Бет вернулась в приємную, где два крепких медбрата упихивали пьяницу в кресло-каталку. Раздражительная старуха с необъяснимой враждебностью огрызалась на безобидную медсестру и, раз за разом стаскивая ее карманные часы, с хихиканьем роняла их на пол.

За рядами больных, пропитанных пивом и обеспокоенных тем, как бы занять оранжевые пластиковые стулья, забинтованная голова ее отца возвышалась заснеженной горной вершиной. Когда Бет подошла, он поднял глаза от книжки в потрепанной обложке. Вид ран на лице Кары ужаснул Пола. Он смотрел испуганным взглядом, как ее откатили в операционную, и приставал ко всем выходящим белым халатам с расспросами и пылкими благодарностями.

– Как она? – спросил Пол.

Бет пожала плечами:

– Сердце получше, чем лицо. Думаю, с ней все будет хорошо.

– Слава богу, – выдохнул он с облегчением. – А ты?

Бет заозиралась немного заговорщически и потянула воротник своего балахона, обнажая бретельки бюстгальтера. Толстая рваная рана на ее плече запечаталась новой серой кожей. Уродливый волнистый асфальтовый шов бежал по ней, словно шрам.

Мгновение отец просто смотрел, потом, тяжело сглотнув, кивнул.

«Привыкай, – подумала Бет. – У папиной маленькой девочки город в коже». Она взглянула на книгу, лежащую у отца на коленях. «Тайна железного кондора». Девушка издала резкий лающий смешок:

– Ты притащил это с собой?

Пол прижал книгу к груди, словно защищая.

– Твоя мама ее очень любила.

Бет вздохнула:

– Да, папа, я знаю.

Он выпрямился, словно придавая себе решимости, и протянул книгу дочери:

– Я дочитал.

Бет пораженно уставилась на него.

– Тебе тоже стоит как-нибудь почитать, – продолжил он.

Бет перелистнула страницы, чувствуя, как бумага расслаивается, готовая рассыпаться от многолетнего перечитывания. Девушка не знала, что и сказать.

Тогда Пол протянул к нее руки, и Бет обняла отца, крепко прижавшись к его груди. Несколько секунд кончики его пальцев нерешительно постукивали по ее шее, ощущая бетонную структуру кожи, а потом мужчина тоже сжал дочь в объятьях.

– Бет, знаю, я не… Хочу сделать это для тебя… Имею в виду, я знаю, как много тебе должен…

Он удивленно замолчал – Бет подалась назад и прикрыла его рот рукой.

«Сделки священны». Девушке вспомнились взаимно симметричные пропитанные нефтью мужчины. «Наши равенства всегда равны». Тело Фила, лежащее на щебне, копье, обескровившее его. «Ты спас мою жизнь дважды. По моим подсчетам, получается, что я тебе должна».

Из-за бесчеловечных математических подсчетов долгов она уже потеряла слишком много.

– Дело не в долге, папа. Долг тут ни при чем, – она отступила, чтобы посмотреть ему в лицо. – Давай просто попробуем еще раз.

Старый пьяница в углу начал пронзительно взвизгивать, и они выпустили друг друга из объятий. Бет шмыгнула носом и посмотрела на книгу, что вручил ей отец: из нее торчал тщательно сложенный лист белой бумаги.

– Что это?

Отец выглядел смущенным.

– Я подумал, тебе захочется узнать о нем побольше.

– О ком?

Пол нахмурился, словно это было очевидно:

– О мальчике, за которым ты увязалась.

По спине, покалывая насекомыми лапками, пробежала дрожь. Негнущимися пальцами Бет развернула листок: распечатку страницы электронного архива «Ивнинг-Стандарт». С фотографии глядели изможденные мужчина и женщина. Заголовок гласил:

Бет принялась читать статью про себя.

Бет прекратила читать, и ее глаза вернулись к фотографии. Подпись под ней гласила: «Женевьева и Стивен Уильямсы обращаются к общественности с просьбой сообщить любую информацию о пропавшем сыне».

– Я узнал его, когда ты несла тело, – пояснил мистер Брэдли. – Так странно… Я распечатал это только из-за того, что ты пропала».

Желудок Бет сковал холод. Она судорожно порылась в кармане в поисках рисунка Фила, развернула его и поднесла к распечатке: портрет принца рядом с фотографией обезумевших от горя родителей.

Лицо Пола сочувственно сморщилось:

– Бедный паренек выглядит в точности, как его отец… Бет, что с тобой?

Бет резко села, промахнувшись мимо оранжевого пластикового стула, ударившись копчиком о бетонный пол. Хотелось все отрицать; он ошибался, ее собственные глаза ошибались. Филиус Виз не мог быть сыном этих людей; это какая-то ошибка – он был Сыном Улиц, сыном Матери Улиц. Он обладал силами. Мог обогнать Рельсовую химеру, разорвать балку строительных лесов надвое, взобраться на небоскреб…

«Все это можешь и ты, с тех пор, как нырнула в бассейн Синода», – напомнил ей тихий внутренний голос.

Вопросы и сомнения расцветали в ее сознании, но тут же увядали – логика предоставляла очевидные ответы. Вопросы вроде: «Почему же Высь пытался убить Фила Рельсовой химерой?»

Три быстрых шага донесли ее до шкафа с метлами у дальней стены. Она потянулась и выдернула прут-копье, спрятанный ею в груде одноразовых простыней. Девушка ломанулась в дверь запасного выхода и помчалась вверх по лестнице, а отец отчаянно пыхтел позади нее:

– Куда ты собралась? Пожалуйста, не уходи, Бет, только не снова. Я прибрался в твоей комнате… Я…

Бет ворвалась в коридор третьего этажа. Мрачная ярость обжигала желудок, словно тлеющие угольки. Ее обманули, и, что хуже всего, Фила тоже обманули – во всем. Забрызганное дождем оконное стекло открыло то, что она искала: тонкий черный телефонный провод, тянущийся от наружной стены больницы. Окно оказалось из тех, что приоткрываются всего на шесть дюймов, но Бет была иной; двигаясь волнообразно, смазанная собственным маслянистым потом, она легко проскользнула на подоконник.

Отец остался стоять внутри – руки прижаты к стеклу, глаза широко открыты. Девушка прочитала по его губам:

– Вернись домой.

Бет заколебалась, а потом крикнула в ответ:

– Я вернусь, обещаю, но сначала должна кое-что сделать.

Она прошла бочком и легко, словно голубь, уселась на телефонный провод. Луна, умытая дождем, ярко светилась. Острый ветер прорезал воздух, но Бет не было холодно.

– Бет! – отчаянно прокричал отец через стекло.

– Скоро увидимся, пап, – пообещала она и умчалась по кабелю в ночь.