История вторая, в которой пропавшая ученица оставляет подсказку

Без Юлии в комнате стало совсем пусто и даже будто холодно. Прошло три дня после бала. Николь педантично складывала забытые подругой вещи в картонную коробку, чтобы после передать замдиректора, и, так и не закончив, опустошенно привалилась спиной к ножке кровати. До сих пор не верилось, что Юлия Шульц, жизнерадостная, веселая и энергичная, внезапно решила покинуть Академию, в то время как учебный год начался не более трех недель назад! В этом было что-то странное, но что, Николь пока понять не могла. Размышляя над этим, девушка все больше убеждалась, что поведение соседки ничем не намекало на столь неожиданное решение. Мысли меж тем погрузились еще глубже, туда, где хранились особенно болезненные воспоминания. Хироши уехал полтора месяца назад, совсем немного не дождавшись начала каникул, и даже не попрощался. Казалось, это было буквально вчера.

Внезапно взгляд Николь зацепился за плюшевый брелок-мишку. Безделушка завалилась за письменный стол, и, только сидя на полу, удалось обнаружить пропажу. Сам по себе мишка не представлял особой ценности, но Шульц воображала, что это ее счастливый талисман, и скорее ушла бы из Академии в одной пижаме, чем рассталась с ним. Николь почувствовала укол страха…

– Мисс Ода? – в дверь деликатно постучали. – Мисс Николь, вы здесь?

Девушка торопливо поднялась с пола, все еще сжимая в руке плюшевого мишку, отряхнулась и открыла дверь. На пороге стоял высокий незнакомый мужчина, однако, приглядевшись, Николь его все же узнала:

– Мистер Макалистер? – Она была удивлена визитом и не знала, что говорить, благо Генри взял инициативу на себя.

– Простите за предупреждение… – он замолк, подбирая слова, – …за вторжение. Извиняюсь, я еще не вполне…

– Можете говорить по-английски, – пришла на выручку Николь. – Я неплохо знаю ваш язык.

Мужчина благодарно улыбнулся, и Ода ощутила прилив горячего смущения из-за того, что стоит на пороге своей комнаты и беседует с ним. Если кто-то из девочек увидит, разговоров хватит на неделю.

– Проходите внутрь, – Николь подвинулась, пропуская гостя. От нее не укрылось, что первым делом он быстро оглядел обстановку, точно запоминая ее, но скорее неосознанно, а на автомате. Девушка не могла даже предположить, что ему от нее понадобилось, но поймала себя на мысли, что не испытывает страха. – Что вы хотели?

– Мне казалось, что попасть в женское общежитие сложнее, – вместо ответа произнес он и снова открыто улыбнулся. Николь не могла не улыбнуться в ответ:

– Вы путаете нас с женским монастырем, мистер Макалистер. До одиннадцати часов вечера никто не станет выгонять вас, если, конечно, вы не задумали чего-то дурного.

И она замолчала, выжидающе глядя на Генри.

– Сколько вам лет, мисс Ода?

– Что? – Девушка оторопела. – Мне? Семнадцать.

– А мне двадцать семь. Существенная разница. Однако, – он провел рукой по пустому столу Юлии, – вы мыслите как взрослый человек, Николь. Я хотел бы поговорить с вами о вашей соседке, Юлии Шульц.

Ее никогда прежде не допрашивали полицейские, да и не был Макалистер похож на полицейского, скорее на частного сыщика из английских детективов, но Николь не обманули расслабленный вид и приятные манеры.

– Вы хотите меня допросить?

Мужчина удивленно распахнул глаза. Ярко-голубые, как отметила про себя девушка:

– Что вы! Мне просто интересно ваше мнение. Я был на балу и видел, что с мисс Шульц случилось нечто нехорошее. Она была чем-то больна? Ее что-то беспокоило?

Николь вздохнула:

– Значит, все-таки допрос. – Она кивнула на стул, а сама присела на край постели. – Нет, она была совершенно здорова и ни на что не жаловалась. Я спрошу прямо – вы считаете, она попала в беду?

Генри не спешил опровергать ее предположение.

– Не думаю, что стоит делать поспешные выводы, – после продолжительной паузы осторожно произнес он и пристально посмотрел на девушку. Та взволнованно стиснула подол юбки. – Однако есть основания полагать, что… Николь? Николь, что с вами?

Девушка неуверенно помотала головой, прогоняя так некстати возникшее головокружение. Ночью она плохо спала, и еще эта история с Юлией…

Генри опустился перед ней на корточки и заглянул в лицо. Его голубые глаза были так близко, что Николь увидела в них свое испуганное отражение. Резко отпрянув, она прижала руки к груди:

– Все в порядке!

Мужчина поднялся, все еще с подозрением глядя на девушку.

– У вас колени грязные. Что-то обронили?

Ода снова почувствовала головокружение:

– Ничего. Что еще вы хотели спросить?

Макалистер улыбнулся:

– Я не спрашиваю, просто интересуюсь. Понимаете, мисс Ода, я хочу помочь мисс Шульц. Если что-то вспомните или найдете, – он явно на что-то намекал, – сообщите мне. Обещаю, все останется строго между нами.

Он кивнул на прощанье и подошел к двери.

– Стойте! – Николь набралась храбрости и все же спросила. – Как это касается вас? Вы же не просто так пришли ко мне и задавали эти вопросы? Вы знали Юлию?

Генри вдруг рассмеялся:

– Я был прав насчет вас, мисс Николь. Вы невероятно сообразительны и не по годам серьезны. Нет, я не знал Юлию, – он помрачнел, будто вспомнил что-то очень печальное, – но я тоже кое-кого потерял и хочу найти.

Николь стало стыдно за свое любопытство:

– Простите, мистер Макалистер, я не хотела причинять вам боль.

– Боль? – казалось, он удивился. – Не берите в голову. Кстати, возможно вы могли бы мне помочь. Здесь училась девушка вашего возраста по имени Филлис? У меня есть фотография, – он достал карточку и протянул ее Николь.

Она честно попыталась припомнить:

– Филлис? Нет, я здесь второй год и не помню никого с таким именем. Лицо тоже незнакомое. Простите, пожалуйста. Это… это случайно не ваша сестра? Такое сходство.

Генри на миг погрустнел, но вот уже очаровательно ей улыбнулся:

– Что ж, буду признателен, если вдруг вы что-то вспомните о ней или о мисс Шульц. И помните, что я вам сказал – можете доверять мне. Для вас я свободен двадцать четыре часа в сутки.

На последний вопрос он так и не ответил, и Николь поздно сообразила, что ни слова не сказала про брелок-талисман. Это наверняка было важно, но визит Макалистера так ее смутил, что в голове, казалось, не осталось ни одной дельной мысли. Однако бежать за мужчиной было бы уже слишком, и Ода решила назначить ему встречу позже. Успокоившись таким образом, она снова опустилась на пол перед полупустой коробкой. Что-то еще не давало покоя, перекатывалось в мозгу. Девушка взяла в руки мишку, сжала и вдруг нащупала внутри что-то твердое. Предмет был определенно металлический, продолговатой формы, и Николь принялась изучать брелок с новым интересом, пока не отыскала скрытую под густым мехом тоненькую молнию. Мишка раскрылся, как детский кошелечек, и внутри обнаружился небольшой ключ, не такой, как от комнаты – несколько меньше и другой формы. Николь задумалась, для чего Юлия так тщательно спрятала его и что он мог открывать.

Взгляд, свободно блуждающий по комнате, сам собой остановился на письменном столе Шульц, однако ни один из двух запертых ящичков не поддался. Тогда Николь перешла к прикроватной тумбочке, где обычно девочки хранили косметику и прочую мелочь. Впрочем, был там и крохотный выдвижной ящичек. Сама Николь им не пользовалась – уж слишком он был неудобный, – но сейчас представила, что для хранения таких важных вещей как, к примеру, личные письма или дневник, такой ящичек подходил наилучшим образом. В этот момент все встало на свои места.

Вспомнив о том давнем эпизоде, Николь метнулась на свою половину. Ключ легко повернулся в замке, и девушка извлекла наружу тонкую тетрадку, завернутую в однотонную обложку.

«Личная собственность Юлии Шульц. Ни в коем случае не читать!»

Надпись на первой станице определенно была сделана рукой Юлии, этот корявый крупный почерк Николь прекрасно знала. Значит, все-таки личный дневник. Невозможно представить себе, как такую вещь можно было не забрать с собой. Определенно, с Юлией что-то случилось.

Занятий в этот день было мало. Новая преподавательница литературы оказалась немного странноватой и ее манера преподавания отличалась от той, к которой ученики привыкли, однако посещать занятия стало не в пример интереснее.

– Что бы вам сегодня такого рассказать, детки? – Асикага-сан прошлась по кабинету и, встав за кафедру, расслабленно налегла на нее. – Или лучше послушать вас? Кто-нибудь хочет поделиться впечатлениями от биографии японской поэтессы X века Исэ?

Позади Николь кто-то громко усмехнулся.

– Чандлер, вы что-то хотите сказать по этому поводу?

В голосе преподавательницы с легкостью угадывалась ирония, которую та не пыталась скрыть. Николь чуть повернула голову, чтобы понаблюдать за реакцией не к месту развеселившегося парня. Сэм, как и ожидалось, густо покраснел. Его лучший друг, сидящий за соседним столом, напряженно стиснул авторучку. Переживал. Вообще тесная дружба в Академии встречалась не часто, учащиеся здесь были в основном слишком неординарными и необычными личностями, чтобы уживаться друг с другом. Проще говоря, за пределами острова их легко бы назвали психами.

– Что, Чандлер? – Асикага подошла к его столу и склонилась к парню, – язык проглотили? Мне казалось, вам всегда есть что сказать даме.

– Она была легкомысленной женщиной.

Асикага резко выпрямилась:

– Курихара? – Она повернулась к терзающему авторучку ученику. – Потрудитесь-ка объяснить, почему вы пришли к такому выводу?

Сэм Чандлер облегченно выдохнул. Не то чтобы подобная близость молодой преподавательницы была ему так уж неприятна, но Хибики хотя бы знаком с этой самой поэтессой, в то время как Сэм свой вечер потратил с куда большей пользой.

Курихара Хибики спокойно встретил хищный взгляд Асикаги, будто почуявшей новую жертву для литературных споров.

– У нее было трое мужчин, ни с одним из которых она не состояла в законном браке. Я считаю, что такое поведение недостойно женщины.

– Как интересно! – Асикага с размаху уперлась руками в его стол. – А если предположить, что всех их Исэ любила?

– Это невозможно.

– Вы уверены, что понимаете, о чем говорите? – прищурилась Руми. – Не каждому везет с первого раза найти свою любовь.

Однако и Курихара не сдавался:

– Это не имеет значения. Важны лишь верность, честь и долг.

– А вы идеалист, Курихара, – с восхищением протянула преподавательница. – Я бы с удовольствием побеседовала с вами вне занятий. Но один вопрос я задам вам сейчас. Вы сами кого-нибудь любили?

Николь вздрогнула. Разговор зашел куда-то не туда, если судить по побледневшему лицу Хибики.

– Да. Если вам так нужно это знать, да, – поднявшись, выдавил из себя парень и быстро покинул аудиторию. Чандлер вышел вслед за ним.

После этого эпизода лекция стала просто лекцией, и Николь, бессмысленно водя ручкой по раскрытой тетради, вернулась мыслями к балу. Генри Макалистер был прав: ей действительно хотелось танцевать, но никто ее так и не пригласил. Юлия тогда еще смеялась, что, будь она мужчиной, непременно бы стала ее спутником, но саму Шульц вниманием не обделили, и Ода решила провести вечер в одиночестве. Однако ближе к полуночи девушка не выдержала и отправилась хоть одним глазком взглянуть на праздник. Юлия блистала, как звездочка. Думая об этом, Николь понимала, что у той не было причин так спешно покидать «Дзюсан», иначе это бы хоть как-то проявилось – в поведении, в настроении, в разговорах. Просто придя с занятий на следующий день в их общую комнату, Николь обнаружила отсутствие соседки, ее полки в шкафу были пусты, остались только некоторые мелочи и несколько книг, которые Шульц, к слову, так ни разу и не пыталась прочитать.

Ода отправилась прямиком к коменданту общежития, и та сослалась на зама. «Херр Дайске», как его за глаза называла немка Юлия, а вслед за ней и добрая половина Академии, благодушно принял Николь и объяснил, что на празднике с Юлией случился приступ, и ее пришлось срочно эвакуировать на материк, чтобы оказать необходимую помощь. А после родители изъявили желание забрать дочь к себе, та даже вещи едва успела собрать. И все же Ода уже тогда засомневалась в словах замдиректора, а Генри только помог ей убедиться в своих подозрениях. Вырвав из тетради листок, девушка принялась сочинять послание.

– Эй, Ода! – Девушка подняла голову и сообразила, что занятие закончилось и почти все разошлись. – Приходи завтра после полуночи в восьмую комнату.

– Зачем?

Николь не часто приглашали на подобные посиделки, зная, что она, скорее всего, откажется. К тому же у нее никогда не было ничего общего с этой девушкой – Минако. Типичная «готическая Лолита» по виду, она мнила о себе невесть что и с удовольствием принималась командовать другими.

– Будет интересно, – с таинственным видом произнесла Минако и, поманив за собой свиту, покинула класс.

И так вышло, что в своей записке Николь просила Макалистера встретиться с ней в полночь в библиотеке – одном из немногих помещений Академии, не запирающемся на ночь. С другой стороны, игнорировать приглашение Минако и других девочек с этажа было не очень хорошо, ведь с ними еще предстояло жить вместе, а рядом больше не было Юлии, чтобы поддержать и даже защитить, если понадобится. Одно ее присутствие вселяло в Ода уверенность. Окончательно запутавшись, девушка побрела на поиски Генри.

Отдать записку оказалось еще более сложной задачей, чем решиться ее написать. Открыто прийти в мужское общежитие, зайти в комнату коменданта и вручить ему послание представлялось Николь чистым самоубийством. Сунув записку между страницами томика стихов, девушка отправилась на прогулку. Свежий, пахнущий отцветающей вишней воздух слегка освежил голову, но не помог полностью избавиться от давящего чувства тревоги. Ода неторопливо брела по саду, загребая носками туфель опавшие лепестки. В этой части обширного сада царила японская весна, и та часть Николь, которая чувствовала зов своих азиатских корней, наслаждалась покоем, в то время как французская половина отчаянно жаждала приключений.

– Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро, не отпущу, пока не дашь мне ответ! Скажешь «да» или «нет»!

Николь вздрогнула от неожиданности. Кто-то продирался сквозь густые заросли, громко и фальшиво напевая известную шведскую балладу. Очень громко и очень фальшиво.

– Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро! – надрывался невидимый певец, и вот на дорожку вывалился растрепанный долговязый мужчина в замызганном темно-синем комбинезоне с заткнутыми за пояс резиновыми перчатками веселого оранжевого цвета. Садовник замолк, увидев замершую в нерешительности слушательницу, и всплеснул руками:

– Вот незадача! Я думал, что здесь нет никого, кроме Вилле и Халле!

– Вилле и Халле? – переспросила Николь и тут же пожалела об этом. Садовник Нильс Йохансон был не из тех людей, с которыми стоило вступать в диалог по причине не столько их многословности, сколько совершенной алогичности мышления. К примеру, Йохансон искреннее верил в существование садовых гномов, разговаривал с ними, подкармливал и периодически забегал в Академию, чтобы всем о них рассказать. Разговаривал он всегда громко, скорее даже кричал, не вылезал из грязного поношенного комбинезона и мыл голову максимум раз в две недели, при этом его бледно-рыжие волосы всегда были одинаково взлохмачены, будто причесывался он теми же граблями, которыми убирал опавшую листву. Впрочем, при всех этих несомненных странностях садовником Нильс, похоже, был отменным, потому как содержал огромное пространство сада и парка в почти идеальном порядке, и никто никогда не видел, чтоб ему кто-нибудь помогал. Разве что только его садовые гномики.

– Это мои друзья, – с готовностью сообщил швед и немного кокетливо пригладил сальные волосы. – Хотите, я вас с ними познакомлю?

– Нет, спасибо, – отпрянула девушка. – Может, в другой раз.

Йохансон к чему-то прислушался:

– Еще кто-то? В такую рань! – Садовник смешно задрал голову. – Восточная тропинка, метрах в десяти от пруда с карпами. Высокий сильный мужчина, судя по шагам.

Николь пораженно выдохнула:

– Вы его слышите?! Это же так далеко!

– Там живет Олле, он нашептал мне, – расплылся он в улыбке. – Идет неуверенно, споткнулся. Новенький? Эй, фройляйн, вы куда?

Николь побежала в восточную часть сада, уверенная, что там найдет Генри Макалистера.

– Фею не разбудите!

Ода махнула рукой на бегу.

Дорожка, вымощенная светлым камнем, привела ее к аккуратному прудику с зелеными листами лотосов, покачивающихся на воде. На противоположном берегу располагалась круглая деревянная беседка с остроконечной крышей.

Макалистер стоял спиной к девушке, засунув руки в карманы брюк, и смотрел на беседку. Проследив за его взглядом, Ода поняла, про какую «фею» говорил садовник.

– Мистер Макалистер, – позвала она.

Получилось несколько громче, чем девушка рассчитывала, и задремавший в беседке Кимура Сората сонно заморгал, поднимая голову. Генри, казалось, обрадовался Николь:

– Мисс Ода, вы что-то вспомнили?

Вместо ответа она, косясь на приглаживающего волосы Кимуру, который вроде бы пока их не замечал, протянула мужчине свою книгу. Генри взял подарок и удивленно повертел в руках.

– Я плохо читаю по-японски, мисс Ода. И стихи не слишком люблю. Но спасибо, мне приятно ваше отношение.

Николь вспыхнула до корней волос. Захотелось громко обозвать наглого шотландца дураком и убежать, но даже в таком смущенном состоянии девушка понимала, как глупо сама при этом будет выглядеть. Как влюбленная школьница, бегающая за преподавателем.

– Мисс Ода? – Генри окрикнул девушку, но она уже скрылась за деревьями.

Ближе к вечеру Николь с ужасающей ясностью поняла, какую глупость совершила, и самое страшное заключалось в том, что пути назад не было. Ровно в полночь Генри придет в библиотеку и будет ждать ее. Николь взвыла и с головой накрылась одеялом, но даже это не смогло прогнать из головы дурацкую мысль о том, как он будет выглядеть, во что будет одет, какими словами встретит ее. Девушка сбросила одеяло на пол, перекатилась на живот и зарылась носом в подушку. Рядом на тумбочке безжалостно тикал большой розовый будильник – подарок родителей на прошлый день рождения. Оставалось еще два часа до приведения приговора в исполнение. Обняв плюшевого зайца, Николь прикрыла глаза и не заметила, как задремала.

Без четверти двенадцать Николь села на постели и круглыми от волнения глазами уставилась на циферблат. На ней все еще была ночная сорочка с кружевами по подолу и теплые носки. Ода молнией метнулась к шкафу и принялась вытряхивать оттуда вещи. Потом резко остановилась, рассердившись на себя.

– Это же не свидание, в конце концов, – строго напомнила она себе, украдкой бросив взгляд в зеркало. Из длинной неопрятной косы торчали волосинки, щека, к которой она прижимала ладонь во сне, все еще была красной. Юлия бы отвесила подруге подзатыльник за такой вид.

Николь взяла себя в руки, быстро переоделась в темные джинсы и водолазку и осторожно выглянула за дверь. В коридоре горел приглушенный свет. Девушка мышкой скользнула за угол, тихонько спустилась по лестнице и немного успокоилась только когда покинула крыло общежития и попала в основное здание. Здесь точно никого не должно быть в такой час. Проходя мимо лестницы на второй этаж, Ода услышала посторонний звук. Притаившись в тени, прислушалась. Звук повторился.

Кто-то шаркающими шагами передвигался по буфету.

Николь боялась даже вздохнуть. Шаги приблизились, из арки буфета показалась невысокая фигура и направилась в сторону холла. Как раз туда, куда нужно было самой Николь. Удивительно, но любопытство оказалось сильнее страха быть пойманной на месте преступления, и она, крадучись, пошла следом.

– Мистер Кимура?

Голос принадлежал Макалистеру, но его самого Николь видеть не могла, однако воображение уже нарисовало высокую подтянутую фигуру, короткие рыжие волосы и теплую, всегда будто бы немного извиняющуюся улыбку, впрочем, едва ли сейчас мужчина улыбался.

– Доброй ночи, Макалистер-сан, – спокойно поприветствовал его шеф-повар. – У вас плохой сон?

– Плохой сон? Не вполне понимаю…

– Мучают кошмары? Почему в такой час вы не в постели?

Николь придвинулась ближе и аккуратно выглянула из-за косяка. Посреди холла друг против друга стояли Кимура и Макалистер, и отчего-то девушке померещилось, как над ними сгущается атмосфера.

– Не знаю, на что вы намекаете, мистер Кимура. Мне незачем бояться кошмаров, моя совесть чиста.

Сората оперся на здоровую ногу, сместившись чуть влево, открывая обзор на напряженно вытянувшегося Генри.

– Аналогично. А вы поэтому бродите по Академии при полном параде?

– А вы в пижаме!

Ода вжалась в стенку, теряясь, то ли смеяться бессмысленному препирательству мужчин, то ли переживать, как бы дело не приняло нежелательный оборот.

– Вы невероятно наблюдательны. Я десять минут назад поднялся с постели. И это не пижама.

Приятный мягкий голос Сораты похолодел, и Николь решила, что сегодня едва ли удастся поговорить с комендантом. Уходя, она слышала отголоски дискуссии, перешедшей на тон выше.

– Я не желаю ссориться с вами, Макалистер-сан! Тем более среди ночи.

– А я с вами не ссорился, это вы почему-то стараетесь меня задеть. И у меня акклиматизация!

– Говорите или по-английски, или по-японски, я вас не понимаю.

– Не делайте из меня дурака!

Николь дошла до лестницы и больше не могла слышать, о чем они спорили.

Следующим утром она проснулась гораздо позже обычного и тут же ощутила все прелести нечистой совести и нарушенного слова. Представив себе Генри, оставшегося ждать ее у входа в библиотеку, Николь захотелось исчезнуть из Академии без следа. Наверняка, думалось ей, мужчина счел ее легкомысленной вертихвосткой, не упустившей случая обратить на себя внимание. Именно подобная характеристика напрашивалась сама собой, и для Ода, серьезно относящейся к своей репутации, это было настоящим ударом по самооценке. Определенно, если срочно что-нибудь не предпринять, ситуация станет только хуже. Впрочем, девушка старалась не допускать крамольной мысли, что не хочет казаться ветреной глупышкой именно в глазах одного конкретного рыжего шотландца.

Ей непременно нужно было с ним объясниться, каких бы моральных сил это ни стоило.

Проводя много времени за чтением приключенческих книг, Николь и предположить не могла, что быть героиней одной из них так сложно. Девушка провела больше часа, планомерно прочесывая Академию в поисках коменданта, прогулялась по саду, несколько раз, с перерывом в пятнадцать минут, заглянула в читальный зал, будто бы Генри до сих пор мог дожидаться ее там, пока не пришло время отправляться на завтрак. Современная светлая столовая уже была полна людьми. Столик, который предпочитала Николь, был свободен, и девушка поспешила к нему. Место, расположенное возле одного из широких, забранных бело-зеленым тюлем окон, позволяло обозревать весь зал и при этом давало иллюзию уединенности. Напротив как раз закончили завтракать две ученицы, и Ода осталась наедине со своим подносом.

Минут через десять в столовую вошел Макалистер. Он оглядел зал хмурым, немного сонным взглядом, и увидел Николь. Девушка заметила, как преобразилось его лицо, как с него слетела совсем ему не подходящая мрачность и суровость, а глаза зажглись интересом. Мужчина резко поменял курс и собрался подойти к ее столику. Этого ни в коем случае нельзя было допустить!

Генри быстро миновал половину зала, лавируя между столиками и голодными учениками, как вдруг буквально из воздуха перед ним возник шеф-повар Кимура Сората. Столкновения, увы, было не избежать, все это понимали, в том числе и эти двое. Сората только успел чуть уклониться вправо, стремясь спасти поднос с чайными чашками, но Генри оказался не столь ловок, и его окатило горячей сладкой жидкостью. Макалистер угрожающе покраснел.

– Черт возьми, вы что творите?! – сдерживая крик, прорычал он по-английски. Светло-сиреневая рубашка пропиталась чаем насквозь и прилипла к телу, отвратительные коричневые подтеки устремились вниз, исчезая за поясом брюк, так же пострадавших от столкновения. Сората склонился в вежливом поклоне:

– Прошу прощения! Но здесь слишком людно, чтобы устраивать забеги, это может быть опасно.

Казалось, все перестали есть, ожидая ответа нового коменданта, а тот, казалось, потерял дар речи.

– Мистер Кимура, вы…

– Генри-кун! Генри-кун, что с вами сделал этот мерзкий тип?

Назвать милейшего и безобиднейшего Сорату мерзким типом мог только один единственный человек во всей Академии, и она уже спешила на выручку с салфеткой в руках. Налетев на остолбеневшего Генри, Асикага Руми принялась с маниакальным рвением промокать его рубашку. Николь, вместе со всей столовой ставшая свидетельницей пикантной сцены, смущенно отвела взгляд, не желая видеть, как учительница литературы буквально таранила Макалистера грудью. Ода бросила недоеденный завтрак и практически бегом покинула зал.

– Николь, – девушка притормозила, едва не вписавшись в парня, преградившего ей дорогу, – мы слышали странный шум. Что случилось?

Сэм Чандлер протянул руку, помогая девушке устоять на ногах, и она, выпрямившись, неловко отпрянула в сторону. Всем была известная репутация бабника и повесы, шлейфом тянущаяся за улыбчивым загорелым австралийцем. Его друг, Курихара, стоял чуть позади, молчаливый и сосредоточенный, как и всегда. Только Ода открыла рот, чтобы объяснить все, как Сэм перебил ее:

– Отлично выглядишь, Николь. Тебе очень идут платья, я тебе еще не говорил?

Хибики подошел ближе, спасая своим присутствием Николь от обязанности как-то реагировать на комплимент.

– Идем, Сэм, иначе не успеем на тренировку, – он устремил на девушку тяжелый, но вместе с тем лишенный хоть какого-то чувства, взгляд. – Увидимся вечером. Приходи в восьмую комнату.

Странно было слышать приглашение из его уст, но Ода отчего-то обрадовалась. Если Курихара считает, что стоит прийти, значит, планируется что-то действительно интересное. Но прежде нужно было решить одну проблему.

Посещение психолога было обязательной частью обучения в Академии «Дзюсан». В прежней жизни практически каждому из нынешних учеников приходилось проходить через это унижение, кому-то по своей воле, кому-то под давлением родственников. Семья Николь желала дочери только добра, но оно приобретало странные формы, которые Николь долгое время не желала принимать. Не имея в характере должной храбрости для открытого бунтарства, она тем не менее как могла выражала протест, однако сдалась под напором родительской любви, густо замешанной на слезах, истериках матери и тщательно выстроенных доводах отца. Впрочем, если подумать, «Дзюсан» была не таким уж плохим местом, выгодно отличающимся от частных клиник, чьим профилем были подростковые психические расстройства. И психолог здесь был не в пример деликатнее и ненавязчивее, чем те, которых успела повидать Ода за свою жизнь. Беседы с ним если не помогали, то хотя бы позволяли поговорить с кем-то, кто не станет смотреть на тебя искоса… Или вообще просто помолчать, бывало и такое. Сегодня Николь была намерена поговорить о том, что ее волновало. О тех, кто ее волновал.

В это время Генри Макалистер заглянул в педагогический кабинет на втором этаже, неподалеку от памятной аудитории под номером 4. Учительская оказалась просторной комнатой с двумя большими окнами, сквозь которые лился яркий и теплый солнечный свет. Одна из створок была приоткрыта, и ласковый полуденный ветерок играл с тонкой прозрачной занавеской, изящное кружево которой отбрасывало узорчатые тени на простые письменные столы и шкафчики с журналами. Возле одного такого стояла высокая, очень красивая женщина с привлекательными восточными чертами лица, совсем, по мнению британца, на учительницу не похожая, а за соседним столом сидел в непринужденной расслабленной позе светловолосый мужчина с резкими скулами и отвлеченным взглядом по-скандинавски ясных голубых глаз. Заметив Генри, оба преподавателя обернулись к нему.

– Здравствуйте. – Макалистер попробовал изобразить японский поклон, но вышло не слишком похоже. – Я новый комендант мужского общежития. Меня зовут…

– Генри Макалистер. – Мужчина закончил за него скучающим тоном, потянулся и, взглянув на часы, поднялся. – Простите, нет времени, но я живу в соседней от вас комнате, можем как-нибудь поболтать на сон грядущий.

– Хенрик! – Женщина одернула его недовольно. – Идем.

Когда Макалистер остался в учительской один, он быстро огляделся и прикрыл дверь, скрывая себя от посторонних взглядов.

Визит к психологу немного затянулся, и Николь, выжатая собственными переживаниями как лимон, выскользнула в коридор. Незаметно прошла половина дня, а ситуация, утром казавшаяся совершенно безвыходной, легче не стала. Девушка на минуту прижалась лбом к стене, успокаивая бешено скачущие мысли, и услышала громкие решительные шаги со стороны холла. Ода вскинула голову и встретилась взглядом с Генри Макалистером, который замер, точно бы боялся спугнуть ее неосторожным движением. Ода быстро огляделась по сторонам, убедилась, что кроме них в пустом коридоре больше никого нет, и побежала ему навстречу, напрочь забыв, что хотела вести себя достойно.

– Мистер Макалистер! – Она остановилась в паре шагов от него и немного испуганно сложила руки перед грудью. – Мистер Макалистер, простите, мне так жаль! Мне очень жаль!

Николь склонила голову и опустила плечи, завитки густых русых волос пушистым облаком прикрыли пунцовеющее личико девушки.

– Не за что извиняться, мисс Ода, – голос коменданта прозвучал успокаивающе, почти нежно, отчего Николь еще ниже опустила голову. – Вы все еще хотите со мной поговорить?

– Да! – Девушка выпрямилась, впрочем, все еще избегая смотреть Генри в глаза. – Но не здесь.

– Через полчаса в библиотеке, – предложил он. – Мне нужно вернуть вам стихи.

Ода с готовностью кивнула, и Макалистер тепло улыбнулся, а, проходя мимо, мимоходом тронул за плечо. Николь содрогнулась, как от удара молнии, и с испугом проводила взглядом удаляющуюся спину Генри, обтянутую черной тканью жилетки.

Через полчаса она стояла возле стенда с журналами и теребила в руках завернутую в бумагу тетрадь. Появление Макалистера застало ее врасплох, и девушка не шелохнулась, опасаясь выдать свое волнение.

– Вот ваша книга. – Генри протянул ей томик. – Мне не спалось, и я прочитал несколько стихов.

Николь приняла книгу и вложила ему в ладонь тетрадь.

– Это дневник Юлии, я не стала его читать. Понимаете, она не могла его оставить.

Мужчина нахмурился:

– Давайте пройдем в читальный зал.

Николь пошла за ним и в дверях врезалась в его спину. Ударилась и тут же отскочила.

– Что случилось?

– Он снова здесь.

Чтобы понять, о ком шла речь, Ода заглянула в зал и увидела за одним из столов Кимуру, с удобством расположившегося с книгой и чашкой чая в противовес всем библиотечным правилам. Неяркий свет настольной лампы с зеленым абажуром выхватывал из полумрака смуглое привлекательное лицо с опущенными, чуть подрагивающими длинными ресницами, будто Кимура почти дремал. Приоткрытые губы изредка шевелились, проговаривая вслух прочитанное. От кружки поднимался ароматный пар. Сората отвлекся перевернуть страницу и заметил, что за ним наблюдают. Ода спряталась за спину Генри, и тот, с вызовом вскинув голову, собрался подойти к повару, и едва ли бы из этого вышло что-то хорошее.

– Стойте! – Она схватила мужчину за локоть. – Не надо!

Локоть дернулся, стремясь сбросить пальцы Николь, но она держалась отчаянно, и ее мольба достигла сознания мужчины. Кимура так и не понял, какого скандала избежал, и спокойно продолжил чтение.

В коридоре Генри сдержанно извинился и, взяв ладонь Николь обеими руками, с благодарностью сжал. Забыл, что подобный контакт шел вразрез с японским менталитетом, но Николь взволновало не это, а то, что прикосновение теплых мужских рук заставило ее затаить дыхание. Краска смущения еще долго не сходила со щек, даже когда Макалистер ушел.

На сей раз Николь не ложилась спать, размышляя, что ждало ее в комнате Минако и ее соседки Акеми. Хибики удалось совершенно неосознанно разбудить в ней любопытство, которое нарастало с каждым пройденным часом. Без десяти минут час Николь накинула теплую кофту – по ночам стены старого здания, казалось, источали холод, а гуляющие по коридорам сквозняки могли привести к простуде – и отправилась на встречу. Этаж был тих, все либо уже спали, либо были приглашены к Минако и тихо, не привлекая внимания комендантши, сидели там. Ода никогда не боялась узких коридоров Академии, хранящих законсервированное во времени мрачное очарование Викторианской эпохи, однако же сейчас с тревогой прислушивалась к звукам собственных шагов. Мягкие тапочки осторожно ступали по тонкой ковровой дорожке густого винного цвета, такого, что казалось, будто пол залит кровью. Николь поежилась, невольно ускоряя шаг, и, стукнув для приличия, вошла в комнату номер восемь.

– Пришла все-таки, – непонятно было, удивилась Минако или расстроилась. А, может, просто констатировала факт. Несмотря на ночной час, она еще не смыла макияж – жирно подведенные черным карандашом и тенями глаза в упор смотрели на Ода, будто выискивая в ней что-то. Дневной наряд кокетливой японской школьницы Минако сменила на кукольное платьице черного цвета с пышным кружевным подъюбником, рукавами-фонариками и глухим воротом, сколотым яркой безвкусной брошью-черепом. «Лолита» поднялась навстречу Николь и торжествующе улыбнулась:

– Теперь все в сборе. Я, Акеми, Сэм, Хибики и ты, Николь. Мы хотим, чтобы ты стала непредвзятым свидетелем проводимого мной спиритического сеанса.

Ода беспомощно оглядела собравшихся и обнаружила, что в комнате только трое. Мальчиков не было.

– А где Кури… – начала она, и с жутким скрежетом одна из декоративных панелей в углу отодвинулась, впуская внутрь припозднившихся парней.

– А вот и мы! – радостно возвестил Сэм и подмигнул девушкам. – Минако, детка, ты бы хоть изредка смахивала там пыль, мы с Хибики еле продрались.

Минако протянула ручку в кружевной перчатке, и Сэм припал к ней губами. Ода не успела отвернуться.

– Привет, Николь, – кивнул Курихара. Девушка кивнула в ответ.

– Давайте поскорее начнем, – подала голос Акеми, хотя раньше за ней не наблюдалось особого пристрастия к оккультным развлечениям. Типичная ботаничка, она всегда была подле Минако, потому что так ее никто не трогал. Соседство устраивало обеих, и как-то так вышло, что они практически подружились, если Минако вообще умела дружить.

Девушки погасили свет и зажгли несколько праздничных подсвечников со свечами, Минако положила на пол спиритическую доску уиджи с начертанными на гладкой лаковой поверхности буквами и цифрами и положила на ее планшетку.

– Садитесь вокруг на колени и возьмитесь за руки, – напутствовала «Лолита». – Когда я скажу, расцепляйте круг и кладите одну руку на планшетку, сильно не давите, чтобы дух мог руководить нашими движениями.

Было похоже, что она искренне верит в то, что говорит, и в то, что собирается делать. Николь послушно села на пол между Хибики и Акеми и с трепетом протянула руки, одну из которых не сильно сжал Курихара, не поворачивая головы в ее сторону. Его пальцы были тонкими и холодными.

– Кого вызывать будем? – не слишком почтительно спросил Сэм, с видимым удовольствием сжимая ручку Минако.

– Я слышала, что в Академии есть призрак девочки, которая умерла здесь давным-давно, когда «Дзюсан» только основали, – рассказала Акеми. – Никто не знает, как ее зовут.

Николь чувствовала дискомфорт от близости Курихары, и вообще все происходящее отдавало дурацким спектаклем. Ода ни на секунду не верила, что у Минако получится вызвать даже самого общительного духа, и, задумавшись, услышала тихий шепот за спиной.

– Юми, – машинально повторила она. – Ее зовут Юми.

Однако Николь услышал только Хибики. Он повернулся, их взгляды встретились, и в глазах парня мелькнуло понимание и одобрение. Ода слабо улыбнулась, но Курихара уже отвернулся.

– Я призову дух, который отзовется на мой зов, – не слишком конкретно объявила Минако. – Приготовьтесь и думайте только об этом.

Она и Акеми прикрыли глаза, а Ода украдкой посматривала на Курихару. После спора с учительницей литературы личность Хибики показалась Николь довольно интересной и, увы, совершенно загадочной.

– Дух, который услышит меня! Дух, который придет на мой зов! Готов ли ты отвечать на мои вопросы?

По знаку Минако все расцепили руки и прикоснулись к планшетке. Николь ни на секунду не поверила, что та шелохнется. Сидела и терпеливо ждала, когда Минако сдастся. И вдруг затылка коснулся холодок, будто кто-то легонько дунул, ероша волосы. Ода вздрогнула от внезапно охватившего ее ужаса, рука дернулась, и вдруг с оглушительным звоном разбилась лампочка в прикроватном торшере. Акеми завизжала, Минако всплеснула руками, переворачивая доску, Сэм с готовностью распахнул объятия, в которые Минако поспешила упасть. Курихара вскочил, потянулся к выключателю, и в этот момент окно распахнулось от сквозняка, и в свисте ветра Николь послышалось ее имя.

– Что здесь происходит, молодые люди?

В мигающем свете коридорной лампы вырисовывался высокий сухопарый силуэт коменданта женского общежития. Она сурово скрестила руки на груди и по очереди оглядела всех участников сеанса. Николь почувствовала себя дурно и прикрыла лицо ладонями.

А в ушах по-прежнему пульсировало тихое шелестящее: «Николь…»