Джилли сидела на крыльце офиса Анжелы на Грассо-стрит и разглядывала прохожих. Блокнот лежал у нее на колене, но она его не открывала. Вместо этого она забавлялась своим любимым делом: придумывала истории о людях, которые шли мимо. Вот прошла молодая женщина с ребенком в коляске, она принцесса в изгнании, скрывается под видом няни в далекой стране, покуда не настанет время занять подобающее положение в каком-нибудь романтичном герцогстве Европы. Чернокожий старик с тростью – ученый-физик, исследует действие теории Хаоса на материале уличного движения на Грассо-стрит. А девочка – латиноамериканка на роликовой доске – на самом деле русалка, которая поменяла родные волны на цемент и бетон.

Она не обернулась на звук открывающейся двери. По крыльцу зашаркали кроссовки, дверь закрылась. Мгновение спустя Энни присела рядом с ней.

– Как дела? – спросила Джилли.

– Странно.

– Странно хорошо или странно плохо? – спросила Джилли, когда Энни умолкла. – Или просто неловко?

– Странно хорошо, наверное. Она поставила мне пленку, которую ты наговорила для ее книги. Она сказала, что ты знаешь и не будешь возражать.

Джилли кивнула.

– Я просто поверить не могла, что это ты. То есть я, конечно, узнала твой голос и все такое, но ты там совсем другая.

– Тогда я была девчонкой, – сказала Джилли. – Грязной уличной девчонкой.

– Зато посмотри, кем ты стала сейчас.

– Ничего особенного, – ответила Джилли, отчего-то вдруг застеснявшись. Провела рукой по своей кудрявой гриве. – Анжела тебе рассказала про спонсорскую программу?

Энни кивнула:

– В общем. Сказала, остальное ты объяснишь.

– Анжела занимается тем, что устанавливает контакты между детьми, которым нужна помощь, и теми, кто хочет ее оказать. Каждый раз все происходит не так, как в предыдущий, потому что нет одинаковых случаев. Я своего спонсора не встречала очень долго; он давал деньги, а Анжела была моим связным. Спасительницей, если сказать правду. Не помню, сколько раз я заявлялась к ней на ночь глядя и рыдала на ее плече до самого рассвета.

– А как ты… ну это, очистилась? – спросила Энни. Голос у нее был смущенный.

– Первым делом я отправилась в наркологичку. Когда я вышла оттуда, то поселилась в «Гербе Челси», – мой спонсор платил за стол и комнату, пока я по ускоренной программе заканчивала школу. Я сказала Анжеле, что хочу пойти в колледж, и она помогла мне получить студенческий заем, купить учебники, необходимые вещи и все, что полагается. К тому времени я уже начала работать. Подрабатывала в двух магазинах и еще на почте, а потом нашла место официантки, но много я таким образом заработать не могла, я ведь училась полный день.

– А когда ты узнала, кто твой спонсор?

– Когда закончила колледж. Он пришел на мой выпуск.

– Ну и как, странно было узнать наконец, кто это?

Джилли рассмеялась:

– И да, и нет. Я знала его уже много лет: он был нашим профессором истории искусств. Мы с ним давно подружились, и он даже разрешал мне использовать солярий в его доме как мастерскую. Анжела и Лу показали ему ту мазню, которую я делала еще на улице, потому он и стал моим спонсором: считал, что у меня талант, так он мне сам потом сказал. Но он не хотел, чтобы я знала, кто мне помогает, боялся, что это может сказаться на наших отношениях в университете. – Она покачала головой. – По его словам, он сразу понял, что из меня выйдет толк, едва увидел ту пачкотню, которую принесли ему Анжела и Лу.

– Прямо как в сказке, правда? – сказала Энни.

– Да, наверное. Я никогда раньше так об этом не думала.

– Значит, это и правда работает?

– Да, главное – захотеть, – ответила Джилли. – Не скажу, что это просто. Бывает ничего, а бывает и трудно, особенно поначалу.

– И многим это удается?

– Статистика тут ни при чем, – сказала Джилли. – Каждый случай уникален, и так на него и надо смотреть. Но Анжела давно этим занимается, очень давно. И в твоем случае она все сделает как надо, можешь не сомневаться. Ей, кстати, нередко здорово за это достается. Бывает, что родители бесятся, когда она не говорит им, где их дети. Социальные службы жалуются, что она своими действиями подрывает их авторитет. Она дважды побывала в тюрьме за неуважение к суду: отказывалась сказать, где дети.

– Так ведь у нее же дружок полицейский?

– Ну, это давно было, – ответила Джилли. – Ничего у них не вышло. Так-то они по-прежнему друзья, но у Анжелы было очень тяжелое детство. Это меняет человека на всю жизнь, как бы хорошо он ни научился владеть собой. Анжела замечательно ладит со всеми, особенно с детьми, друзей у нее куча, но вот строить отношения с мужчинами у нее не получается. Как только доходит до решающего момента, она перестает им доверять. То есть как друзьям она им верит, а вот как любовникам – нет.

– Она и про тебя что-то такое говорила, – отозвалась Энни. – Сказала, что ты полна любви, но это не секс и не романтика, а доброта ко всем и всему вообще.

– Ну, да… похоже, мы с Анжелой обе слишком много болтаем.

Энни поколебалась немного, потом продолжала:

– А еще она сказала, что ты хочешь быть моим спонсором.

Джилли кивнула:

– Да.

– Не понимаю.

– А что тут непонятного?

– Ну я ведь не такая, как ты или этот твой друг-профессор. Я не художница. Я бы никогда не смогла сделать что-нибудь красивое, хоть меня убей. Да я и вообще-то мало что умею.

Джилли покачала головой:

– Дело совсем не в этом. Красота – она не только по телику, или в рекламе, или даже в художественных галереях. Все гораздо глубже и проще. Надо лишь видеть скрытую красоту всего на свете и стараться сделать этот мир чуточку лучше, чем он был до тебя. Надо ценить то вдохновение, которое он тебе дарит, и стараться воодушевлять других.

Скульпторы, поэты, художники, музыканты – принято считать, что именно они приносят Красоту в мир. Но ее с такой же легкостью может создавать садовник, фермер, слесарь, сиделка. Главное – делать свою работу с воодушевлением, гордиться ею, в чем бы она ни состояла.

– Ну и что… мне все равно предложить нечего.

Джилли тем больнее было слышать слова Энни, что в них не было ни капли жалости к самой себе, а только констатация фактов, какими они ей представлялись.

– Родить ребенка – тоже значит сотворить Красоту, – сказала она.

– Не знаю, хочу ли я ребенка. Я… я и сама не знаю, чего хочу. Я даже не знаю, кто я такая.

Она повернулась к Джилли. Десятилетия боли и страдания глядели, казалось, из ее глаз, больше, чем она прожила на этой земле. Когда было положено начало этой боли? – подумала Джилли. Кто мог поступить так с ней, с красивым ребенком, каким она наверняка была? Отец, брат, дядя, друг семьи?

Джилли хотелось протянуть руку и приласкать ее, но она удержалась, зная, что люди, подвергавшиеся домогательствам в детстве, часто принимают попытку утешить их за очередное посягательство на их независимость, которая им так отчаянно необходима.

– Помощь мне нужна, – сказала Энни тихо. – Это я знаю. Но не благотворительность.

– Не надо считать, что спонсорская программа – это благотворительность, – ответила Джилли. – Анжела просто делает то, что все мы должны делать каждый день: помогать друг другу, заботиться друг о друге.

Энни вздохнула, потом притихла. Джилли не стала настаивать на продолжении разговора. Они сидели на крылечке, а вокруг них суетилась многолюдная Грассо-стрит.

– А что было труднее всего? – спросила Энни. – Ну, когда ты только что ушла с улицы.

– Научиться считать себя такой же, как все.