Ольга Чигиринская
Контроллер

По прикидкам Цумэ, долго куковать под подъездом не пришлось бы: утро, люди идут на работу, кто-нибудь да откроет.

Так и сталося, як гадалося, – дверь запищала, открылась, вылетел какой-то хмурый субъект в надвинутой до самого рта бейсболке и, чуть не переходя на бег, помчался в сторону автобусной остановки.

– Опаздываем, молодой человек, опаздываем, – промурлыкала Вика себе под нос. Цумэ сжал губы. Да, со стороны этот субъект выглядел как опаздывающий на работу… куртка молодежного фасона, но уже лет пять как не в моде, бейсболка рекламная, топтуны разбитые… какой-нибудь старший помощник младшего оператора в торговой сети или «эникейщик» нижнего звена.

Он не опаздывал куда-то. Он бежал от кого-то. В ужасе, в панике.

Цумэ одной рукой придержал дверь, другой – Вику.

– Я пойду первым, хорошо?

Вика немного удивилась, но не возразила.

Дощечка у почтовых ящиков. Квартира 78, третий этаж, не будем тревожить лифт.

– Какой мерзкий запах, – сказала Вика.

Запах он почуял еще на первом этаже. Просто с выводами спешить не стал.

– Знаешь, мне почему-то кажется, что в его квартире и должно так вонять. Что он мерзкий, жирный, никогда не моющийся хикки.

– Тихо. – Цумэ натянул рукав на кулак, осторожно толкнул дверь. Та послушно стронулась внутрь квартиры. Запахло сильней и гуще. Как плохо, подумал он. Как плохо, когда худшие ожидания оправдываются.

– Лучше тебе в квартиру не заходить, – сказал он. – С человеком, которого так рвало, явно случилось что-то нехорошее.

– Тогда мне лучше зайти. – Вика решительно шагнула через порог. – Я все-таки медик.

Медик тут бесполезен, а сказать «а я все-таки данпил и эмпат» – обвалить все прикрытие.

– Ладно, только надень вот это. – Он достал из сумки капсулу с бахилами. – И ничего не трогай руками.

– Ух ты. Может, у тебя и перчатки есть?

Цумэ вздохнул и достал упаковку хозяйственных перчаток. И вторые бахилы – для себя.

В гостиной Вика закрыла рот рукой. Тому, что лежало на диване, медик уже не был нужен. То есть нет – был. Тот медик, чьи пациенты уже ни на что не жалуются, – никак не Вика.

– Присядь там, в прихожей, – предложил Цумэ.

– И не таких видали. – Вика поборола слабость, шагнула вперед. Покойник не располагал к выслушиванию пульса или проверке апноэ, но зрачковый рефлекс отважная Вика проверила. Что ж, раз у нас под рукой медик – отчего бы не извлечь из ситуации все возможные выгоды?

– Как ты думаешь, сколько времени он уже мертв?

– Я же не судмедэксперт.

– А на глазок?

Вика попробовала отогнуть сведенный палец мертвеца.

– Самое меньшее пять-шесть часов. Точнее не берусь. Это… это он?

– С высокой вероятностью – да. Ну что, программа выполнена? Ты посмотрела ему в глаза?

Вику чуть передернуло.

– Ты предупреждал, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет. А почему ты решил, что это он?

– Сенсорный замок. Если это не он – то почему предполагаемый «он» не запер дверь? Причина смерти, по-твоему, – отравление?

– Синее лицо, полквартиры заблевано – застрелился, не иначе. – Вика нервно хохотнула. – Жора, нам пора уходить. Я имею в виду – вызывать полицию и уходить во двор. Здесь нам делать нечего. Что ты творишь?

– Подключаю тарабайку. – Цумэ сел за терминал. – Смотри, машина включена. А я любопытный опоссум. Ба, он оставил предсмертную записку прямо в своем блоге. «Я устал ковыряться в вашем говне, уроды. Я ухожу. Мучайтесь дальше. И от Квашни есть польза». Что-то не нравится мне эта аутоэпитафия…

– О боже. – Вика зачем-то метнулась из комнаты в кухню. И уже из кухни: – Ой, мама!

– Что такое?

– Жора, иди сюда!

Когда зовут таким тоном – надо идти.

Итак, кухня. Чайник на столе. Одинокая чашка с недопитым отваром… лиловых цветов, которые Вика, фармацевт со специализацией травника, наверняка узнала. Узнала и села на табурет, чтоб не грохнуться в обморок. Широко расставила ноги, свесила голову вниз, часто дыша.

– Все нормально, королева. – Цумэ присел, поддержал за плечи. – Я держу. Чего наглотался наш глупый сталкер?

– Ак… аконит. – Вика выпрямилась, потирая грудь. – О-о, как все плохо.

– Ну что тут сделаешь. – Цумэ распечатал платок. Вика не плакала, но мало ли… – Мы ведь и раньше знали, что он дурак, правда?

– Ты не понимаешь. – Вика замотала головой, пепельные кудри упали на глаза. – Это я его убила.

Итак, картина текущих событий на субботу 15 августа 2123 года, 11:08 утра.

Раз – труп гражданина Новосельникова по адресу Тверь, Обозный переулок, дом 53. Несомненно, труп, и несомненно, именно этого гражданина, он же собственник вышеозначенной квартиры, что подтверждается: а) дактилосканированием и б) найденными документами. Труп находится на диване, в положении «лежа», диван, труп и окрестности сильно испачканы физиологическими жидкостями покойного гражданина, как то: рвотой и мочой. Судя по запаху, покойный, так сказать, открылся с обоих концов, но в штаны я ему не полезу, это работа судмедэксперта, прости, Валера.

Два – граждане Карастоянов и Квашнина, обнаружившие труп и вызвавшие полицию. Жители Санкт-Петербурга. Она – сотрудник компании «Лакшми – натуральная косметика», фармацевт. Он – сотрудник охранно-сыскного агентства «Лунный свет», секретарь. Угу, видали мы таких секретарей с пластикой профессиональных рукопашников. Пришли к гражданину Новосельникову обсудить отвратительное поведение оного в Сети по отношению к гражданке Квашниной и под угрозой судебного преследования потребовать безобразия прекратить. Безобразия гражданина задокументированы, документы предъявлены и приобщены к делу. Карастоянов этот скользкий тип, надо бы его покрутить. С Квашниной, на первый взгляд, все ясно, она в стрессе, и у нее на то есть серьезная причина, поскольку…

Поскольку три – на кухне в чайнике и чашке обнаружен отвар аконита, а госпожа Квашнина два года назад написала в своем блоге, какое это вредное, опасное и ядовитое растение, можно отравиться одним запахом, если ты полевая мышь… А покойный, по словам Валеры, бухнул себе в чай этого аконита столько, что хватило бы на сотню юных бойцов из буденновских войск и еще осталось бы на эскадрон гусар летучих.

И предсмертная запись в блоге, с явным указанием на Квашнину, которую в процессе своей противоправной деятельности, именуемой сталкингом и травлей, покойничек звал Квашней…

Марта встряхнула головой, канцелярит посыпался из ушей. Почему нельзя писать отчеты человеческим языком? «В бирюзовом плаще с кровавым подбоем летящей походкой милонгеры пасмурным летним утром пятнадцатого числа месяца августа вошла в подъезд по Обозному переулку детектив первого разряда Тверского управления Министерства внутренних дел ЕРФ лейтенант Марта Равлик». Грох! Трах! Бах! Покатился с кресла федеральный прокурор высокий господин Кондрашов, только ноги его над столом торчат!

Нет. Не покатится с кресла Кондрашка – лишь подожмет бледные губенки свои да скажет дистиллированным голосом: «Перепишите, Марта».

– А что это там за шаги такие на лестнице? – Тьфу, вскочила на булгаковскую лошадь, теперь не соскочишь.

– Труповозка подъехала, – доложил Валера.

– Твои выводы после первичного осмотра?

– Умер где-то в десять вечера. Одиннадцать самое позднее. Точней скажу, когда вскрою.

…Вещественные доказательства: проба из чайника с отваром, чашка, из которой пил покойник, чайник, заварка и те разрозненные цветки, что в заварку не попали. Жесткий диск с терминала. Вся кухня обсыпана порошком. Комната в ее незаблеванной части – тоже. Решающий вопрос: убийство или самоубийство?

– …Убийство. – Гражданин Карастоянов сидел, закинув ногу за ногу, и нагло демонстрировал скульптурные икры, обтянутые высокими носками-хосами. – Готов поспорить на свое целомудрие.

Марта смерила его взглядом. Нужна сверхдоза уверенности в себе, чтобы спорить на нечто заведомо отсутствующее.

– Откуда такая уверенность?

– Мерзавец травит женщину. Годами. Ненавидит до пены изо рта. Регистрирует восемьдесят девять виртуалов, чтобы сказать ей гадость. Взламывает переписку. И кончает с собой тем способом, который подсказала она. Это хоть как-то срастается?

– Моя практика показывает, что срастаются иногда самые дикие вещи. А ваша?

Карастоянов медленно убрал левую ногу с правой, секунду или две сидел, чуть откинувшись назад и расставив колени, потом закинул правую на левую.

Мужикам надо законом запретить носить килты. Вот почему невозможно удержаться и не посмотреть? Все равно ведь ничего не видно.

Твою мать.

– Вы сами не верите, что это самоубийство. В глубине души – не верите. Он тролль сто двадцатого уровня. Такие не кончают с собой.

– Он сорокалетний хикки с геморроем и без малейших признаков половой жизни. Такие кончают с собой – только вперед. Что вы делали в его квартире?

– Вы только что говорили с Викой. Вы прекрасно знаете, что я делал в его квартире: страховал ее на случай… на всякий случай.

– Какой «всякий»?

– Всякий. Когда впечатлительного импульсивного человека несколько лет травит мудак, может произойти всякий случай.

– А обязательно было ехать?

Карастоянов вздохнул. Театрально так вздохнул. Артист.

– Мы ее отговаривали. Но, поскольку наша часть работы уже сделана, документы переданы и чек выписан, метод воздействия на тролля стал полной прерогативой клиентки.

– Она заплатила еще немного, и вы согласились поехать как охранник?

Еще один театральный вздох.

– Нет. Я поехал как приятель. Воспользовавшись выходным. По правде говоря, мне страшно хотелось затащить Вику в постель. А это несовместимо с профессиональной этикой: спать с человеком, на которого работаешь. Так что в настоящий момент я не сотрудник агентства «Лунный свет», а лицо частное.

– И как?

Карастоянов склонил голову набок.

– Поскольку следующий вопрос явно будет «что вы делали вчера между девятью и одиннадцатью», мой ответ: именно это.

– Вы нежное алиби друг друга?

– Да.

– А за каким лешим вам понадобилось заходить в квартиру?

– Вика предположила, что пострадавший может быть еще жив.

– И вы все время таскаете с собой бахилы и перчатки?

– А это противозаконно? Мы ничего не трогали на месте преступления. Вика только проверила зрачковый рефлекс, и все.

И глаза честные-честные.

– Тот парень, который утром выбегал из дома, опишите его.

– Рост примерно сто семьдесят – сто семьдесят пять. Блондин, длинный нос, подбородок скошен, глаз не разглядел. Уши маленькие, с удлиненными мочками, не проколоты. Пользуется хендс-фри гарнитурой «Стриж». Черные джинсы, льняная куртка темно-синего цвета, красно-синяя клетчатая рубашка под ней, оранжевая бейсболка с рекламой акции «Пиво Жиг». Топтуны модели «Ирбис лайт», позапрошлого года.

– Однако, – с уважением протянула Марта. Такого детального описания она не получала от свидетелей давненько. Лет шесть назад по делу проходил высокий господин, вот он отчитался еще подробней и даже завиток раковины уха набросал – еще бы, память-то эйдетическая.

– А в рабочей карточке агентства вы значитесь как секретарь.

Карастоянов развел ладонями.

– Арчи Гудвин, секретарь Ниро Вульфа. – Немного подумал и добавил: – И я думаю, на дверной ручке или на самой двери вы найдете его пальцы. Он не просто спешил – бежал в панике.

– Можно получить то, что вы собрали на Новосельникова?

К килту прилагался спорран, и из глубин споррана Карастоянов извлек лепесток памяти.

– Дело закрыто, плохой парень мертв, а клиент не против – дарю.

Марта забрала лепесток и протянула бланк.

– Подпишите.

Карастоянов внимательно прочел и подписал обязательство не покидать Тверь в течение суток.

Марта спорила больше для проформы – что Новосельников убит, она не сомневалась ни секунды. Несмотря на то, что она сказала Карастоянову, несмотря на предсмертную запись в блоге – это было убийство. Люди, проводящие всю свою сознательную жизнь в городе, не пойдут за отравой в чисто поле. Они в аптеку пойдут. «Соломон, дай мне опиум, у меня понос». Это раз, два: где комм? Такие, как Новосельников, не расстаются с электронными девайсами. Дома бригада его не нашла. И три: сенсорный замок. Да, был шанс, что покойный нарочно оставил дверь открытой. Имитаторы частенько так делают, чтобы нашли и откачали. Но имитатор, поняв, что не едут откачивать, не валялся бы в квартире на диване. Выполз бы к соседям, на лестницу, на улицу. Вызвал скорую. Что возвращает нас к вопросу: где комм?

К часу пополудни она получила экспертное заключение: Новосельников напился отвара двух видов аконита, ака бореца: северного и джунгарского, который римляне поэтично называли «матерью всех ядов». Сеть услужливо поведала, что этот второй вид бореца растет преимущественно в Казахстане, но мало ли куда какие семена заносит ветер. К тому же борец ради красивых цветов многие выращивают на клумбах, и, хотя сортовые виды считаются неядовитыми, опасность заключается в том, что фиг ты на глаз отличишь сортовой от несортового. Поработал на клумбочке без перчаточек – глядишь, и поплохело.

Марта любопытства ради отыскала и прочитала в блоге Виктории Квашниной (юзер aketi) давнюю статью о растительных ядах. Постинг начинался словами: «Почему в детективах преступники идут на дикие ухищрения ради добычи мышьяка или цианистого калия, когда достаточно выехать за город?» Это начало показалось Марте крайне неудачным. Идея спрятать постинг под замок – здравой. Это сужало круг поиска до… двухсот девяти человек… Марта прокляла Викину общительность.

Она задала поиск по слову «аконит» и обнаружила, что население должно быть весьма широко информировано о свойствах этого растения, семена же можно купить в любом сетевом магазине цветов. Правда, все магазины уверяли, что у них продается только культурный аконит «с низким содержанием алкалоидов». Но тут же предупреждали, что с растением нужно работать исключительно в перчатках, не трогать глаза и не касаться губ.

Просто даже удивительно, что Новосельников – первый на памяти Марты человек, отравленный аконитом. По идее, их должны быть сотни. Тысячи.

Марта посмотрела на часы. Посмотрела в окно. День ясный, погожий, самое время для маленького следственного эксперимента.

Тут как раз приехал со своей дачи Макс, беспощадно вырванный из сельской идиллии выходного дня. Марта развернула изображение цветов бореца во весь экран и показала ему.

– Макс, вы такую травку на даче выращиваете?

– Мы – нет. – Напарник пригляделся. – Сосед выращивает, настойку от ревматизма делает. А что?

– Ничего. Вот адрес матери жертвы, пойдешь с ней говорить.

– Свинья ты, – горько сказал Макс.

– Я начальство. И по такому случаю пойду гулять. А ты поедешь к матери жертвы.

– Это с чего ты вдруг начальство?

– С того, что я следователь первого разряда, а ты второго. А еще я старше.

– Настоящая женщина возрастом не давит.

– Настоящий мужчина от дела не отлынивает.

Убойный отдел городского полицейского управления Твери состоял из трех человек: Марты, ее напарника Макса Сирина и ее начальника Усоева Рустама Ибрагимовича, осуществляющего общее руководство. Поскольку ни Марта, ни Макс не любили докладывать о промежуточных результатах, они, не сговариваясь, решили Ибрагимыча до понедельника оставить в счастливом неведении о том, что некто Новосельников по кличке Гарпаг испортил ему статистику тяжких преступлений.

Когда-то, в доповоротные, почти сказочные времена в Твери совершали от сотни до трехсот умышленных убийств в год. То есть даже в лучшие годы примерно каждые два дня кого-то убивали. Уму непостижимо, как Тверь вообще не вымерла еще до Полночи .

За этот год Новосельников был шестнадцатым убитым. Чем уже безнадежно портил отчетность: в прошлом году трупов образовалось пятнадцать по городу и тридцать два по области, не считая двадцати шести потребленных высокими господами, но это статистика отдельная, и для ее уменьшения, к сожалению, можно сделать только одно: раскрывать убийства и находить убийц. Двойная польза: и высокие господа сыты, и законопослушные граждане целы.

– Ты куда?

– В гостиницу. Проверить алиби Карастоянова и Квашниной. И еще кое-куда.

«Кое-куда» – это для начала в Бобачевскую рощу, потом в Первомайскую. В компании травника Квашниной и ее верного приятеля Карастоянова.

– Ну вот, например. – Виктория показала на несколько белесо-лиловых венчиков среди зарослей папоротника. – Aconitum lycoctonum, он же «волчий корень».

Марта сделала несколько снимков с привязкой к координатам, затем отважно натянула перчатки и вытянула растение с корнями. Стряхнув землю, запечатала в пакетик для вещдоков. Села на корточки, надписывая бирку.

– Скажите, а этот джунгарский борец, который мать всех ядов, он здесь растет?

– По идее, не должен. – Квашнина пожала плечами. – Но это по идее. На самом деле, например, запросто в каком-нибудь пакетике семян вместе с культурным аконитом мог оказаться джунгарский.

Карастоянов приобнял ее, она повела плечом, и он убрал руку.

Каким-то верхним чутьем Марта поняла, что они скоро расстанутся. Квашнина не перестанет винить себя в том, что из-за нее, как она думает, погиб человек, а Карастоянов одним своим видом будет ей об этом напоминать. Не сложится пара.

В Бобачевской роще аконит удалось найти меньше чем за час, в Первомайской же его можно было вязать охапками, правда, это оказался опять не тот вид, а Aconitum nape llus, сиречь борец клобучковый. Два стебелька отправились в другой пакетик. После чего они прогулялись по Маршала Конева, как бы невзначай заглядывая во дворы, и дважды Вика показывала клумбы, где рос тот же самый клобучковый борец и какой-то дельфиниум, «кстати, тоже ядовитый». На этом Марта решила следственный эксперимент свернуть. Орудие преступления можно было найти под любым забором, если не заморачиваться специально джунгарским аконитом: сетевые источники твердят, что ядовиты все виды, и что скотина дохнет даже от низкоядовитых декоративных, если в сене оказывается ¹/₁₂ доля и больше. Так-то.

Отпустив не очень счастливых любовников в гостиницу (сотрудники показали, что Карастоянов и Квашнина и в самом деле не покидали номер после девяти вечера), Марта вернулась в управу.

Пришло время знакомиться с подарком Карастоянова. И отчего-то Марте заранее казалось, что подарок этот ей не понравится.

– Я понимаю, задержали. Я понимаю, кто-то макнул Гарпага. Но зачем ты прислал нам эту кучу говна? – Костя патетическим жестом показал на рабочий терминал.

Говном номинальный начальник, конечно, не терминал назвал – техника в агентстве была что надо. Говном назвал он то, что Цумэ переправил из Твери по тарабайке.

– Ну на хрена нам вот это вот все? Дело кончено. Бобик сдох во всех смыслах, прости меня господи. Можешь объяснить, что ты выковырял из этого?

– Подтверждение того, что он работает на СБ.

– Мы и так знали, что он работает на СБ, – вставил Эней. – Мы и так знали, что он «полтинник».

– А вот теперь мы знаем, что он не просто «полтинник», а контроллер второго уровня.

– И что нам это дает? Тот же пошлый умаодан, только труба повыше и дым погуще. Тысячи их. Почему ты думаешь, что этого убили за его связи с СБ?

Цумэ потер подбородок.

– Это что-то вроде интуиции. Вся эта движуха обиженных мужчинок – она была не просто так.

– Таких движух каждый день начинается по десять в час. Обиженных в стране хоть дороги мости, и мужчинок, и женщинок. Чем эти особенные?

– Не знаю.

– В общем, так, волонтер, – подытожил Эней, – если тебе охота заниматься этим расследованием – валяй. Но за свой кошт и в свободное от работы время. Договорились?

– И я в этом больше рыться не буду, – добавил Антон. – Хватило с меня.

– Не будешь, – согласился Цумэ. Он понимал Антона. Он всех понимал.

Дело вышло не так чтоб тяжелое – выматывающее. С одной стороны, благодать – ни тебе беготни по городу, ни многочасовой слежки, ни риска по роже схлопотать или пулю словить – сиди в Сети и радуйся за те же деньги. Они и радовались – первые два дня. Потом оказалось, что часами отслеживать излияния сумасшедшего ничуть не лучше; Антон даже вспомнил день, проведенный на мусорном заводе, когда они копались в отбросах, ища один документ.

Новосельников был опытным сталкером – пользовался анонимайзерами, прокси и прочими способами шифроваться в три слоя. Но на каждую хитрую задницу найдется болт с левой резьбой, и каждый опытный сталкер когда-то был неопытным. Новосельникова подвела мания величия и любовь к истории – он выбирал в юзернеймы имена персидских сатрапов. Провели частотный анализ его сообщений, составили лингвопрофиль, нашли записи с тех времен, когда он еще не умел маскироваться, вычислили провайдера – тверское отделение «Рослинка», – а уж туда запустить молчаливого троянца было делом техники. Через неполную неделю агентство собрало материал для судебного преследования. А у Цумэ сформировалось отчетливое ощущение «что-то здесь не так». И он упал на хвост Вике, чтобы поехать в Тверь.

Где наткнулся на свежий труп.

Будь он нормальным частным сыскарем, ощущения не возникло бы. Для нормального сыскаря все было бы «так»: глупый сталкер наступил на слишком много хвостов, оскорбил слишком многих людей (бедная Марта Равлик!), и кто-то выследил его и укоротил ему жизнь. Нормальный сыскарь не задавался бы вопросом, что стоит за идиотской акцией ВПМ.

…Началось все примерно год назад – в социальных сетях появилась группа «Вернем права мужчинам». СБ любит социальные сети – люди так много рассказывают и показывают сами о себе, что диву даешься. Агентство «Лунный свет» тоже любит социальные сети – и по той же причине. Социальные сети любит и подполье – удобно обмениваться кодовыми сообщениями. Листья прячут в лесу, коды – на виду. Движение ВПМ попало в поле зрения «Луны» – и скоро выпало. Показалось одной из тех мутных инициатив, которых в Сети и правда на пятачок пучок.

Суть идеологии ВПМ сводилась к тому, что женщины слишком много прав забрали себе и не выполняют своего долга перед обществом. В частности, мало рожают. Чем подвергают угрозе все общество, сокращая кормовую базу высоких господ. Причем, родив одного ребенка, женщина автоматически получает родительский иммунитет на тринадцать лет (если не отдала дитя), а вот отец – только если проживает с ребенком вместе и участвует в его воспитании. Несправедливо.

На вопрос: «А почему бы не жениться и не жить с ребенком, получив родительский иммунитет», – активисты движения отвечали, что женщины совершенно обнаглели и стали безумно переборчивыми, а государство им в этом потакает: если раньше женщине хочешь не хочешь надо было сходиться с мужчиной ради пропитания, то теперь она может зарегистрироваться как ВРС и получать зарплату за воспитание. Несправедливо.

На вопрос, почему бы не взять приемного ребенка и тоже получать зарплату за ВРС, активисты движения отвечали, что для этого нужно пройти адские проверки у психологов и пронаблюдаться у социальных работников, а женщине достаточно просто раздвинуть ноги, и, если она не алкоголичка, не наркоманка и не социально опасный элемент, она после прохождения теста на беременность без всяких проверок получит ребенка, статус труженика ВРС и родительский иммунитет. Несправедливо.

Оппоненты в ответ на это обычно пожимали плечами и говорили, что так природа распорядилась, что у женщин есть матка, а у мужчин нет, и слова «справедливость» природа не знает. Тогда активисты ВПМ говорили, что во всей природе главный мужчина, самец. И только у людей почему-то самки забрали власть, хотя они слабее, и спокон веков их дело было сидеть в пещере и варить мамонтов, добытых самцами, а теперь они возомнили о себе. Несправедливо.

Так вы что, ребята, – спрашивал оторопевший народ, – за то, чтоб женщины были босые, беременные и на кухне?

Радикальные активисты ВПМ на это отвечали жизнерадостно «да!», а менее радикально настроенные начинали мяться и говорить, что нет, не босая, но хорошо бы в туфлях на высоких каблуках и без задников, и не беременная, но всегда готовая к э-э-э… самому процессу забеременивания, и можно не на кухне, а в гостиной или спальне – мы, в конце концов, либералы, и у нас свободная страна.

Тут народ крутил пальцем у виска: ребята, если вы думаете, что с вами на этих условиях свяжется хоть одна нормальная женщина, вы живете в полном разрыве с реальностью.

А вот посмотрим! – жизнерадостно отвечали ВПМшники.

И у них были определенные основания для оптимизма: на их блоги и паблики подписывались сотнями – в основном благодаря харизме и остроумию лидера проекта, известного как Сераф. Другие были как-то унылей, агрессивней и тупей. Новосельников, носивший кличку Гарпаг, выделялся среди них знанием истории на хорошем любительском уровне. Большинство представляло собой унылых троллей. Уровня двадцатого, не больше.

Но движение «Вернем мужчинам права» поддержало неожиданно много женщин. Их социальный и возрастной состав никто специально не исследовал, но у Цумэ сложилось впечатление, что в основном это одинокие ВРС – уж больно часто в их сообщениях попадались слова «муж – каменная стена».

Казалось бы, тут проблема и решается: пусть господа и дамы, жаждущие «традиционных отношений», переженятся и составят счастие друг друга. Ха, не тут-то было. Оказалось, соратницы по борьбе, частично соответствуя высокому идеалу женственности, в массе своей не настолько хороши собой, чтобы удостоиться внимания ВПМ. Они наперебой писали, что «бабья красота недолго цветет», и что они в свои сорок – пятьдесят еще вполне способны осчастливить девушку двадцати – двадцати пяти лет.

То, что соратницы после этого не плюнули соратникам на лысины и не ушли, Цумэ мог объяснить только запущенными детскими травмами и комплексом неполноценности.

Само собой, нашлись и противницы. Собственно, в этом и состоял пролог дела «Виктория Квашнина против Гарпага»: Виктория ввязалась в полушуточную кампанию по разоблачению Серафа и ВПМ, а Гарпаг воспринял это как настоящую войну.

Непонятно, почему именно Викторию и ее подругу Розу Штрауб он выбрал для серьезной обстоятельной травли. Мысль параноика непредсказуема, как движения шмеля, бьющегося в окно: понятно, что он раз за разом будет тыкаться все в то же стеклянное поле, но совершенно неясно, в какой точке он ткнется в следующий раз. Покойника уже не спросишь, почему именно эти две женщины стали для него воплощением мирового зла.

Параноики тоже любят блоги и социальные сети. Оттуда можно выкопать много вкусной информации, переварить и отрыгнуть в виде вонючей смеси. Гарпаг нашел блоги родителей Вики (паразитка и подкаблучник!). Нашел два юношеских блога Вики, взломал, выволок на всеобщее обозрение фотографии, детские стихи (длинноносая уродина! Бездарная писака!), упоминания о первой любви – сэр Хамфри из сериала «Битва Роз» (дура, ждала прЫнца на белом коне!). Упоминания о первом сексе – робкий эксперимент с одноклассницей (ковырялка!). Актуальный блог Вики взломать не сумел (к его защите она подошла серьезней, чем в детстве), но нагадил там от души. Примерно то же сделал с блогом Розы – правда, в юности Роза откровенных блогов не вела, так что самозваному сатрапу пришлось ограничиться погадкой.

Погадка в Сети тянула на небольшой штраф, ради которого не стоило затеваться с судебным преследованием, а вот взлом блогов тянул на три месяца исправительных работ. Вика терпела около года, а потом решила призвать сталкера к ответу.

Одновременно на фронте борьбы за освобождение угнетенных мужчин случился грандиозный скандал: все тот же Гарпаг внезапно обнаружил, что лидер движения Сераф, огнекрылый ангел мужской эмансипации, зарабатывает на хлеб снимаясь в порно для женщин.

Гневу Гарпага не было пределов. Он даже на время приостановил травлю Виктории и Розы – так обиделся, что дело предано на корню его лидером, унижающимся за деньги до страпона на камеру.

Гарпаг выпотрошил Серафа (Владигора Антоновича Сорокина) так же подло и беспощадно, как Вику. Выволок из всех углов все тайное и не очень тайное, увязал с явным и «разоблачил». Вершиной «разоблачения» стал клип, нарезанный из порнофильмов, где снялся Сорокин, и выступлений Сорокина на первом (и последнем) съезде ВПМ под Смоленском. После чего движение сдохло само собой. Как-то все скисло и сникло, сошло на хиханьки – вот оно, оказывается, в чем корень обид-то, в страпоне.

Часть ВПМщиков, однако, выдержала искушение поражением пастыря. Ну и что, что он на камеру стонет под телками, говорили они, – идеи-то правильные, идеи-то верные в основе! Само собой, эти люди Гарпага резко невзлюбили и поносили его везде, где видели. Не исключено, что кто-то из них и напоил его чайком с аконитом. «Окончилась моя карьера – и это по вине Вольтера».

Нормальный сыскарь на том бы дело закрыл и забыл.

Но Цумэ-то нормальным сыскарем не был ни разу. Детективное агентство «Лунный свет» служило бабой на чайник для подпольной организации «Свободная луна», а секретарь этого агентства Георгий Карастоянов в своей подпольной ипостаси носил псевдо Бибоп и руководил небольшой ячейкой боевой организации. И в этом качестве его очень интересовало, что варится на другом конце стола.

Гарпаг намекал, что работает аналитиком в некоей «серьезной конторе», имея в виду СБ, конечно. На деле он был платным комментатором, каких нанимают подведомственные СБ «социологические службы» для мониторинга настроений в Сети и систематических провокаций. Платят таким персонажам сдельно, пятьдесят центов за уникальный комментарий и десять за тиражирование комментариев. Отсюда и народное прозвище: полтинник, или, на модном китайском сленге, умаодан.

Гарпаг был умнее большинства коллег и умаоданил не из-под «персидских» эккаунтов, а из-под сереньких, неприметных. Под своими эккаунтами он писал «аналитику». «От слова анус», – вырвалось как-то у Антона, на плечи которого легло основное бремя отслеживания и сбора излияний Гарпага. У Гарпага имелись два необходимых аналитику качества: хорошая память и трудолюбие. К сожалению, третье необходимое качество – беспристрастность – отсутствовало. Накопленные факты Гарпаг складывал в причудливую параноидальную мозаику о всемирном заговоре гомосексуалов, евреев, женщин и высоких господ. При этом он сам работал на СБ, то есть, в конечном счете, на тех же высоких господ, – но, как и многие люди его толка, считал, по всей видимости, что это он их использует в возвышенных целях, а не они его.

В аналитики его, конечно, никто бы не взял, но по содержанию его рабочего компа видно стало, что он поднялся до контроллера второго уровня. Это значило, что под ним работает ячейка из пяти контроллеров первого уровня, каждый из которых, в свою очередь, контролирует пять умаоданов. А над ним сидит, соответственно, контроллер третьего уровня, пасущий пятерых таких, как он. Как правило, такой человек – уже штатный сотрудник СБ, работающий под прикрытием в одной из «социологических служб». И обладающий – что немаловажно – пайцзой.

Вот переписка Гарпага со своим контроллером и подтвердила Цумэ, что не зря он сделал стойку.

Гарпаг вскрыл коллегу-жулика на своем уровне и сигналил о том начальству. Начальство спускало на тормозах. Гарпаг обижался. Гарпагу хотелось выше. Хотелось пайцзу. Есть от чего войти в конфронтацию.

Переписка была официальной, подлежала отчетности, и в ней Новосельников не распускался. Лишь в одном из недавних писем Цумэ увидел то, что походило на угрозу: «Я все понял. Пожалуйста, ответьте мне со своего третьего адреса. Не надо меня игнорировать. Если меня игнорировать, я могу все рассказать народу. Как вам это понравится?»

Шантаж?

Переписка Гарпага с подчиненными также подлежала отчетности и тоже сохранялась на жестком диске. Цумэ просмотрел профайлы подчиненных Гарпагу полтинников и остановился на бледном молодом человеке со светлыми волосами, маленькими ушами и скошенным подбородком.

Искимов Дмитрий Федорович, город Тверь, Склизкова, 90.

Что особенно интересно – дом буквально выходит окнами на Бобачевскую рощу. Ту самую, где произрастает «волчий корень».

– И куда ж это вы так торопились тем утром, молодой человек?

– Вы не понимаете, – с трагической нотой в голосе проговорил бледный блондин. Скошенный подбородок при этом слегка дрожал. – Он предал нас. Он всех нас предал.

– Понимаю, – сочувственно покивала Марта. – Да еще и уволил вас. За такое можно и по шее дать.

– Я не хотел давать ему по шее. Я хотел просто поговорить. Чтобы он перестал.

– Перестал что именно?

– Писать всякое гов… всякую дрянь про Серафа.

– И принял вас обратно на работу?

– Нет. После того, что он сделал, я бы под ним работать не стал, ни за что. Работы я себе, что ли, не найду? Пусть бы от Серафа отстал.

– А если бы не отстал?

– Я бы не стал. – Искимов сглотнул. – Я… просто не могу убить человека. Не могу, и все. Когда я увидел его мертвым, я… я так испугался! Я оттуда подорвал, как ошпаренный!

Марта верила каждому слову. Хотя бы потому, что на ее столе лежали два пакетика с экземплярами бореца, а Искимов на них даже не покосился. Он не знал, от чего умер Гарпаг. Но Марта все-таки взяла пакетик и многозначительно повертела в пальцах перед его носом.

– Как вы думаете, что это?

– Э-э… Какой-то наркотик? Вы у Гарпага нашли?

– Это, согласно данным экспертизы, аконит. Ядовитое растение. Да, мы нашли аконит у Гарпага. В чайнике. Не этот, другой. Этот мы нашли в Бобачевской роще. Где-то в полукилометре от вашего дома. А еще в Бобачевской роще найдено вот это. – Марта достала из стола запечатанные в «дышащую» пленку планшет и комм Гарпага.

Драматическая пауза. Марта за одиннадцать лет службы отточила искусство драматической паузы до той звенящей остроты, которую в моби показывают, озвучивая тонким пением извлечение клинка из ножен.

– Поэтому главный вопрос на сегодня, Дмитрий: что вы делали вечером прошлой пятницы, между девятью часами и полуночью?

У Искимова в горле булькнуло.

– Я… д-дома был.

– Один?

Искимов побледнел и грохнулся со стула да прямо в обморок.

Беда с этими героическими сетевыми борцами, вздохнула Марта, задирая его ноги на стул. Как клаву топчут – так все громовержцы и воители, вот-вот печень врага вырвут и пожрут, не отходя от терминала. А как дойдет до дела – бряк пятками кверху.

…На Искимова они с Максом вышли практически одновременно: Марта, получив детальное описание внешности беглеца, запросила информацию от патрульных снитчей и очень скоро на видеозаписи с остановки 14-го маршрута обнаружила парня в оранжевой бейсболке, садящегося в автобус. Дальше оставалось запросить снитчи по маршруту следования автобуса – и через четыре часа она нашла кадр, фиксирующий юношу на улице Сантаны. Здесь он уже перестал бояться быть узнанным и снял бейсболку, вследствие чего Марта получила прекрасный снимок анфас. После этого раздобыть данные красавца – дело техники, терпения, ну и везения, конечно. Марте повезло: лицевой распознаватель вывалил ей не больше полусотни изображений блондинов со скошенными подбородками, и в первом же десятке она обнаружила искомого Искимова. Тут подвалил и Макс, нашедший на жестком диске Гарпага его деловую переписку, а среди адресатов – тверича. Дзынь-дзынь, сказал «однорукий бандит».

Тук-тук, сказала дверь.

– Заходи, Макс.

А это вовсе и не Макс. А это вовсе и незнакомый мужик с золотой, фу-ты ну-ты, пайцзой на лацкане пиджака.

– Добрый день. Я не Макс. Кречетов, Аркадий Борисович. – В ладони словно сама собой оказалась карточка удостоверения сотрудника СБ: все так, Кречетов Аркадий Борисович, старший лейтенант. – Прислан возглавить расследование по делу о смерти сотрудника.

Тут он словно бы только сейчас заметил распростертого на полу Искимова и с любопытством оглядел его.

– Форсированные методы допроса?

– Нет, просто гражданин Искимов оказался лабильной нервной организации. Гражданин Искимов, ну что ж вы на полу-то лежите, вы ведь уже пришли в себя, поднимайтесь.

Искимов завозился.

– Я тут в уголке посижу. – Кречетов скромно сложил ручки и пристроился на угловом стуле. – А вы продолжайте допрос, как будто меня и нет.

Марта налила Искимову воды из кулера и, пока он пил, как бы отвлеченно вертела в руках гарпаговскую планшетку. И планшетку, и комм кто-то отформатировал, перед тем как бросить в Бобачевской роще. Отпечатки пальцев на обоих предметах принадлежали исключительно Гарпагу.

– Продолжим нашу беседу, Дмитрий. Итак, в тот вечер вы были дома совсем один?

Искимов вытер рот обшлагом и пискнул:

– Я… без адвоката… отвечать не буду!

…Алиби у Искимова все-таки было, хоть и поганенькое: он провел этот вечер за терминалом, оживленно обсуждая с товарищами по распавшейся ВПМ, как они покарают Гарпага. Среди способов наказания фигурировали разные методы убийства, телесного урона и сексуального унижения – неудивительно, что Искимов мялся да кряхтел и лишь под влиянием адвоката рассказал все. Аконит не упоминался.

Марта добросовестно прочла длинный лог ночной пятничной беседы (Искимов предусмотрительно стер его со своего жесткого диска, но в кэше поисковика все роскошно сохранилось). Чувствовала она себя так, словно нырнула в канализацию за какой-то мелкой и важной уликой, но, бесплодно продышав вонью несколько часов, так ничего и не нашла. Слабым утешением служило то, что эсбэшник нырял с ней вместе.

– По пиву? – предложил он, когда Искимов, подписав протокол, покинул управу.

Марта пожала плечами. Ей не нравился этот способ коммуникации. Понятно, что Кречетов хочет освоиться, поговорить о деле в неформальной обстановке. Но у Марты на сегодня запланирована милонга, а танго и пиво есть вещи несовместные. Приглашать же Кречетова на милонгу – никакого смысла: сесть в задних рядах и умирать от зависти к танцующим приятного мало, а самой кого-то пригласить на две-три танды, так с Кречетова станется принять чье-то приглашение и оттоптать партнерше ноги, пойдут потом претензии – что, мол, за бревно приволокла…

– По пиву, – уныло согласилась она.

– …А почему вы все-таки настолько уверены, что это не самоубийство? – поинтересовался эсбэшник, после того как первую пол-литру ополовинили.

– Потому что человек, выблевывая свои кишки после отравления аконитом, не будет вылизывать одну из чашек до состояния полной стерильности, – разъяснил Макс через бастурму.

– Неубедительно, – возразил Кречетов. – Он мог вымыть ее раньше. Во всяком случае, на чайнике только отпечатки Новосельникова.

– Чайник можно накрыть полотенцем и держать сквозь него, – возразила Марта. – Чашку так не подержишь.

– Хорошо. Круг подозреваемых, как я понимаю, шире Черного моря. И мы пока разобрались только с одним, да и то лишь потому, что он тверской. Сколько народу со всех концов страны нам понадобится прошерстить?

– Всего восемьдесят четыре человека, – блеснул зубами Макс. – И не все они в разных концах страны. Есть и сибиряки, есть и буржуи.

– Перестань, – заметила Марта. – Тот, кто трындит в этих ваших сетях, как он будет кишки выпускать – трындежом и ограничится. Нам нужен кто-то с более серьезными причинами.

– Причины Квашниной вы считаете несерьезными? – Эсбэшник шевельнул бровями. Брови у него были редкие, отдельные волоски огибали глаз и сходили на «нет» на скуле. От этого он походил на сову.

– У Квашниной железобетонное алиби. Ее восторги слышали все, кто проходил по коридору. И с Квашниной Гарпаг никогда не стал бы пить чай. Забудем о Квашниной. То есть не забудем – убийца явно читал ее блог. Но из списка подозреваемых ее можно смело вычеркивать. Убийца – близкий знакомый Гарпага. Ему открыли дверь. С ним сели пить чай. Позволили даже заварить «свою особую траву».

– Я бы поговорил с господином Сорокиным. – Макс прищурился, рассматривая пиво на просвет. – Мне показалось или оно мутнее, чем вчера?

– Ты бы поговорил с консьержем в доме Искимова, – оборвала розовые мечты Марта. – А с господином Сорокиным поговорила бы я.

– А какую роль вы отводите мне? – поинтересовался Кречетов.

– А вам карты в руки там, где нам их дадут только с санкции прокурора. Вы поговорите с контроллером Гарпага и его коллегами. Это же ваш сотрудник, в конце концов.

Кречетов слегка поморщился.

– По-моему, это лишнее. Зачем контроллеру убивать подчиненного?

– Ни за чем, – согласилась Марта. – Но контроллер его рекомендовал, контроллер с ним работал… И контроллер по каким-то причинам игнорировал его жалобы в последнее время.

– Н-ну хорошо, – без всякого энтузиазма отозвался Кречетов. – Но вам-то зачем в Питер тащиться? Этот парень, Сорокин, организовал движение за возвращение женщин на кухню. И вы с ним поедете беседовать? Это разумно?

– Очень разумно. Вы видели ролики, нарезанные Гарпагом? Этот парень снимается в женском порно. Девочки в черном его раздевают, хлещут плетьми и дерут в зад искусственным членом. И ему, судя по стояку, это нравится. Для него женщина – это власть. А он – подчиненный. А из каких соображений он замутил этот антибабий бунт, надеюсь выяснить на месте.

– А меня вот что сквикает. – Макс с сожалением посмотрел в опустевшую кружку. – Гарпаг, в смысле Новосельников, был большой активист этого движа. Рубился от души. Но когда наружу вылезло это, насчет прона, – даже не пытался подмять движуху под себя. Скрыть это дело. Наоборот, пошел рвать своего вчерашнего кумира. С чего бы?

– С того, что он тщеславный козел? – предположила Марта.

Эта гипотеза отдавала чрезмерной простотой, но Марта придерживалась мнения, что простые решения в 8 случаях из 10 верны. Жизнь – не модный дизайнер, она крайне редко стремится порадовать нас чем-то оригинальным.

Владигор Сорокин попросил называть себя Владом. Лицо его тысячу кораблей в поход бы не отправило, но эскадру-другую – возможно. Впрочем, одинокий парус Марты к ним не присоединился бы – ей не нравились мужчины с раздвоенными подбородками. Одно дело – небольшая ямка, другое – целая ложбина, от которой подбородок похож на попу. Хотя, наверное, для порнозвезды это даже хорошо. Товар лицом.

– …Я предпочитаю прояснять этот вопрос сразу: я не гей. Да, я люблю анальную стимуляцию и страпон, люблю субмиссию – но меня не возбуждает, когда это делают парни. Меня парни вообще не возбуждают, я ядерный гетеросексуал.

Марта некоторое время думала, что сказать. Например, не спросить ли, как это сочетается с декларацией «Место женщины между кулаком и плитой»? Он от любовниц свои взгляды скрывает или выбирает мазохисток?

Наконец произнесла:

– Неожиданное начало знакомства со следователем. А почему вы начали с этого?

– Потому что на меня несколько раз нападали. Вы полицейский детектив, так? Вы расследуете убийство Гарпага, так? Значит, вы все равно об этом узнаете, верно? Вы же проверяете все версии? Так вот, из-за Гарпага мне угрожали. И даже побить пытались. Поэтому да, у меня были причины желать ему смерти. Но, честное слово, я убивал его только здесь, в мыслях. Дальше дело не шло.

Марта разглядывала «мысленного убийцу», пытаясь уловить в голосе нотки фальши. Не удавалось. Актер все-таки. Вряд ли по-настоящему хороший, иначе не снимался бы в порно. Но актер.

– Тем не менее я должна вас спросить, где вы были в ночь его смерти.

Драматическая пауза не удалась: собеседник засмеялся, не успела Марта договорить.

– Нет, честное слово, вы же не думали всерьез меня купить на это, так? Когда он умер?

– Пятница, четырнадцатое.

– Жаль, что не тринадцатое. Я репетировал в Белом.

– Простите, в белом чем?

– А, да, вы же из Твери… В Белом театре, Кузнечный переулок, пять-два. Вы ведь пойдете туда проверять мое алиби, так? Меня там видело с полсотни человек. Генеральный прогон, осветители, костюмеры, декораторы, пожарные, весь честной народ. Начали в одиннадцать утра, разошлись за полночь.

Марта почти физически ощутила, как в голове что-то треснуло. Видимо, шаблон.

– И… что вы ставите?

– В тот вечер мы прогоняли «Входит свободный человек» Стоппарда. Вторым составом. Я играю, – Сорокин вздохнул, – Брауна, посетителя бара.

Марта понятия не имела, кто такой Стоппард, и что он там написал насчет свободного человека, но вздох Сорокина и слова «посетитель бара» указывали, очевидно, не на ключевого персонажа. Но тем не менее – Белый театр, одна из ведущих площадок Питера… Там, наверное, даже роль «кушать подано» так просто не получишь.

Сорокин внимательно всмотрелся в нее и снова засмеялся.

– Извините, у вас такое озадаченное лицо сейчас. Да, я снимаюсь в порно. Мне это нравится. Все актеры в какой-то степени эксгибиционисты, я просто немного больше, чем другие. И это приносит деньги. Но я все-таки актер. Окончивший Лебедевку, а не отходивший два месяца на курсы кривляния для моделей. Накачанный торс и восьмидюймовый член – это не весь я. Здесь и здесь, – он постучал по лбу и положил руку себе на грудь, – кое-что есть. И я даже ни с кем не переспал, чтобы получить место в Белом. Там знают о моих подработках, но у нас дурной тон придираться к тому, кто как халтурит. Когда мне стукнет сорок, я дойду до Гамлета и дяди Вани, брошу сниматься в проне. А может, не брошу. Если не надоест. И Гарпага я не убивал. Я не такой дурак, чтобы пускать под откос жизнь из-за мелочного завистливого ничтожества. Еще вопросы?

Есть способ облизнуть пересохшие губы так, что это не выглядит ни просто по-дурацки, ни по-дурацки развратно: нужно втянуть их, как бы в гримасе задумчивости, и облизать по очереди.

– Только один. Влад, почему вы связались с Гарпагом? Зачем вам вообще понадобилась эта кампания за права мужчин? Вы успешный, красивый молодой человек, заняты любимым делом, и тут…

Владигор Сорокин одарил Марту еще одним внимательным взглядом из-под густой вуали ресниц.

– Марта, а вы знаете, что каких-то лет двести назад я мог бы спросить у вас: ну зачем вам право голоса, вы же успешная привлекательная женщина. А лет сто назад – зачем вам равные зарплаты, разве это не лучше, когда муж зарабатывает больше? Равенство есть равенство. Справедливость есть справедливость. Мужчины моих лет вдвое чаще становятся объектами потребления, чем женщины, – потому что у большинства женщин в этом возрасте есть ребенок и иммунитет. Даже если женщина преступница – ей ничего не будет, пока она беременна.

Марта много чего могла бы на это сказать. Как «убойный» детектив, она оформляла трупы, оставленные высокими господами. Дело открывалось, эксперт выносил заключение, Марта беседовала с высоким господином об обстоятельствах потребления, дело ложилось на стол областному прокурору высокому господину Кондрашову Т. Г. (сам Кондрашка ездил подкрепляться в окружную тюрьму), он передавал в суд, суд закрывал за отсутствием состава преступления. Колесики вертелись. Один раз их слегка заело: залетный высокий господин потребил беременную женщину. На маленьком сроке, жертва могла еще и не догадываться, что беременна, либо просто откладывала постановку на учет до… ну, люди бывают и просто расхлебаями. Но обычно высокие господа это видят. Данный же высокий господин утверждал, что нет, не заметил, и что вообще у него плохо с чтением ауры. Суд Цитадели вынес ему порицание. Супругу убитой предложили выразить свое недовольство на поединке с убийцей, он отказался. Марта его очень хорошо понимала: хотя в таких поединках закон разрешал людям использовать огнестрел, она сама не рискнула бы никогда и любого другого отговаривала. Даже если всадить высокому господину пулю в сердце, его вполне хватит на то, чтоб дойти до тебя и оторвать башку. А потом он подзакусит тобой на правах победителя, восстановится и дальше пойдет.

Марта возбуждала от десяти до пятнадцати дел о потреблении в год. Примерно столько же – коллеги из областной управы. В Тверской области жили и действовали четверо высоких господ: смотрящий, завсанконтролем, федеральный прокурор и главный инженер АЭС. По большей части они выбирали квоту в вышневолоцкой тюрьме, но там квота не бесконечная, и еще москвичи ее выбирают. Мортуарий и Лотерея тоже не могут дать каждый год по 8 добровольцев на жало. Так что от 10 до 16 человек в год по городу – это как штык. Плюс еще залетные, москвичи и питерцы. Концентрация высоких господ в обеих столицах будь здоров.

Она прекрасно знала из статистики, что мужчин в возрасте от 30 до 40 лет и в самом деле потребляют чаще. Но знала и другое: в категории от 60 и старше лидерство перехватывают женщины-пенсионерки. Именно они – самая многочисленная клиентура мортуариев. И если бы не отвращение к мысли пойти кому-то на корм, то…

Но Марта не стала приводить статистику, не стала говорить о том, что болело до сих пор, потому что попобородый вождь этого не стоил.

И еще – потому что почувствовала что-то… какую-то фальшь. И чтобы прощупать почву, задала другой вопрос:

– И как вы собирались эту несправедливость исправить? Загнать женщин на кухни? Перестать оплачивать ВРС?

– А хотя бы, – задорно улыбнулся Сорокин. – Ведь до Поворота ВРС никто не оплачивал. Женщин содержали мужчины. Охотно содержали. Это было почетной обязанностью.

Марта рассказала бы ему, как охотно ее прадед слинял от жены с троими детьми, но это не имело значения. Значение имело другое.

Она улыбнулась.

– Лет в сорок вы начнете играть Гамлета и дядю Ваню. Но сейчас еще рано. Вы не дорабатываете роль. Прокололись в деталях. Выражаясь языком протокола – попытались дать заведомо ложные показания. Первый раз прощается. Второй раз запрещается. Кто такой настоящий Сераф?

Сорокин вздохнул и поднял руки кверху: сдаюсь.

– Не знаю. Правда не знаю. Он меня нанял через Сеть, анонимно. Предложил хорошие деньги. Авансом дал пять тысяч. Ерунда требовалась: выступить на съезде этих чудиков как их лидер. То есть не совсем ерунда – каждая роль требует серьезной проработки, правильно? Мне пришлось читать, заучивать, что там этот Сераф написал. Запоминать, кто есть кто в этом их… паноптикуме. Я согласился – деньги ведь на дороге не валяются, так? Это даже забавно оказалось: представляете, этот лес под Смоленском, сосны, домики эти деревянные, пиво, шашлыки – и мужики, которые… ну я не знаю, будто плохих старых фильмов насмотрелись. «Мы мужики! – Аааааа! – Мы соль земли! – Аааааа! – Мы передовой отряд эволюции! – Уооо!!!» – Сорокин прыснул и расхохотался. – Боже, я все это говорил вслух! Умереть не встать. Там главная актерская задача была – не заржать в голос.

– И как вы справились? – полюбопытствовала Марта.

– Ну, у меня богатый опыт. Порно. Стонать с серьезной мордой на камеру – думаете, легко?

– Понятно. И вы не почуяли никакого подвоха?

– Почуял. Но за три дня пятнадцать тысяч – такие предложения каждый день делают?

– Вам виднее. Это вас сейчас «чудики» поливают грязью.

– Меня предупредили, что этим может кончиться. Но я же в порно снимаюсь, нет? Поверьте, желающих гадость мне сказать всегда хватает. Я думал, что буду готов. То есть я себе не представлял, насколько этот Гарпаг сдернутый. То есть был сдернутый.

…И ведь он серьезно думает, что лучше Гарпага. Он говорил мерзости не потому, что верил в них искренне, а потому, что получил за это деньги. Ничего личного, просто добрый бизнес.

Марта вдруг осознала, что относится к Гарпагу где-то на полградуса лучше, чем до этого разговора.

– Он был на той встрече под Смоленском? Вы с ним лично виделись?

– Нет. То есть не знаю. Ни разу не видел его в лицо.

Марта вызвала на планшетку снимок Гарпага – посмертный, из морга, где труп уже привели в пристойный вид. Мертвый Гарпаг был благообразен. Черная бородка обрамляла круглое лицо, нос заострился, губы застыли в скорбном изгибе.

– Точно не видели?

Влад рассмотрел снимок, покачал головой.

– Нет. Если он там и был, я его не запомнил. Какой-то он… серый.

– А этого? – Марта показала снимок Искимова.

– А этого запомнил, да. Он такой был, знаете… навязчивый. Липучий, понимаете? Кажется, влюбился в меня. Как зовут – не скажу, не помню.

Марта свернула планшетку и убрала в сумку. Акции господина Искимова как подозреваемого номер один резко подскочили. Влюбленные каких только глупостей не творят…

– Я проверю ваше алиби. Вас вызовут для дачи свидетельских показаний в ваше районное управление.

– А это были… не показания? – удивился Влад.

– Благодарите кого хотите, что не они. А то я вела бы запись, и пришлось бы мне поднять дело о попытке дать ложные сведения. Поэтому, когда вас вызовут в управу… – На этот раз драматическая пауза сработала как надо.

– Понял, понял. Но как вы меня выкупили? Просто обидно: на неделе уже второй человек вычисляет – где я палюсь?

– Информация за информацию. Кто этот второй человек?

Влад стиснул подбородок. Марте захотелось арестовать его за развратные действия в общественном месте.

– Я не помню, как его зовут, кажется, Егор. Сказал, знает меня по Смоленску, но я его не помню. Напились мы с ним до положения риз. То есть не буквально. Я не гей. На меня один из этих придурков напал, побить думал. Здоровенный такой кабан, а сломался от первого же хука, не ожидал отпора, понимаете? Вот этот Егор нас и растащил, потом мы выпили, и он меня вычислил. А как – не сказал.

– Что еще вы скажете об этом Егоре?

Влад пожал плечами.

– Высокий, худой, ноги красивые… Носит килт.

Марта кивнула. Можно было сразу догадаться.

– Влад, когда вы играете роль, из вашей речи исчезают слова-паразиты. Сераф выражается гладко. Вы – нет. Все просто.

Детективное агентство «Лунный свет» занимало первый этаж в доме на углу Декабристов и Пряжки. На дверях лого: волк, прыгающий на фоне полной луны. Романтики.

Марта тронула дверь – открыто. Она вошла.

Молодой (ну очень молодой) человек оторвался от турника, подвешенного к дверной коробке, и сделал шаг навстречу Марте.

– Агентство «Лунный свет», Андрей Новицкий. К вашим услугам.

– Мне нужен господин Карастоянов.

Она могла бы связаться по комму, но решила сделать сюрприз.

Молодой человек посмотрел на часы.

– Он уже полчаса как должен быть здесь. Я сообщу ему…

– Нет-нет. Я подожду. Тем более что у меня и к вам есть несколько вопросов.

Марта показала значок и удостоверение. Андрей Новицкий быстро, но внимательно изучил и то и другое.

– Ага. Дело Гарпага. Присаживайтесь. Я приготовлю кофе.

Кофе этот парень готовил такой, что ложка стояла торчком.

– Почему вы решили продолжать расследование? – как бы невзначай поинтересовалась Марта.

– Мы? – Парень не потрудился даже мимикой выразить удивление.

– Карастоянов встречался и говорил с одним из основных фигурантов дела.

– Карастоянов встречается и говорит с половиной Питера. Он страшно общительный.

– В покер играете?

– Под настроение.

– Андрей, у меня сейчас нет настроения играть. Я только что узнала, что ваш коллега вмешивался в ход моего расследования. Я имею полное право его арестовать…

– Задержать, – поправили от дверей. – На трое суток, не больше. И я даже не буду сопротивляться.

Карастоянов сегодня был для разнообразия в брюках. А за его спиной возвышался… Да, определенно сегодня над Питером пролился дождь из шикарных мужиков. Двухметровый плечистый Настоящий Русский Медведь (ТМ). В дополнение к юному Сумрачному Рыцарю и хитроглазому Уленшпигелю. Это если не считать утрешнюю порнозвезду. Марта почувствовала себя в осаде, а это всегда будило в ней агрессию.

– Или вы любите, когда мужчины сопротивляются?

– Я люблю, когда они не валяют дурака, – сказала Марта. – Почему вы вмешиваетесь в мое расследование?

– Я не вмешиваюсь в ваше, – несколько вальяжно возразил Карастоянов. – Я веду свое. Это не одно и то же.

Двухметровый Русский Медведь (ТМ) вышел из тени прихожей, и Марта заметила под тенью его бороды лиловый синяк.

– Инсценировать нападение – это такой метод вызвать доверие?

– Не все могут просто взять и ослепить собеседника значком. Костя Неверов, – представил медведя Карастоянов. – Марта Равлик, детектив полиции из Твери.

– Итак, что за расследование вы ведете?

Карастоянов нырнул в холодильник, отставив тощий зад.

– Цацики будете?

– Что буду?

– Цацики. – Карастоянов вынырнул с баночкой бело-зеленой пасты. – Давайте я вам на тост намажу.

– Нет, спасибо.

– Ну и зря. – Карастоянов толстым слоем намазал свой тост. Насколько разглядела Марта, это было что-то вроде творога с мелко порубленной зеленью.

– Меня интересует, кому и зачем понадобилось это шествие гномов, – сказал Карастоянов, наливая себе кофе. – Я любопытный опоссум. Вам уже посадили на голову эсбэшника?

– Убит сотрудник СБ. Конечно, расследованием его смерти будет заниматься офицер СБ.

– И он сказал вам, что было у Гарпага с его контроллером?

Марта на миг стиснула губы.

– Он не сказал даже, кто контроллер Гарпага. Сказал только, что проверил алиби и нашел его несокрушимым. В отличие от вашего, кстати. Служащие гостиницы «Саванна» слышали только голос Квашниной, а этот номер она могла исполнять и соло.

– А я в это время травил Гарпага? И оставлял предсмертную записку с упоминанием Вики?

– Да. В перчатках и бахилах.

– Кречетов понимает, что на суде это развалится?

– О, вы уже и фамилию выяснили.

– Я любопытный опоссум. Хотите знать, что будет дальше?

– Вы проскоп?

– Я, как и вы, детектив. Дальше Кречетов развалит дело.

Марта молча процедила кофе сквозь зубы и отставила чашку с гущей. Карастоянов попал в самую точку. Кречетов планомерно разваливал дело. Если в понедельник голова убийцы не будет на столе Кондрашова на серебряном (именно серебряном! чтоб его перекосило!) блюде, Кондрашов закроет дело как самоубийство. А сегодня четверг.

Трое мужчин пристально смотрели на нее. Она переводила взгляд с одного на другого и третьего, и комната все больше казалась ей похожей на приемную какого-то рыцарско-орденского монастыря.

– Почему вы ведете расследование?

Карастоянов покосился на юношу, тот слегка кивнул. Он здесь главный, удивилась Марта. Притом что на пять – десять лет младше обоих товарищей.

– Потому что нам противна эта ситуация, – объяснил Карастоянов. – От начала и до конца. Это эксперимент над живыми людьми. В воздухе распылили вирус, посмотрели, кто заразится, как скоро эпидемия распространится среди морских свинок, – а потом зачистили виварий, используя Гарпага как огнемет.

– После чего зачистили Гарпага?

– Не-ет. Если бы Гарпага зачистило СБ, вы бы уже закрыли дело за отсутствием состава преступления. Он же пайцзы не имел. Один визит московского гастролера в полнолуние – и кто такой Гарпаг? Нет никакого Гарпага. Ну или другой какой-нибудь… несчастный случай. Нет, это преступление возможности. В какой-то момент обстоятельства сложились так, что появился шанс свести счеты. И человек оседлал этот шанс. Он планировал, но второпях. Планшет и комм нашли?

– Да. Когда переворачивали Бобачевскую рощу в поисках джунгарского аконита. Отформатированные намертво.

– Где именно?

– Возле дороги. Разверните карту, я покажу… Примерно здесь.

– Далеко не ходил, – пробубнил русский медведь Неверов.

– На что спорим, что москвич? – Карстоянов обвел друзей взглядом. Желающих спорить не нашлось. Карастоянов снова переключился на Марту.

– Кстати, джунгарский аконит в роще отыскался?

– Нет. Выкосили все, что нашли, и перебрали по стебельку. Только северный, клобучковый и всякие сортовые, которые высаживают на клумбах.

– А почему он выбрал аконит, как думаете?

– Сильный яд, который без проблем можно найти, побродив часок по лесу? И бонусом – то, что об аконите писала Квашнина?

Карастоянов улыбнулся.

– А если было наоборот? Убийца – старый читатель Квашниной. Где-то наткнулся на аконит. Вспомнил о постинге. Воспользовался возможностью.

– Что это нам дает?

– Про аконит вспомнил бы в первую очередь постоянный читатель Квашниной.

– Спасибо, капитан Очевидность, – не удержалась Марта. – У нее двести с гаком постоянных читателей. Мы и сами догадались, что в точке пересечения получим небольшой список наиболее вероятных кандидатов. Проблема в том, что точек пересечения нет: Квашнина закрыла блог для постоянных читателей Гарпага.

– Сейчас все будет. Вы можете задержаться на часик? Я вызову Мерлина.

– Мерлина так Мерлина. – Марта пожала плечами. – У меня командировка на двое суток.

Юный Новицкий тут же кликнул кому-то на комм, а Карастоянов опять нырнул в холодильник.

– Пожалуй, я все-таки намажу вам цацики.

Цацики оказалось (-лась? – лся?) кремом из творога, чеснока и зелени, а Мерлин – еще одним юношей, совсем уж мальчиком, сразу напомнившим про Данку: вот в этом дожде из мужиков и для нее нашлась маленькая капелька, если бы Данка приехала сюда. Четвертый типаж: солнечный мальчик. Темно-русый, слегка курносый, немножко лопоухонький.

– Здравствуйте. – Он протянул ладонь. Хорошенькую такую лопату, стремительно растущие кости выпирают под кожей, вены просвечивают, хоть кровеносную систему изучай. – Я Мерлин. А вы Марта Иосифовна?

Марта как-то сразу ощутила себя старой.

– Давайте без «ичей», мне еще не пятьдесят, – насупилась она.

– Это наш внештатный эксперт. Привлекаем по мере необходимости, – пояснил Неверов.

– Чаю налейте, привлекатели. – Парнишка без церемоний подхватил последний бутерброд с цацики, откусил сразу половину и упал за терминал.

– Смотрите, – сказал он, покончив с бутербродом и принимаясь за чай. – У нас есть круг поисков: читатели Вики. Вы, как я понимаю, рассудили так, что эти двести девять человек – и есть все читатели. Неверно. Вика человек импульсивный, одних вносит, других вычеркивает. Нужно смотреть, кто ее комментировал два года назад, когда она писала про аконит. И с кем она поссорилась настолько, чтобы человек захотел ее подставить. Это первые две точки триангуляции. А последняя – вот: Гарпаг участвовал, сознательно или вслепую, в социальном эксперименте. Значит, нам нужен практикующий социолог. Среди тех, кто два года назад комментировал Вику. И тут у нас находится… Тада-ам! Юзер Anistat ака Татьяна Анисьева, сорок два года, Институт социологии Федеральной академии наук, Москва, научный сотрудник кафедры социологии управления и социальных технологий.

– Твою мать, – только и смогла сказать Марта.

– Нет, это еще не «твою мать», – весело отозвался Мерлин. – «Твою мать» – это тема ее магистерской работы: «Использование социальных сетей в оперативных и конспиративных целях». Хотел я получить эту работу по системе университетского обмена – не-а. Засекречено. А у докторской засекречена даже тема.

– Мне очень хочется поговорить с госпожой Анисьевой. – Марта побарабанила пальцами по ручке кресла.

– Ну что, опоссум. – Неверов наложил лапу на плечо Карастоянова. – Подкинешь даму до Москвы?

Дама посмотрела на часы. Вызвала на комм расписание поездов.

– Нет, – сказал Карастоянов. – Нет и нет. Никаких поездов. К вашим услугам комфортабельный семиместный «Казак», скоростная трасса и ваш покорный слуга.

Марта с подозрением обвела их глазами.

– Вы можете все-таки объяснить, зачем вам это нужно? Только, пожалуйста, не ссылаясь на рыцарство.

Все четверо переглянулись. Карастоянов пожал плечами:

– Я вас хочу.

– В каком смысле? – опешила Марта.

– В буквальном. Я заигрываю и добиваюсь вас.

– А если я вас не хочу?

– То я останусь в вашей памяти как человек, который бескорыстно помог делу торжества закона.

– Ты можешь хоть что-то не испортить, балаболка? – Неверов ткнул товарища кулаком в плечо и повернулся к Марте. – Нам нужны хорошие отношения с органами. Добрые и взаимовыгодные. Ведь однажды помощь и нам может пригодиться.

– И неплохо бы окончательно вычеркнуть Жору из списка подозреваемых, – добавил Новицкий.

Вот это уже походило на правду. Взаимный обмен информацией и услугами между частными сыскарями, охранными конторами и полицией происходил постоянно. Правда, в основном это все строилось на базе старых знакомств – мамины сослуживцы, после отставки ушедшие в охрану и сыск, тоже время от времени обращались к Марте. Или она к ним. У этих парней таких контактов не было, не могло быть – никто из них не служил в полиции. Оставалась дружба и услуги.

– Ну что? – Карастоянов хрустнул пальцами. – Поехали?

– …ривет, …ам, – раздалось из наушника где-то на границе Новгородской и Тверской областей.

– Привет, Данка. Связь плохая, ты меня нормально слышишь?

– А? …Овори… мче, …нь пло… …язь!

– Я еду в Москву!

– …о?

– Переходи в режим чата! – Марта отключила связь и набрала на планшетке: «Я еду в Москву».

Через секунду абонент «Ужас, летящий на крыльях ночи» ответил: «Забес. А я в Харьков на соревнования. Хотела предупредить, что на выходных меня не будет».

«Но сейчас ты есть? – спросила Марта. – Может, встретимся?»

«Когда?»

«Сразу после школы».

«У меня тренировка».

«Ну, пропусти один раз».

«Перед соревнованиями?»

Марта зарычала вслух. Что за комиссия, Создатель!

«Я заберу тебя с тренировки. Скажи, когда и откуда?»

«Меня папа забирает».

«Отдохнет разик! Могу я сводить дочь в кафе?»

«Оки, я ему кликну. Целую».

Марта не стала полагаться на Данкину пунктуальность и кликнула Алексею сама. Алексей немного удивился, что Марта приезжает раньше своего «родительского» выходного, но, поскольку выходной приходился на соревнования, а совесть у Алексея была, он легко согласился с предложением Марты.

Карастоянов все время переговоров деликатно молчал. Только когда рядом с Новозавидовском остановились заправиться, перекусить и смениться, поинтересовался:

– Дела семейные?

Марта кивнула.

– Дочь пропускает мой родительский выходной. Так что, если бы вы согласились…

– Нет проблем, – заверил Карастоянов. – Сколько лет девочке?

– Пятнадцать. – Марта показала снимок на планшете. Профессиональный снимок с первенства России по стрельбе из лука.

– Амазонка, – улыбнулся Карастоянов. – На вас похожа.

Марта улыбнулась в ответ.

– Я мать-ехидна, – призналась она. – Замужем за работой. Алеша не выдержал. Да и кто бы выдержал – партнер является домой ближе к полуночи, сортир-холодильник-койка, утром здрасьте-здрасьте, и так пять лет.

– Вы решили, что девочке лучше жить с отцом? Он ВРС?

– Нет, он оператор трехмерной съемки, профи… По правде говоря, как родители мы оба те еще… родители. Но у меня есть служебный иммунитет. Отнимать у него родительский – я же не изверг.

– Но иммунитет истек еще два года назад…

– У него еще двое. Близнецы.

– Измышления Серафа бьются о вас тщетно, как волны о скалу.

– Чихать я хотела на их измышления, – Марта сказала это, потому что у нее и в самом деле свербело в носу, и она мощно чихнула в салфетку. Карастоянов засмеялся. Потом опять стал серьезным.

– Скажите, а вас это не насторожило? То, что меньше чем за год Сераф набрал более пяти тысяч пассивных сторонников и почти тысячу активных?

Марта углубилась в кофе, чтобы взять паузу на ответ.

Когда она читала эти бесконечные треды и статьи, смотрела мерзостные видео и самодельные демы, не оставляло ощущение, что она проваливается в какой-то другой мир, где работает какая-то совершенно другая логика. «Самцы горилл больше самок, поэтому мужчины должны доминировать над женщинами». «У мужчин больше разброс статистических показателей интеллекта, поэтому они умнее». «Мужчин делает агрессивными тестостерон, поэтому их нельзя строго наказывать за проявления насилия». На это нельзя было даже ничего возразить, потому что ну какой смысл возражать человеку, который серьезно хочет брать пример с гориллы? Вон Вика Квашнина и Роза Штрауб попробовали возразить – в результате получили водопады дерьма.

– Я знала, что психи есть, – сказала она наконец. – Но не знала, что так много.

– А вы не думали, почему их так много?

– У меня в среднем каждую неделю труп. – Марта пожала плечами. – Даже если он не криминальный, мы должны сначала все проверить и вынести заключение, что он не криминальный. Мне не до философий.

Ей вдруг пришла в голову мысль:

– Слушайте, ну а вам-то как кажется? Вы же мужчина. Нормальный. Неужели вас угнетают?

Длинные пальцы Карастоянова отбили дробь на бумажном стакане.

– Смотрите, Марта, какая петрушка. Была Полночь. Она выкосила почти две трети мужского и треть женского населения планеты и положила конец мифу о мужском превосходстве. Оказалось, вы все можете сами, не хуже нас. Потом началась Реконструкция. Родилось поколение мальчиков, которые для своих матерей были ценностью… экзистенциальной. Маленькие принцы. Они выросли – и обнаружили, что их трон рухнул. Арагорн вернулся – а Гондор уже республика. Тут надо быть… Арагорном, чтобы спокойно занять место в мире и смириться с тем, что оно не первое. А отцы наши в большинстве своем Арагорнами не были. Боромирами, в лучшем случае. Порядочные люди с лучшими намерениями, которым показали Кольцо. И они проголосовали за владыку Саурона.

– А вы?

– А я очень не люблю владык. И в душе твердый республиканец. Но вернемся к нашим отцам. Они сказали свое слово, нам ничего не осталось, кроме как расти в мире, где все мы, по большому счету, мясной скот. А у мясного скота самки живут дольше, по понятным причинам. Тут одно из двух: или ты смиряешься с мыслью, что твое будущее – бойня, и фрустрацию выливаешь на коров, или… не смиряешься с ней.

– Зарабатывая пайцзу?

– Нет. – Карастоянов поморщился. – Цитируя классика, прислуживаться тошно. Но я постараюсь высокому господину, желающему мной поужинать, объяснить, что я невкусный.

– Такие вещи говорят, как правило, молодые и глупые люди. Неужели и у вас есть иллюзии насчет того, кто кем поужинает?

– У меня нет иллюзий. У меня карточка с печатью и подписью высокого господина, что я продержался против него одиннадцать секунд, а значит, официально имею право предлагать услуги по защите от высоких господ. У всех нас троих такие карточки есть.

– То есть вы не крупный рогатый скот. Вы такие все из себя одинокие волки.

– Почему одинокие. Стайные. Маленькая стая канис люпус. Ключевое слово – канис.

Марта посмотрела за стеклянную стену дорожного кафе, за завесу дождя.

Каждый выбирает тот способ не чувствовать себя ничтожеством, какой ему более по душе. Эти ребята нашли более достойный способ, чем те, кто пошел за Серафом. Но тех, кто по своим физическим данным способен противостоять высокому господину, – единицы из сотен. Обычно они идут в части спецназначения вроде «Сатурна». У Марты даже в мыслях не возник вопрос, почему туда не пошли ребята из «Лунного света».

– А у вас дети есть? – спросила она.

– Нет… Я стерилен. Производственная травма.

– Принимаете сочувствие? Или… поздравления?

– Когда как. Иногда я бешено завидую родителям. Вам. Только что. Но по размышлении все-таки останавливаюсь на том, что с моей стороны выпускать детей в мир было бы… неразумно. А значит, незачем сожалеть об отсутствии возможности.

– А с чьей стороны это разумно?

– Не знаю, – слукавил Карастоянов. По глазам было видно, что он считает – ни с чьей.

Потом Марта вела машину, а он спал, откинув сиденье. По худому угловатому лицу проносились тени – как в «волшебном фонаре».

– У вас есть десять минут, – сказала госпожа Татьяна Анисьева. – Время пошло.

Она торопилась. Ей предстояло стать высокой госпожой Татьяной Анисьевой, и она спешила завершить все дела земные. Продать квартиру, распределить наследство, поместить сбережения в фонд Цитадели. Не до следователя.

Ладненько. Вы с нами холодны и официальны – будем и мы с вами таковы. Марта достала комм, включила режим диктофона. Маленькая зеленоглазая женщина в безупречном костюме смотрела, не моргая, куда-то ей в переносицу. Марте было страшно неловко от этого взгляда, но она не отводила глаз.

Карастоянов молча нависал сзади. Марта вдруг вспомнила, что его фамилия с болгарского переводится, кажется, как «черная смерть».

– Двадцать первое августа, пятница, одиннадцать часов девятнадцать минут. Я, детектив первого разряда Марта Иосифовна Равлик, опрашиваю свидетельницу Анисьеву Татьяну Кирилловну. Татьяна Кирилловна, я предупреждаю вас о том, что за дачу заведомо ложных показаний вас могут привлечь к уголовной ответственности по статье 312 Уголовного кодекса Федерации. Вы поняли сказанное и готовы давать показания?

Анисьева моргнула бледными ресницами.

– Да и да.

– Хотите ли вы обратиться к адвокату?

– Некогда. Продолжайте.

– Где вы были в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое августа?

– В Сергиевом Посаде, – без колебаний ответила Анисьева. – На конференции по вопросам использования информационных технологий в полевых исследованиях. Гостиничный комплекс «Царский дворик». Незабываемый уик-энд.

– Вы покидали гостиницу тем вечером?

– Нет.

– Кто может подтвердить это?

– Примерно восемьдесят человек, не считая персонала комплекса. Списки участников и программу вы можете посмотреть в Сети.

– Международная конференция?

– Нет, только Федерация.

– Чтоб не искать свидетелей по всей стране, скажите, был ли там кто-то еще из Института?

– Горелов Семен, младший научный сотрудник моего отдела.

Как удобно. Младший научный сотрудник – свидетель алиби шефа.

– Где я могу его найти?

– Двести восемнадцатый кабинет.

– Вы являетесь штатным сотрудником Службы безопасности?

– Не собираюсь отвечать на этот вопрос.

– Знаете ли вы Новосельникова Виталия Денисовича?

– Нет.

– А человека по кличке Гарпаг?

– Он допрыгался до полицейского преследования? – В голосе Анисьевой появилось наконец хоть какое-то выражение помимо вялой скуки.

– Он допрыгался до могилы. Что вы можете сказать о Гарпаге?

– Омерзительное ничтожество с тяжким случаем паранойи. Не клинической, но на грани. Возможно, его следовало поместить под надзор. Возможно, это бы спасло ему жизнь. Но жалость на его счет мне испытывать трудно.

– Откуда и как давно вы знаете Гарпага?

– Он появился лет семь назад на портале «Гуманитариа» с претензией на то, что он историк, социолог и аналитик. Постепенно утомил администрацию всех разделов своим невежеством, хамством и теориями заговора, и его отовсюду забанили. Он появлялся под все новыми аватарами, но по содержанию сообщений его вычисляли и банили снова. Он перебрался на другие ресурсы, и какое-то время спустя я его встретила в «Глобо-блогах». То же самое: невежество, хамство, теория заговоров. Через него приходилось переступать, как через коровью лепешку на деревенской дороге. Разумеется, узнать его лично я не стремилась.

– Вы застали кампанию «Вернем права мужчинам»?

– Да. Забавное явление.

– Как специалисту вам не кажется, что это чей-то эксперимент?

– Как специалисту мне кажется, что такой эксперимент имел бы нулевую научную ценность.

– Вам знакома юзер Акэти?

– Вика Квашнина? Только через Сеть.

– Что вы можете сказать о травле, которую учинил Гарпаг Квашниной?

– Ничего. Два скандалиста нашли друг друга.

– Мне показалось, вы были… в добрых отношениях с Викой.

– Были. Когда-то.

– Что случилось?

– Это наше личное дело.

– Татьяна, Гарпаг был убит, и я расследую убийство. Думаю, тут никакое «личное» не уместно.

– Ах, вот к чему вопросы о том, где я была. Хорошо. Я не люблю клеветников, а Квашнина – из этой породы.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Она – женская версия Гарпага. Те же беспочвенные претензии на эрудицию и талант.

– А два года назад вы хвалили ее материалы.

– Когда она пишет о том, в чем понимает, ее приятно и интересно читать – но в этой нелепой кампании против нелепых мачо она написала столько глупостей, что терпеть это стало невозможно. Я попыталась урезонить ее, объяснить, что она теряет лицо. Она в ответ обвинила меня в том, что я консультирую Гарпага. На этом все добрые отношения кончились. Мы закрыли друг от друга блоги.

– А вы не консультировали Гарпага?

– Ха. Ха. Ха, – раздельно произнесла госпожа Анисьева. – Вы в свободное от работы время консультируете скандальных параноиков? Нет? Вот и я тоже. Ваши десять минут истекли. Всего доброго.

– Я офицер полиции. Десять минут истекут, когда я так решу, – отчеканила Марта. – Вам известно, что Гарпаг был сотрудником СБ, информатором и контроллером?

– Десять минут истекли. Через час я должна быть в Цитадели, и я туда попаду. А если не попаду, неприятности будут у вас. Большие неприятности.

Анисьева встала из-за выключенного уже терминала, направилась к двери.

– Я обязана запереть кабинет. Будете вы внутри или снаружи, меня не волнует.

Марта, чувствуя, как ярость теснится в животе, медленно вышла из кабинета.

А Карастоянов самым нелепым образом споткнулся о собственные ботинки, растянулся на пороге, разбил нос, заляпал кровью пол, вытирал салфеткой и извинялся – словом, оконфузился по полной программе.

– Что это на вас нашло? – прошипела Марта, заглядывая в двери туалета, где Карастоянов умывался.

Тут и обнаружилось, что у него не нос разбит, а порезана рука. Отмыв лицо и зажав рану салфеткой, Карастоянов бодро поскакал по лестнице вниз.

– За каким чертом вы устроили эту комедию? – Марта бесилась теперь от того, что еле поспевала за ним. Он ответил только в машине, залепив руку пластырем:

– Я воткнул «жучка» в кабель ее терминала.

– Вы с ума сошли! Это противозаконно!

– Арестуйте меня.

– Да что проку! Всеми сведениями, которые мы так добудем, можно подтереться: суд их не примет.

– Но мы можем с их помощью выйти на что-то, что суд примет.

– Мечтайте. Скорей этого «жучка» обнаружат и выйдут на нас.

– Спокойно, вы ничего не знаете. Я споткнулся и разбил нос. А Татьяна Кирилловна лжет, она контроллер Гарпага.

– Кто вам это сказал.

– Мимика. Микродвижения рта, глаз, всякое такое.

– Ушей.

– Нет, уши у нее неподвижные. У вас есть где ночевать в Москве?

– Спасибо, есть.

– У экса?

– Неважно.

– Давайте после встречи с Даниэлой вместе снимем номер. В Сергиевом Посаде. В «Царском дворике». Ну, чтоб два раза не ездить.

Госпожа Анисьева в совершенстве владела искусством «исландской правдивости». Она не лгала там, где могла не лгать. Только три раза с ее узких уст сорвалось прямое вранье: когда она сказала, что не покидала гостиницу, когда сказала, что не знает Гарпага под его настоящим именем и что она не консультировала Гарпага.

– Жора, я твои прозрения к делу не подошью, понимаешь? – За ужином они выпили на брудершафт и с удовольствием отбросили официальщину. – И то, что ты сопрешь из терминала Анисьевой – тоже. Горелов показал, что она не покидала гостиницы. Чтобы выколотить из Кондрашова санкцию на допрос Горелова и Анисьевой с детектором лжи, мне нужно что-то железное. Абсолютное.

Цумэ откинулся на кровати, потер лицо. Кровать огромная, до полнолуния далеко, и он без труда уснет, тем более что они с Мартой и вправду очень устали…

– Завтра, – сказал он. – Завтра мы со всем разберемся. Благо завтра суббота. Это будет незабываемый уик-энд. Кстати, Горелов врал напропалую.

– Да неужели? Как ты догадался? Брови дергались?

– Губы двигались. Когда сказал, что они жили в соседних номерах, не соврал. Про ужин с маскарадом – не соврал. Что Анисьева в десять утра читала доклад – не соврал. А вот что видел ее на ужине весь вечер – сбрехал как сивый мерин.

– Что ж ты его не прижал, изобразив рыцаря-спасителя?

– Не тот сценарий. Спасителем не может быть тот, кто прижимает. Прижимает один, спасает другой. И это не нужно. Я чувствую, здесь мы что-то найдем.

Он слышал, как Марта шагает по комнате. Ее напрягало то, что они остановились пусть и в экономе, но в «Царском дворике». Оперативная необходимость очевидна, но оправдать перед бухгалтерией Тверской управы даже эконом «Царского дворика» было трудно.

– Что мы здесь найдем? На конференции присутствовали восемьдесят семь человек. Прошла неделя. Думаешь, персонал кого-то помнит?

– Кто-нибудь что-нибудь да помнит. Открытие было в пять. Ужин с маскарадом начался в шесть и кончился за полночь. Она без проблем могла показаться там, съесть-выпить что-нибудь, поехать в Тверь, отравить Гарпага, вернуться и еще успеть попасться на глаза допоздна загулявшим коллегам. А наутро появиться свежей, аки лилия, в конференц-зале и прочитать доклад.

– И где-то между делом побегать по лесам в поисках аконита.

– Нет. Аконит она нашла здесь. Нашла случайно. Я же говорю – это было преступление возможности. Она увидела цветы – и внезапно поняла, что у нее все получится.

– Да на кой черт ей травить Гарпага? Через неделю ее инициируют, уже подписан приказ!

– Вот именно. Она в очень уязвимой позиции для шантажа. А Гарпагу хотелось пайцзу.

– И чем бы он мог ее шантажировать? Тем, что она его консультировала в спорах с Квашниной? Жора, это даже не смешно.

– Марта, тебя подводит память, потому что ты устала, перевозбудилась, расстроилась из-за встречи с дочкой – кстати, напрасно, девочка тебя любит. Мы с тобой знаем, что кто-то оплатил Сорокину исполнение роли Серафа. Немаленькие деньги. Мы знаем также, что Гарпаг докладывал Анисьевой о фальшивом коллеге – а та не реагировала. Нецелевой расход средств – хорошее основание для шантажа.

– И как ты докажешь, что Анисьева и есть этот фальшивый контроллер?

– Не знаю. Но если мы ничего не найдем здесь, я приму позу буквы «Г», а ты с разбегу дашь мне ногой под зад. Идет?

Будильник она настроила на полвосьмого, но звонок поднял раньше.

– Что случилось? – простонала Марта.

– Помнишь, я говорил, мы здесь что-то найдем?

Марта зарычала горлом. Убийственно жизнерадостный Георгий продолжал:

– Здесь есть живой уголок! Домашние животные – куры, цесарки, утки, фазаны и все такое. В основном для здешней кухни. И несколько пони – катать детишек.

– И что? – простонала Марта.

– Козы нет!

– Чего нет?

– Козы! Вольер есть, табличка есть – а козы нет!

– Карастоянов. – Марта села на постели. – Я тебя убью. Я тебя сама отравлю.

– Нет, не отравишь. Тут уже нечем. Одевайся, иди в живой уголок, тебе будет страшно интересно.

Матерясь под нос, Марта натянула джинсы и топ, набросила свитер – утра уже холодные. Доски крыльца скрипнули под ногами, роса почти мгновенно пропитала отвороты джинсов, стоило свернуть с мощеной дорожки на тропинку к живому уголку.

Карастоянов курил, опираясь на колоритную изгородь из жердей, огораживающую вольеры. На изгороди сидела серьезная девочка лет семи и болтала ногами в шлепанцах.

– Это Марта, – представил детектива Карастоянов. – А это Нато, внучка Ираклия Вахтанговича, который присматривает за здешней живностью. Нато, расскажи Марте еще раз, что случилось с Мадиной и ее козленком.

– Эта тупая скотина, – сказала девочка с выражением, – выскочила из вольера, пошла на во-о-он ту клумбу и нажралась там «волчьего корня».

– А что случилось дальше? – Карастоянов явно не приветствовал такого лаконизма.

– А дальше она сдохла, что еще могло случиться? Почему все нужно повторять по три раза? А Тетри попил ее молока, мучился-мучился и тоже умер. И все!

В этом «все!» было столько окончательности и трагизма, что Марта сама чуть не прослезилась.

– Нато, а ты можешь показать, где у вас растет «волчий корень»?

– Теперь уже нигде. – Девочка развела руками. – Деда, что ли, тупой, оставлять его после такого? Мы его выпололи, везде. Везде-везде-везде!

У Марты опустились руки. На языке криминалистики это называлось «уничтожением вещественных доказательств».

– И когда это было?

– В ту пятницу. Тут была эта, как ее, преференция. Гостей много приехало. А Мадина кричала и блевала. Деда ее зарезал, чтоб не мучилась. А эта дурища его ругает: как будто это он виноват, что Мадина такая прыгучая. А это она везде развела волчий корень. Деда говорил этой дурище: не надо сажать! Он ядовитый! А она ему – «культурные сорта, культурные сорта»! – Девочка так уморительно поджала губки и закатила глазки, что Марта не удержалась и фыркнула. Нато соскочила с забора.

– А раз вы смеетесь, – грозно сказала она, – то вы от меня вообще ничего не услышите, вот.

– Стой, Нато, погоди. – Карастоянов удержал ее за плечики. – Марта больше не будет, правда. Она понимает, какое у тебя горе…

– Это у вас горе. – Нато дернула плечом и высвободилась. – А у меня трагедия.

И побежала по дорожке, шлепая растоптанными «вьетнамками».

Карастоянов вздохнул.

– Как ты так можешь, – с пафосом произнес он. – Жестокая.

– Ну вот такие мы, очерствевшие полицейские. – Марта подавила смех. – Не можем пролить ни слезинки над судьбой бедного козленка. «Культурные сорта, культурные сорта!»

– Пошли завтракать.

«Дурища», то есть администратор отеля, пробовала отговориться занятостью, но при виде значка скрепя сердце выкроила свободное время.

– Да, – со вздохом признала она. – Прошлой осенью мы купили семена борца.

Так и сказала – борца, может, это правильно?

– Это красивые многолетние цветы, и они создавали… нужную атмосферу, понимаете? Розы, пионы – все это не вписывается в общую эстетику нашего ландшафтного дизайна. Они слишком шикарны, а нам нужна тихая прелесть Севера. Мы закупили семена сортового борца – «Айворин», «Пинк сенсейшн», «Биколор»…

– А джунгарского не покупали?

– Упаси Бог, зачем? Не самый красивый, но самый ядовитый. Да его просто не продают! А почему вы спрашиваете? Кто-то из гостей жаловался?

– Нет-нет. Эту гостью вы помните?

На лице администратора сформировалось выражение «Вроде да… а вроде и нет…».

– Хорошо. Скажите, кто из персонала обслуживал ужин-концерт-маскарад по случаю открытия конференции?..

Закончив беседу с администратором, Марта мысленно отчеркнула:

– поговорить с Ираклием Вахтанговичем;

– просмотреть записи камер наблюдения со стоянки за прошлую пятницу;

– поговорить с официантами, обслуживавшими ужин;

– и с горничными, работавшими в «Княжьем тереме», где останавливалась Анисьева.

Пункт два пришлось сразу вычеркнуть: записи камер хранились трое суток.

Пункты три и четыре – отложить немного на потом: официанты не работали здесь постоянно, их нанимали через агентство, а горничная должна была заступить в вечернюю смену. Так что после завтрака Марта и Георгий направили свои стопы в «живой уголок».

Ираклий Вахтангович занимался делом прозаическим, но нужным – выгребал навоз из-под пони – с таким азартом и, можно сказать, вкусом, так напевая себе под нос, что Марте было жаль его прерывать. Но пришлось.

Выслушав еще раз версию гибели козы Мадины и козленка Тетро, чуть менее эмоциональную и чуть более подробную, Марта поинтересовалась – а не занесло ли случайно ветром на клумбу семена диких разновидностей аконита? По слухам, ядовитых?

Ираклий Вахтангович решительно возразил, что такого никак не могло быть: за клумбами он присматривает хорошо и дикого аконита не пропустил бы никак.

Карастоянов все время разговора был индифферентен и играл со своим коммом, но сразу после клятвенных уверений Ираклия Вахтанговича в полном отсутствии дикого аконита на территории Марте на комм пришло сообщение: «Жми. У него совесть нечиста».

Интересно, а что этот душелюб и сердцевед во мне вычитывает?

– Ираклий Вахтангович, – вкрадчиво сказала Марта. – А болит ли у вас спина?

Глаза дедушки Нато метнулись в сторону. Есть.

– Наверное, болит, – сказала она. – Человек вы немолодой. Работы много. Навоз, тачка, клумбы… Наклоняться часто приходится. Чем лечитесь?

– Что вы ко мне пристали? – как-то беспомощно проговорил садовник. – Болит – не болит. Лечусь – не лечусь. Я еще сто лет проживу!

– Ираклий Вахтангович, мне никакого дела нет до смерти вашей козы, – решительно сказала Марта. – Я расследую смерть человека. И если вы сами все мне расскажете и покажете – я, так и быть, поверю, что дикий аконит на клумбе вырос случайно. Ветром занесло. Но если мне придется тащиться в Тверь за ордером на обыск в вашей подсобке… я вернусь очень, очень злая. Понимаете? Может, после этого вы и не пойдете как соучастник. Скорее всего. Но сохраните ли вы рабочее место? Я не поручусь.

Постановление на обыск Марта могла выписать тут же, на коленке, но повальная юридическая неграмотность населения часто делала свое дело. Сработало и сейчас.

Ираклий Вахтангович покряхтел, пожевал губами, потом эмоционально воткнул вилы в землю и сделал решительный жест рукой: пошли, мол.

В его домике царил идеальный порядок, все инструменты на своих местах. В углу – выгороженная ширмой детская кровать. Возле столярного верстака – раскладушка. Над раскладушкой – аптечный шкаф.

Ираклий Вахтангович открыл его, достал бутылку с мутноватой жидкостью и болтающимися в ней корешками.

– Вот, – обреченным голосом сказал он. – Немного настойки сделал. Для себя сделал, спину лечить, ноги растирать. Ревматизм у меня. Да, выросло на клумбе немножко царь-травы. Семечко-другое случайно примешалось. Не стал сразу выпалывать. Ревматизм. Корешки выкопал, настойку сделал. Арестовать меня за это надо, да? Уволить меня надо?

«Стукнуть тебя надо покрепче, старого дурака», – подумала Марта, разглядывая бутылку.

– Я у вас изымаю эту настойку. – Она достала из сумки пакет для вещдоков и бланк формы изъятия. – Сейчас все заполним, и распишетесь.

– Это корешки. – Карастоянов наклонился к бутылке. – А где вершки? Цветы, стебли?

– Сжег, все сжег, – старик махнул рукой. – Мне велели, я все сжег.

– Когда сожгли? В пятницу, когда отравилась Мадина?

– Да, в пятницу.

– Вы с кем-то встречались, говорили в тот день?

– С кем я мог говорить? Гости приехали, почти сто человек. Все бегают, на столы накрывают, а тут коза умирает, на весь двор кричит… Зачем мне с кем-то говорить? Подходили, спрашивали, что такое. Что я могу сказать? Коза «волчьего корня» наелась – вот что такое.

– То есть вы сначала прервали мучения бедного животного, – уточнил Карастоянов. – А потом занялись прополкой клумб.

– Конечно. Не могу же я оставить бедную тварь умирать.

– Во сколько вы начали полоть и во сколько закончили? – Марта незаметно пнула Карастоянова ногой в пятку, чтоб не возникал.

– Дайте вспомнить. Ужин начали в шесть. Значит, до шести я уже все убрал.

– А где сжигали?

– Там, на заднем дворе.

– Скажите, эта женщина подходила к вам? Спрашивала?

Ираклий Вахтангович уставился на снимок Анисьевой.

– Много подходило. Зачем коза лежит? Зачем кричит? Почему козе плохо? Какое их дело? Они этой козы родственники?

Марта скрипнула зубами.

– Пожалуйста, посмотрите на эту женщину повнимательней и вспомните, о чем вы с ней говорили.

– Да ни о чем не говорили. Другие говорили, она стояла, смотрела. Хорошая женщина. Не приставала.

Марта испустила горестный вздох.

Ей вдруг захотелось переспать с Карастояновым. Не в смысле как сегодня ночью, целомудренно отдохнуть на своей половине кровати. А завалить его и воспользоваться служебным положением по полной программе. Под девизом «Пусть на этой неделе случится хоть что-то хорошее».

Потому что начиная с понедельника ничего хорошего явно не случится.

– Уточните, пожалуйста, – уныло-вежливым голосом сказал Кондрашка. – Вы хотите, чтобы я пошел на конфронтацию с московским Управлением из-за того, что старый садовник в Сергиевом Посаде выращивал тайком на клумбе джунгарский аконит и нечаянно отравил козу?

– Да ты издеваешься! – всплеснул руками Ибрагимыч, взявший на себя роль греческого хора.

– Нечаянно именно джунгарским и северным аконитом оказался отравлен Новосельников, – стараясь не кипятиться, проговорила Марта. – Нечаянно именно Анисьева является одновременно свидетелем того, как старик выпалывал клумбу, и контроллером Новосельникова. Нечаянно именно у нее в подчинении находится вымышленный контроллер, и под его началом – не менее шестидесяти вымышленных аккаунтов, каждый из которых «зарабатывает» по десятке в день.

– Кхм, – сказал Кречетов.

– Аркадий Борисович, – самым елейным тоном пропела Марта. – Ну не надо делать вид, что контроллер Гарпага – не она. На вас никакой вины нет, я ее сама рассекретила. Подручными средствами.

– А это совершенно неважно, – покачал головой Аркадий Борисович. – Важно, что имеющихся улик не хватает для того, чтобы выписать ордер на обыск сотрудника СБ. Все эти выкладки вашего «независимого эксперта», – он потряс распечаткой контент-анализа, который сделал Мерлин, – не стоят выеденного яйца. Равно как и бутылка с корешками. У вас есть еще что-нибудь?

…У нее было. Украденная через «жучка» переписка Анисьевой с Сорокиным, и что еще важнее – та часть переписки с Гарпагом, которую она вела от лица несуществующего контроллера. «Коллеги», которого Гарпаг вычислил по однообразным комментариям бот-генератора. Вычислил с присущей ему въедливостью клеща, несколько раз пытался «разоблачить» публично, а когда никто не обратил внимания – написал своему куратору напрямую: я вскрыл жулика, ворующего деньги Конторы! Дайте-дайте-дайте мне пайцзу, я хочу жить!

Но гражданка Анисьева тоже хотела жить. По возможности – вечно.

Спохватись Гарпаг со своей активностью на месяц позже – она бы просто навестила его ночью. Но сейчас ее положение было шатким. Она начала тянуть время, обещая Гарпагу пайцзу и отчаянно ища выход. А он угрожал разоблачением.

И выход нашелся. Сам подвернулся под руку, как по заказу.

Марта знала это чувство – словно удача смотрит прямо на тебя и посылает воздушный поцелуй.

Сейчас она, правда, испытывала совсем другое – то, что называют «близок локоть, а не укусишь». Она знала об Анисьевой все – как, зачем, когда. Но что проку? Это знание было добыто незаконным путем и совершенно бесполезно.

Немного больше времени – и она сумела бы организовать качественную провокацию.

– Если я нажму на Горелова, он сломается и покажет, что алиби Анисьевой – ложное.

– А потом откажется от своих показаний как от взятых под давлением? – Кондрашка бросил постановление Марты в шредер. Шредер сожрал и не подавился. – Я думаю, вы увлеклись, Марта Иосифовна. Вы хороший следователь, но хватили через край. Это явное самоубийство. Вопиюще явное.

Марта скрипнула зубами и направилась к выходу. Ибрагимыч и Кречетов двинулись за ней.

– Марта Иосифовна, задержитесь, – догнал пронизывающий, как сквозняк, голос Кондрашова.

Марта задержалась.

– Я хочу вам рассказать одну старинную историю, – сказал Кондрашов. – Две тысячи лет назад жил в Китае правитель Цао Цао. У него было четверо сыновей: старший – хитрый и подлый, второй – поэт и гуляка, третий – глупец и пьяница и четвертый – умный, талантливый мальчик. Цао Цао объявил, что наследником станет четвертый сын – и вскоре мальчика отравили. Цао Цао, конечно же, заподозрил старших сыновей, но никаких прямых улик против них не было. Чтобы выяснить, кто убийца, он приказал им трое суток бодрствовать над телом брата. Он рассудил так: невиновных рано или поздно сморит сон, а тот, чья совесть нечиста, приложит все усилия, чтобы не спать и доказать свою братскую преданность. Вы ведь подумывали о провокации в этом духе, Марта Иосифовна?

Марта промолчала.

– Цао Цао наблюдал за сыновьями и увидел, что двое младших заснули, а старший, Цао Пэй, сидел, проливая лицемерные слезы над телом мальчика. Первым его порывом было – убить мерзавца на месте. Он очень любил своего младшего, и он сдержал свой порыв. Лучше не убивать Цао Пэя в горячке чувств, а позвать стражу и палачей и убить его мучительно, медленно, выместить всю свою боль. Но пока Цао Цао шел за палачами, ему пришла в голову еще одна мысль. Да, подумал он, мой старший сын – мерзавец и отравитель. Но ему хватило ума провернуть все так, чтобы его не заподозрили, создать себе ложное алиби. Его братья – один поэт, другой пьяница, как на них оставить царство? А я уже немолод, сумею ли я зачать еще одного сына? Мерзавец и подлец отравил брата, чтобы проложить дорогу к трону. Уж, наверное, после этого он постарается не выпустить трон из рук. И Цао Цао пощадил старшего сына. А потом сделал своим наследником.

Марта молчала.

– Возможно, даже скорее всего, Анисьева действительно убила этого паршивца. Но подумайте сами, Марта Иосифовна, – чего вы добьетесь, если в подвал Цитадели она попадет в качестве жертвы, а не высокой госпожи. Вы парализуете создание целого отдела Службы Безопасности – важного, нужного отдела. Ради чего?

– Странно, что вы задаете такой вопрос. Ради соблюдения законности. Вы же отдаете себе отчет в том, что она будет убивать. Отныне и впредь – с санкции закона. Вы понимаете, кого хотите выпустить на улицы?

– Марта Иосифовна, я очень остро чувствую и понимаю ваш гнев. Но поверьте мне, наше сообщество регулирует проявления неадекватности лучше, чем полиция. Потому что мы лучше вас, людей, знаем, что представляем собой. Те из нас, кто пошел на инициацию хоть с какими-то иллюзиями, попросту не пережили ее. Все мы – Цао Пэи. Все переступили через труп. И переступим еще не раз. То, что Анисьева сумела убить, не оставить после себя ни одной твердой улики и сохранить полное хладнокровие, не впадая в синдром Раскольникова, говорит в ее пользу. Нам не нужны те, кто после первой крови пойдет вразнос или вовсе не переживет инициации. Нам нужны такие, как она.

– Думаете, годы практики пойдут ей на пользу в деле разворовывания бюджета? – сделала последнюю попытку Марта.

– Никакого разворовывания. Деньги потрачены на эксперимент. Целевым назначением.

– Эксперимент, по ее же словам, не имеющий научной ценности?

– Практическая ценность тоже имеет значение. Марта Иосифовна, я сказал вам слишком много. Потому что вы умная женщина и, я знаю, не понесете это дальше порога.

– Я уже забыла все, что вы мне сказали.

– Сомневаюсь. Вы все еще в гневе. Что ж, если до утра он не пройдет, вы всегда можете вызвать госпожу Анисьеву на поединок. Закон позволяет вам в этом случае воспользоваться табельным оружием. До свидания, Марта. Спокойной ночи.

Покинув прокуратуру, Марта достала комм.

– Георгий, ты не уехал?

– Куда я поеду на ночь глядя. Я тут по магазинам прогуляться решил, ты чего на ужин хочешь?

– Водки. И закуски, все равно какой. И… Карастоянов, то, что ты говорил в Питере, – не шутка? Потому что, если я сегодня кого-нибудь не трахну, я кого-нибудь убью.

– Мой долг законопослушного гражданина, – по голосу было слышно, что этот засранец улыбается во всю пасть, – всячески пресекать попытки убийства и изнасилования.

Правильно Карастоянов подчеркивал стройные ноги килтом и хосами. Торс у него подгулял: кожа, кости и тросы из крученых жил там, где в норме у людей мускулы.

– Тебе сидеть не больно? – не удержалась она. – У тебя во впадину между большой и малой ягодичными мышцами кулак спокойно войдет.

– Где, здесь? – Карастоянов переложил сигарету в левую руку и показал правой. – Это средняя, а не малая. Все путают.

– Да без разницы.

– Не-е. – Он помахал сигаретой. – Анатомия наука точная.

Марта завернулась в покрывало и встала рядом с ним. Закурила. Так-то она не курила, но за компанию – почему нет.

– Скажи, у меня есть шанец получить заветную карточку? Или я уже слишком старая, чтоб учиться?

Каким-то образом она оказалась на кровати, лицом вверх, без капли воздуха в легких. Карастоянов стоял у окна, чуть расставив ноги. Сигарета уже куда-то делась. Марта бессмысленно, как регистратор, отмечала все это: мягкий удар о кровать, нарастающая боль в грудине, мучительная нехватка воздуха, голый мужчина у окна – потом что-то щелкнуло в голове: он толкнул меня в грудь, и я поняла это только после того, как приземлилась на кровати.

Он сел рядом.

– Очень больно?

– Нет. – Марта закашлялась. – Свинья. Спасибо.

Ответ она получила. Исчерпывающий.

– Дело не в этом. – Карастоянов сел по-турецки. – Карточка – ерунда. Убить неопытного высокого господина может почти каждый. Ну, в смысле, каждый здоровый взрослый человек. Высокий господин – он, как любой хищник, уязвим, когда жрет. Правда, шансы остаться в живых при этом не очень велики. Так что ты свою затею брось.

– Слушай, ты, – сказала Марта, продышавшись. – Моя мама была детективом первого класса. Рассказывала, какая жопа здесь творилась в начале Реконструкции. Как человека могли ради вязаной шапки зарезать, пока высокие господа не взяли дело в свои руки. Когда она узнала, что у нее рак, – пошла и записалась добровольцем. Чтобы я доучилась, не тратила деньги на ее лечение. Ее сожрали. И я это приняла. Потому что иначе в моем городе убивали бы по полтораста человек в год. И каждый раз, оформляя труп с дыркой на шее как некриминальный, я себе говорю: иначе это было бы полтораста человек в год. Но тут другое. Тут мне рассказали историю про китайского императора, который отравителя себе в наследники выбрал…

– Цао Цао? – Георгий усмехнулся. – На его сыне-отравителе закончился род, а вскоре пресеклась династия. Ничего хорошего из таких идей не выходит. Ничего. Но, как я уже сказал, дело не в этом. Дело в том, что ты для такой работы не годишься. А я с ней уже справлялся.

– Я офицер полиции, Карастоянов. Я останусь в рамках закона. Это важно.

– Закон – это святое. А особенно свята статья о само– и инообороне.

Их организации, подумала Марта, тоже не нужна высокая госпожа, которая поставит дело их отлова на научную основу.

И мне что-то не хочется, чтобы из-за невдолбенного интеллекта Анисьевой, усиленного вампирскими способностями, этот зубоскал оказался в охотничьем лабиринте Цитадели. И он, и суровый юноша Новицкий, и русский медведь Неверов, и лопоухий Мерлин. Как мама говорила – слишком жирно будет.

– Когда? – спросила она.

– Ее выпустят на первую свободную охоту через месяц после инициации. Мне понадобится твоя помощь…

Сентябрь опадал моросью и мокрыми листьями. Отчетливые контуры. Новые цвета. Новые запахи и звуки. Малейшие оттенки веса, микродвижения, дуновения. До сих пор трудно справляться с потоком информации от органов чувств. Словно широкие стрельчатые окна прорезаны в черепе.

И в груди, чуть выше солнечного сплетения.

Голод.

Прекрасное чувство.

Голод и ночь, которая уже никогда не будет темной. Ночь для работы и ночь для охоты. В глубинах Сети, в потемках чужого разума, в закоулках людского муравейника.

Мать Тьма.

И в ней – белый факел, чуждый луч за поворотом на Пушкинскую, движущийся в сторону Страстного.

Самоубийца? Не нужно верить такой удаче, говоришь ты себе. Это носитель пайцзы, решивший безопасно прогуляться в лунную ночь. Пусть и облачную, и с моросью – но лунную ночь, законопослушным гражданам с царским ярлыком ведь можно получить и такое нехитрое удовольствие? Смысла нет за ним идти, но сами ноги несут, а несут они тебя очень быстро. И вот на дистанции десять метров ты вынимаешь чекер и целишься им в сутулую спину парня, в блестящую от ночной росы синюю ткань – и чекер показывает зеленый свет. У него нет пайцзы. У этого идиота нет пайцзы!

Ты идешь за ним и нарочно громко цокаешь каблуками, потому что в его пламени нет страха, он шагает как хозяин этой ночной улицы, как еще один хищник. Он оборачивается и спрашивает:

– А почему женщины?

Ты останавливаешься. Его лицо осталось где-то в памяти, в той части, которая сейчас словно затянута легкой кисеей.

– Вы напарник полицейской из Твери?

– Нет, я лицо частное. Любовник Виктории Квашниной, которую вы пытались подставить.

Оскомина. Виктория Квашнина, беспорядочное – а значит, непорядочное – существо, потакающее себе в отвратительной привычке говорить что угодно о ком угодно, оправдываясь эмоциями. В сторону. Он не лжет, он недоговаривает.

Бретер?

Ее предупреждали, она знала: такие бывают, вероятность нарваться ненулевая. Подходят, предлагают себя в жертву. Закон, а что еще важнее – кодекс клановой чести запрещает высоким господам отклонять такие предложения. Закон разрешает жертвам – даже добровольным жертвам – защищаться. Кланы с самого начала были не против: слабым не место наверху пищевой цепочки. Бретеры пользуются этим законом, чтобы безнаказанно убивать высоких господ. Высокие господа пользуются этим законом, чтобы устранять друг друга руками бретеров. Сами бретеры долго не живут.

Словно в подтверждение он показывает большим пальцем за спину. Камера наблюдения зафиксирует, что поединок был честным.

Что ж, значит – осторожность.

Значит – бить первой.

И ты бьешь так, как учили бить умников, вообразивших себя охотниками.

Не так уж много времени было учиться – но удар верно находит цель, выбитый из руки нож, блеснув в луче фонаря, уходит куда-то в кусты. Под вторым ударом хрустит ребро. Его ребро.

Бретеров нужно опасаться. Ты уязвима, когда потребляешь, учили ее, а значит, в момент потребления жертва должна быть качественно обездвижена.

Бей в мочало. Он вызвался сам.

До чего же беспомощно человеческое тело – даже сильное мужское тело. Ты, как в замедленной съемке, видишь расходящуюся по тканям лица волну от сотрясения. Костяшки пальцев рассаживают скулу почти до кости. Нелепый взмах руками. Падение – такое же неуклюжее, как тогда, в ее кабинете. Легкое содрогание земли под ногами.

Ближе. Каблуком в живот. Заслонился рукой – каблуком по предплечью, потом в живот. Лицом вниз. Да, из этой позиции тебя тяжелее потребить, но и от тебя ждать сюрпризов не приходится. Заломить руку. И вот в моем распоряжении артерии и вены вашего предплечья, господин неудачник. А вот мой нож. Простой макетный нож – я решила, что это будет мой стиль, мой штрих: обычный канцелярский нож…

– Но все-таки, почему женщины? Что они вам сделали?

– Вас именно это интересует в последнюю минуту?

– А все остальное я знаю. Вплоть до того, что вы траванули Гарпага из страха не перед СБ, а перед научным сообществом. Эксперимент на людях без их согласия – СБ вас может носить на руках сколько хочет, а вот для науки вы труп. А у вас амбиции.

Глубокий порез. У его крови странный неприятный привкус. И очень неохотно она течет.

– Ну же, Татьяна Кирилловна. Законы жанра требуют злодейского ликования. Вы так здорово всех развели – а я слишком туп, чтобы это оценить. Почему женщины?

Легкое головокружение.

– А евреи или иммигранты уже не торт?

Вот только не хватало с бретером обсуждать диссертацию.

– Уймитесь. Не люблю, когда еда разговаривает.

Кровь отчего-то пошла совсем туго. У него так быстро схлопываются вены?

Мир вдруг переворачивается, бьет по спине бетонной плитой, плита и бретер выбивают из груди воздух.

Еще несколько перекатов. Бордюр под спиной. Что-то хрустит. Бретер поднимается, ты – нет.

Масса мужского тела в среднем на двадцать процентов больше. Но у нас не в среднем – у нас крупный, за метр девяносто, мужчина и маленькая, вдвое легче, женщина. Когда он навалился сверху, а под спиной оказался бордюр, позвоночник не выдержал.

А потом уже не остается пространства в сознании – все заполняет боль.

Там, в солнечном сплетении. В средоточии голода.

Уничтожение.

Глухой звук плоти под лезвием.

Это моя плоть.

Ужас.

Пепел где-то в горле. Хруст. Это мои кости. Удар. Окончательная невозможность дышать.

Странный ракурс, под которым видно тело.

Как можно видеть собственные лопатки?

Угасание.

Лицо врага.

Жалость. Это его жалость.

Не нужна. Для плевка требуется вдох. Нечем. Тело отсечено от головы. От органа мысли, который сделал всего одну ошибку и теперь будет расплачиваться за нее три или четыре минуты, осознавать, как враг идет прочь, на ходу набирая комм-индекс.

– Привет. Все в порядке, да. Я убил его, Торбьерн. Два ребра и немного синяков. Как тебе ролевая игра «сестра милосердия и раненый боец»?

Он лежал и боялся расплескать покой. Слишком хорошо все сложилось. И женщина рядом – не очередная приятельница на ночь, а друг. Это опасно. Отсюда шаг до любви. Беги. Не переходи кордон.

Но так страшно расплескать покой.

Голова женщины в ладонях. Маленькой худой легкой женщины. Близко. Опасно близко.

– Вот скажи, а без выпендрежа никак было нельзя? Без поломанных ребер и прочего? Какая тебе разница, женщины или евреи?

– Понимаешь, когда мы прочитали ее диссертацию… Насколько я понял из объяснений Антона, ее интересовала реакция референтной группы на угрозу угнетения. Ну, типа: если завтра по Сети объявят, что будут вешать каждого десятого – какой процент сразу возьмется за ружье, какой тут же побежит мылить веревки, что будет между полюсами… Мерлин сказал, что женщины сразу дали большую выборку, а мне показалась в этом какая-то… принципиальная позиция. Подставлять группу, к которой принадлежишь сам.

– Да ты идеалист. По-моему, ее просто перло, что она поимела и мужиков, и теток. И совсем не обязательно было давать себя избивать для ответа на этот вопрос.

– Ну, у меня были… и другие задачи.

– Какие? Меня до инфаркта довести?

– Я работал на камеру. Камера зафиксировала, что она плохо обездвижила меня. Зарвалась.

– А на самом деле?

Он снял повязку с руки.

Марта потрясенно умолкла, даже дышать забыла.

– Внутренние повреждения остались, я чувствую, что мышца еще не до конца срослась.

– Ты…

– Нет, конечно. Она не смогла бы меня пить – сразу почуяла своего.

– Но ты…

– Я был, да. Нелегально и почти нечаянно. Все сложилось плохо. А потом меня исцелили – тоже почти нечаянно, повторить номер на бис не получается.

– Как?

– Действие Божьей благодати как объяснение тебя устроит?

– Нет.

– Так и знал. Других не будет.

Марта прекрасна. Она даже сама не знает, насколько прекрасна, с ее тициановскими обводами. С ее полной противоположностью тому, что осталось на мокром асфальте сквера на Страстном.

– Вас много таких?

– Мало. К сожалению.

– Твои друзья?

– Вот они просто тренировались. Ну, Костя – священник, это тоже работает.

– Зачем ты все это мне рассказываешь?

– Тебе неделю назад пришло письмо от Эгиля. И ты на него ответила, Фригг.

Она промолчала.

– Ты наверняка задавалась вопросом: читаю ли я тебя. Да, конечно. С самого начала. И мне с самого начала нравится эта книга. Ты знаешь, в диссертации Анисьевой вам тоже нашлось место. Группа G. Те, кто очень медленно запрягает, но недовольство высказывает сразу, решительно и обычно в летальной форме. Два процента от общего числа.

– Ты больше не приедешь?

– Нет. Ты же ответила на письмо. Значит, с тобой мы больше видеться не можем.

– Безопасный секс.

– Я знал, что ты поймешь.

Тепло. В ней столько тепла, что всякая смерть кажется совершенно невозможной. Амазонка, мать амазонки.

– Он написал правду? Что мне не придется переступать через закон?

– Клянусь, что ты, если сама не захочешь, не переступишь его и на полпальца. Это оценят. Уже оценили. Хирургов и так до хрена – нужны терапевты. Нужны те, кто просто делает свое дело.

– Ты его тоже делаешь здорово. Ты отличный оперативник.

– Да. В тени, где не можешь действовать ты.

– Могу.

– Но не должна. Кто-то должен оставаться человеком света.

…И когда она смеется, она такая живая.

– Ты что? Ты собрался трахаться со сломанными ребрами? Или они тоже зажили?

– Не, кости срастаются дольше всего. Где-то до утра. Но самое-то главное я уберег. Ох, у нее и каблуки! Хорошо хоть не шпильки. И вообще, я сейчас воспользуюсь победой феминизма, лениво завалюсь на спину, закрою глаза и буду думать об Англии.

– Нельзя просто так завалиться на спину, закрыть глаза и думать об Англии, Карастоянов. Не со мной.