Глава 9
— Ну, вот и началось, — перекрестился Макаров, когда «Петропавловск» слегка тряхнуло взрывом от первого попадания. — Господи, благослови!
Не то, чтобы Степан был истово верующим человеком, скорее наоборот, но на войне, когда в любую секунду может окончиться твой земной путь и начаться (или не начаться) новый, очень хочется верить, что «конец твой ещё не конец…», как пел Высоцкий. И очень не хочется верить, что вместе с прекращением жизнедеятельности твоего тела, «сотрутся все файлы» твоего мозга, исчезнет весь твой «богатый внутренний мир», ты перестанешь не только есть и дышать — перестанешь мыслить. А, значит, перестанешь существовать. Вот это действительно страшно. Страшно и жутко…
Ну, а если от твоего решения зависит не только собственная жизнь, а жизни ещё тысяч людей, судьба Родины, в конце концов — ой как захочется верить в нечто высшее, ой как захочется рассчитывать хоть на какую-то помощь «оттуда».
По флагману русской эскадры сосредоточили огонь все четыре японских броненосца — Того сумел выскочить на своём «Микасе» несколько впереди курса артурцев, и у него получилось взять «Петропавловск» под обстрел основной частью своих главных сил. Три броненосных крейсера линии били по «Пересвету».
Противники преследовали разные цели — Того стремился за оставшийся до темноты промежуток времени нанести как можно большие повреждения хоть одному из русских броненосцев. Макаров же старался в максимальной степени помешать этому. Не надеясь серьёзно повредить кого-то из японцев. Поэтому русские разобрали цели: «Петропавловск» бил по «Микасе», а остальные по соответствующим мателотам вражеского кильватера — «Полтава» по «Асахи», «Севастополь» по «Сикисиме» или «Ясиме». А вот «Пересвет» с «Победой» всё-таки сосредоточили огонь на ведущей броненосные крейсера противника «Асаме».
С одной стороны, стрелять всем по одному — больше шансов поскорее отправить этот корабль противника в нокдаун, если вообще не в нокаут за кратчайшее время, ведь дело даже не просто в сумме попаданий, а в сложности быстро устранять или хоть как-то нивелировать их последствия — заделывать пробоины, гасить пожары и так далее…
Но, с другой стороны, точность массированного огня чувствительно ниже, чем у индивидуального — пойди-разбери в этой мешанине всплесков, где падения твоих снарядов, а где ими вздыбили воду соседи по кильватеру. А при стрельбе индивидуальной старший артиллерист видит падение именно снарядов своих орудий, и ему многократно легче корректировать ведение огня, так что процент попаданий при прочих равных будет серьёзно повыше. К тому же, если вся линия противника лупит по одной-двум целям, значит, остальные корабли практически не обстреливаются. А если не обстреливаются, то их орудийные расчёты действуют практически в полигонных условиях — им не мешают наводить пушки взрывы на своём корабле, не нервируют возможные последствия этих взрывов, в поле зрения прицелов не вырастают водяные фонтаны — пали-не хочу!
Прошло уже пятнадцать минут боя, но «Петропавловск» ещё не получил серьёзных повреждений — хоть и разгорелся пожар в кают-компании, но он достаточно быстро был ликвидирован. Вероятно заходящее солнце, бившее своими лучами в глаза японских наводчиков, мешало более точной стрельбе, тем более, что русские корабли шли на фоне тёмного берега, и это опять же не способствовало меткости огня по ним.
Но закон больших чисел в конце концов сработал, и неопадающая стена от всплесков вражеских снарядов перед бортом русского флагмана реализовалась не только несколькими попаданиями шестидюймовых снарядов, но и парой двенадцатидюймовых. И если первый из двух разорвался на броневом поясе не нанеся броненосцу практически никаких повреждений, то второй срикошетил от брони вниз, под воду, где и разорвался, ударив взрывом в подвздошину корабля напротив котельного отделения. Конструкции корпуса деформировались и открылась течь. В результате «Петропавловск» принял около ста тонн воды. Неприятно, но вполне терпимо — даже на скорости хода данный удар практически не сказался, флагман уверенно держал четырнадцать узлов.
«Пересвету» повезло меньше — несмотря на то, что его обстреливали не четыре броненосца, а лишь три броненосных крейсера, их восьмидюймовые снаряды угодили крайне удачно для японцев, и совсем некстати для русского корабля.
Нет, понятно, что каждое отдельное попадание вполне может быть более или менее удачным, но чтобы три подряд стали буквально «золотыми»…
В самой завязке сражения взрывом выдрало около трёх квадратных метров обшивки в небронированной носовой оконечности «Пересвета». В метре над ватерлинией. На полном ходу пробоину стало захлёстывать волнами. Не прошло и минуты, как разворотило среднюю трубу. Обломки железа рухнули вниз, и существенно перекрыли дымоход. Тяга в соответствующих топках немедленно упала, дым не ушедший в атмосферу стал душить кочегаров…
— Ваше превосходительство, — обратился к Ухтомскому командир броненосца. — Ход падает. Из машинного передают: «В ближайшее время больше тринадцати узлов выжать не сможем».
— Держать столько, сколько сможем, — мрачно бросил в ответ адмирал. — И запросите машину, когда смогут дать хотя бы четырнадцать-пятнадцать.
— Запросил уже, — исподлобья глянул на начальство Кроун. — Работают. Может четверть часа понадобится, может час…
«Пересвет» в очередной раз слегка тряхнуло — на этот раз попадание случилось сверхкурьёзное: восьмидюймовый снаряд с «Якумо» ударил в нижнюю кромку среза ствола левого орудия кормовой башни. То есть, попади он на несколько сантиметров выше — вполне мог бы скользнуть непосредственно внутрь пушки и там разорваться.
Но бог Марс не стал шутить столь изощрённо — переднюю часть десятидюймовки просто загнуло вверх, а снаряд отрикошетил в палубу под башней, пробил её, пробил борт, и улетел в море, над которым и разорвался.
Внутри башни никто не пострадал, но броненосец теперь до конца войны вынужден был оставаться «трёхзубым» — возможности починить орудие в Порт-Артуре не было, а доставить подобное на Дальний Восток с Балтики или Чёрного моря — тем более.
Но отомстили. Хоть и частично. На «Асаме» разгорелся пожар на юте, ударило в фок-мачту, прямо в марс, рвануло на первой трубе, но это всё действовал средний калибр «Пересвета» и «Победы». Однако главным тоже отметились. Два раза: сначала разворотило кормовую рубку, а потом…
Потом «гостинец» весом в четверть тонны взломал защиту носового правого каземата и исправно взорвался внутри. Сдетонировали снаряды и заряды находящиеся в нём. Весь расчёт шестидюймового орудия буквально испарился за доли секунды, ударило и вниз, к ещё одной пушке такого же калибра, и там тоже не выжил никто. Ударило вверх, где находилось орудие противоминного калибра — с тем же результатом. Кроме того вышла из строя и щитовая шестидюймовка на верхней палубе. Почти со всем расчётом.
В общем, на «Асаме» экипаж уменьшился на сорок три человека. Только убитыми.
— Вот это да! — не сдержался Ухтомский, когда рвануло огнём и дымом из борта вражеского крейсера. — Что скажете, Николай Александрович?
— Знатно влепили, ваше сиятельство, ничего не скажешь, — удовлетворённо кивнул Кроун. — Ещё бы парочку таких подарков преподнести япошкам… Только уже вряд ли получится — солнце почти у горизонта…
— Да уж, теперь они будут видны всё хуже и хуже, а наши силуэты на фоне заката нарисуются преотлично, — буркнул адмирал.
— Находись мы в открытом море, немедленно согласился бы с вашим превосходительством, но мы идём недалеко от берега, так что, скорее всего противник потеряет нашу эскадру в его тени даже раньше, чем мы перестанем различать их корабли.
Кавторанг оказался прав — огонь вражеской эскадры ослабевал с каждой минутой, а вскоре прекратился вовсе. Можно было даже увидеть, что японская линия стала уходить в открытое море, освобождая пространство для атак своей своры миноносцев, что никак не явилось сюрпризом для артурцев. И если экипажи броненосных кораблей Того получили возможность передохнуть, то для Первой Тихоокеанской бой ещё не закончился.
* * *
Степан понимал, что сражение переходило в самую рискованную свою фазу — опыт ночных боевых действий в море у эскадры отсутствовал напрочь. И было бы верхом легкомыслия пытаться удержать строй и идти к своей базе под атаками вражеских миноносцев, соблюдая полную светомаскировку — повреждения от дружественных таранов обещали быть более вероятными и многочисленными, чем от вражеских торпедных атак, причём последних подобный способ достичь Порт-Артура отнюдь не отменял.
— Передать приказ: «Открыть боевое освещение. Быть готовым к минным атакам противника».
Один за другим броненосцы и крейсера стали всаживать бивни лучей своих прожекторов в чёрные волны Жёлтого моря. Учитывая, что в предшествующих ночи боях два из своих четырёх потерял «Петропавловск», по одному «Пересвет», «Баян» и «Аскольд», то иллюминацию артурцы устроили ту ещё…
— Ничего-ничего, — успокаивал себя Макаров-Марков. — В конце концов, до самой Цусимы японцы смогли попасть минами только однажды. В корабли стоящие на якоре и не ожидающие атаки. И то их вторая волна ушла не солоно хлебавши. А сколько бы они не атаковали эскадру, даже потрёпанную в бою — чёрта с два. Даже для того, чтобы поразить одинокий «Севастополь» в бухте Белого Волка, им потребовалось несколько дней и почти три десятка миноносцев и минных катеров.
А «боевое освещение» зачастую тоже воюет. И прожектор может оказаться по эффективности посерьёзней пушки. Представьте себя на миноносце, которого захватил лучом атакуемый корабль. Кроме слепящего, бьющего в глаза света не видно ничего. Ни командиру, ни рулевому, ни комендорам, ни минёрам — никому. Куда держать курс? Куда выпускать мины?
Можно попытаться вырваться из ослепляющего столба резким поворотом… Но ты же здесь не один — по соседству идут в атаку твои товарищи по отряду, и можно как угодить своим тараном в борт какого-то из них, так и подставить под удар свой.
А рядом уже начинают падать снаряды с вражеских кораблей — они тебя видят, пушек у них на борту предостаточно…
Степан не мог себе позволить ночные учения для всей эскадры в открытом море, данный приём можно было отрабатывать даже на рейде Порт-Артура. Даже на внутреннем рейде — как только лучом прожектора захватывался миноносец, соседний мателот тут же старался продублировать данный захват. Из одной струи света вырваться было ещё возможно, но из перекрещённых лучей — практически нереально.
Молодые капитан-лейтенанты и просто лейтенанты, ведущие в бой свои истребители и миноносцы, не собирались беречь ни собственные жизни, ни жизни своих подчинённых, ни корабли которыми командовали. Их основной задачей сейчас, а, значит, и целью своего существования, было выполнить приказ командующего флотом: подобраться как можно ближе к броненосцам и крейсерам неприятеля, и поразить их своими минами. И если это удастся хоть одному из десяти, то и остальные девять погибнут не зря…
Но лобовая атака не удалась — не было смысла вести свои отряды в шквал огня, где каждое (КАЖДОЕ!) попадание грозило если не гибелью, то выходом из строя своего миноносца. Практически без шансов приблизиться на заветные три-пять кабельтовых к цели.
К тому же отряд капитан-лейтенанта Сакураи ещё до выхода на позиции для атаки попал на зуб четвёрке истребителей Елисеева, которых Макаров отправил в свободный поиск с напутствием: «Любой большой корабль дальше, чем десять миль от берега — вражеский. Топите. Вся ответственность на мне».
Большие корабли по дороге попасться не успели, а вот четвёрке японских «циклонов» не повезло — они угодили прямо напересечку курса тех кораблей, которые и были созданы специально для того, чтобы подобное истреблять.
«Бесшумный», уперев луч своего прожектора в «Хаябузу», начал работать по нему всей артиллерией левого борта. К нему немедленно подключились «Бесстрашный» и «Беспощадный». «Бойкий», выхватив из темноты «Касасаги», немедленно открыл огонь по нему.
«Чидори» и «Манадзуру», поняв, что русскими ещё не обнаружены, немедленно сделали коордонат влево, и, как бы не не хотелось оставлять своих товарищей на съеденье русским — приказ адмирала надлежало выполнять — атаковать вражеские броненосцы и крейсера. Всё остальное вторично!
А отряд Елисеева со смаком добивал пару стреноженных японских «циклонов» — благо подавляющее превосходство в артиллерии это позволяло. Тем более, что цели не просто горели — полыхали в южной ночи. В восемь трёхдюймовых стволов и столько же сорокасемимиллиметровых русские истребители целенаправленно истребляли тех, для истребления кого создавались. Сначала «Хаябуса» стал заваливаться на борт, потом то же самое произошло с «Касасаги».
Комендоры русских эсминцев огня не прекращали — снаряды продолжали рвать в клочья, как металл корабельных конструкций, так и человеческую плоть.
Флот микадо уменьшился ещё на два боевых корабля. Но именно два их товарища по отряду сумели отомстить русским в большей степени, чем кто-либо другой: «Чидори» и «Манадзуру», уходя из-под обстрела миноносцев Елисеева, отвернули в сторону берега, и под берегом же проскочили к хвосту артурского отряда крейсеров. Незамеченными проскочили. Незамеченными приблизились к концевому. Незамеченными выпустили мины по концевому…
— Вспышки минных выстрелов по правому крамболу! — резануло криком сигнальщика на мостике «Паллады».
— Прожектора на правый борт! — нервно отреагировал командир крейсера. — Огонь правым бортом!
— Куда огонь-то, Владимир Симонович? — ошалел от приказа старший офицер Стевен.
— Пока — куда угодно! — Сарнавский совсем недавно получил под командование крейсер первого ранга, и, чтобы в первой же операции его корабль, только что вышедший из ремонта, снова получил бы мину в борт… Даже подумать было жутко, что начнут говорить в штабах о «проклятом крейсере». И не только в штабах, среди священнослужителей при Морском Ведомстве ещё больше — как ни крути, а крейсер назван именем языческой богини…
Прожекторы выхватили из ночной черноты силуэт «Манадзуру», и по нему от всей славянской души, со всей яростью, со всей ненавистью отработали трёх- и шестидюймовки атакованного борта. Миноносец разорвало в клочья, но одна из выпущенных мин (а может это была мина с необнаруженного «Чидори») сумела дотянуться до борта «Паллады». И при этом сработала.
Рвануло в носу. Почти под клюзами.
— Всё-таки кого-то подорвали, Степан Осипович, — Молас озвучил совершенно очевидный факт — и вспышку, и звук взрыва с конца колонны увидели и расслышали все, кто находился на мостике «Петропавловска». На мостик из боевой рубки вышли уже давно, как только прекратился бой с японскими броненосцами.
— Спасибо, Михаил Павлович, — усмехнулся в бороду командующий, — это я уже понял. Кого подорвали? Каковы повреждения? Штурман! Сколько до Дальнего? Сколько до Артура?
— До траверза Дальнего около пяти миль, ваше превосходительство, — поспешил отозваться подполковник Коробицын.
— Ваше превосходительство, разрешите? — подскочил флаг-офицер лейтенант Шереметьев.
— Слушаю.
— Подорван «Паллада». Пробоина позади отделения носового минного аппарата. Отделение затоплено. Крейсер сел носом на семь футов, вода продолжает поступать. Ход восемь узлов.
— Не везёт нашей «богине», — покачал головой Степан, — снова мину в неё всадили. Передайте Сарнавскому: «Идти в Дальний». И собственно в Дальний телеграфируйте, чтобы готовились встретить и подлатать на первое время. А нам сейчас отвлекаться недосуг — самим бы до Артура добраться без лишних потерь. Внимательнее на носовых румбах — не хватало ещё раз подпустить японские миноносцы под берег, откуда они смогут атаковать!..
«Паллада» всё-таки дошла до указанного ей порта. Дошла с серьёзным дифферентом на нос, но всё-таки дошла. Догребла. Дотащилась. Не оказалась погребена под волнами Жёлтого моря…
И эскадра добралась до Порт-Артура, не имея больше потерь. Погрохотать бортами в пути ещё, конечно, пришлось, но ни один вражеский миноносец успеха больше не добился. Доночевали уже под защитой крепостных батарей, а с рассветом броненосцы и крейсера Тихоокеанского флота стали уже втягиваться на внутренний рейд Порт-Артура.
