись, давай поговорим.

Одеяла разлетелись в разные стороны, и человек, переливающийся всеми оттенками – Эймос в жизни не видывал столько цветов сразу, – привстал, протирая глаза. Рукава у него были из зеленого шелка с голубой и лиловой опушкой. Плащ – малиновый с оранжевыми узорами. Рубашка – золотая в радужную клетку, один сапог – белый, другой – черный.

– Кто ты? – спросил пестрый пленник.

– Эймос. Пришел посмотреть, что в тебе такого скучного. Отчего все мне советуют держаться от тебя подальше и прячут тебя под одеялами?

– Я Джек, Принц Далекой Радуги, меня здесь держат в плену.

– Что ж, слыхал я и более странные речи; твои речи не самые немыслимые, – заметил Эймос. – Отчего ты Принц Далекой Радуги и как ты оказался в плену?

– Ох, – ответил Джек, – на второй вопрос ответить легко, но на первый – не так-то просто. Я оказался в плену, потому что один костлявый серый человек украл мою карту и, чтобы я не смог вернуть ее, засадил меня в эту камеру. Но отчего я Принц Далекой Радуги? Год назад я услышал тот же самый вопрос от волшебника, такого могучего, старого и ужасного, что нам с тобой не стоит за него беспокоиться. И я ответил: «Я Принц, потому что мой отец – Король, и все знают, что я Принц по законному праву». Тогда волшебник спросил: «Почему Принцем должен быть ты, а не кто-нибудь из дюжины других? Годишься ли ты в правители, способен ли ты вершить справедливый суд, сможешь ли ты устоять перед соблазном?» Я не понял, что он этим хочет сказать, и снова ответил: «Я Принц, потому что мой отец – Король». Волшебник взял зеркало и поднес его к моему лицу. «Что видишь?» – спросил он. «Я вижу себя, как и полагается, Принца Далекой Радуги». Тут волшебник вспылил, разбил зеркало на три части и объявил: «Пока ты не посмотришься в это зеркало, когда оно снова станет целым, ты не станешь Принцем Далекой Радуги, ибо за этим стеклом заперта женщина, достойная принца, и пока она не станет свободной, ты не сможешь править в своей родной стране». Что-то взорвалось, и я очнулся уже без короны. Я лежал в одежде, в которой ты видишь меня теперь, на зеленом лугу. В моем кармане обнаружилась карта. На ней было указано, где спрятаны все осколки зеркала, но не говорилось, как вернуться на Далекую Радугу. Я до сих пор не знаю, как мне попасть домой.

– Понимаю, понимаю, – сказал Эймос. – А как этот тощий серый человек украл у тебя карту? И зачем она ему понадобилась?

– Когда я понял, что домой вернуться не смогу, – сказал Джек, – то решил начать искать осколки. Первый, кто мне повстречался, был тот самый костлявый серый господин. При нем был большой черный сундук, в котором, как он сказал, находится его самый дорогой, самый близкий друг. Он сказал: если я наймусь к нему таскать сундук, он заплатит мне хорошие деньги, чтобы я смог купить себе корабль и продолжать поиски. И еще он сказал, что ему самому хотелось бы увидеть женщину, достойную принца. «Особенно, – сказал он, – такого пестрого принца, как вы». Много месяцев я таскал его сундук, и наконец он заплатил мне хорошие деньги и я купил на них корабль. Но после этого костлявый серый человек украл у меня и карту, и корабль, а меня засадил сюда, за решетку, и объявил мне, что они с его самым дорогим, самым близким другом найдут зеркало и оставят его себе.

– Зачем он хочет отыскать женщину, которая достойна принца вроде тебя? – спросил Эймос.

– Об этом мне не хочется даже думать, – сказал Джек. – Однажды он попросил меня расстегнуть «молнию» на кожаном клапане с краю сундука и засунуть туда голову, чтобы проверить, как там его самый дорогой, самый близкий друг. Но я не согласился, потому что раньше видел: он поймал красивую синюю птицу с красными перышками вокруг шеи и засунул ее в то самое отверстие на «молнии», и из сундука раздался только какой-то нехороший звук, что-то вроде «орулмхф».

– Вот-вот, – сказал Эймос. – Знакомый звук. Мне тоже неохота думать о том, что он сделает с женщиной, достойной принца вроде тебя.

И все же Эймос продолжал размышлять.

– С тобой он поступил вовсе не как друг, – сказал он Джеку. – А значит, его дружба с самым дорогим, самым близким существом какая-то ненастоящая.

Джек кивнул.

– А почему он не добудет зеркало сам? Зачем поручать это мне? – поинтересовался Эймос.

– Ты видел, где спрятаны осколки?

– Я запомнил, что один из них лежит не доходя двух лиг до некоего места, второй чуть выше другого места, а третий – «пожалуй, ближе, чем тебе кажется».

– Верно, – сказал Джек. – «Ближе, чем тебе кажется» – это огромное серое, унылое, заросшее, топкое зловещее болото. Первый осколок лежит на дне серебристой заводи посреди болота. Но на болоте все так серо, что серый господин полностью сольется с пейзажем и никогда уже не выберется наружу. «Чуть выше» – это на горе, а гора такая высокая, что сам Северный Ветер живет в пещере на ее склоне. Второй осколок зеркала лежит на вершине высочайшего пика горы. Но там так ветрено, а серый человек такой тощий, что его сдует в пропасть на полпути к вершине. «Не доходя двух лиг» – это сад буйных красок и пряных ароматов, где на бортиках фонтанов из розового мрамора, оплетенных виноградными лозами, поблескивают черные бабочки. Во всем саду нет ничего белого, кроме серебристо-белого единорога, который охраняет последний осколок зеркала. Возможно, серый смог бы добыть зеркало из сада, но я знаю: он не захочет туда идти, потому что от ярких красок у него болит голова.

– Тогда он человек выносливый: так долго терпеть твои пестрые одежды! – сказал Эймос. – В любом случае, я думаю, это несправедливо, если наш поклонник всех оттенков серого добудет твое зеркало с помощью твоей же карты. Тебе как минимум тоже надо дать шанс. Дай-ка подумать… сначала мы отправимся в место, которое ближе, чем ты думаешь.

– Значит, на болото.

– Хочешь пойти со мной и сам добыть осколок? – спросил Эймос.

– Еще бы! – воскликнул Джек. – Но как?

– У меня есть план, – сказал Эймос. Когда требовалось, соображал он очень быстро. – Просто делай, как я скажу.

Эймос начал что-то шептать Джеку через решетку. А тюремщик по-прежнему храпел на своей парусине.

В четыре часа на следующее утро, когда рассвет выдался туманным, солнце спряталось за облаками и воздух стал серым-серым, серее не бывает, корабль приблизился к берегу, где расстилалось огромное серое, унылое, заросшее, топкое зловещее болото.

– Посередине болота, – сказал серый господин, указывая направление рукой, – есть серебристая заводь. На дне лежит осколок зеркала. Сможешь к обеду вернуться и принести мне этот осколок?

– Наверно, смогу, – сказал Эймос. – Но тут все такое серое, просто ужас. Что, если я полностью растворюсь в пейзаже и никогда уже не смогу выбраться?

– С твоими-то рыжими волосами? – удивился серый.

– Волосы у меня рыжие, но я же не весь волосатый, – возразил Эймос. – Одежда у меня грязная и рваная, а в этом тумане, верно, вмиг посереет. Не найдется ли у вас на борту какой-нибудь яркой одежды, чтобы золотые нити сверкали, а шелковые – мерцали?

– У меня полный шкаф драгоценных камней, – сказал серый. – Надень столько драгоценностей, сколько захочешь.

– Слишком уж они тяжелые, – ответил Эймос. – С таким грузом я не успею обернуться к обеду. Нет, мне нужен яркий, блестящий костюм, чтобы не потеряться на болоте. Ведь если я потеряюсь, вы никогда не получите свое зеркало.

Тогда серый обернулся к одному из матросов и сказал:

– Ты знаешь, где достать ему такой костюм.

Матрос пошел было выполнять приказание, но Эймос сказал:

– Негоже отбирать у кого-то одежду, тем более что на болоте опасно, – вдруг я вообще не вернусь? Отдайте мои отрепья хозяину костюма – пусть побережет их, пока я не вернусь.

С этими словами Эймос скинул с себя отрепья и отдал матросу, а тот поспешил в сторону рубки. И через несколько минут вернулся с ярким костюмом: рукава из зеленого шелка с голубой и лиловой опушкой, малиновый плащ с оранжевым узором, золотая рубашка в радужную клетку, а сверху – пара сапог: один белый, другой черный.

– Самое то! – воскликнул Эймос и быстро оделся, так как уже замерз стоять в одних подштанниках. Перелез через борт, и вскоре был уже на болоте. Он был такой яркий и пестрый, что никто не заметил фигурку в грязных отрепьях, которая юркнула на корму за спинами матросов, тоже перелезла через борт и ступила на болото. Будь то Эймос, его рыжие волосы бросались бы в глаза, но у Джека, хоть он и носил разноцветную одежду, волосы были неприметные, русые.

Серый господин смотрел вслед Эймосу, пока тот не исчез из виду, а потом приложил руку ко лбу, который пульсировал от головной боли, и прислонился к черному сундуку, который матросы уже успели вынести на палубу.

Из сундука донеслось: «Глумпфвмр».

– О, мой самый дорогой, самый близкий друг, – сказал серый, – я чуть про тебя не забыл. Прости меня, пожалуйста.

Он достал из кармана конверт, а из конверта вынул большую ночную бабочку, которая била крыльями.

– Она влетела в мой иллюминатор вчерашней ночью, – сказал он.

Крылья у бабочки были бледно-голубые с коричневой каймой, а с изнаночной стороны – пятнистые в золотую крапинку.

Серый господин надавил на длинный металлический щиток на боку сундука – что-то вроде заслонки, которая прикрывает прорезь почтового ящика, – и протолкнул бабочку внутрь.

Из сундука прозвучало «фаффл», и серый улыбнулся.

На болоте Эймос подождал, пока его не догнал принц.

– Ну как, без проблем? – спросил Эймос.

– Легче легкого, – рассмеялся Джек. – Они даже не хватились тюремщика.

Минувшей ночью, после того как мы расстались с нашими героями, Эймос взял у спящего тюремщика ключ и освободил принца. Они вдвоем скрутили тюремщика, затащили его в камеру и закидали серыми одеялами. Утром, когда матрос пришел обменивать одежду, Джек подождал, пока тот уйдет, а потом сам отпер замок и вслед за Эймосом незаметно покинул корабль.

– Ну, пошли искать твою серебристую заводь, – сказал Эймос, – надо обернуться к обеду.

Вместе они зашагали по топи и грязи.

– А знаешь, – сказал Эймос, остановившись поглядеть на серую паутину, которая тянулась от ветки дерева над их головами до ползущей по земле лианы, – не так уж здесь и серо. Присмотрись-ка.

В каждой капельке росы на каждой нитке паутины преломлялся, словно через крохотную призму, свет, распадаясь на синие, желтые и красные лучи.

Глядя на это, Джек вздохнул:

– Цвета Далекой Радуги.

И ничего больше не сказал, но Эймосу стало его очень жалко. Они поспешили к середине болота.

– Да, здесь не все серое, – заметил Джек.

Зеленовато-серая ящерица, сидя на пне, подмигнула им красным глазом, над их макушками прожужжал золотой шершень, а змея с серой спиной, уступая им дорогу, перевернулась и обнажила оранжевое брюшко.

– Смотри скорей! – вскрикнул Эймос.

Впереди, за серыми стволами высоких деревьев, сквозь туман пробивался неяркий свет.

– Серебристая заводь! – вскричал принц, и оба побежали вперед.

И вскоре действительно оказались на краю круглого сверкающего водоема.

На том берегу заквакали крупные лягушки, а из глубин поднялись и всплыли несколько воздушных пузырьков.

Эймос и Джек вместе заглянули в воду.

Они ожидали увидеть блеск зеркала среди водорослей и гальки на дне, а может, собственные отражения, но увидели – совсем другое.

Из-под воды смотрело лицо красивой девушки.

Джек с Эймосом изумленно наморщили лбы. Девушка засмеялась, рассыпая по озеру пузырьки.

– Кто ты? – спросил Эймос.

И в ответ из пузырьков донеслось:

– А вы кто?

– Я Джек, Принц Далекой Радуги, – сказал Джек, – а это Эймос.

– Я женщина, достойная принца, – произнесло лицо в воде, – и зовут меня Леа.

Тут Эймос спросил:

– Отчего ты достойна принца? И как ты попала туда, где теперь находишься?

– Ах, – сказала Леа, – на второй вопрос ответить легко, но на первый не так-то просто. Год и еще один день назад я услышала тот же самый вопрос от волшебника, такого могучего, старого и ужасного, что нам с вами не стоит о нем беспокоиться.

– И что ты ему ответила? – спросил Джек.

– Я сказала, что могу говорить на всех языках рода человеческого, что я храбра, сильна и красива, что я могу править государством бок о бок с любым мужчиной. Он сказал, что я горда и гордость – мое достоинство. Но тут он заметил, как я разглядываю себя в зеркалах, и сказал, что я тщеславна, а тщеславие – мой изьян, оно разлучит меня с принцем, которого я достойна. Блестящая поверхность всего сущего, сказал он мне, будет разлучать нас, пока какой-нибудь принц не сумеет заново собрать зеркало из осколков, и тогда я смогу снова стать свободной.

– Значит, я тот самый принц, который тебя спасет, – объявил Джек.

– Правда? – спросила Леа с улыбкой. – Осколок зеркала, в котором я заперта, лежит на дне этого озера. Когда-то я сама прыгнула с утеса в синее море, чтобы достать белую огненную жемчужину, которую теперь ношу на лбу. Я нырнула глубоко, глубже, чем все мужчины, глубже, чем все женщины, о чьих погружениях слыхал весь свет. Но это озеро еще на десять футов глубже, чем та пучина. Ты не раздумал?

– Я попытаюсь, даже если при этом погибну, – сказал Джек. – Но я сделаю все, что в моих силах, не больше, но и не меньше.

И, набрав полную грудь воздуха, Джек прыгнул в озеро.

Эймос прекрасно понимал: если бы его спросили, готов ли он нырнуть, он бы долго-долго колебался. Шли секунды. Эймос испугался за жизнь Джека и пожалел, что не успел придумать какой-нибудь другой способ. Прошла минута. Может, надо было обхитрить девушку, подстроить, чтобы она сама принесла им зеркало? Две минуты. Например, поймать лягушку, привязать ей к лапе веревку, пусть нырнет и найдет зеркало?..

Три минуты миновало, а на воде – ни пузырька. Эймос, к собственному удивлению, решил, что остается только одно – прыгнуть в озеро и попробовать хотя бы спасти принца. Но тут у самых ног раздался тихий всплеск воды.

Сначала вынырнула голова Джека, а через миг появилась и его рука с большим осколком разбитого зеркала. Эймос запрыгал от радости. Принц подплыл к берегу, и Эймос помог ему вылезти. Они прислонили осколок к дереву и сели немного передохнуть.

– Хорошо, что я был в твоих отрепьях, – сказал Джек, – а не в моей собственной одежде, иначе водоросли вцепились бы в мой плащ, а сапоги утянули бы меня на дно, и я так никогда бы и не выплыл. Спасибо, Эймос.

– Такая мелочь не стоит благодарности, – ответил Эймос. – Но если мы хотим поспеть на корабль к обеду, пора возвращаться.

Они отправились обратно и к полудню почти дошли до берега. Принц отдал зеркало Эймосу и ускорил шаг: ему надо было вернуться в камеру. Эймос сделал привал, а потом не торопясь направился к кораблю, неся осколок зеркала.

– Эй, – крикнул он тощему серому господину, который дожидался его, сидя на сундуке, – вот ваше зеркало со дна серебристой заводи.

Серый так обрадовался, что спрыгнул с сундука, прошелся по палубе колесом и тут же повалился, хрипя и кашляя. Пришлось несколько раз шлепнуть его по спине.

– Молодец, – сказал он, когда Эймос поднялся на борт и отдал ему осколок. – А теперь пойдем. Ты пообедаешь за моим столом, только, ради всего святого, сними этот цирковой шатер, пока у меня голова не разболелась.

Эймос снял одежду принца, матрос отнес ее на гауптвахту и вернулся с отрепьями Эймоса. Когда он оделся, его рукав случайно коснулся руки серого господина. Тот замер и нахмурился, и лицо его сделалось почти черным:

– Эта одежда мокрая, а та, в которой ты ходил на болото, была сухая.

– Ну да, – сказал Эймос. – И как вы это объясните?

Серый господин буравил его глазами, долго думал и рядил, но так и не нашел никакого обьяснения. Наконец он буркнул:

– Неважно. Пойдем обедать.

Они спустились вниз, и матросы несли за ними черный сундук. Эймос и хозяин пообедали сытно и вкусно. Всю редиску из салата серый господин выудил, насадив на нож, и высыпал в широкую воронку, которую вставил в круглое отверстие на сундуке. «Фулрмп, мелрулф, улфмфграмф!»

– Когда мне отправляться за следующим осколком? – спросил Эймос, когда трапеза закончилась.

– Завтра вечером, когда закат будет золотым, небо – бирюзовым, а заходящее солнце окрасит скалы багрянцем, – сказал серый господин. – Я надену солнечные очки и буду наблюдать за процессом.

– Это вы хорошо придумали, – отозвался Эймос. – Голова не разболится.

Той ночью Эймос снова пошел на гауптвахту. Тюремщика пока не хватились, так что камеру принца никто не сторожил.

– Как там наш друг? – спросил Эймос у Джека, указав на груду одеял в углу.

– Неплохо. Я поделился с ним своей едой и водой. Сейчас он вроде бы спит.

– Отлично, – сказал Эймос. – Итак, треть твоего волшебного зеркала найдена. Завтра вечером я отправляюсь за вторым осколком. Хочешь пойти со мной?

– Я-то, конечно, хочу, – сказал Джек. – Но завтра вечером будет нелегко – тумана не обещают, как же мне спрятаться?

– Значит, устроим так, чтобы тебе не пришлось прятаться, – заявил Эймос. – Если я правильно запомнил, второй осколок – на вершине горы, где очень ветрено, а гора такая высокая, что сам Северный Ветер живет там в пещере.

– Верно.

– Не волнуйся, у меня есть план, – и Эймос снова начал нашептывать что-то сквозь решетку, а Джек улыбался и кивал.

Всю ночь и весь день они плыли, и под вечер подошли к скалистому берегу, где в нескольких сотнях ярдов от моря возвышалась гора, и ее вершина терялась в небе, хотя погода была ясная.

Когда солнце начало опускаться за горизонт, экипаж собрался на палубе и серый человек, положив руку в серой перчатке на плечо Эймоса, другой рукой указал на гору:

– Там, среди вершин, овеваемых ветрами, находится пещера Северного Ветра. Еще выше, на самом высоком пике, где дует самый сильный ветер, лежит второй осколок зеркала. Взбираться придется долго по опасным и коварным склонам. Ждать тебя обратно к завтраку?

– Конечно, – сказал Эймос. – Если вам не трудно, сделайте мне, пожалуйста, яичницу – переверните ее один раз, но смотрите не пережарьте – и горячие колбаски, да побольше.

– Я скажу коку, – сказал серый.

– Отлично, – отозвался Эймос. – Ой, вот еще одна просьба. Вы говорите, там очень ветрено. Мне понадобится длинный моток веревки. А может, вы дадите мне кого-нибудь в помощники? От веревки мало толку, если на одном ее конце есть человек, а на другом – никого нету. Если со мной пойдет напарник, я удержу его, если ветер его сдует, а он сможет удержать меня.

И Эймос обернулся к матросам.

– Может, вот этот подойдет? – спросил он. – У него есть при себе веревка, и закутан он тепло – ветер ему не страшен.

– Бери кого хочешь, – сказал серый, – только принеси мое зеркало.

И тепло закутанный матрос с мотком веревки на плече сделал шаг вперед и присоединился к Эймосу. Если бы серый господин не надел солнечные очки, чтобы защититься от яркого заката, то, возможно, заметил бы, что матрос какой-то знакомый. Матрос, кстати, неотрывно смотрел на гору не озираясь. Но, как бы то ни было, серый ничего не заподозрил.

Эймос и матрос перебрались на скалы, которые солнце окрасило багрянцем, и зашагали к горе. Один раз серый господин сдвинул свои очки на лоб, провожая их взглядом, но тут же поспешил снова их надеть, ибо был самый золотой миг заката. Потом солнце село, и серый господин потерял Эймоса и матроса из виду. Тем не менее он еще долго стоял у борта, пока от забытья его не пробудил голос во мраке: «Блмвгхм!»

Весь вечер Эймос и Джек с трудом карабкались по склонам. Когда стемнело, они подумали, что придется сделать остановку, но ясные звезды озаряли зазубренные скалы, а скоро взошла луна. Идти стало намного легче. Но тут задул ветер. Вначале легкий ветерок просто дергал их за воротники. Затем сердитые порывы начали кусать им пальцы. И наконец, гневный ураган начал то придавливать их к каменной стене, то в следующую же секунду пытаться сбросить их в пропасть. Веревка очень пригодилась. Ни Эймос, ни Джек ни на что не жаловались, а просто лезли все выше и выше, час за часом, не сбавляя скорости.

Только один раз Джек остановился, чтобы оглянуться через плечо на серебряное море, и что-то произнес.

– Что ты сказал? – завопил Эймос, перекрикивая ветер.

– Я сказал, – откликнулся принц, – посмотри на луну!

Эймос тоже оглянулся и заметил, что белый диск медленно опускается.

Они стали карабкаться еще быстрее, но через час нижний край луны уже погрузился в океан. Наконец они забрались на широкий карниз, где было не так ветрено. И им показалось, что выше залезть никак невозможно.

Джек уставился на луну и вздохнул:

– Будь сейчас день, а не ночь… может быть, мне удалось бы увидеть отсюда даже мою Далекую Радугу.

– Вполне возможно, – сказал Эймос. Он всем сердцем сочувствовал Джеку, но понял, что надо его как-то подбодрить. – Но с вершины наверняка видно гораздо лучше.

Не успел Эймос договорить, как последние лучи луны погасли. Теперь даже звезды куда-то подевались. Вокруг расстилалась непроглядная тьма. Но когда они обернулись, пытаясь укрыться от крепчающего ветра, Эймос воскликнул:

– Свет!

– Где свет? – откликнулся Джек.

– Вон там, за скалами, огонек теплится.

Оранжевое свечение окаймляло контур скалистого утеса, и оба поспешили туда, ступая по узенькой тропинке, которая осыпалась у них под ногами. Взобравшись на утес, они увидели, что свет исходит из-за следующей каменной стены, и начали карабкаться к ней. Камешки и льдышки обламывались, когда они пытались за них уцепиться. Друзья перебрались через стену и там увидели, что свечение усилилось, но источник этого света за следующим хребтом, и им пришлось покорить и этот перевал, рискуя упасть в пропасть на глубину невесть скольких футов. Наконец они подтянулись, забрались на уступ и, тяжело дыша, прислонились к стене. Далеко впереди полыхало яркое оранжевое пламя, освещая лица Эймоса и Джека. Несмотря на холодный ветер, на их лбах поблескивали капли пота – столько сил они потратили на восхождение.

– Давай дальше, – сказал Эймос, – еще немножко…

И тут из полдюжины разных сторон они услышали: «Давай дальше, еще немно…. еще немножко…. немножко…»

Эймос и Джек уставились друг на друга. Джек вскочил:

– Да мы же в пещере…

Снова послышалось эхо: «В пещере… в пещере… щере…»

– …в пещере Северного Ветра, – договорил шепотом Эймос.

Они двинулись на свет огня. Было так темно, а пещера была такая большая, что даже пламя не позволяло разглядеть ни потолок, ни дальние закоулки. Оказалось, костры горят в огромных чашах, вырубленных в каменной толще. Огни предостерегали об опасности, ибо сразу за ними пол пещеры обрывался, а в пропасти царила непроглядная тьма, и в этой тьме что-то погромыхивало.

– Интересно, он дома? – шепнул Джек.

И тут перед ними раздался шелест, переходящий в рев, переходящий в рокот наподобие грома, и из тьмы раздался голос:

– Я Северный Ветер, и я еще как дома.

Пламя в чашах затрепетало, клонясь на ветру, и матросская шапка с головы Джека улетела во мрак.

– Вы вправду Северный Ветер? – спросил Эймос.

– Да, я вправду Северный Ветер, – зарокотал голос-гром. – А теперь скажите мне, кто вы такие, а то сейчас разорву вас на мелкие клочки и разнесу их по всему белому свету.

– Я Эймос, а это Джек, Принц Далекой Радуги. В вашу пещеру мы забрели случайно; пожалуйста, не сочтите наше появление за невежливость. Просто луна зашла, нам пришлось прекратить восхождение, и тут мы увидели ваши костры.

– А куда вы держали путь?

Ответил Джек:

– На вершину горы, там лежит осколок зеркала.

– Да, – сказал Северный Ветер, – там действительно лежит зеркало. Один волшебник, такой могучий, старый и ужасный, что нам с вами не стоит за него беспокоиться, положил его там год и еще один день назад. Я сам вознес его на вершину своим дуновением. Так я наградил его за услугу, которую он оказал мне миллион лет назад, ибо это он выстроил для меня эту пещеру своими искусными и хитроумными чарами.

– Мы пришли забрать зеркало, – объявил Джек.

Северный Ветер захохотал так громко, что Эймосу с принцем пришлось ухватиться за стены, чтобы их не сдуло.

– Вам туда ни за что не забраться: слишком высоко, слишком холодно, – проговорил он. – Даже волшебнику пришлось просить меня о помощи, чтобы доставить туда зеркало.

– Значит, вы могли бы и нам помочь забраться туда? – спросил Эймос.

Северный Ветер молчал целую минуту, а затем спросил:

– С чего вдруг я стану вам помогать? Волшебник выстроил мне пещеру. А вы что сделали, чтобы заслужить мою помощь?

– Пока ничего, – сказал Эймос. – Но если вы окажете нам услугу, то и мы сможем помочь вам.

– Это чем же вы мне сможете помочь?

– Ну-у… – сказал Эймос. – Да вот, например. Вы говорите, что вы вправду Северный Ветер. Но как можете это доказать?

– А ты как докажешь, что ты и вправду ты? – выпалил Ветер.

– Запросто, – ответил Эймос. – У меня рыжие волосы и веснушки, рост – пять футов семь дюймов, глаза карие. Просто сходите к Идальге, хозяйке таверны «Мореход», и спросите ее, у кого рыжие волосы, такой рост и карие глаза, и она вам ответит: «Да это же мой милый Эймос». А слово Идальги – веское доказательство для всех людей на свете. Ну а вы как выглядите?

– Как я выгляжу? – сердито переспросил Ветер.

– Да, опишите-ка свою внешность.

– Я большой, холодный, жгучий…

– Ну, это ваши внутренние ощущения, – сказал Эймос. – Это не внешность. Я хочу знать, как мне вас опознать, если я увижу вас в нерабочее время, когда вы мирно идете по улице мне навстречу.

– Я – морозный, я – ледяной, я пробираю до костей…

– Ну, это тоже не про внешность, опять внутренние ощущения.

Северный Ветер что-то пошуршал себе под нос, и наконец смущенно проговорил:

– Но никто на свете не видел ветра.

– Да, мне так тоже говорили, – сказал Эймос. – Но разве вы ни разу не смотрелись в зеркало?

– Увы, – вздохнул Северный Ветер, – люди всегда хранят зеркала у себя дома, а меня в гости никогда не приглашают. Мне ни разу не довелось посмотреться в зеркало. Да и не до того мне было.

– Что ж, – сказал Эймос, – если вы поможете нам забраться на вершину горы, мы разрешим вам посмотреться в этот осколок зеркала. – А потом добавил: – А ваш друг, волшебник, этого для вас не сделал, насколько я понимаю.

Джек легонько лягнул Эймоса в ногу, ибо неразумно оскорблять такого могучего, старого и ужасного волшебника, даже если никому и никогда не придется за него беспокоиться.

Северный Ветер долго что-то бурчал и ворчал во мраке, но наконец сказал:

– Хорошо. Лезьте ко мне на закорки, и я отнесу вас на самый высокий пик этой горы. Когда я посмотрюсь в ваше зеркало, то снова отнесу вас вниз, куда-нибудь, откуда вы без труда спуститесь сами.

Эймос и Джек безумно обрадовались и забрались на закорки Северного Ветра – один на одно плечо, другой – на другое. Они уцепились за его длинные густые волосы, и огромные крылья Ветра захлопали, вызвав в пещере такой ураган, что он запросто задул бы костры в чашах, не будь они волшебными. Гигантские перья зазвенели, точно сталь, которая ударяется о бронзу.

Северный Ветер встал на ноги и помчался к выходу из пещеры – такой высокой арке, что Эймос и Джек не могли разглядеть ее свода, и такой широкой, что они не могли разглядеть ее боков. Косматая голова Ветра задела за потолок, длинные обломанные ногти на ногах царапнули по полу, а кончики крыльев задели за валуны по бокам арки, и камни посыпались вниз. Ветер ринулся во тьму, описал круг в воздухе – так высоко, что пелена облаков осталась внизу и звезды снова засияли точно алмазная пыль на бархате ночи. Они летели так долго, что солнце уже принялось метать из-за горизонта золотые копья своих лучей, а когда солнечный шар всплыл из моря наполовину, Северный Ветер встал одной ногой на утес слева, другой ногой на скалу справа, а потом наклонился и опустил людей на вершину, которая находилась между утесом и пиком.

– Но где же зеркало? – спросил Эймос, озираясь.

Рассвет одел снега и льды в серебристое сияние.

– Год назад, когда я вознес сюда волшебника, – раздался сверху голос Ветра, – он оставил зеркало прямо на вершине, но теперь оно, верно, скрыто под сугробами и льдинами.

Эймос и принц принялись стряхивать снег с какой-то глыбы, и из-под белого покрова засверкал прозрачный лед. Глыба была огромная, размером почти что с черный сундук тощего серого господина.

– Наверное, зеркало посередине этой льдины, – сказал Джек. Оба уставились на огромный кусок льда, скоро внутри что-то зашевелилось, и они узнали прелестную Леа, которая являлась им в озере.

Улыбнувшись им, она промолвила:

– Я рада, что вы пришли за вторым осколком зеркала, но он погребен внутри этой льдины. Однажды, еще в детстве, я прорубила в льдине дыру, чтобы достать сережку, которую моя мама уронила вечером на зимнем балу. Та льдина была самой холодной и самой твердой, о каких только слыхали на свете. Но эта льдина холоднее, чем та, на десять градусов. Сможешь ли ты ее разрубить?

– Я попытаюсь, даже если при этом погибну, – сказал Джек. – Но я сделаю все, что в моих силах, не больше, но и не меньше.

И он схватил маленький топорик, который они прихватили с собой, чтобы покорить гору.

– До завтрака закончишь? – спросил Эймос, покосившись на солнце.

– До завтрака? Да запросто! – И принц начал рубить лед.

Льдышки полетели во все стороны, а он от усердия так вспотел, что, несмотря на мороз, снял рубашку. За час усердной работы принц вырубил в льдине дыру, обнажив осколок зеркала. Усталый, но с довольной улыбкой, он вытащил зеркало и отдал Эймосу. И пошел за своей рубашкой и курткой.

– Северный Ветер, – сказал Эймос. – Посмотрись в зеркало.

– Встань так, чтобы солнце светило тебе в глаза, – отозвался Ветер, нависая над Эймосом. – Не хочу, чтобы другие увидели мое отражение раньше, чем увижу его я.

Эймос и Джек встали так, чтобы солнце светило им в глаза, а могучий ледяной Северный Ветер нагнулся, чтобы посмотреться в зеркало. Должно быть, он остался доволен увиденным, потому что громко, заливисто рассмеялся, чуть не сдув людей с вершины.

Потом подпрыгнул в воздух на милю, трижды перекувыркнулся, спикировал, ухватил Эймоса и Джека и усадил к себе на плечи. Люди уцепились за его длинные густые волосы, и Ветер полетел вниз.

На лету он напевал, присвистывая:

– Теперь-то я расскажу всем листьям и нашепчу всем волнам, кто я такой и какой я с виду, пусть болтают об этом между собой по осени, пусть встают и снимают передо мной свои белые шапки перед зимними штормами.

Северный Ветер так не радовался с тех пор, как волшебник выстроил ему пещеру.

На вершине горы светает намного раньше, чем у ее подножия, а эта гора была такая высокая, что, когда они опустились вниз, солнца еще не было видно и до завтрака оставалось добрых полчаса.

– Беги вперед и вернись в камеру, – сказал Эймос. – Я дам тебе фору, а потом вернусь и позавтракаю яичницей с колбасками.

Принц побежал по скалам на берег и незаметно шмыгнул на корабль, а Эймос дождался рассвета. Когда солнце взошло, он отправился к кораблю.

Но ночью на борту корабля случилось кое-что, не предусмотренное планом Эймоса. Серый господин продолжал размышлять над загадкой мокрой одежды Эймоса. Затем он начал расспрашивать, кого из матросов Эймос взял с собой. А потом серый господин отправился на гауптвахту.

Там он не обнаружил ни тюремщика, ни пленника. Взбешенный серый ворвался в камеру, начал рыться в груде тряпья. Из-под одеял выкатился связанный матрос с кляпом во рту, наряженный в пестрый костюм Принца Далекой Радуги, ведь, перед тем как отправиться с Эймосом на гору, Джек переоделся в одежду тюремщика.

Вынув кляп, серый услышал всю историю, а о той части, которую тюремщик проспал, смог догадаться и сам. Он развязал тюремщика, созвал экипаж и отдал указания, что делать, когда принц и Эймос вернутся. Красивый костюм он отнес в свою каюту, где стоял черный сундук.

И вот Эймос, неся под мышкой осколок зеркала, подошел к кораблю и окликнул:

– Вот ваше зеркало. А где моя яичница и колбаски?

– Греются и шипят на плите, тебя дожидаются, – сказал серый господин, подняв солнечные очки на лоб. – А где же матрос, которого ты взял себе в помощники?

– Увы, – ответил Эймос, – его сдуло ветром.

Он взобрался по трапу и вручил серому господину зеркало:

– Если я правильно запомнил, нам остался только третий осколок. Когда мне приступать к его поискам?

– Сегодня днем, когда солнце поднимется всего выше и будет припекать всего жарче, – ответил серый.

– Как, даже отдохнуть мне не дадите? Я всю ночь лазал вверх-вниз по горам.

– Можешь немного поспать, – сказал серый господин. – Но сначала иди позавтракай.

Серый обнял Эймоса за плечи и повел в свою каюту, кок принес им огромное блюдо с колбасками и яичницей. От еды поднимался пар.

– Ты хорошо справился, – сказал серый, указывая на стену, где повесил два осколка зеркала, соединив их вместе. Теперь стало ясно, какой формы должен быть третий осколок. – А если добудешь последний осколок, справишься с делом отменно.

– Я уже почти чувствую в своих руках тяжесть всех этих алмазов, изумрудов, золота и жемчугов.

– Да неужели? – спросил серый.

Он вынул из кармана лоскут зеленого шелка, подошел к черному сундуку и просунул лоскут в маленькую квадратную дверцу. «Орлмнб!»

– Где спрятана третья часть зеркала? – спросил Эймос.

– Не доходя двух лиг от этого места есть сад буйных красок и пряных ароматов, где на бортиках фонтанов из розового мрамора, оплетенных диким виноградом, поблескивают черные бабочки. Во всем саду нет ничего белого, кроме серебристо-белого единорога, который охраняет последний осколок зеркала.

– В таком случае хорошо, что я пойду за осколком, – сказал Эймос, – потому что в этом саду у вас страшно разболится голова, даже если вы пойдете в солнечных очках.

– Тысяча проклятий, – пробурчал серый господин, – ты совершенно прав.

Он достал из кармана полоску малиновой ткани с оранжевым узором, подошел к сундуку и опустил полоску в узкую круглую дырочку в крышке. Когда кончик полоски исчез из виду, сундук выговорил: «Млпбгрм!»

– Жду не дождусь, когда увижу вас в самый счастливый момент вашей жизни, – сказал Эймос. – Но вы мне до сих пор не сказали, что вы и ваш самый дорогой, самый близкий друг надеетесь найти в зеркале.

– Разве я не говорил? – спросил серый.

Он достал из-под стола белый кожаный сапог, подошел к сундуку, приподнял крышку и швырнул сапог внутрь.

«Орг!» Этот звук раздался не из сундука – это Эймос чуть не подавился последним куском колбаски. Эймос и серый господин взглянули друг другу в глаза… и промолчали. И только сундук вставил свое слово: «Грублмеумплефрмп… и-ик!»

– Ну ладно, – произнес наконец Эймос, – пойду-ка я на палубу, прогуляюсь немножко.

– Не делай глупостей, – возразил серый господин, разглаживая на запястьях свои серые перчатки. – Если после обеда ты собираешься бодрствовать, лучше сразу пойти спать.

– Поверьте, глоток свежего воздуха поможет мне заснуть.

– Нет уж, это ты поверь мне, – ответил серый господин, – я посыпал твою яичницу и колбаски кое-чем, что поможет тебе заснуть намного лучше, чем весь свежий воздух на свете.

Эймос вдруг почувствовал, как его веки тяжелеют, а в голове становится легко и пусто, и сполз со стула.

Очнулся Эймос на полу, в камере на корабельной гауптвахте. Точнее, его разбудил Джек. Джек был в одних подштанниках: утром, когда Джек вернулся, матросы набросились на него, отобрали одежду и отдали обратно тюремщику.

– Что с тобой случилось? – спросил Джек.

Эймос все ему рассказал.

– Значит, мы разоблачены и все потеряно, – заключил принц. – Уже полдень, солнце поднялось всего выше и припекает всего жарче. Корабль встал на якорь, не доходя двух лиг до того места, и серый, наверно, собирается пойти за третьим осколком сам.

– Чтоб у него голова раскололась на тысячу осколков от головной боли! – выпалил Эймос.

– Эй вы там, потише, – прикрикнул на них тюремщик. – Мне спать охота.

Он расстелил на полу свою серую парусину и прилег.

Волны били в борт корабля, и через минуту Джек сказал:

– Мимо замка Далекой Радуги течет река, и если спуститься в сад, можно услышать, как вода бьется о стену. Точь-в-точь как этот шум.

– Гони грусть! – велел ему Эймос. – Нам нужно хорошенько поднапрячь мозги.

Откуда-то донесся стук.

– Честно говоря… – сказал Эймос, покосившись на потолок, – был у меня один друг, Билли Баста, старый моряк с деревянной ногой. Мы с ним часто играли в бирюльки. Когда он поднимался в свою комнату, на второй этаж таверны «Мореход», было слышно, как он там наверху расхаживает. Точь-в-точь как этот стук.

Стук повторился.

– Но это стучат не наверху, – сказал Джек. – А под нами.

Оба уставились на пол. Джек встал на четвереньки и заглянул под койку.

– Там есть люк, – шепнул он Эймосу, – и в него кто-то стучится.

– Люк в днище корабля? – удивился Эймос.

– Не будем задавать вопросов, – сказал Джек, – просто откроем.

Они схватились за кольцо и подняли крышку люка. В проеме не было ничего, кроме зеленой толщи воды. Но вдруг в глубине возникла Леа.

– Что ты здесь делаешь? – прошептал Эймос.

– Пришла вам помочь. Вы добыли две части разбитого зеркала. Теперь добудьте последний осколок.

– Но как ты сюда попала? – спросил Джек.

– Нас разлучает только блестящая поверхность всего сущего, – пояснила Леа. – Слушайте: если вы выберетесь через люк, то сможете проплыть под кораблем и вынырнуть.

– А когда мы проплывем под кораблем, – сказал Эймос, – то сможем снова забраться на борт.

– Но зачем нам забираться на борт? – спросил Джек.

– У меня есть план, – ответил Эймос.

– Но сработает ли твой план, если серый уже в саду буйных красок и пряных ароматов, если он уже идет мимо розовых мраморных фонтанов, где на бортиках поблескивают черные бабочки? – спросил Джек.

– Мой план сработает, пока осколок зеркала остается под охраной серебристо-белого единорога, – ответил Эймос, – а не попал в руки серому. А теперь ныряй в люк.

Принц нырнул, Эймос последовал за ним.

– Эй вы там, потише, – буркнул тюремщик, не открывая глаз.

В саду серый господин, прикрывая голову зонтиком, в солнечных очках, плотно прилегающих к лицу, действительно уже шел сквозь мир буйных красок и пряных ароматов, мимо розовых мраморных фонтанов, где поблескивали черные бабочки. Было жарко; серый господин обливался потом, голова у него раскалывалась от боли.

Он шел долго, и даже сквозь темные очки начал различать зеленые листья и алые бутоны, пурпурные фрукты на ветках и оранжевые дыни на лианах. Но сильнее всего его раздражали стайки золотых мошек, жужжащие вокруг. Он отгонял их зонтиком, но они тут же прилетали снова.

Ему показалось, что он идет уже целую вечность. И вот перед ним замаячило что-то серебристо-белое, и, подойдя поближе, он увидел единорога. Зверь, моргая, стоял на маленькой полянке. Прямо позади единорога на земле валялся последний осколок зеркала.

– Наконец-то… – буркнул серый и направился к зеркалу.

Но едва он вышел на полянку, единорог засопел и ударил передними ногами по земле – сначала одним копытом, потом другим.

– Я просто подойду и возьму зеркало; я быстро, я вас не побеспокою, – сказал серый.

Но стоило ему сделать шаг вперед, как единорог тоже шагнул вперед, и серый господин обнаружил, что острый кончик рога уткнулся в серую ткань его рубашки, в том самом месте, где под рубашкой был пупок.

– Значит, придется тебя обойти, – сказал серый господин.

Но когда он пошел вправо, и единорог взял правее, а когда он направился влево, единорог сделал то же самое.

Из зеркала донесся смех.

Серый господин заглянул за единорога и увидел в стекле не свое отражение, а лицо какой-то девушки.

– Боюсь, – жизнерадостно сказала она, – что тебе так и не удастся взять зеркало, если единорог не разрешит, ибо это зеркало принес сюда волшебник, такой могучий, старый и ужасный, что нам не стоит о нем беспокоиться.

– И что же я должен сделать, чтобы этот упрямый зверь пропустил меня к зеркалу? Говори скорей, потому что я спешу, у меня ужасно разболелась голова.

– Ты должен доказать, что ты этого достоин, – сказала Леа.

– Как доказать?

– Ты должен проявить свой ум, – сказала Леа. – Когда меня выпустили на волю из этого зеркала, мой наставник, чтобы проверить, хорошо ли я усвоила уроки, задал мне три вопроса. Я ответила на все три, а эти три вопроса были труднее всех вопросов, которые когда-либо слыхали и мужчины, и женщины. Я же задам тебе три вопроса, которые труднее в десять раз, и если ты ответишь верно, то сможешь забрать зеркало.

– Спрашивай, – сказал серый.

– Первый вопрос: кто стоит прямо за твоим левым плечом?

Серый господин оглянулся через левое плечо, но увидел только яркую пестроту сада.

– Там никто не стоит.

– Второй вопрос: кто стоит прямо за твоим правым плечом?

Серый господин оглянулся через правое плечо и чуть не снял свои солнечные очки, но рассудил, что толку от этого не будет – все равно ничего не видно, кроме непонятной разноцветной мешанины.

– Там никто не стоит, – ответил он.

– Третий вопрос, – продолжала Леа. – Что они с тобой сделают?

– Никого тут нет, и ничего они не сделают, – ответил серый.

– На все три вопроса ты ответил неверно, – печально протянула Леа.

Тут кто-то схватил серого господина за правую руку, а кто-то другой – за левую, его повалили, перекатили на живот и связали ему руки за спиной. Один взял его за плечи, другой – за ноги, и оба замешкались лишь на секунду, чтобы забрать с поляны зеркало. Единорог охотно позволил им его взять, ибо, несомненно, они могли бы ответить на вопросы Леи.

Одним из них был Эймос, одетый в рубашку и плащ Принца Далекой Радуги (на зеленом рукаве не хватало лоскутка, а на малиновом плаще – полоски). Эймос прятался за кустами, чтобы серый не видел его штанов, которые были далеко не яркие. Другой был Принц Джек в штанах от своего костюма и одном сапоге – он укрывался за низко свисающей веткой, чтобы серый не видел его выше пояса.

Теперь зеркало оказалось в их руках. Не забыв забрать зонтик и солнечные очки, они схватили серого господина и потащили его на корабль. Казалось, план Эймоса сработал: когда они выбрались из камеры, им удалось взобраться на борт корабля, незаметно стащить костюм из каюты серого господина и по его стопам попасть в сад.

Но когда они вернулись к кораблю, полоса везения закончилась: едва они вышли на берег, их атаковали матросы. Тюремщик все-таки проснулся и, хватившись пленников, начал поиски. Матросы вышли их ловить в ту же самую минуту, когда Эймос с принцем приблизились к кораблю.

– Я победил! – торжествующе вскричал серый, когда Эймоса и Джека снова повели на гауптвахту.

Люк в камере был накрепко заколочен, и теперь даже Эймос не мог выдумать никакого плана.

– Отдать швартовы! Курс на самый серый и мрачный остров, какой только есть на карте! – приказал серый господин.

– Отдать швартовы! – закричали матросы.

– И не беспокойте меня, пока мы не подойдем к острову, – сказал тощий серый господин. – Сегодня у меня был тяжелый день, и теперь я просто умираю от головной боли.

Серый господин отнес третий осколок зеркала в свою каюту, но не стал соединять его с остальными – сил совсем не осталось. Он положил осколок на крышку сундука, выпил несколько пилюль от головной боли и прилег.

На самом сером, самом мрачном острове, какой только есть на свете, стоит громадный серый мрачный замок. С берега к воротам замка ведет каменная лестница. Это и был мрачный серый дом тощего серого господина. На следующий день, под серым небом, корабль причалил к нижней площадке лестницы, и серый господин, волоча за собой двух связанных людей, поднялся к воротам.

В одном из залов замка Эймос и принц, связанные, стояли у дальней стены. Серый господин, хихикая себе под нос, повесил на стену зеркало, составленное из двух осколков. Последний осколок лежал на столе.

– Наконец-то это случится, – сказал серый. – Но вначале, Эймос, ты должен получить свою награду за то, что так хорошо мне помог.

Он отвел Эймоса, все еще связанного, к маленькой дверце в стене.

– Вот мой сад драгоценных камней. Столько самоцветов, как у меня, нет ни у кого на свете. Гадость какая… У меня от них только голова болит. Иди скорей, забери свою награду, а когда вернешься, я покажу тебе человека в самый счастливый миг его жизни. А потом положу тебя и твои драгоценности в сундук, к моему самому дорогому, самому близкому другу.

Кончиком своей тонкой серой шпаги он разрезал веревки, которыми был связан Эймос, вытолкнул его в сад драгоценных камней и захлопнул за ним маленькую дверцу.

Эймос печально брел между кучами драгоценностей – сверкающих, переливающихся. Стены были высоченные, не перелезть, и окружали сад со всех сторон. Смышленый Эймос понимал: в некоторых ситуациях пробовать придумать выход – только понапрасну утруждать свой ум. И тогда он взял небольшую тачку, лежавшую на горке рубинов, и начал набивать карманы жемчугами.

Когда он вытащил из колодца посередине сада медный чайник, доверху наполненный золотом, то сложил всю свою награду в тачку, вернулся к дверце и постучался.

Дверца распахнулась, Эймоса вместе с тачкой втащили внутрь и снова связали. Серый господин отвел его к принцу, а тачку вывез на середину комнаты.

– Еще минутка, – сказал тощий серый господин, – и вы увидите человека в самый счастливый миг его жизни. Но вначале я должен устроить, чтобы мой самый дорогой, самый близкий друг тоже это увидел.

Он подошел к огромному черному сундуку, который теперь сделался, казалось, еще чернее и огромнее, и опрокинул его на бок, а потом отпер замок большим железным ключом и широко, хотя и не до отказа, распахнул крышку. Из открытого сундука было видно зеркало, но Эймос и Джек никак не могли заглянуть в сундук.

Серый господин взял последний осколок зеркала, подошел к стене и приладил его на место, проговорив:

– Вот единственное, чего мне всегда хотелось больше всего на свете, хотелось для себя и для моего самого дорогого, самого близкого друга, – женщина, достойная принца.

Немедленно грянул гром, и из зеркала, которое снова стало целым, ударил сноп света.

Серый господин попятился, а красавица и умница Леа выбралась из зеркала.

– О, какое счастье! – засмеялся тощий серый господин. – Она тоже серая!

Ибо Леа была закутана в серую ткань с головы до пят. Но едва серый господин умолк, Леа распахнула свой серый плащ и уронила его на пол.

– О, ужас! – вскричал тощий серый господин, попятившись.

Под плащом у Леи была алая накидка, на которой, сверкая в свете молний, пламенели рубины. Она, не мешкая, уронила на пол накидку.

– О, горе мне! – завизжал серый господин, попятившись еще дальше.

Ибо под алой накидкой оказалось покрывало из зеленого атласа, а на его кайме горели желтые топазы. Леа спустила покрывало с плеч.

– О, безысходность! – возопил тощий серый господин и опять попятился, ибо под покрывалом было серебряное платье с золотой отделкой и голубым шелковым лифом, вышитым сапфирами.

Сделав этот последний шаг назад, тощий серый господин угодил прямо в раскрытый сундук. Он вскрикнул, пошатнулся, сундук опрокинулся, крышка упала, и замок защелкнулся.

И никаких звуков.

– Я надеялась, что мы сможем этого избежать, – проговорила Леа и начала развязывать Джека и Эймоса. – Но теперь мы бессильны. Даже не знаю, как вас благодарить за то, что вы собрали зеркало из осколков и освободили меня.

– И мы не знаем, как тебя благодарить за то, что помогла нам это сделать, – отозвался Эймос.

– Теперь-то, – сказал Джек, растирая запястья, – я снова могу посмотреть на себя и понять, отчего я Принц Далекой Радуги.

Они с Леей подошли к зеркалу и посмотрелись в него.

– Все ясно, – сказал Джек. – Я принц, потому что достоин быть принцем, а рядом со мной женщина, достойная быть принцессой.

Их отражения исчезли из позолоченной рамы, а вместо отражений проступил пейзаж: холмистая равнина с зелеными и желтыми лугами да красными и белыми домиками, а вдалеке – золотой замок на фоне голубого неба.

– Далекая Радуга! – вскричал Джек. – Мне кажется, мы можем туда пойти, перешагнув через раму!

И он двинулся к зеркалу.

– А как же я? – завопил Эймос. – Как мне попасть домой?

– Делай как мы, – сказала Леа. – Когда мы уйдем, посмотрись в зеркало, и ты тоже увидишь свой дом.

– А это? – спросил Эймос, указав на сундук.

– Что «это»? – переспросил Джек.

– Что в нем?

– Загляни – увидишь, – сказала Леа.

– Я его боюсь, – сознался Эймос. – Он говорил всякие гнусные, жуткие слова.

– Ты боишься? – захохотал Джек. – Ты спас меня трижды с гауптвахты, рискнул пойти на серое болото и прокатился на закорках Северного Ветра! А теперь боишься?

Но Леа ласково спросила:

– Что же он говорил? Я изучала языки всего рода человеческого и, возможно, смогу что-то подсказать. Что он говорил?

– Ох, гадости всякие, – сказал Эймос. – Что-то вроде «онвбпмф», и «элмблмпф», и «орхмфлбфе».

– Это значит, – сказала Леа, – «в этот сундук меня посадил волшебник, такой могучий, старый и ужасный, что нам с вами не стоит за него беспокоиться».

– А еще он говорил «глумпфвр», и «фаффл», и «фулрмп», – сказал Эймос.

– Это значит, – перевела Леа, – «меня посадили сюда, чтобы я был самым дорогим, самым близким другом для всех этих угрюмых, серых людей, которые обманывают всех на своем пути и не способны радоваться ничему яркому и цветному».

– А еще он говорил «орлмнб», и «млпбгрм», и «груглмеумплефрмп… и-ик!».

– В вольном переводе, – сказала Леа, – это значит: «Иногда нам трудно выполнять свой долг, не теряя бодрости, доброжелательности и усердия, которых ждут от нас окружающие, и все-таки…»

– А когда тощий серый господин свалился в сундук, – напомнил Эймос, – сундук не издал ни звука.

– И это, – сказала Леа, – можно сформулировать как «я сделал свое дело». Таков приблизительный смысл.

– Пойди посмотри, что там в сундуке, – сказал Джек. – Скорее всего, нет там ничего особенно ужасного.

– Ну, раз ты так говоришь… – пробормотал Эймос. Он приблизился к сундуку, три раза обошел вокруг и робко приподнял крышку. И, ничего не увидев, приподнял крышку чуть выше. Опять ничего не увидел. Откинул крышку до отказа. – Да здесь совсем пусто…

Но тут он кое-что заметил на самом дне сундука. Это была короткая трехгранная стеклянная палочка.

– Призма! – воскликнул Эймос. – Ну и чудо! Никогда о таком даже не слышал.

Но он обнаружил, что остался в зале один. Джек и Леа уже отбыли в свою страну. Подбежав к зеркалу, Эймос успел увидеть, как они удаляются по зеленым и желтым лугам, направляясь к золотому замку. Леа положила голову на плечо Джеку, а принц повернул голову, чтобы поцеловать ее черные как вороново крыло волосы, и Эймос подумал: «Вот оно: два человека в самый счастливый миг их жизни».

Тут картинка в раме переменилась, и Эймос увидел знакомую приморскую улицу с булыжной мостовой, мокрой от дождя. Гроза только что отшумела, и в облаках появился просвет.

Неподалеку ветер раскачивал вывеску таверны «Мореход».

Эймос побежал за тачкой, положил наверх призму и подкатил тачку к зеркалу. А потом на всякий случай вернулся к сундуку и надежно его запер.

Дверь таверны «Мореход» распахнулась, и кто-то сказал:

– Отчего сегодня вечером все так приуныли, когда над всем миром повисла красивая радуга?

– Эймос! – закричала Идальга и выбежала из-за стойки.

– Эймос! – закричал Билли Баста, топая вслед за ней на деревянной ноге.

Все, кто был в таверне, высыпали на улицу. Действительно, это был Эймос собственной персоной, и действительно, над ними до самого горизонта выгибалась радуга.

– Где ты был?! – всплеснула руками Идальга. – Мы все думали, что тебя больше нет в живых.

– Если б я рассказал, ты бы все равно не поверила, – ответил Эймос. – Ты всегда говоришь, что нет на свете такого мужчины, чьи россказни ты бы принимала всерьез.

– Если мужчина может однажды уйти из таверны с пустыми карманами, а через неделю вернуться с таким грузом, – и Идальга показала на тачку, полную золота и драгоценностей, – такого мужчину нужно принимать всерьез.

– Тогда выходи за меня замуж, – сказал Эймос. – Я всегда думал, что ты необычайно мудра: знаешь, кому верить, кому нет, – и твои последние слова доказали, что я не ошибался, – ты достойна моего уважения.

– Да, я выйду за тебя замуж, – сказала Идальга. – Я всегда думала, что ты необычайно умен. И твое возвращение с тачкой доказало, что я не ошибалась: ты достоин моего уважения.

– Я тоже думал, что ты погибнешь, – сказал Билли Баста, – когда ты удрал с этим тощим серым господином и его огромным черным сундуком. Он рассказывал нам жуткие истории о местах, куда собирается отправиться. А ты взял и пошел с ним, не узнав ничего, кроме его обещания насчет награды.

– Бывают моменты, – сказал Эймос, – когда лучше знать только о награде и ничего не ведать об опасностях.

– Похоже, это был именно такой момент, – сказала Идальга. – Ведь ты вернулся, и теперь мы сыграем свадьбу.

– Пойдем в таверну, – сказал Билли. – Поиграем в бирюльки, и ты нам обо всем расскажешь.

И они вошли в таверну, толкая перед собой тачку.

– А это что такое? – спросила Идальга, когда они оказались внутри. Она взяла из тачки стеклянную призму.

– Это, – сказал Эймос, – другой конец Далекой Радуги.

– Другой конец радуги? – переспросила Идальга.

– Вон там, – сказал Эймос, указав наружу, – один конец радуги. А тут – другой, – и он показал на окно. – Но прямо здесь, перед тобой, есть еще один конец.

И Эймос показал Идальге, как белый свет, проходя через призму, распадается на отдельные лучи и окрашивает ее ладони во все цвета, которые только могут прийти ей в голову.

– Ну и чудо! – сказала Идальга. – О таких я даже не слышала.

– Я сказал то же самое, слово в слово, – воскликнул Эймос, и оба просияли от счастья, ибо оба были умны и знали: когда муж и жена одинаково судят о вещах, это пророчит долгий счастливый брак.