Глава 13

Генерал-майор Фок с откровенным удовольствием читал телеграмму от командира Пятого полка Третьякова: «Позиции и батареи разбиты, держаться нет никакой возможности. Прошу разрешения отвести войска с перешейка».

Такое, чуть ли не паническое сообщение, развязывало ему руки, и давало возможность выполнить пожелание Куропаткина озвученное Стесселем — не упираться под Цинджоу и отводить свою дивизию в Артур. Вероятно, командующий Манчжурской армией хотел оттянуть от себя к югу как можно большие силы противника, рассчитывая, что гарнизон Квантунского полуострова сможет связать их надолго. Мешали этому чёртовы подчинённые адмирала Макарова, которые громили со своих канонерок и миноносцев левый фланг атакующих японцев и топили вражеские корабли, обстреливавшие из бухты Цинджоу русские позиции. Появление у генерала Оку одиннадцатидюймовых мортир перед Наньшанем в корне изменило ситуацию. Тем более что канлодки Лощинского полностью расстреляли свои снаряды главного калибра и помочь уже не могли. Но командир Четвёртой дивизии не преминул поиздеваться над своим полковником:

— Такая позиция была у Третьякова! Я бы там всех японцев как крыс передушил… Готовьте приказ об отходе дивизии в Артур, штабс-капитан.

— Как в Артур, ваше превосходительство? — слегка обалдел адъютант. — А Дальний?

— А про Дальний, — сухо оборвал офицера Фок, — пусть болит голова у моряков. Наша задача, в первую очередь защищать крепость. Если этот идиот Третьяков не смог удержать перешеек, то нам остаётся только отступать.

На самом деле, Цинджоускую позицию защищали, вместе с моряками, около четырёх тысяч бойцов. Ещё почти четырнадцать тысяч штыков под началом собственно Фока стояло в резерве и до сих пор не сделали ни единого выстрела по врагу.

Было совершенно очевидно, что истрёпанные, истерзанные и измотанные на штурмах войска генерала Оку абсолютно не способны на преследование отступающих русских полков. Да и сам командующий японским корпусом прекрасно понимал, что если попытаться сейчас напасть на раненого русского медведя, то он, защищаясь, может так встать на дыбы, так размахаться своими когтистыми лапами и дать волю клыкам, что с Квантуна, может случиться, не удастся вывести и роты уцелевших преследователей.

Но отбыть в Порт-Артур командующему Четвёртой дивизии просто так не удалось. К генералу просто-таки вломился лейтенант Салтанов назначенный командовать морской артиллерией под Цинджоу.

— Ваше превосходительство, — выпалил моряк, — я получил приказ отходить со своими пушками к Артуру… Что это значит?

— Я вас не вызывал, лейтенант, — с нарочитой ленцой в голосе отреагировал на весьма эмоциональную тираду офицера Фок. — Вы получили приказ? Так его надлежит выполнить и всё.

— Это предательский приказ! — сорвался Салтанов. — Морские пушки будут отходить на Дальний.

— Во-первых, господин лейтенант, — спокойно и с презрением ответил генерал, — потрудитесь соблюдать субординацию, и не смейте повышать голос на старшего в чине. Во-вторых, вы действительно подчиняетесь не мне, а Макарову, так что можете следовать, куда вам угодно. Вместе со своими пушками.

— Не премину так и поступить, ваше превосходительство, — лицо морского офицера просто горело ненавистью, ненавистью человека вышедшего из многодневных боёв к тыловой крысе, которая всё это время провела в комфорте, а теперь ещё и мешала выполнять приказ командующего флотом. — Прошу только обеспечить мои орудия лошадьми, и выделить стрелков для сопровождения.

— Боюсь, что не смогу удовлетворить вашей просьбы, — продолжал издеваться Фок. — Лошадей не хватает даже для вывоза раненых и армейских орудий.

— Но ведь разумнее отступить к Дальнему — там можно будет вывезти и раненых и артиллерию на судах, — попытался воззвать к оппонента к логике моряк, на секунду понадеявшийся, что генерал должен принять такой разумный довод. — Это будет и быстрее, и удобнее, ваше превосходительство!

— Послушайте, лейтенант, я не учу ни вас, ни вашего адмирала, как воевать на море, — холодно отпарировал командующий Четвёртой дивизией. — Я вас больше не задерживаю. Ступайте!

Салтанов выходя с трудом сдержался, чтобы не садануть дверью на прощание, но нашёл в себе силы и аккуратно закрыл её за собой. И немедленно отправился на телеграфную станцию. В Порт-Артур по проводам полетела последовательность токовых и бестоковых посылок аппаратуры Бодо, и очень скоро перед Макаровым легла телеграмма из-под Цинджоу. Прочитав о столь откровенном саботаже, Степан просто осатанел:

— Немедленно спустить катер! Вызвать двуколку на пристань!!

Ни Моласа, ни Агапеева, ни Васильева рядом не было — все они выполняли сейчас различные распоряжения командующего, поэтому Макаров сначала решил взять с собой только лейтенанта Азарьева, но когда они вдвоём направлялись к трапу, по дороге случайно встретился сам Кирилл Владимирович. Причём на этот раз адмирал даже не ощутил запаха перегара от члена августейшей фамилии, что было достаточно редким случаем. А ведь этим следовало воспользоваться…

— Добрый день, ваше высочество, — обозначил поклон адмирал.

— Здравия желаю вашему высокопревосходительству, — если «принц крови» и скрывал иронию своей фразы, то только в самой незначительной степени. — Могу быть чем-то полезен?

— Да, — Степан с трудом удержался от того, чтобы добавить «как ни странно». — Я сейчас еду к генералу Стесселю. По имеющимся сведениям он отдал приказ срочно отводить войска с цинджоуских позиций непосредственно в Артур. Считаю это решение, мягко говоря, неправильным…

— Это предательское решение! — прервал адмирала князь. — Едемте немедленно!

— Катер у борта, ваше высочество.

Катер под адмиральским флагом запрыгал по волнам Западного бассейна. Находящиеся на борту молчали, Степан собирался с мыслями, чтобы быть максимально убедительным в разговоре со Стесселем, но не использовать при этом матерных эпитетов, великий князь не посмел отвлекать адмирала, а лейтенант Азарьев тем более помалкивал в тряпочку — не ему затевать разговор с такими персонами.

Но когда пересаживались в запряжённый парой рыжих жеребцов экипаж, Кирилл всё-таки нарушил молчание:

— Поражаюсь вашему благодушию, Степан Осипович. На вашем месте я бы прихватил с собой роту матросов с винтовками, арестовал бы этого предателя Стесселя, а потом…

Макаров с интересом посмотрел на собеседника. Очень хотелось услышать на предмет «потом». Напрасно. На этот счёт каких-либо разумных планов у князя не имелось.

— Не стоит рубить с плеча, ваше высочество, — милосердно прервал затягивающуюся паузу адмирал. — Сначала выясним у начальника укрепрайона все обстоятельства, а уж потом примем решение, что делать дальше.

К штабу Стесселя прибыли минут через десять, двери по дороге в кабинет генерала распахивались чуть ли не автоматически — никто даже не посмел задать вопроса по какому поводу пожаловали сюда столь мрачные и высокопоставленные особы. Только адъютант главного на Квантуне сухопутного начальника ротмистр Водяга посмел пискнуть:

— Одну минутку, ваше высокопревосходительство, я сейчас доложу о вашем визите.

Шмыгнул за дверь и выскочил обратно уже через пятнадцать секунд.

— Прошу, господа, генерал ожидает вас.

Моряки молча проследовали в кабинет, где кроме самого Стесселя присутствовали Кондратенко и Рейс.

— Здравствуйте, Степан Осипович! Здравствуйте, ваше высочество! — слегка подрагивающим голосом поприветствовал гостей хозяин кабинета. — Чем обязан визиту?

Вот гад! — пронеслось в голове у Степана. — А то он не понимает «чем обязан»…

— Анатолий Михайлович, — начал адмирал, — я с огромным удивлением сегодня узнал, что цинджоуские позиции не только оставлены нашими войсками, но и самим войскам приказано отступать сразу на Порт-Артур без попыток закрепиться и организовать оборону где-то по пути.

— Дело в том… — попытался встрять генерал.

— Простите, я не закончил, — оборвал попытку Макаров. — При этом вообще не предпринимается никаких мер по обороне Дальнего, мало того, все попытки эту оборону организовать злостно саботируются генералом Фоком.

— Если мы не получим разумных объяснений, ваше превосходительство, — последние два слова Кирилл Владимирович произнёс с откровенной издёвкой, — то я непременно напишу в Петербург о том, как организована оборона на Квантуне.

— Ваше высочество, ваше высокопревосходительство, — испуганно заблеял Стессель, — я лишь выполняю приказ командующего Манжурской армией…

— Это что, Куропаткин приказал бежать от Цинджоу прямиком в Артур? — комфлота не отрывал взгляда от лица генерала. Данное лицо начало багроветь так стремительно, что Степан даже забеспокоился на предмет скорых объятий начальника укрепрайона с «Кондратием».

— Да вот, пожалуйста, его телеграмма, — почти истерически выкрикнул Стессель, протягивая листок, на котором заранее было подчёркнуто: «… Не упираться на цинджоуских позициях, в случае их падения возможно скорее отходить в Артур сберегая войска для его обороны. Генерал-адъютант Куропаткин.»

— Когда пришла данная телеграмма?

— Около месяца назад. А что это меняет?

— Это меняет всё, уважаемый Анатолий Михайлович. За этот месяц флот добился кое-каких результатов в боях с японцами. Теперь нашей армии совершенно нечего опасаться высадки вражеского десанта в тылу. Наши канонерские лодки расстреляли весь свой боезапас, поддерживая приморский фланг обороны Цинджоу. Более чем весь боезапас — около сотни девятидюймовых бомб пришлось позаимствовать у генерала Белого. И все они были выпущены по сухопутным позициям японцев. Успешно выпущены. Вражеский флот, обстреливавший наши позиции, понёс немалые потери. Так объясните мне причины панического бегства Четвёртой дивизии.

— Панического? — попытался защититься Стессель. — По-моему, вы сгущаете краски, Степан Осипович.

— Напротив, я чрезвычайно мягко высказываюсь о событиях последнего дня…

— Непростительно мягко! — перебил адмирала великий князь. — Действия генерала Фока откровенно предательские.

— Ваше высочество! — вскинулся начальник укрепрайона. — Даже вам не позволено выдвигать подобные обвинения против генерала, который не один десяток лет честно служил России.

— Спокойно, господа, спокойно! — вмешался Макаров. — Обвинять генерала Фока в измене, конечно, преждевременно…

— Никакой измены не было, — поспешил вмешаться осмелевший Стессель. — Фок выполнял мой приказ, а я выполнял приказ Алексея Николаевича…

— А на кой чёрт мы тогда с вами нужны, господин генерал, — ехидно поинтересовался Степан. — Чтобы выполнять приказы месячной давности? Не учитывая оперативной обстановки? Чтобы задницы свои, простите за выражение, приказами начальства прикрывать? Нет! У нас с вами «беспросветные» погоны на плечах знак того, что мы умеем принимать решения исходя из сложившейся обстановки.

— Чего же вы от меня хотите?

— Во-первых, немедленного смещения Фока с должности начальника дивизии, во-вторых, прекращения отступления подчинённых ему сил к Артуру. Пусть закрепятся на Тафаншинских высотах и возможно дольше удерживают японцев на дальних подступах к крепости и порту.

— Если противник бросит в преследование значительные силы… — попытался возразить генерал.

— У противника нет этих «значительных сил», его войска обескровлены после нескольких недель боёв, подкрепления подойдут нескоро. К тому же наш флот постарается максимально затруднить доставку новых контингентов японцев на материк. В самые ближайшие дни я намерен вывести эскадру в море — повреждённые ранее суда уже закончили ремонт и мы сильны как никогда.

— Но кем я заменю Александра Викторовича?

— Это ваша епархия, Анатолий Михайлович, вам и решать свои кадровые вопросы. Горбатовским, Церпицким, Надеиным в конце концов, любым из командиров бригад — хуже чем сейчас всё равно не будет.

— Хоть это и не совсем этично, — подал голос Кондратенко, — но в данный момент не до реверансов. Я готов организовать оборону на Тафаншинских высотах…

— Я бы только приветствовал такое решение вопроса, — с радостью согласился Макаров. Он прекрасно знал, что командующий Седьмой дивизией намного более толковый генерал, чем все остальные вместе взятые из находящихся сейчас на Квантунском полуострове. А может и во всей России.

— У вас, Роман Исидорович, имеется своя дивизия, — было видно, что высказанное пожелание категорически Стесселю не нравится. — К тому же вы нужны мне здесь, в Артуре. Нужно укреплять Артур. Вы инженер — вам и карты в руки по фортификационной части. Пусть действительно Надеин там разбирается — ему и ехать никуда не надо. Подготовьте приказ, Виктор Александрович.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — послушно отозвался Рейс.

— Вы удовлетворены, господа? — повернулся к морякам генерал-лейтенант.

— Почти, — кивнул Макаров. — Я надеюсь, что будут отданы и распоряжения о транспортировке раненых и повреждённой артиллерии в Дальний? Флот обещает в ближайшее время организовать их эвакуацию в Порт-Артур морем.

— Если вы обещаете, Степан Осипович, то соответствующий приказ будет немедленно подготовлен и отправлен. Это всё?

— Да. Благодарю, Анатолий Михайлович, и не смеем более вас отвлекать.

— А в море выходить надо, — думал Степан, трясясь в экипаже, — никуда не денешься. Продемонстрировать японцам свою боеготовность необходимо, чтобы не наглели… Но есть риск нарваться на объединённые силы Того и Камимуры… Вот это будет грустно — четыре броненосца и восемь броненосных крейсеров. Если «Ретвизан» с «Цесаревичем» стоят пары из троих новейших японских, а один типа «Полтава» уравновешивает «Ясиму», то по поводу «Пересвета» с «Победой» иллюзий питать не стоит — они равны по силам двум вражеским броненосным крейсерам. На два оставшихся пожилых русских броненосца приходится один новейший японский и шесть крейсеров Камимуры. Невесёлый расклад…

— Нет, какой всё-таки дурак, трус и прохвост этот Стессель, — прервал мысли командующего великий князь. — И Куропаткин, судя по всему, от него не отличается. Степан Осипович, я пожалуй, всё-таки напишу об этом в Петербург, не возражаете?

— Я не могу препятствовать личной переписке вашего высочества, — тут же отозвался Макаров. — Но не совсем согласен с тем, что вы сказали. Думаю, что ни одна из предложенных вами характеристик к командующему Манжурской армией не подходит. Позволю напомнить, что Алексей Николаевич бывший начальник штаба у самого Скобелева. И «Белый Генерал» им был очень доволен. Как и Суворов был доволен Беннигсеном, который тоже был его начальником штаба. Хорошие штабисты, как правило, прекрасные составители планов, но из рук вон плохие их «выполнители». Были, конечно, и исключения в лице Ивана Ивановича Дибича, но они только подтверждают правило.

Степан с детства не понимал смысл данного выражения: «исключение подтверждает правило», с юности считал его максимально идиотским, но раз уж оно воспринимается соответственно — почему бы и не использовать в данный конкретный момент?

— И, попрошу вас, кстати, пригласить завтра в полдень на «Ретвизан» всех флагманов, командиров броненосцев и крейсеров на очередную «штабную игру».

— В кораблики?

— Именно.

Степан уже на вторую неделю своего появления в данной реальности приказал изготовить микромодели русских и японских кораблей, и организовал соответствующий «клуб», в котором адмиралам и командирам кораблей обоих рангов предлагалось отыгрывать воображаемые сражения с японцами. В первую очередь, конечно, были задействованы командиры ремонтирующихся «Цесаревича», «Ретвизана», «Паллады». Потом их сменили Яковлев, Кроун и Грамматчиков с «Петропавловска», «Пересвета» и «Аскольда». Потом подключились и флагманы с командирами прочих кораблей. Изначально почти каждый из них посчитал это придурью адмирала — ведь в реальном бою и дистанцию до противника точно не определишь, и с передачей сигналов проблемы бывают. Да и других проблем предостаточно… Но потом втянулись в эти «морские шахматы», и поняли, что хотя бы поиграть «в кораблики» на карте, значительно полезнее, и, кстати, интереснее, чем просто тупо исполнять свою должность при стоянке в порту, когда по сути, жизнью корабля заправляет старший офицер. Командиры крейсеров и броненосцев стали уже наносить друг другу визиты именно ради того, чтобы сразиться в «морской бой».

Макаров сначала играл за японцев, потом, когда его подчинённые набрались опыта, стал выступать в качестве судьи-посредника.

— Ваше превосходительство! — часто раздавалось в ответ на очередную вводную. — Вы что, за японцев играете?

— Тяжело в учении — легко в бою, — с усмешкой отвечал адмирал. — Пусть сейчас вы обижаетесь на меня — обижайтесь, главное, чтобы потом у вас не было повода обижаться на японцев…

Вернувшись на «Ретвизан», Макаров приказал немедленно отправить телеграмму Иессену во Владивосток: «В ближайшие дни выйти с крейсерами до Квельпарта. С превосходящими силами противника бой стараться не принимать. Ваша задача обозначить угрозу коммуникациям врага и не допустить отвода эскадры Камимуры из Японского моря в Жёлтое».

Теперь, если данный план сработает, можно было надеяться, что Того не посмеет оставить перевозки из Японии на материк без прикрытия. О выходе крейсеров из Владивостока он узнает пренепременно — японских шпионов там, как говорил мичман Загоруйко, «до едрени страсти».

Минимум три броненосных и отряд Уриу (а куда без разведки?) останутся с базированием на Сасебо или Такесики. А это совсем другой расклад — семь броненосцев против четырёх и пяти броненосных крейсеров — шансы весьма неплохие. Если сравнить с реальным боем в Жёлтом море, который произошёл в конце июля и был проигран из-за дурацкого «золотого снаряда», у японцев больше на один броненосный крейсер и меньше на Пятый боевой отряд, а у нас в плюсе «Петропавловск», «Баян» и «Богатырь» — вполне можно «играть». Тем более, что нам до базы — рядом, а противнику своих подранков придётся в Сасебо оттаскивать. При всех «неизбежных на море случайностях». В виде погоды, например…

Да и у Иессена, даже если допустить, что Камимура его поймает, шансов значительно больше, чем в сражении у Ульсана, когда в реальной истории погиб «Рюрик» — драка будет не три на четыре, а три на три.

А «делать нервы» сынам Аматерасу необходимо в любом случае, в любом случае нужно демонстрировать активность российского Тихоокеанского флота. Воюют, в первую очередь, деньгами. Деньгами, которых у Страны восходящего солнца нет — она ведёт боевые действия в долг и отчаянно нуждается в новых займах. А уже при нынешнем раскладе мало кто рискнёт своими капиталами, вкладывая их в такую авантюру на стороне Японии. Следует постараться, чтобы у потенциальных кредиторов отпали последние сомнения на этот счёт.

— Михаил Павлович!

— Слушаю, — оторвался от карты Молас.

— Я вас попрошу выяснить, каким запасом угля обладает эскадра. То есть количество его мне приблизительно известно, но нужно рассчитать, сколько выходов в море мы имеем возможность сделать за месяц, чтобы остался ещё полуторный запас на прорыв во Владивосток.

— Насколько далёких выходов?

— Ну, например, до Чемульпо.

— Понятно, думаю, что дня за два я успею составить необходимый расклад.

— Заранее благодарю. И ещё, нужно отправить в Петербург следующую телеграмму…

— Секундочку… — начальник штаба взял карандаш, чистый листок и вопросительно посмотрел на командующего.

— Считаю весьма полезным в самые наикратчайшие сроки направить в дальневосточные воды возможно большее количество крейсеров. Как вспомогательных, так и специальной постройки. Для действий на коммуникациях противника или даже просто для обозначения угрозы таких действий. Уверен, что данное мероприятие весьма серьёзно скажется как на экономике Японии, так и на результатах всей войны. Даже просто выход упомянутых судов с Балтики должен повлиять на стоимость фрахтов для грузов, перевозимых противнику.

Кроме того, рекомендую отправить вместе с ними боеготовые броненосные корабли, имеющие достаточную автономность. Их присутствие в Тихом океане, во-первых, обеспечит боевую устойчивость действиям наших рейдеров, а во-вторых, не позволит неприятелю отправлять для противодействия нашим крейсерам слабые отряды, что, в свою очередь, может весьма благоприятно сказаться на соотношении сил под Порт-Артуром и Владивостоком. В первую очередь имею в виду броненосцы «Ослябя» и «Император Николай Первый», а также броненосные крейсера «Адмирал Нахимов» и «Дмитрий Донской».

— Эх, — подумалось Степану, — а если ещё «Нахимова» перевооружить на новые шестидюймовки, то очень кусачий старичок получится, одиннадцать стволов в бортовом залпе — весьма солидно, может и с асамоидом при встрече потягаться. Но об этом мечтать не приходится, из Порт-Артура Морское министерство в полезности подобной модернизации не убедить…

— Толково придумано, Степан Осипович, — прокомментировал текст телеграммы Молас. — Особенно про броненосцы. Только с трудом верится, что под шпицем быстро раскачаются и первое из судов покинет Балтику раньше чем через месяц.

— Почему? Отряд Вирениуса вернулся совсем недавно, так что «Ослябя», «Аврора», «Донской» и «Алмаз» должны быть готовы к выходу в самые короткие сроки. Тем более пойдут они без миноносцев, так что могут прийти в Тихий океан за пару месяцев. Но важно даже не столько их прибытие на Дальний Восток, сколько угроза появления таких кораблей в этих морях.

— Должны-то, должны, но помяните моё слово — выйдут к нам они не раньше чем через месяц.

— В конце концов, мы не особо в них и нуждаемся, это в интересах России экономически воздействовать на страну-противника, а у нас пока более злободневных проблем хватает. Сходить к берегам Кореи необходимо в самые ближайшие дни. Всей эскадрой сходить.

И эскадра готовилась. Экипажи боролись за каждую десятую долю дополнительного узла. Катера и шлюпки были сданы в порт уже давно, не все, конечно, но приблизительно на три четверти. Уже два месяца, как не осталось на крейсерах и броненосцах ни одной мины заграждения, ликвидированы почти все торпеды и торпедные аппараты, максимально уменьшилось количество горючих веществ на борту, в идеале старались из таковых оставить только уголь, порох и пироксилин. Демонтированы сорокасеми и тридцатисемимиллиметровые пушки, (некоторое количество таковых оставлено только на броненосцах типа «Полтава», ввиду отсутствия на них другой противоминной артиллерии).

В общем, делалось всё, для того, чтобы облегчить корабли, удалить не нужное в бою и недолгом походе, а так же убрать пищу для огня.

Наконец настал тот день, когда эскадра получила команду выходить на внешний рейд. Крейсера и броненосцы своим ходом направлялись к выходу из гавани, где к ним подбегали портовые буксиры, помогали разворачиваться, а убедившись в отсутствии необходимости своей помощи, тут же возвращались на рейд внутренний и опекали выход следующей боевой единицы.

Уже взъерошили своими тралами море портовые шаланды, расчищая фарватер для главных сил. За ними следовали «Смелый» и «Расторопный», расставляя вехи, гарантирующие чистую воду для выходящих в открытое море кораблей Тихоокеанского флота. Потом пошёл «Новик» под флагом Матусевича, а за ним раздвинули волны своими таранами и главные силы флота: крейсерский отряд, который вёл на этот раз уже оправившийся после болезни Рейценштейн, «Ретвизан», под флагом командующего, «Цесаревич», «Победа» и «Пересвет». Ухтомский вёл вторую группу броненосцев: «Петропавловск», «Севастополь» и «Полтава».

Вирена Степан всё-таки определил на «Пересвет». В первую очередь из-за того, что новоиспечённый контр-адмирал, со своим, мягко говоря, сложным характером, не задёргал бы нового командира своего разлюбезного «Баяна». Тут совершенно конкретно следовало учесть «ревность». Так же как мать понимает, что ей придётся в конце концов отдать своего любимого сына другой женщине, так же как отец понимает, что не избежать того, что его милая и самая лучшая доченька достанется какому-то другому мужчине, мужчине, который, конечно её совершенно не достоин… Понимают, против природы не идут, но требования к супругам своих детей предъявляют наивысочайшие. Поэтому жить молодым супругам с любыми из родителей категорически не рекомендуется.

А Рейценштейн выздоровел очень вовремя — самое время ему познакомиться на мостике своего флагманского крейсера с новым командиром корабля.

— Мне, Роберт Николаевич, — пояснил своё решение Вирену командующий, — необходим младший флагман на Первом отряде. Если придётся дважды повернуть все вдруг и лечь на обратный курс, я хочу, чтобы корабли вёл настоящий адмирал, а не просто командир броненосца…

Около часа потребовалось, чтобы выйти на относительно безопасную акваторию. Конечно, плавающие мины могли встретиться и здесь, и далее, но глазастые сигнальщики тщательнейшим образом наблюдали за волнами.

Тралящий караван Макаров отпустил обратно в Артур, и эскадра стала перестраиваться в походный ордер. «Новик» немедленно убежал к горизонту, откуда весьма скоро донёс, что наблюдает трёхтрубный малый крейсер.

— Вот те на! Вот не было заботы, так подай! — невольно процитировал пьесу Гоголя Молас. — «Нийтака». Значит Того отозвал из Японского моря, как минимум, отряд Уриу. А может, и самого Камимуру.

— Не торопитесь с выводами, Михаил Павлович — это, возможно, «Цусима», или даже «Отова» — оба этих крейсера японцы вполне уже могли успеть ввести в строй.

— Ваши бы слова да Богу в уши, Степан Осипович, всё-то вы видите в розовом свете.

— Да перестаньте — я реалист до мозга костей. И обязан учитывать самые неблагоприятные для нас варианты развития событий. Но отменять операцию, даже если имеется вероятность присутствия всего Объединённого флота Японии в этих водах, я не стану.

— Так я и не возражаю, — усмехнулся Молас. — Войны без риска не бывает…

— Вот именно. Поднять сигнал: «Идём к Цинампо. Иметь ход десять узлов».

Броненосцы двигались двумя кильватерными колоннами, а крейсера разбежались по румбам: «Баян» и «Богатырь» следовали на траверзах, «Диана» — замыкающей. «Аскольд» пошёл вперёд, чтобы, в случае вражеской атаки на «Новик» прикрыть «меньшого брата» и не допустить обнаружения вражеским разведчиком основных сил Тихоокеанской эскадры.

Миноносцы Первого отряда в количестве шести штук держались в некотором отдалении.

— Разрешите, ваше высокопревосходительство? — подошёл к адмиралам лейтенант Развозов.

— Докладывайте, Александр Владимирович.

— Сообщение с «Богатыря»: «Наблюдаю в десяти милях к осту четыре двухтрубных крейсера».

— Понятно: «собачки» пожаловали, — не преминул вставить Молас.

— Больше некому, — согласился Макаров. — Спасибо, лейтенант, передайте Стемману: «Продолжать наблюдение. Немедленно сообщать о действиях противника». На «Новик» и «Аскольд»: «Вернуться ближе к эскадре. Держаться впереди, в трёх милях по курсу». Эдуард Николаевич!

— Слушаю, ваше высокопревосходительство, — немедленно отозвался Щенснович.

— Просигнальте «Баяну»: «Перейти на правый траверз эскадры. Быть готовым возглавить крейсерский отряд». Ухтомскому: «Вступить в кильватер „Пересвету“. Первому броненосному: „Иметь ход тринадцать узлов“.

Хлопнула малокалиберная пушчонка с кормового мостика „Ретвизана“, привлекая внимание сигнальщиков на всех кораблях эскадры к флагманскому броненосцу, и почти тут же на его грот-мачте стали распускаться комбинации флажных сигналов, передавая приказы командующего.

Вызванные корабли ответили: „Ясно вижу!“ и тут же последовал сигнал „Исполнять!“.

А вот с исполнением вышло не очень гладко — если „Баян“ вполне исправно развернулся и пошёл огибать эскадру с кормы, то на „Петропавловске“ не совсем верно рассчитали когда и с какой скоростью броненосцы Второго отряда должны вступить в струю „Пересвета“. Форштевень флагманского корабля Ухтомского угрожающе нацелился на борт концевого броненосца отряда Макарова. Кроун еле-еле успел увернуться от таранного удара, приказав взять два румба левее и увеличить ход. Столкновения удалось избежать, но теперь „Пересвету“ потребовалось около четверти часа, чтобы занять своё место в строю.

— Чёрт знает что! — Макаров с трудом сдерживался от употребления так и рвавшихся с языка матерных эпитетов. — А если подобное произойдёт во время боя? Неужели мы способны ходить только кильватерной колонной? Любое перестроение чревато аварией…

— Придётся исходить из этого, Степан Осипович, — попытался успокоить командующего начштаба. — Кильватер самый простой и надёжный строй для управления им. Да и откуда у нас уголь, чтобы регулярно в эволюциях упражняться. Я же вам докладывал — имеющегося запаса хватит ещё на две прогулки до корейских берегов и на прорыв во Владивосток.

— Да знаю я, — мрачно пробубнил Степан. — Но в бою необходимо маневрировать, а не просто дожидаться результата выяснения вопроса „чьи комендоры лучше стреляют?“.

И снова сорокасемимиллиметровка „Ретвизана“ привлекла своим выстрелом внимание к сигналу, что командующий выражает особое неудовольствие „Петропавловску“.

„Баян“, тем временем уже обрезал корму отряду Ухтомского, выходил на параллельный броненосцам курс с правого борта. Во время выполнения маневра Рейценштейн приказал следовать в своей кильватерной струе и „Диане“, которая послушно пошла за флагманом крейсерского отряда. Не впритык, конечно — Ливен прекрасно понимал, что непосредственно за единственным броненосным крейсером эскадры должны будут следовать более сильные „Аскольд“ и „Богатырь“, поэтому просто принял своим кораблём вправо от курса броненосцев и приготовился присоединиться к отряду.

— С „Аскольда“ передали: „Наблюдаю четыре крейсера противника на норд-весте. Три двухтрубных, один однотрубный“, — доложил адмиралам Развозов.

— Спасибо, лейтенант, — кивнул Макаров. — Передайте на „Аскольд“ и „Новик“: „Возможно скорее соединиться с эскадрой“.

— Не торопитесь, Степан Осипович? — вставил Молас, когда старший минёр броненосца отправился выполнять приказание. — Ближняя разведка ещё очень может пригодиться.

— Нет. Нас уже обнаружили. И мне важнее, чтобы крейсера, к моменту появления главных сил Того, а они, несомненно, появятся в ближайшее время, составляли единый отряд, отряд, которым можно управлять.

— С „Полтавы“ передают: „Дымы с норд-веста. Большие корабли“.

— Того. Идёт с Эллиотов. Свершилось, — подумал про себя Степан и начал сыпать распоряжениями: Рейценштейну — „Атаковать вражеские крейсера на зюйд-осте!“, „Новику“ вернуться к миноносцам!», «Эскадре иметь ход одиннадцать узлов».

«Баян» послушно развернул таран в указанном направлении, «Диана» последовала за ним, туда же направились и «Богатырь» с «Аскольдом». Общего строя пока не наблюдалось, но до отряда вице-адмирала Дева имелось ещё приличное расстояние, так что можно было не сомневаться на предмет того, что русские успеют построиться к моменту атаки.

И командиру Третьего боевого отряда Объединённого флота пришлось срочно принимать решение: вступать в бой с заведомо более сильным противником или отступить. Но если оторваться от больших крейсеров русских, то им будет предоставлена возможность подключиться к бою главных сил, и атаковать, например, хвост боевой линии, где корабли вице-адмирала Мису будут связаны сражением с вражескими броненосцами. Последний вариант самурай просто не мог рассматривать как допустимый, поэтому «Читосе» направил свой форштевень навстречу кораблям гайдзинов.

Шансы на благоприятный исход боя были невелики, но они были. Да, каждый из четырёх лучших бронепалубных крейсеров японского флота уступал, серьёзно уступал любому из четвёрки своих визави, которые шли навстречу, почти по всем показателям. И водоизмещение, а, значит, боевая устойчивость у русских больше, а у «Баяна» ещё и броневой пояс имеется. По мощи бортового огня крейсера Рейценштейна здесь и сейчас превосходили отряд Дева более чем в полтора раза. Конечно, наличие шести восьмидюймовых пушек против двух аналогичных на «Баяне» являлось неким козырем, но зато у русских имелось в бортовом залпе более двух десятков стволов в шесть дюймов против трёх таковых у «Иосино». Преимущество имелось только одно — скорость, здесь пару узлов русские проигрывали.

Оба отряда сближались строем пеленга, причём русские, из-за срочного сбора в одном месте из мест разных не успели построиться согласно штатному ордеру — флагманский «Баян» оказался в середине и построение оказалось следующим: впереди и левее всех «Аскольд», чуть сзади и правее «Богатырь», далее тем же уступом «Баян» и «Диана». Рейценштейну пришлось отсигналить крейсерам, что в экстренных ситуациях «Аскольд» имеет право принять на себя функции флагмана и команды с него воспринимать как адмиральские.

«Экстренный случай» не замедлил представиться. Японцам совсем не улыбалось столкнуться лоб в лоб с более мощными крейсерами русских, поэтому, когда расстояние между сближающимися на почти сорока узлах противниками сократилось до четырёх миль, Дева решил попытаться использовать своё преимущество в скорости и навалиться всеми силами на слабейшее звено вражеского отряда — на «Диану».

«Два румба влево. Построиться в кильватер. Следовать за мной. Атаковать концевой корабль противника» — распустилась гирлянда из флагов на мачте «Читосе».

Содержание сигнала Грамматчиков, конечно не разобрал, но манёвр противника понял отлично:

— На «Диану» нацелились. Чёрта с два! Сигнал отряду с «Аскольда» почти буквально повторил таковой у японцев: «Следовать за мной. Иметь строй кильватера. Атаковать концевой корабль противника».

Увидев маневр врага, адмирал Дева понял, что его переиграли: под удар русских крейсеров попадал слабейший из его отряда «Иосино», который по боевой устойчивости серьёзно уступал «Диане», а огонь, грозивший на него обрушиться, потенциально был значительно более мощным, чем тот, который японцы могли сосредоточить по «богине охоты». Сначала, правда, у младшего флагмана Первой эскадры возникла мысль, что можно отвернуть влево вдруг, и полным ходом разорвать дистанцию с русскими, но потом, прикинув время на отдачу приказа своим крейсерам, и на выполнение этого приказа понял, что не успеет. Тем более, что безо всяких расчетов было видно, что этот пятитрубный демон под Андреевским флагом стремительно поглощает пространство, отделяющее его от «Иосино», «Богатырь» практически не отстаёт от него, а если отвернуть, то и своему последнему мателоту не особо поможешь, и атака на «Диану» не состоится…

— До концевого двадцать четыре кабельтова! — донеслось с дальномера.

— Ну что, Христиан Генрихович, готовы? — повернулся Грамматчиков к своему старшему артиллеристу.

— Жду только вашей команды, — весело отозвался лейтенант Майдель.

— Начинайте пристрелку, — кивнул командир «Аскольда». — Помогай вам Господь!

Баковая и две носовых шестидюймовки правого борта через полминуты по очереди грохотнули выстрелами, выплюнув в сторону противника огонь и сталь. Сорокакиллограммовые снаряды пошли сверлить пространство, чтобы почти наверняка не попасть. Не попасть, но всплесками от своего падения показать комендорам на крейсере, как нужно изменить прицел, чтобы в следующий раз их «собратья» всё-таки смогли угодить в борт вражеского корабля.

— Недолёт! Недолёт! Перелёт! — выкрикивал артиллерийский кондуктор, не отрывая бинокля от глаз. — Японец отвечает!!

На борту «Иосино» действительно блеснуло искрой ответного выстрела. Почти одновременно сзади ударило с «Богатыря» — командующий так и рекомендовал пристреливаться парой: «Увидел всплески от падения снарядов напарника — пали сам, чтобы не перепутать свои с чужими».

«Богатырские» снаряды вспучили волны своими разрывами ближе к борту ветерана японо-китайской войны, но все недолётом.

— Давайте, барон, наша очередь!

— Не беспокойтесь, Алексей Константинович, накроем гада. Не сейчас, так следующей серией.

Снова рявкнули пушки… Недолёт… Перелёт… Взрыв на второй трубе «Иосино».

— Врезали, — удовлетворённо вздохнул Грамматчиков. — А снарядик-то перелётный был. Переходите на беглый огонь.

— Немедленно, как только отстреляется «Богатырь». Не будем сбивать ему пристрелку.

— Согласен.

Долго ждать не пришлось — крейсер Стеммана уже через несколько секунд трижды плюнул во врага огнём. Попаданий не было, но разрывы легли очень близко, можно было считать накрытием.

— С Богом, Христиан Генрихович, — дал добро командир «Аскольда».

И почти сразу корабль загрохотал всем бортом, били уже не только шестидюймовки, но и семидесятипятимиллиметровые пушки. И те, и другие обладали рекордной скорострельностью среди подобных артсистем, так что элеваторы только и успевали подавать к орудиям снаряды, заряды и беседки с патронами.

Распахивается казённик орудия из которого едко, но совсем не противно пахнет эфиром не успевшим сгореть вместе с порохом, вылетает гильза, стальной снаряд отправляется во чрево пушки, сзади его подпирают очередным зарядом, чтобы дать пинка, затвор закрывается, наводчик слегка докручивает колесико, повинуясь уже скорее охотничьему инстинкту, чем каким-то объективным данным… Выстрел!

Борта русских крейсеров заполыхали огнём этих самых выстрелов, десятки снарядов с весьма комфортной для стреляющих дистанции, понеслись к своей цели. Пусть подавляющее большинство из них просто вспороли воды Жёлтого моря, но закон больших чисел не мог не сработать — за какие-то пять минут три шестидюймовых пробили борт «Иосино», причём один из них ниже ватерлинии. Сбрило грот-мачту, разбило катер, запылало в корме. Капитан первого ранга Саеки только и успевал получать доклады о разрушениях своего крейсера… И ничего не мог предпринять, только держаться в кильватерной струе впередиидущего мателота — «Такасаго», пытаясь отвечать русским из оставшейся в строю артиллерии. Которой оставалось совсем немного.

«Баян», пролетая на контркурсах с «Такасаго», обменялся с ним несколькими залпами. Попаданий случилось по одному — раздраконенный вентилятор и пожар на японском крейсере, и разрыв на броневом поясе русского. Корабли разнесло в стороны один мимо другого, и азартный Рейценштейн принял решение добить, в первую очередь раненого «Иосино», посчитав, что «Диана» сумеет продержаться против насевших на неё трёх лучших бронепалубных крейсеров противника. К тому же Ливену отсигналили, что он имеет свободу маневра вне общего строя. Своего русский адмирал добился: поражаемый уже с совсем несерьёзной дистанции тремя крейсерами, каждый из которых был минимум в полтора, а то и в два раза сильнее его. «Иосино» за считанные минуты из одного из самых изящных и скоростных кораблей японского флота превратился в беспомощно ковыляющую по волнам развалину. Пожары от носа до кормы, крен на правый борт обозначился быстро и неумолимо нарастал, дифферент на корму — аналогично. Огрызалась с борта совершенно конкретно гибнущего крейсера уже всего одна стодвадцатимиллиметровая пушка. Не попадающая никуда. И японские артиллеристы продолжали наводить орудие. Без всякой информации с давно разбитых дальномеров, без всякой надежды попасть в противника. Но комендоры гибнущего крейсера всё равно стреляли по врагу.

Бронепалубный крейсер более чем в четыре тысячи тонн водоизмещения способен «впитать» в себя довольно большое количество вражеских снарядов, и остаться при этом достаточно боеспособным — пробоины можно заделать, хотя бы частично, пожары потушить, кое-какие повреждения исправить… Но это сильно зависит от того, в какой промежуток времени всё перечисленное происходит. Если попадания следуют одно за другим, то чёрта с два будешь успевать заделывать пробоины, тушить пожары, подкреплять переборки и прочее. Тем более, когда на корабле гуляет смерч смерти из пламени, взрывов и визжащих осколков.

А «Иосино» в свои последние минуты существования на поверхности воды получал в среднем по четыре шестидюймовых и столько же трёхдюймовых попаданий каждую из этих минут.

Обработав «самую младшую из собачек» анфиладным огнём с кормы, отряд Рейценштейна, обходя гибнущий японский крейсер уже с левого борта, стремился, в основном, скорее вернуться на помощь избитой «Диане». Но раз уж путь к ней пролегал мимо тонущего, но не спускающего флага корабля противника, то по нему отметились ещё несколькими сериями выстрелов и восьмидюймовый снаряд с «Баяна» при этом пробил скос бронепалубы и разорвался прямо в снарядном погребе носового плутонга, прекратив мучения «Иосино». У крейсера оторвало нос и он почти мгновенно пошёл ко дну. Спасшихся не было.

«Диане» досталось здорово, крепко досталось. Она не разделила участь своего японского собрата только за счёт своей большей живучести и меньшей интенсивности огня, который пришлось на себя принять, а, главное, потому, что японцы поостереглись преследовать русский крейсер, к которому уже шли на выручку товарищи по отряду. Но рассчитывать продолжать бой в составе эскадры «богиня» уже не могла. Не считая того, что боеспособными оставались только три шестидюймовых орудия и семь семидесятипятимиллиметровых, а экипаж потерял убитыми и ранеными более полусотни человек, корабль имел множество пробоин, но критической была одна — восьмидюймовый снаряд проделал в корме такую дырищу, которую не имелось возможности заделать ни снаружи, ни изнутри.

Рейценштейн, получив доклад о состоянии крейсера, приказал немедленно возвращаться в Артур или Дальний. По ситуации. Ливену пришлось подчиниться. Да он и сам понимал, что ни о каком продолжении сражения для «Дианы» не могло быть и речи, если доберутся до порта — уже удача.

Так что, не смотря на то, что русский корабль остался на плаву, а японский погиб, для данного сражения произошёл размен один к одному, причём размен «слона» на «ладью», ибо артурская эскадра лишилась более сильной боевой единицы.

Третий боевой отряд Объединённого флота уходил на север, уходил, чтобы под кормой русской линии пройти к своим главным силам, ибо оставаться между крейсерами артурской эскадры и их броненосцами было чревато самыми серьёзными последствиями. Пострадали оставшиеся в строю «собачки» не особо сильно, но за «Кассаги» тянулся шлейф чёрного дыма, и он имел заметный крен на правый борт — комендоры «Дианы» всё-таки успели отметиться несколькими попаданиями.

С «Баяна» полетела в Порт-Артур очередная радиограмма, чтобы навстречу покалеченной «богине» выслали миноносцы Второго отряда, и Рейценштейн взял курс вослед «собачкам». Нет-нет, не питая иллюзий догнать и навязать бой, просто было достаточно понятно, что с южных румбов опасность эскадре больше не угрожает, а вот в генеральном сражении три больших крейсера могут очень даже пригодиться…

— Не стал нас Того догонять в пределах огневого контакта, а, Степан Осипович? — с удовлетворением погладил бороду Молас.

— Ну так что же — не дурак наш противник, научили мы его чем это чревато. Сколько там до японской линии? Семьдесят кабельтов?

— Семьдесят — восемьдесят, если верить нашим дальномерам, ваше высокопревосходительство, — немедленно отозвался Щенснович. — Точнее не определить.

— Вот и ладненько, — удовлетворённо хмыкнул командующий, и снова поднёс бинокль к глазам. — Уже довольно хорошо различимы. «Микаса» головным, за ним «Асахи», «Сикисима», «Ясима», дальше крейсера… «Ниссин», «Адзума» — этого не перепутать, «Якумо» и типа «Асама»… Опять нет «Кассуги», довольно странно…

— Может Того отправил её в Японское море.

— Неразумно, Михаил Павлович. Неразумно разделять её с «Ниссином», а у Камимуры при этом забирать более быстроходные «Адзуму» и «Асаму» — здорово падают шансы поймать владивостокские крейсера при встрече, а десятидюймовое орудие итальянца очень бы пригодилось именно против нашей эскадры. Странно…

— Так может быть… — начальник штаба не договорил, как будто боялся спугнуть вдруг появившуюся надежду.

— Очень хочется надеяться, — прекрасно понял своего ближайшего помощника Макаров, — что наши миноносцы не зря ходили ставить мины к Эллиотам. Или в то, что «Енисей» мстит японцам с морского дна. В любом случае, сегодня у Того броненосных кораблей меньше, чем я ожидал при самом благоприятном раскладе.

— Рейценштейн возвращается, втроём, — прервал адмиралов командир «Ретвизана». — Передают, что потоплен один вражеский крейсер, а «Диана» из-за полученных повреждений отпущена в Артур.

— Добро. Просигнальте: «Держаться на правой раковине Второго отряда броненосцев. Держать одиннадцать узлов». А нам сейчас не до крейсеров — японцы уже прошли траверз «Ретвизана», держу пари, что скоро начнут поворачивать на пересечку курса.

— Не приму вашего пари, Степан Осипович, ибо думаю точно так же, — отозвался Молас.

— И это правильно. Поднять сигнал эскадре: «Быть готовыми дать четырнадцать узлов».

— Эссен обещал пятнадцать.

На самом деле, после ремонта «Севастополя», его командир и главный механик действительно божились, что броненосец выжмет все пятнадцать, что, кстати, являлось строжайшей тайной — по всем официальным документам, проходившим через штаб командующего флотом, корабль мог развивать максимум двенадцать узлов. И адмирал Того, наверняка, имел соответствующую информацию.

— Михаил Павлович, как ни жаль с вами расставаться, — с улыбкой посмотрел на своего первого заместителя Степан, — но я попрошу вас спуститься в центральный пост. Сейчас начнётся. А класть все яйца в одну корзину не стоит.

— Понимаю. Но настоятельно прошу вашего разрешения остаться — там же не видно ничего, я с ума сойду от волнения и всяких дурацких домыслов.

— А если какой-нибудь шальной снаряд…

— Господь не без милости, да и смотровые щели теперь заужены до последнего предела. Разрешите остаться в рубке! — Молас смотрел на командующего так, что Степану не оставалось ничего другого, как уважить просьбу своего ближайшего помощника, иначе начальник штаба мог просто смертельно обидеться на Макарова.

— Добро, — буркнул Макаров. — Но я вас предупредил…

— «Микаса» поворачивает к нам! — как всегда не вовремя прервал разговор крик сигнальщика. Адмиралы и офицеры находящиеся на мостике «Ретвизана» немедленно вскинули к глазам бинокли.

Головной японский броненосец действительно развернул свой таран на пересечку курса артурской эскадры, следующие мателоты послушно поворачивали за ним, и в ближайшей перспективе русской линии угрожал всё тот же самый «кроссинг Т».

Было чертовски сложно рассчитать, в какой момент начинать реагировать на угрозу, чтобы спутать врагу карты. Даже самый нехитрый компьютер начала двадцать первого века легко программировался на вычисление приблизительного момента начала действий. Но, увы, приходилось рассчитывать только на интуицию и чувство ситуации.

— Пора! — наконец-то решил Степан, — Поднять эскадре «Четырнадцать».

Флаги немедленно взлетели до места, и на всех броненосцах и крейсерах тут же приняли сигнал флагмана, ибо этого сигнала ждали. Проворнее забегали кочегары от угля к пышущим жаром жерлам топок, быстрее завращались винты кораблей, но броненосцы это не автомобили — не разгонишься за пару секунд просто втопив в пол посильнее педаль акселератора. Многотысячетонные махины набирали заказанные узлы очень постепенно. Но набирали.

Адмирал Того прекрасно видел, что промахнулся, что русские броненосцы здорово прибавили в скорости, и если продолжать оставаться на курсе, то угодишь своим «Микасой» как раз под сосредоточенный огонь почти всей линии противника. То есть сначала возникла мысль, что неправильно выполнил приказ рулевой, но потом стало ясно, что эскадра Макарова идёт совсем не на одиннадцати узлах. И не на двенадцати. Мысль о том, что нужно перерезать курс артурцев ушла в небытие — срочно необходимо выходить на курсы параллельные, ну или близкие к таковым…

— Японцы поворачивают! — Щенснович с надеждой посмотрел на командующего. — Где-то на восемь румбов. Прикажете открыть пристрелку по точке разворота?

— Дистанция?

— Около сорока трёх кабельтовых, — почти немедленно отозвался старший артиллерист броненосца.

— Тогда не стоит — «горячий коридор» устроить не получится, не успеем и зря разбросаем снаряды. А вот по «Микасе» начинайте пристреливаться. И передайте остальным, чтобы разбирали цели.

Забабахали по японскому флагману три носовых шестидюймовки левого борта, потом к их голосам присоединил свой рык «Цесаревич», нащупывающий дистанцию до «Асахи», «Победа» начала пристрелку по «Сикисиме»…

Есть две стратегии ведения огня по врагу при бое в линии. Можно стараться сосредоточить стрельбу всех своих кораблей по одной-двум целям — тогда эти цели будут засыпаны огромным количеством снарядов, с очень невысокой, правда, точностью, ибо пойди-разбери в мешанине всплесков, где упали твои «гостинцы», а где твоих товарищей по строю — корректировать огонь крайне затруднительно. Однако срабатывает закон больших чисел, и в противника всё-таки попадает значительное количество стали и взрывчатки, и очень велик шанс вывести из строя вражеского флагмана, (а сосредоточение огня применяется, как правило, именно по флагману) в достаточно короткие сроки. Но это палка о двух концах — сосредоточив огонь на одном корабле, ты оставляешь необстрелянными другие. То есть они будут бить по тебе практически в полигонных условиях. Спокойно стрелять, наблюдать результаты своей стрельбы, вносить коррекцию в новые установочные данные для своих пушек и снова стрелять. Более точно. Никто и ничто им при этом не мешает…

Второй вариант — вести стрельбу по индивидуально выбранной цели.

Можешь почти не сомневаться — каждый всплеск напротив корабля противника — твой. Вноси корректировку, господин старший артиллерийский офицер, и продолжай всем бортом…

Фатальных повреждений врагу может, и не нанесёшь, но жизнь ему осложнишь однозначно. И точность его стрельбы тоже не возрастает от постоянных попаданий, пожаров, выбитых орудий, оптики, и прочего. В первую очередь под «прочим» подразумевается экипаж корабля. Тот самый, что измеряет дистанцию, стреляет из пушек, подносит снаряды, передаёт с команды с помощью горна, барабана или флагов… Командует в конце концов.

Степан сделал ставку на второй вариант. На индивидуальную стрельбу каждого броненосца. Но имелось одно исключение: «Ясима». По этому «слабому звену» японской эскадры открыли огонь и «Пересвет», и «Петропавловск». «Севастополь» взял под обстрел «Ниссин», а «Полтава» — «Адзуму». «Якумо» оставался необстрелянным, а на предмет японского последнего корабля боевой линии командующий флотом изначально инструктировал Рейценштейна:

— Николай Карлович, вам даётся полная свобода действий. Место крейсерского отряда во время генерального сражения возле хвоста колонны броненосцев. При завязке сражения вам с большими крейсерами предлагается атаковать концевой корабль противника — это очень поможет основным силам. Если его будут прикрывать лёгкие крейсера — рубитесь в первую очередь с ними. Решайте сами, на то вы и адмирал — я буду связан боем с главными силами Того.

Можно было сразу со значительной степенью вероятности предсказать, как будут развиваться события в хвосте боевых линий. Сначала, конечно, крейсера Рейценштейна атакуют связанную боем «Асаму», а потом ей на выручку прибегут «собачки», и придётся заниматься ими. Но главное, что в дебюте боя один из броненосных кораблей японцев подвергнется весьма серьёзной артиллерийской атаке, что будет очень полезно для перспективы всего сражения.

Эскадра Того уже прошла точку поворота и тоже, после недолгой пристрелки, обрушила всю мощь своего огня на русские корабли. Японский адмирал был верен себе, и весь огонь сосредоточил по кораблям несущим адмиральские флаги: первые три его броненосца били по «Ретвизану», «Ясима» по «Пересвету», а броненосные крейсера по «Петропавловску».

Флагманским кораблям Макарова и Ухтомского приходилось лихо, водяные фонтаны вздыбились у их бортов сплошной неопадающей стеной. И попадания тоже последовали. Но «Ретвизан» свою порцию японских ударов выдержал без особых последствий — и забронирован корабль был получше остальных, и гореть на его борту особо нечему, да и остальные русские броненосцы здорово помогали своим огнём прикрывая флагмана и не давая никому стрелять по нему в спокойных условиях. Так что несмотря на сосредоточение по нему огня трёх броненосцев, потери оказались в первые двадцать минут совершенно несерьёзными — восемь матросов ранено и один убит. А первыми серьёзные повреждения получили как раз японцы. Лучшие стрелки Тихоокеанской эскадры «Полтава» и «Севастополь» кроме шестидюймового града засадили по паре снарядов главного калибра в своих визави. И если на «Адзуме» обошлось пожаром в кают-компании и уничтожением шестидюймового орудия правого носового каземата вместе со всем расчётом, то на «Ниссине», во-первых, снесло половину второй трубы, а во-вторых, разрыв двенадцатидюймового снаряда на мостике лишил, (безвозвратно лишил), Японию ещё шестерых офицеров военно-морского флота. И девятерых матросов впридачу.

Замыкающий японский кильватер «Асама» тоже не остался без внимания: Рейценштейн, помня указания командующего и штабные игры, немедленно, как только эскадры легли на боевой курс и начали пристрелку друг по другу, стал выстраивать свои крейсера в пеленг на левой раковине «Полтавы». Первым шёл, естественно, «Баян», за ним «Аскольд» и последним «Богатырь» Такое построение позволяло весьма эффективно обрабатывать огнём с кормы идущий последним крейсер японской линии.

— Начинайте, лейтенант, Бог в помощь! — лицо начальника крейсерского отряда просто дышало азартом.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — усмехнулся Деливрон и по телефону передал приказ шестидюймовкам левого борта начинать пристрелку. Первая тройка снарядов легла на удивление удачно — хоть и без попаданий, но всплески взметнулись достаточно близко от кормы «отца-основателя» всех японских броненосных крейсеров, а вслед за флагманом подали свои голоса и «Аскольд» с «Богатырём» и тоже весьма неплохо положили свои снаряды. А потом весь отряд перешёл на беглый огонь.

Первые четверть часа капитан первого ранга Ясиро стоически воспринимал доклады о том, что горит кают-компания, повреждена вторая труба, получены три пробоины в корме, одна из которых подводная, уничтожен каземат правого верхнего шестидюймового орудия…

— Может перенесём огонь кормовых орудий на русские крейсера? — несмело поинтересовался старший артиллерист «Асамы» у командира. — Оба дальномера пока в действии, так что это вопрос нескольких минут.

— Нет, — отрезал Ясиро. — Приказ был стрелять по «Петропавловску». Нет смысла прекращать по нему огонь и снова пристреливаться. Взгляните — Третий и Шестой отряды идут на выручку. Десять-двадцать минут, и русским крейсерам станет не до нас.

Адмирал Дева действительно повёл свои крейсера в атаку на крейсера артурские. Но, «Кассаги», всё-таки получивший от «Дианы» подводную пробоину и дырку в трубе развить более шестнадцати узлов не мог, что тормозило всю «свору собачек». Так что Рейценштейн ещё около двадцати минут без особых проблем расстреливал «Асаму», а потом, при приближении вражеских крейсеров просто вошёл со своими в кильватерную струю «Полтавы» — бой в линии вполне устраивал русские бронепалубники и «Баян». Бой против бронепалубных же крейсеров японцев.

Адмирал Того прекрасно понимал, что при бое на средних и дальних дистанциях скажется преимущество русских в количестве стволов тяжёлой артиллерии, а оно было весьма солидным — двадцать семь пушек калибром в десять-двенадцать дюймов против шестнадцати таковых с японской стороны. К тому же орудия «Ясимы» обладали крайне малой скорострельностью — после каждого залпа её башни необходимо было разворачивать в диаметральную плоскость для заряжания. Поэтому командующий Объединённым флотом решил сделать ставку на средний калибр, в котором у его эскадры имелось серьёзное преимущество. Однако, для розыгрыша данного козыря требовалось сближение. Сближение на дистанцию хотя бы в тридцать кабельтовых. Всё правильно, но только с такого расстояния русские снаряды главного калибра уже прошивали даже основной броневой пояс любого броненосного крейсера японской эскадры. Со всеми вытекающими последствиями. Но, главное, с «втекающими» последствиями. Очередной двенадцатидюймовый подарок с «Полтавы» не просто вспорол в корме броню «Адзумы», он, разбрасывая всё на своём пути, добрался и до помещения рулевой машины, где, с некоторым опозданием, выразили своё негодование все шесть килограммов пироксилина, которые он принёс с собой. Всё им предназначенное сделали и ударная волна, и триста с лишним килограммов стали, которые разлетелись крупными осколками по относительно небольшому помещению. Причём, если какой-то из этих кусков железа и не нашёл на своём пути живую плоть или механизмы, то, многократно отразившись от стен, рикошетирующие осколки не оставили ни одного совместимого с жизнью организма и функционирующего устройства в данном корабельном отсеке.

«Адзума» временно потерял управление, и крейсер потащило из боевой линии. Временно, конечно — рулевую машину наладить было уже невозможно вне своего порта, но управляться корабль мог. Через некоторое время. Плохо, но управляться.

Однако с «Полтавы» продолжали сыпать снарядами в разлуку — запылало в районе кормовой рубки, рвануло у основания третьей трубы, выбросило огнём и дымом из среднего шестидюймового каземата.

Командующий Объединённым флотом понимал, что всё идёт совсем не так, как планировалось. Да что там «понимал» — видел. Русский флагман, находясь под сосредоточенным огнём трёх лучших броненосцев страны Ямато, хоть и горел местами, но продолжал уверенно вести за собой эскадру и достаточно активно стрелял. И эффективно. Первую же попытку Того использовать преимущество в ходе хотя бы в один узел и всё-таки охватить голову русского кильватера Макаров пресёк простым уклонением вправо на несколько градусов — японские броненосцы, двигаясь по дуге большего радиуса, теряли столь небольшое превосходство в скорости сразу, так что бой продолжался на параллельных курсах. И продолжался весьма неблагоприятно для японцев — уже покинул боевую линию «Адзума», а для этого должны были иметься очень веские причины, вышла из строя кормовая двенадцатидюймовая башня «Микасы», да и кроме этого флагманский броненосец наполучал достаточно попаданий разной степени серьёзности. Основательно подсел на нос «Асахи» по которому безо всяких помех уже почти час лупил «Цесаревич», «Сикисима», судя по интенсивной стрельбе, особых повреждений пока не имел, но кто знает, что происходит на его борту… А вот «Ясима» горел. Ничнго кроме пожара разглядеть с такого расстояния было нельзя, но было совершенно очевидно, что четвёртому мателоту японской колонны приходится ой как нелегко. Ситуация на броненосных крейсерах адмирала Мису не просматривалась, но, судя по вышедшему из кильватера «Адзума», и там дела обстояли не лучшим образом.

Наблюдались, конечно, регулярные попадания и в «Пересвет», и в «Петропавловск» благо, что японские снаряды очень конкретно отмечали места своих попаданий выбросами дыма и пламени, но держали строй эти русские броненосцы пока очень уверенно и стреляли весьма бойко. Как и, демоны его побери, «Ретвизан».

И ничего, практически ничего, невозможно предпринять — какое-нибудь активное маневрирование при преимуществе в один узел малореально. Разве что…

— Идзичи! — обратился адмирал к командиру «Микасы».

— Слушаю, ваше превосходительство, — тут же обозначил полупоклон капитан первого ранга.

— Распорядитесь поднять сигнал: «Сосредоточенный огонь отменить. Каждому кораблю стрелять по наиболее удобной цели».

— Будет исполнено!

— Как считаешь, Томособуро?.. — повернулся Того к своему начальнику штаба.

— Тебе решать, — отозвался контр-адмирал Като. — В вопросах тактики я не особо ценный советчик.

— А всё-таки?

— По-моему, разумно. Если так пойдёт и дальше, то нам придётся весь флот отводить из Жёлтого моря на ремонт в Сасебо, а у русских останется здесь полноценная броненосная эскадра, которая будет контролировать всю акваторию как минимум месяц…

Боевую рубку тряхануло прямым попаданием шестидюймового русского снаряда. Толстенную броню он, конечно, не пробил, но ощущения у находившихся внутри были не из приятных.

— Может стоит увеличить дистанцию? — не очень уверенно спросил командующего Като.

— Ну уж нет — у нас преимущество как раз в среднем калибре. Подождём результатов перераспределения огня, — мрачно бросил Того.

— «Ясима» выходит из кильватера, — встревожено выкрикнул адъютант адмирала Нагата. — Горит и имеет крен на правый борт.

Виновата не сама шимоза (пикриновая кислота), а её соли, которые отличаются чрезвычайной нестойкостью. У автора в молодости была возможность убедиться как капризен даже пикрат калия («лёгкого» металла), а если уж эта самая кислота образует соль с железом, то такое вещество взорвётся, вероятно, даже от пищания пролетающего рядом комара. Внутренние полости снарядов снаряжаемых шимозой японцы, конечно, покрывали масляной краской, сам заряд взрывчатки находился в шёлковом мешочке, но полностью гарантировать отсутствие контакта пикринки со сталью, как выяснилось, удавалось не всегда.

— Убавьте прицел на одно деление, Василий Нилович — как раз в борт попадёте, — посоветовал Кроун своему старшему артиллеристу.

— Ладно что вообще попадаем, Николай Александрович, — весело отозвался Черкасов. — Горит «Ясима» этот…

— Лейтенант, — послышался скрипучий голос Вирена, — выполняйте приказ командира.

На адмирала недоумённо посмотрели и Кроун, и сам Черкасов. Вообще-то на корабле в бою имеет право отдавать приказы такого уровня только его командир. И совет — не есть приказ. Но оба смолчали — не время было сейчас разбираться по поводу данного распоряжения младшего флагмана.

— Первая «А», — крикнул в телефонную трубку лейтенант.

— Здесь «А-один», — немедленно отозвался мичман Поливанов.

— Прицел меньше на одно деление.

— Есть, на одно деление меньше!

Через пятнадцать секунд носовая башня грохнула очередным выстрелом…

«Пересвет» рычал в сторону японцев всем бортом, но именно этот снаряд провожали взглядами, взглядами усиленными цейсовской оптикой биноклей, офицеры из боевой рубки броненосца. И он, как это ни удивительно, попал. Причём угодил как раз в небронированную носовую часть «Ясимы».

Почти четвертьтонному изделию Путиловского завода хватило энергии пронизать и трёхметровую толщу воды, разделявшую место падения и вражеский борт, и собственно борт. «Ясима» получил удар ниже пояса. Не броневого, просто под ватерлинию. Мощный траверс японского броненосца без особых проблем выдержал взрыв десятидюймового снаряда, чего нельзя сказать о стали борта — вырвало здоровенный кусок, и в образовавшуюся пробоину весело хлынула морская вода.

«Ясима» уже до этого принял своим бортом несколько снарядов главного калибра с «Пересвета» и «Петропавловска», но большинство из этих попаданий были без особых проблем отражены главным броневым поясом, имевшим очень солидную, можно сказать избыточную толщину. Зато в остальных местах броня имелась достаточно «жиденькая» и, зачастую, прошивалась даже средним калибром русских — половина шестидюймовых орудий правого борта броненосца к этому моменту уже вышли из строя. А кроме всего прочего имелась уже пара дырок в корме. В полуметре от ватерлинии. И волны туда захлёстывали регулярно.

Не прошло и пяти минут, как капитану первого ранга Сакамото доложили, что броненосец не способен более поддерживать эскадренный ход — необходимо покинуть строй, хотя бы начерно заделать пробоину, только тогда можно будет попытаться дать узлов двенадцать-тринадцать. Пока же даже девятиузловую скорость держать опасно. Очень опасно.

Выбора не было — либо выйти из боевой линии в невероятно тяжёлый для эскадры момент, но позже вернуться в строй и продолжить сражение, либо почти гарантированно погубить «Ясиму». Окончательно и бесповоротно погубить.

— Три румба влево! — наконец принял решение Сакамото.

А с «Петропавловска» почти тут же последовало подтверждение того, что решение это оказалось верным — двенадцатидюймовый снаряд пробил броню среднего каземата, устроив ещё один локальный фейерверк на борту броненосца. Рвануло очень эффектно, и теперь «Ясима» мог стрелять на правый борт только из двух шестидюймовок. Одну из вышедших из строя ещё имелись шансы сделать боеспособной через час-другой, остальные же потеряны безвозвратно. То есть, может быть, в заводских условиях их ремонт и представлялся возможным, но для этого сначала нужно было добраться до японского порта…

На «Пересвете» и «Петропавловске», увидев, что их общая цель покидает строй, дружно проорали «Ура!». Но расслабляться по этому поводу отнюдь не собирались — загудели электроприводы и башни стали хищно перенацеливать свои орудия на новые жертвы. И не только башни, разумеется. Огонь, ведомый по «Сикисиме» и «Ниссину» усилился практически вдвое. И если на отлично защищённом японском броненосце это сказалось не очень фатально, то броненосному крейсеру, который стали разносить в пух и прах уже в восемь только двенадцатидюймовых стволов «Севастополь» и «Петропавловск», пришлось очень лихо.

За десять минут даже главный броневой пояс изделия фирмы «Ансальдо» пробило дважды, рванула кормовая башня главного калибра, длиннющие языки пламени вырывались из носового каземата, рухнула мачта, раздраконило четыре вентилятора на палубе, оба дальномера, выкосило более половины из состава расчётов палубной артиллерии.

Скорость, и так невысокая, упала на три узла и «Ниссин» уже не был в состоянии вести следующие за ним «Якумо» и «Асаму» со скоростью броненосцев Того. Израненный крейсер тоже повалило влево. Хоть единственная мачта была сбита, и не имелось возможности отдать соответствующие распоряжения ни флагами, ни по радио, но командир «Якумо» Мацути прекрасно понял, что флагман не ведёт за собой, а выходит из боя. Поэтому поспешил передать на следующую в кильватере «Асаму» приказ временно увеличить ход на один узел, чтобы поскорее подтянуться к своим броненосцам и образовать хоть какую-то единую линию. Линию уже в пять против восьми…

Однако получали не только японцы — получив приказ адмирала Того стрелять индивидуально, командиры «Асахи» и «Сикисимы», не сговариваясь, приняли одинаковое решение: действовать по принципу «где тонко — там и рвётся», то есть стрелять по наименее защищённым русским кораблям из находившихся в зоне поражения их орудий — по российским «недоброненосцам», «Победе» и «Пересвету».

— А вот и снова по нашу душу, господа, — мрачно процедил Вирен, когда невдалеке от скулы «Пересвета» вздыбился фонтан от падения японского снаряда. — Для первого пристрелочного — очень неплохо положили.

— Бог не выдаст, Того не съест, — попробовал пошутить Кроун, но ближайшие же минуты показали, что положение стало достаточно серьёзным — по броненосцу бил «Сикисима», артиллеристы которого были лучшими на всём японском флоте. И попадания вскоре не замедлили последовать: сначала несколько снарядов среднего калибра попали по трубам, казематам и в броню, а потом двенадцатидюймовым взломало борт впереди носовой переборки. К тому времени уже имелась большая пробоина и за ней. Через неё вода попала в жилую палубу и поступала в подбашенное отделение, погреба, отделение минных аппаратов и динамо-машин. Последние пришлось остановить, а обслуживающий их личный состав срочно вывести наверх. Поскольку в носовую башню прекратилась подача электроэнергии, она перешла на ручное наведение и заряжение, что, конечно, сказалось на её скорострельности. В подбашенном отделении осталось отрезанные водой двадцать пять человек, но они продолжали свою работу, беспрестанно подавая наверх снаряды и заряды.

— Какую скорость можем поддерживать? — нетерпеливо обернулся к Кроуну адмирал.

— Пока знаю столько же, сколько и вы, ваше превосходительство, — спокойно ответил Вирену командир броненосца. — В машинном всё в порядке — могут дать и шестнадцать узлов. А вот что творится в носовых отсеках — нужно ждать доклада…

Доклад «явился» буквально через несколько секунд, в лице старшего офицера:

— Худо дело — переборки вспучило, могут и не сдержать. Почти наверняка долго не сдержат. Подпёрли чем можно, но это проблемы не решит нужно либо снижать скорость до десяти-одиннадцати узлов, либо, что более на мой взгляд разумно, вообще выйти из кильватера и завести пластырь. Заодно и воду попытаемся откачать, и какое-никакое деревянное подкрепление поставить…

— Аполлон Аполлонович, — с неприязнью глядя на лейтенанта процедил Вирен, — вы понимаете, что идёт бой, и выводить броненосец из линии сейчас совершенно недопустимо?

— Понимаю, ваше превосходительство, — спокойно глядя в глаза адмирала, ответил Дмитриев. — Я сообщил факты и своё мнение по этому поводу. А принимать решение вам.

Свежеиспечённый контр-адмирал посмотрел на лейтенанта отнюдь не с восхищением, но уже понял, что прав этот обер-офицеришка, а не он.

— Согласен, — процедил сквозь зубы младший флагман. — Выходим вправо. Поднять сигнал: «Имею повреждения. Эскадренный ход поддерживать не способен до их исправления».

«Пересвет» стал постепенно отклоняться в сторону от генерального курса, что с удовлетворением отметили японцы: наконец-то и русский корабль линии был выбит из строя.

Десятидюймовые пушки «Победы» имели лишних пять тонн по сравнению со своими аналогами на «Пересвете» и «Ослябе». А дальнобойность их была ниже. С чего бы это?

А ларчик просто открывался: повышенная «дульная энергия» победовских орудий делала противопоказанными большие углы возвышения стволов. Поэтому на сверхдальние дистанции «Победа» стреляла похуже своих систершипов. Но на средних или малых её двухсотдвадцатипятикилограммовые снаряды, за счёт своей скорости, обладали таким чудовищным импульсом, что превосходили, наверное, даже и своих «коллег» калибром в двенадцать дюймов.

Кормовая башня «Победы» саданула залпом как раз в тот момент, когда следовавший в её струе «Пересвет» уже стал вываливаться из боевой линии. И оба снаряда попали. На удивление удачно попали. Но с разной степенью «удачности»: один пробил броню в районе ватерлинии, куда немедленно заструилась вода, а второй вообще дел натворил — пронизав защиту среднего каземата верхнего яруса шестидюймовой батареи, он, разбрасывая по сторонам куски железа, устремился дальше, в самое нутро «Сикисимы», по дороге разорвав тело подносчика снарядов. Дальше на пути брони не встретилось, но взрыватель уже догорал. И рвануло уже при попадании в то место средней трубы, где сходились две из двух же котельных отсеков. Разворотило, само собой…

Ну так «вот те нате — хрен в томате»: Тяга в топках стала стремительно падать, дым, не вытянутый трубами дым, стал растекаться по всем близлежащим помещениям. И главная проблема была не собственно в дыме — ну да, режет глаза, затрудняет видимость… Не это главное. Сжечь уголь полностью, до углекислого газа, (тоже не подарок) можно даже сейчас, в начале двадцать первого века, пожалуй, только в лаборатории. В любой печи шёл, идёт, и будет идти конкурирующий процесс с образованием газа угарного. А это та ещё дрянь. Если в воздухе всего один процент моноксида углерода — смертелен один вдох.

Конечно, когда дым смешивался с воздухом казематов и котельных, концентрация яда не достигала столь критических значений, но и дышали в такой атмосфере японские моряки не несколько секунд. Причём не просто дышали — таская снаряды весом в полцентнера или лопаты с углем, интенсивно таская, и лёгкие тоже вентилируешь весьма интенсивно…

Не говоря уже о том, что кроме собственно угарного газа в угольном дыме содержалось предостаточно и другой всевозможной дряни, которая, может, и не была столь токсична, но дыхательные пути раздражала здорово.

Ну и что, скажите, толку от комендора, который постоянно заходится в приступах кашля?.. От такого же кочегара?

Капитан первого ранга Терагаки, получив доклад о том, что творится во «внутренностях» его «Сикисимы» думал недолго:

— Погасить задымлённые топки, прекратить огонь из верхнего каземата…

— Дым распространяется и по нижнему, — добавил ещё одну ложку дёгтя старший артиллерист.

— Хорошо, — с ненавистью глянул командир броненосца на капитан-лейтенанта. — Эвакуировать все расчёты артиллерии правого борта из казематов… Рубка — машинному!

— Есть машинное! — донеслось из амбушюра.

— На какую скорость мы можем рассчитывать?

— В лучшем случае десять-одиннадцать узлов…

Минут за десять до этого попадания адмирал Того вышел на левое крыло мостика «Микасы» — находясь в боевой рубке можно иметь более-менее оперативную информацию о состоянии собственного корабля, частично — о том, что творится на следующем в твоей кильватерной струе мателоте, но не более. Об остальных — очень эпизодические и неточные сведенья. Тем более, что многие из них уже потеряли возможность передавать сообщения ввиду того, что у них были сбиты мачты, стеньги, сгорели фалы…

А то, что дела идут совсем не лучшим образом, командующий Объединённым флотом страны Ямато стал понимать достаточно давно. Сегодня русские, судя по всему, оказались сильнее. И открывшаяся панорама битвы только подтвердила подозрения японского адмирала: «Асахи», по которому практически безответно лупил «Цесаревич» ещё держался, но огрызался из своих пушек совсем вяло, «Сикисима» держался молодцом, и даже сумел выбить из линии русский броненосец. Но это был единственный позитивный момент. Севернее главного кильватера, получившие в дебюте сражения серьёзные повреждения «Ясима», «Адзума» и «Ниссин», вроде бы справились, вышли из «нокдауна», и снова собирались влиться в общий кильватер. Но четырнадцать узлов эта компания вряд ли сможет держать…

В хвосте колонны русские «полтавы» совершенно конкретно разносили вдребезги и пополам единственные оставшиеся в строю два броненосных крейсера. Их командиры Мацути и Ясиро продолжали держать генеральный курс, но отстреливались уже очень вяло.

А отряд адмирала Дева уже отворачивал избитый снарядами крейсеров Рейценштейна. Горели все трое. Все трое имели совсем непрезентабельный вид. Только подходящий Шестой боевой отряд спасал положение. Для адмирала Дева спасал — не для адмирала Того. Адмирал Того понял, что сегодня самый благоприятный для него вариант — унести ноги без потерь в броненосных кораблях.

— Сигнал эскадре: «Поворот влево на шесть румбов. Отходить в Чемульпо».

— Разбиты! Отступают!! — восторженно заорал Кирилл Владимирович, наблюдая как «Микаса» принял влево, а «Асахи» с «Сикисимой» покатились за ним. — Виктория! Поздравляю вас, Степан Осипович!!

— Не с чем пока поздравлять, ваше высочество, — хмуро отозвался Макаров, не отрывая бинокля от глаз. — Ни одного броненосного японца не потопили…

— Смотрите — третий! — восторженно выкрикнул Щенснович.

Изо всех казематов «Сикисимы», ещё не успевшего лечь на курс отворота повалило чёрным дымом.

— Хрен я вас теперь отпущу, тамагочи долбанные, — зло подумалось Степану. Решение созрело мгновенно. — Поднять сигнал: «Поворот семь румбов влево вдруг. Иметь строй уступа влево. ФЛОТУ — ПОГОНЯ!».