По дороге в школу во вторник Изола нашла в лесу Вивианы мертвую девочку.

Истощенное тело, заморенное голодом, как жертва концлагеря, висело на дереве. Не на веревке и не на длинной, как у Рапунцель, косе – нет, девочка сидела в тесной птичьей клетке, привалившись к облезлым прутьям раскрашенной решетки. Одна нога в полосатом чулке свисала наружу, покачиваясь, словно маятник.

На эту клетку Изола наткнулась, пока шла по следу невидимого стада. Она сошла со своей обычной тропы и кралась через лес в надежде, что вот-вот впереди мелькнет радужный хвост или послышится тихий перестук копыт. Она точно знала, что стадо где-то рядом. Оно обитало в лесу уже много лет. Но даже Изоле до сих пор так и не удалось его выследить – даже ей, единственной девочке в Авалоне, знавшей о единорогах!

Но при виде клетки она позабыла о стаде. Стоя под деревом, она считала, сколько раз качнется нога – маятник смерти, отмеряющий свои зловещие минуты. Лица Изола не видела – только грязную темную челку и серое платье. Она оглядела почерневшие серебряные пряжки на черных туфлях и стрелки на чулках – стрелки, которые бедная девочка не могла перевести назад. Изола нерешительно потянулась к ней.

– Если ты так и будешь здесь стоять, наверняка опоздаешь, – раздалось за спиной.

Она и не слышала, как он подошел: тень в полуденном зените. Изола опустила руку и прижалась к древесному стволу. Сплетенные ветви как будто сомкнулись вокруг нее в колдовском объятии.

– Иди в школу, – сказал Алехандро, вглядываясь в клубок спутанных ветвей в поисках сука, к которому была привязана клетка.

– Но нельзя же оставить ее просто так! – возразила Изола. – Надо снять ее отсюда.

– Ей уже ничем не помочь, querida. Иди, я останусь с ней. Нужно посмотреть…

Изола давно уже усвоила, что с самым старшим, самым мудрым и упрямым из всех ее братьев лучше не спорить. Она зашагала прочь по ковру из листьев, лишь иногда оглядываясь на Алехандро, который как завороженный стоял под деревом и смотрел на неподвижное тело в клетке.

Изола знала, что он хочет понять. Он хочет знать, вернется ли эта девочка. Останется ли в мире живых ее призрак.

Иногда было сложно сказать, простой ли это труп или будущий призрак.

Но привидений Изола Уайльд не боялась.

Впервые Изола увидела привидение в четыре года; возможно, были и другие, егце раньше, но тех она не запомнила. И самым первым призраком, которого она встретила, был Алехандро: обаятельный молодой человек из викторианского Лондона, красивый, с оливковой кожей, доставшейся от мамы-испанки, и одетый как денди под стать своему отцу, вечно расфуфыренному, как павлин. Алехандро умер в двадцать четыре года в опиумном притоне, захлебнувшись в луже абсента, в которой плавали крашеные страусиные перья. Такая смерть полностью соответствовала образу его короткой жизни.

Школой Святой Димфны заправляли монахини. Они учили девочек, занимались административной работой и жили на территории школы, в нерабочее время порхая по двору, как слухи. Ученицы замечали их повседневную жизнь крошечными урывками: мокрые старушечьи бюстгальтеры на бельевой веревке в укромном дворике, корзина лимонов в кладовке, негасимые свечи в маленькой часовне.

Было странно снова туда вернуться. Отчего-то каждый раз, выходя за кованые ворота в последний день учебного года, Изола не могла себе представить, что осенью снова в них войдет. Лязг за спиной казался ей концом главы, а впереди открывался чистый лист, на котором еще предстояло написать продолжение истории. Но вот она снова в школе, а Лоза сдержала обещание и не явилась, так что Изола все уроки до обеда просидела за партой одна.

Войдя на перемене в школьную часовню, Изола миновала сестру Мари-Бенедикт, старомодно одетую и с деревянным распятием у бедра. При ходьбе монахиня чем-то постукивала, и Изола не могла понять, стучат ли это друг о друга лишенные хрящевой ткани старческие кости или же бусины четок на испещренной пигментными пятнами шее. Встретившись с Изолой взглядом, сестра Мари торопливо перекрестилась.

Изола осталась одна вдыхать спертый воздух, пахнущий свечным воском и ангельской пылью, – историю сомкнутых в молитве потных рук и сошедшей с колен грешников грязи. Изола обошла часовню, разглядывая портреты святых на стенах. Бледные лица, обращенные к небу; рафаэлитские ангелы-крестоносцы с пылающими мечами.

В проходах висели портреты святой покровительницы школы: хрупкой ирландской девочки с блаженным взглядом, которую отец-язычник обезглавил, когда она отказалась вступить с ним в кровосмесительную связь. Благочестивая малышка лишилась головы в пятнадцать лет. Димфна покровительствует принцессам и психически больным – интересное сочетание. Отчасти из-за таких, как эта святая, Изола терпела религию. А еще – из-за часовни. Даже в своем одиночестве Изола каким-то образом чувствовала, что нарисованная девочка на ее стороне.

Кто-то приклеил записку к раме самого большого портрета святой Димфны. Изола подошла ближе, чтобы прочитать послание. Оно было заключено в пузырь у самого рта нарисованной девочки, и теперь святая Димфна молила любую забредшую сюда ученицу: «Эй, девочка! Не теряй головы!»

Изола хихикнула, и смех гулким эхом прокатился по часовне. Неудивительно, что сестра Мари перекрестилась, едва встретившись с ней взглядом. Выходя из часовни, Изола постаралась не забыться и не обмакнуть кончики пальцев в чашу со святой водой. Священная жидкость не обожгла бы ее словно кислота, но наверняка ударила бы током. Разряд статического электричества вместо удара молнии. Отчетливое предупреждение.

Прозвенел звонок, по коридорам разнесся топот спешащих на урок учениц. Изола тоже направилась к своему классу, но на третьем этаже ее внимание привлекло что-то черное, похожее на расплавленную смолу. Оно просачивалось из-под двери туалета, которым никто не пользовался. Не замечая черного пятна, девочки наступали на него, но оно не расплескивалось и не меняло очертаний, а лишь подбиралось все ближе к Изоле.

Свет в коридоре замигал.

Одетые в синюю форму девочки расходились по классам, а Изола все стояла на месте, как неподвижный камешек, застрявший посреди ручья.

Дождавшись, пока последние школьницы скроются из виду, она открыла дверь в туалет, на ходу пытаясь припомнить, почему им никто не пользовался. Насыщенный влагой воздух, полутьма; стены, расписанные признаниями в любви, оскорблениями в адрес других девочек и грубыми карикатурами на монахинь. На одной из стен висел большой ржавый бак – древняя мусоросжигательная печь, от которой пахло дымом, хотя ее никогда не включали. Уродливые люминесцентные лампы мигали и здесь, отбрасывая тени на влажный пол и выхватывая из полумрака две фигуры.

Женщина в черном стояла спиной к Изоле и рассматривала себя в заляпанном зеркале. Увидела в отражении вошедшую и улыбнулась, а Изола удивленно воскликнула:

– Руслана!

– Здравствуй, Изола.

Свет лампы дрожал, словно крылья мотылька. Руслана была созданием тьмы, и вполне понятно, что свет, пусть даже и электрический, благоразумно избегал ее.

Из шести принцев Руслана была самой пугающей и самой могущественной. Она выглядела как человек, пока не присмотришься получше. Темные глубоко посаженные глаза, похожие на камешки со дна океана. Птичьи когти вместо ногтей. Жесткие черные волосы, которые она никогда не расчесывала, заплетены в косу. Глаза густо подведены черным, на предплечьях – выцветшие татуировки. Темно-вишневые губы с острыми краями, способными отрезать конечность. В мочках ушей – самоцветы. И под одеждой – целый арсенал оружия.

Руслана носила огромную чернильно-черную накидку с капюшоном, которая казалась живой: подол словно сам по себе шевелился, поглощая все, что попадалось ему на пути. Однажды Руслана показала Изоле изображения фурий в старинных греческих книгах: птицеподобные старухи, убивавшие мужчин только потому, что те были носителями Y-хромосомы. Цель самой Русланы была более конкретной.

И вот эта фурия в темных одеждах стоит перед зеркалом: затянутая поясом талия, юбка с разрезом до бедра, серебряный воинский нагрудник. Не призрак, потому что никогда не была человеком, Руслана воплощала сам дух женского возмездия.

Но правила, которые в свое время установил Алехандро, распространялись и на нее.

Никто из тайных братьев Изолы не навещал ее в школе, как бы она ни нервничала перед публичным выступлением и как бы им ни хотелось посмотреть, как она участвует в гонке с препятствиями на осеннем спортивном карнавале. Алехандро уже давно и недвусмысленно настоял на своем: братьям нет места в той жизни, которую Изола ведет без них.

– Она так и не впишется в общество, – сказал он тогда, – если мы все время будем рядом.

– Что ты здесь делаешь? – Изола пыталась сдержать волнение: с хорошими новостями Руслана сюда бы не пришла. И действительно, фурия тяжело вздохнула и привалилась к грязной раковине. Накидка из ночного мрака всколыхнулась и стала еще темнее.

– Насчет той девочки, – сказала Руслана. – Алехандро показал мне тело.

– Вы выяснили, что с ней случилось?

Высокая женщина мрачно кивнула.

– Птицы знают, – промолвила она. – Они рассказали феям, а те были очень рады поделиться со мной.

– Не сомневаюсь, – нахмурилась Изола. Слишком уж явно эти создания радовались, когда случалось что-то ужасное.

– О, не будь к ним слишком строга, – ласково упрекнула ее Руслана. – Знаю, эти крошки порой чересчур драматизируют, но вряд ли они стали бы лгать о таком. Хотя, возможно, кое-что и приукрасили…

– Расскажи.

– В лесу Вивианы живет ведьма, – сообщила Руслана. – Не настоящий человек, а какое-то злобное существо. Говорят, она поселилась там недавно. Она любит музыку, и теперь все птицы в лесу умолкли и попрятались – боятся, что она их переловит. И вот эта лесная ведьма похитила девочку с прелестным голоском, посадила ее в клетку, как певчую птицу, и заставила петь ей песни. Когда девочка вконец охрипла и потеряла голос, ведьма бросила ее умирать.

Руслана примостилась на краешке раковины и скрестила невозможно длинные ноги. Сама того не заметив, она перешла на тон сказительницы и заговорила напевно, совсем как мама Уайльд в далеком детстве, когда читала дочери сказки.

– Недели, а может, и месяцы все птички в лесу слушали, как девочка поет. Когда пение смолкло, они собрались вокруг клетки и предложили принести пленнице семян и жучков, чтобы она смогла выжить и дождаться спасения. Но девочка сказала им: «Пожалуйста, выклюйте мне глаз и отнесите моему отцу. Он волшебник, и он поймет, что надо сделать».

Птицы принялись спорить, но девочка прохрипела истерзанным горлом: «Отнесите мой глаз отцу, чтобы он увидел все то, что видела я. Тогда он узнает, кто меня погубил». И тогда вороны и воробьи выклевали ей правый глаз своими острыми клювами, а потом из жалости расклевали ей запястья, и нашли тонкие жилы, по которым текла кровь, и вытянули их, словно червячков. Полуслепая и безголосая, девочка быстро истекла кровью, а птицы отнесли ее глаз отцу, королю маленькой бедной страны. Он оплакал свою дочь, но поблагодарил воробьев и призвал придворного шамана, чтобы тот провел ритуал и показал королю все то, что пережила его дочь. И в отражении мертвой радужки король увидел лесную ведьму и узнал в ней свою первую жену и мать его дочери – прежнюю королеву маленькой бедной страны. Король увидел, как она привязывает к дереву их родное дитя; увидел, как она заставляет их родное дитя петь до смерти.

Руслана мрачно побарабанила когтями по растрескавшейся фаянсовой раковине. Изола нахмурилась: история была душераздирающей, но высокой фурии наверняка доводилось слыхать кое-что и похуже. С чего бы именно этот случай так ее огорчил?

– Что не так, Руслана?

Фурия скрестила мускулистые руки на груди и опустила глаза.

– Слишком близко, – буркнула она после долгой паузы. – Она умерла в лесу Вивианы… Не могу понять, как это прошло мимо меня.

– Ты же не отвечаешь за всех девочек в мире.

– Но за тебя отвечаю. Я должна была заметить. Должна была почувствовать ее боль.

От тихого стука по стеклу обе вздрогнули. Плагц Русланы чернилами пополз к окну, и фурия одернула скользкую ткань, а затем подошла и открыла створку. Крошечный шарик розового света впорхнул в туалет и опустился на плечо фурии.

– Ты ей рассказала? – задыхаясь, прощебетало маленькое существо.

– Изола, ну разве не потрясающе? – продолжила Цветочек. – Убийство прямо у нас на пороге! – Яркий шарик света померк, и стала отчетливо видна миниатюрная девушка, цепляющаяся за косу Русланы. – Как в тех страшных сказках! – с улыбкой добавила она, не пытаясь скрыть свой восторг.

В последнем фея была права – и впрямь похоже на сказки братьев Гримм. Но «потрясающе» – все-таки не то слово. «Уж эти мне чокнутые феи…» – проворчала про себя Изола.

– И знаешь что? – продолжала щебетать Цветочек, дергая фурию за волосы, – Ведьма тоже до сих пор в лесу!

Изола покачала головой, внезапно ослабев. Лес всегда манил ее, словно она незримой пуповиной была связана с его землей и тишиной. Но теперь ей вдруг показалось, что он ее предал, приютив убийцу и допустив, чтобы бедная девочка истекла кровью в птичьей клетке. Лес мог бы позвать на помощь, но так и не дал никому знать о своей беде даже легким ветерком в сосновых иглах.

– Тихо, – шикнула Руслана, и Цветочек шустро захлопнула рот, как всегда беспрекословно подчиняясь огромной повелительнице ночи. Руслана плотнее запахнула накидку, и лампа под потолком перестала трещать и мигать. Прежде чем исчезнуть, фурия проницательно посмотрела на Изолу и тихо, печально сказала:

– Не возвращайся сегодня домой через лес, Изола.

Изола позвонила Джеймсу – второму в списке людей, которым доверяла.

На первый звонок никто не ответил. Она снова набрала номер, и на сей раз Джеймс снял трубку мгновенно. Он все еще дулся на Изолу и всеми возможными способами ей это демонстрировал.

– Что, – проворчал он, даже не утруждая себя вопросительной интонацией.

– Потусуемся?

Когда закончились уроки, Джеймс ждал у ворот и хмуро курил. Все девочки бросали на него взгляды. Некоторые даже вздыхали, явно пораженные присутствием юноши на территории школы, пусть и всего лишь на границе владений монахинь.

Это был Джеймс: нервные пальцы, шрамы от угрей, футболка с вечно растянутой горловиной, словно он каждый день спасался от удушья. Худощавое, как у Игги Попа, тело, мышцы, похожие на панцири насекомых. Самый старый друг Изолы из плоти и крови и ее второй воображаемый брат.

При виде Изолы на его лице отразились противоречивые эмоции: до странного концентрированное счастье боролось с показной апатией.

– Привет, – пробубнил Джеймс (апатия победила). Докурив до фильтра, он затоптал окурок каблуком и оставил его, словно подарок на память, у ворот.

– А подружка где? – негромко поинтересовался Джеймс, когда они с Изолой зашагали прочь от старой монастырской школы.

– Вне игры.

– Ах да. Наслышан про ту вечеринку, – кивнул Джеймс, почесывая щетинистую щеку.

На Главной улице они зашли в маленькое кафе и купили капучино в стаканчиках из тонкого картона. Изола заглянула в соседний цветочный магазин и, пока флорист отвернулся обрызгать розы, стянула пучок фиолетовых гиацинтов. Спрятала их в рюкзак и вернулась к Джеймсу. Они двинулись дальше.

Джеймс жил в шумном спальном районе. Мужчина в оранжевой робе спиливал последнее на улице дерево, а рядом строились три новых дома – три огромных скелета, выставившие напоказ голые кости. От этой индустриальной какофонии Изола скривилась, пытаясь не представлять вой бензопилы криками умирающего дерева. «Это не лес Вивианы, это совсем другое место», – жестко напомнила она себе, но все равно невольно ускорила шаг.

Мужчина на стремянке оскорбительно присвистнул, когда они проходили мимо. Все рабочие рассмеялись.

Краем глаза Изола заметила, как жилы на шее Джеймса вздуваются, а руки сжимаются в кулаки. Но она даже не замедлила шага – не хотела устраивать скандал. Если Джеймс разозлится, то будет остывать еще не один час. Уже в конце улицы она оглянулась через плечо и показала наглецам средний палец.

Дворами они пропетляли до дома Соммервеллов, который стоял в стороне от городских улиц, уходящих в долину. На улице, где жил Джеймс, тоже не осталось ни одного дерева.

Комната Джеймса была на втором этаже: причудливый гибрид доживающего последние дни музыкального магазинчика, кинотеатра и уютного маленького наркопритона. В углу ленивый питон терся холодным животом о стенку террариума. На телеэкране круглосуточно мелькали кадры из фильмов Тарантино, словно лоскуток китчевых обоев с движущейся картинкой.

Наверху было жарко; казалось, в воздухе витают невысказанные слова о ее последнем визите. Воспоминания мелькали, будто кадры из любимых кинофильмов Джеймса. С того дня они не разговаривали, и Изола вернулась сюда, не подготовившись как следует. Ни извинений, ни обещаний забыть о прошлом и начать все с чистого листа. Другая девочка избегала бы Джеймса до тех пор, пока свежепролитая неловкость не высохла бы окончательно. Но Изола не была другой девочкой и не верила, что такая неловкость может испариться совсем.

Одним словом, Изола не продумала примирение.

Джеймс растянулся на кровати, как всегда незаправленной. На лице его заиграли отсветы от экрана, где в сотый раз шло «Криминальное чтиво». Изола села на ковер и тяжело задышала, внезапно занервничав. Какой черт ее дернул сюда заявиться? А потом она вспомнила, почему сегодня днем не пошла домой через лес и из-за чего так обеспокоилась, что даже позвонила принцу своего детства…

Рука Джеймса свисала с кровати, покачиваясь рядом с Изолой, которой до дрожи хотелось по ней хлопнуть. Она снова встала и зашвырнула рюкзак в дальний угол. Комната Джеймса по цвету напоминала синяк: шторы плотно задернуты, единственный источник света – болезненно-синее свечение экрана. Изола провела пальцем по стопке DVD и прищурилась, разбирая названия на корешках. Почти все эти фильмы она уже видела – а, значит, Джеймс пересмотрел каждый из них с десяток раз. Изола пропихнула палец в щель на крышке террариума. Питон лениво приоткрыл один глаз и снова закрыл, величественно игнорируя вторжение.

Изола улыбнулась и решила взять питона за образец для подражания: научиться жить, как он, не заботясь ни о чем. Тратить больше времени на сон на теплых плоских камнях.

– Хороший совет, змей.

– Что? – переключился на нее Джеймс. – Что ты сказала?

– Да так, дурака валяю, – ответила она.

Джеймс покачал головой.

– Блин, ты говоришь так много странного.

– «Блин» – по-прежнему твое любимое слово? – заинтересованно спросила Изола. – Мне вот нравится слово «правдоподобие». А Толкин говорил, что самое красивое словосочетание – «подвальная дверь».

– Его, очевидно, никогда не запирали в подвале.

Изола снова перевела взгляд на питона.

– Есть мыши?

Джеймс взял пульт и приглушил Тарантино.

– Ты собираешься мне рассказать, что произошло?

Изола покачала головой.

– «Нет, ничего не произошло» или «нет, не собираюсь»? – переспросил он и, так и не дождавшись ответа, задал следующий вопрос: – Ну, а что сегодня было в школе?

Змея подняла голову, как завороженная следя взглядом за кольцом, болтающимся на ожерелье Изолы.

– Да ничего особенного, – отозвалась Изола. – Я сходила в часовню и пообедала под старым органом. Одна монашка, между прочим, отвела взгляд, когда меня увидела, – добавила она с притворной обидой.

– Наверное, удивилась, что тебя гром не разразил, – хохотнул Джеймс. – Как там та другая монашка тебя однажды назвала? Дикаркой? Дикарка Уайльд…

В мгновение ока Изола вновь, как наяву, увидела деревья, услышала зловещий скрип подвешенной клетки. Шорох шагов Алехандро. Чириканье воробья, выклевывающего красную ниточку вены и выхватывающего глазное яблоко из глазницы.

Вспомнив, что надо дышать, она отвернулась к террариуму. Джеймс не заметил – он снова уткнулся в телевизор, хотя видел этот фильм уже столько раз, что мог бы произносить реплики в один голос с актерами.

– Я сегодня нашла в лесу труп, – произнесла Изола, сдвигая стеклянную крышку террариума. – Можно его достать?

Перестрелка на экране заполнила паузу.

– Изола, что ты сказала?

– Можно его достать? – Она уже залезла в террариум, вытащила питона и обернула вокруг шеи, словно огромный гротескный шарф. Змея заерзала, пытаясь устроиться у нее на шее поудобнее.

Джеймс протянул руку за пультом, и экран погас. Молчание тянулось, будто резина.

– Изола! – Джеймс, наконец, обрел дар речи. – Труп? Ты это серьезно?

Изола упорно отводила взгляд.

– A-а. Да, это правда. – Она словно обращалась к питону, а не к Джеймсу.

– Но ты… кому ты об этом рассказала?

– Тебе.

– Изола! Я… Проклятье… С тобой все нормально?

Любопытная маленькая голова питона исчезла под рубашкой Изолы. Пытаясь вытащить проказника из бюстгальтера, она рассеянно отозвалась:

– Со мной-то – да. А вот с ней – нет. Она была в птичьей клетке… привязанной к дереву.

Слова повисли в воздухе, как те ноги в полосатых чулках, и Изола осознала, насколько странно и нелепо это прозвучало здесь, в комнате Джеймса. Она услышала протяжный выдох и, наконец, повернулась лицом к другу.

Пепельное лицо Джеймса, казалось, расслабилось под ее взглядом; остекленевшие глаза моргнули, увлажняя пересохшие роговицы.

– Блин, – снова сказал он, – из-за тебя у меня чуть инфаркт не приключился. И зачем… зачем ты это делаешь? – Облегчение миновало: теперь Джеймс смотрел на нее сердито. – Зачем рассказываешь сказки так, будто говоришь правду?

– Но это правда). – горячо запротестовала Изола. – В последнее время везде одни трупы: сначала то самоубийство в прямом эфире, а теперь вот это. Мертвая девочка до сих пор в лесу, могу тебе показать…

– Ты видела то самоубийство? Ну, на ярмарке? – обеспокоенно перебил Джеймс.

– Да, но…

– Изола. Посмотри на меня. – Он артикулировал так четко, будто разговаривал с глухой. – Ты утверждаешь, что правда нашла в лесу труп?

– Да, и эта девочка на самом деле была принцессой и…

Джеймс резко встал, кровь отхлынула от его лица.

– Где ты этого наслушалась? Кто тебя пичкает этой ерундой?

В эту минуту он походил на папу Уайльда. Изола почувствовала, что краснеет, и в свою защиту произнесла:

– В последний раз ты мне даже не поверил…

Джеймс истерически хохотнул.

– Дай-ка угадаю: тебе об этом трупе рассказали феи? – Он прищелкнул пальцами. – Как там ее звали? Цветок? Цветочек?

Изола поморщилась, уже зная, что он скажет дальше.

– Изола, Цветочка не существует.

Изола невольно бросила взгляд на свой рюкзак, в котором лежали украденные гиацинты.

Несколько лет назад Джеймс потребовал от нее объяснений: зачем она постоянно ворует цветы? Изола рассказала ему, что обязана кормить садовую фею по имени Цветочек. Цветочек с радостью слопала бы весь укромный садик мамы Уайльд, и, чтобы этого не допустить, Изола приносила домой цветы из леса Вивианы и тайком срезала их в чужих садах и на ухоженных клумбах школы Святой Димфны. Иногда она заглядывала в цветочный магазин на Главной улице и притворялась, что внимательно изучает пакетики с семенами и специальные предложения ко Дню святого Валентина, а сама тайком совала душистые лепестки в карман блейзера.

Даже после того, как Джеймс над ней посмеялся, Изола не стала скрывать, что по-прежнему ворует цветы. Они нужны Цветочку, и что тут еще объяснять?

Внезапно с этой змеей на шее Изола почувствовала себя очень глупой – совсем как Ева. Зря она разболтала Джеймсу о феях, о своих тайных друзьях. Он решил, что она чокнутая.

А ведь он и половины всего не знал.

Изола раскрыла ему свою тайну только потому, что проводила с ним слишком много времени. Джеймс часто замечал, как она отвлекается и как улыбается пустым углам. И что-то подтолкнуло ее рассказать ему о крохотной маленькой подружке, но Джеймс, конечно же, не поверил, да и с чего Изола на это надеялась? Он видел все-все фильмы о Питере Пэне, но так и не поверил в страну Нетинебудет.

Когда-то Джеймс и сам жил среди зелени, но теперь его лес вырубили – этот квартал превратился в плешь на макушке долины. Может быть, именно поэтому мир Изолы казался ему лишь фантазией.

Изола опустила глаза, а Джеймс потер переносицу, унимая раздражение. Что-то в душе Изолы содрогнулось от отвращения и захотело уползти куда-нибудь подальше зализать раны: Изола заметила злость во взгляде Джеймса и поняла, что эта частица души оледеневает, чтобы не чувствовать больше ничего.

– Изола… Перестань уже, наконец, молоть чушь! Ты говоришь совсем как твоя мамаша!

Понадобилось время, чтобы снять с себя рептилию, поэтому эффектно хлопнуть дверью не получилось. Когда питон наконец-то отлепился от шеи, Изола сунула его в террариум и молча удалилась. Остановившись на подъездной дорожке, она с досады пнула переднее колесо машины Джеймса, а затем написала пальцем на грязном ветровом стекле: