Книга: Случайный билет в детство
На главную: Предисловие
Дальше: Глава 2

Владислав Стрелков
СЛУЧАЙНЫЙ БИЛЕТ В ДЕТСТВО

Глава 1

Догонять поднимающийся лифт то ещё развлечение. Мне и Олегу Жихареву места в кабине не досталось и, проклиная её маленькие габариты и внушительных напарников, мы несёмся вверх по лестнице. На площадку последнего этажа выскочили одновременно с открывающимися створками лифта.
— Однако! — удивленно покачав головами, вывалились ребята.
— В следующий раз побежите вы, — выдыхает Олег, — для фигуры полезно.
Легких и Любшин смеются и поднимаются по лестнице, ведущей на крышу.
— Что там? — спрашиваю остановившихся ребят.
— Закрыто тут, — гудит Андрей.
Только я собрался доложить о проблеме, как что-то треснуло, и дверь распахнулась.
— Уже открыто, — хмыкает Любшин, откидывая сломанный замок. Ворвавшийся в душный подъезд, свежий ветерок принёс облегчение.
Тут, на крыше, обалденная прохлада, а в подъезде духота и смрад. Не завидую штурмовой группе, что засела на лестничной площадке.
Быстро готовим альпинистские веревки.
Наша задача — обеспечить прикрытие с тыла, а именно — контроль окна девятого этажа, выходившего на противоположную сторону жилой высотки и, если необходимо, штурм через него. Другие группы расположилась комфортнее нас — они сидели на другой стороне дома, в лоджиях квартир этажом выше. Им штурмовать по трём путям — в лоджию, в окна, смежной комнаты и кухни. Остальные, готовясь к штурму, скучились на узкой площадке у двери квартиры.
Пристегнувшись к веревке, я подошел к краю и глянул вниз. Жихарев стоит в двух метрах. Паша Легких и Андрей Любшин пойдут вслед за нами.
— Прошу сударь, — куртуазно кланяясь Жихареву, повожу рукой за край парапета, — уступаю вам право первому сделать шаг в бездну.
— Ну что вы, мсье, — так же шутовски кланяется тот, — только после Вас.
— Кончайте паясничать, мужики, а то сейчас Белкин зарявкает.
Любшин как сглазил — в гарнитуре зашипело, и рация голосом подполковника Белкина спросила:
— Там, наверху, чего телепаетесь? «Стена-пять», «Стена-шесть», ускорьтесь.
— Вас понял «Штаб», ускоряемся, — ответил я в рацию и, посмотрев вниз, пробормотал, — вот только быстрей десяти «же», ускориться никак не смогу.
— Придётся спускаться медленно и печально, — усмехнулся Олег, — ну что, вперёд?
Только мы шагнули к парапету, как зашипела рация:
— Внимание! «Стена-семь», «Стена-восемь», вернуться на исходную. «Стена-пять», «Стена-шесть», работаете одни.
Чёрт, чего это Белкин ребят отзывает? Запрашиваю по рации:
— «Штаб», вы уверены?
— Уверен, — резко ответил Белкин, — к вам направляется более худая замена.
Мы переглянулись. Легких и Любшин смотрят на друг друга, оценивая — прошел бы он через створ окна, или нет. По лицам видно, что если надо, то ребята влезли бы и в кроличью нору, но раз командир приказал, значит надо идти вниз. Они шумно вздыхают и снимают свои бухты, оставляя их пока на крыше.
— Ладно хоть надо вниз, а не вверх, — ворчит Андрей, — Паш, давай на лифте?
— Не, командир сожрёт, пешком спустимся.
Они уходят, а мы вынимаем ОЦ-27 «Бердыш», дослаем патроны и, поставив на предохранители, убираем их в кобуры.
— Вперёд?
— Вперед.
Стукнувшись шлемами, разошлись на два метра и заскользили по «перилам» вниз. Опустились до десятого этажа и зависли рядом с окном.
— Уточнение обстановки и доклад, — прозвучало в наушниках.
— «Гнездо-раз», готов.
— Я «гнездо-два», готов.
— «Гнездо-три», готов…
Докладывали снайперы, контролирующие окна и лоджию на восточной стороне дома.
— «Гнездо-девять», готов. Западное окно даёт блик.
— «Гнездо-десять» подтверждаю, видимость ноль. Солнце бликует.
Это уже снайперы с нашей стороны, сидящие в здании напротив. Хреново, раз они не видят, что творится в комнате.
— «Стена пять и шесть», что у вас? — Это уже нам.
— «Стена-пять» готов, — доложил Жихарев.
— «Стена-шесть» готов. — Сказал я в микрофон и покосился в близкое окно десятого этажа, где на подоконнике сидела кошка и пялилась на меня.
— Понял вас. Ждите.
Сдвинул очки на шлем и подставил лицо ветерку. Когда ещё наше начальство решит задачу со многими неизвестными? Покосился на Жихарева, тот тоже «прохлаждался». Кошка потеряла ко мне интерес и начала умываться.
— Хоть бы удачу намыла.
— Что? — Не расслышал Жихарев.
Показал ему на окно.
— А, понял.
Наконец рация ожила:
— Внимание, «Гнездо-пять», «Гнездо-шесть» контроль, «Стена пять и шесть» поставить «глаз».
Мы с Олегом переглянулись. Предстояло незаметно установить маленькую, но весьма многофункциональную камеру на стекло окна. Такие же камеры имели другие группы, но там мешали газеты, наклеенные на стёкла изнутри.
— Серёг, я ставлю «глаз», ты прикрываешь.
— Добро. — Ответил я и сказал в микрофон: — «Штаб», ставим «глаз».
Спускаемся к девятому этажу и переворачиваемся. Я замираю в полутора метрах выше окна, прицелившись из пистолета. С другой стороны, завис Жихарев, держа в руках камеру-таблетку. Он протянул руку и быстро прилепил камеру к стеклу, в самый верхний угол. Затем мы отодвигаемся от окна в стороны. Я докладываю «Штабу»:
— «Глаз» установлен.
— Понял вас.
Опять ждать. Сдвинул очки на шлем, всё легче и прохладней. Сейчас в штабе долго будут решать — что делать? Посмотрят в камеру, определят — сколько преступников присутствует в комнате, уточнят количество заложников, и решат — с какой стороны начинать штурм квартиры.
Есть три варианта. Первый — это входная дверь, но есть один неприятный момент — дверь железная. Спецы сказали — это не проблема, но прозвучало не совсем уверенно, что заставило напрячься и почесать лоб начальству. Вариант два — лоджия и окна на восточной стороне, то есть окно кухни и двух комнат. Но там все окна закрыты, почему-то, газетами. И вариант три — западное окно, ничем не занавешенное, выше которого висим мы. Плюс, возможные комбинации.
Наверно преступники решили, что с противоположного здания, стоящего в трёхстах метрах их не достанут. Наивные. Хотя, отчасти они правы. К этому окну доступ сложней, да и солнце на этой стороне даёт блик и снайпера пока ничего не видят. Может, удастся потянуть время, чтоб блик сошел, вот только висеть на солнцепеке в нашей черной спецуре не «комильфо». Ветерок не приносит должного облегчения. Это другим группам в теньке, на восточной стороне высотки хорошо, а нам…
Скорей бы «штаб» определился с дальнейшими действиями.
Это сотрудники из наркоотдела лопухнулись. Почему-то пошли на захват вчетвером, а наркокурьер оказался прикрыт, причем хорошо прикрыт. Результат — три оперативника ранены, и один из них попал в заложники, а курьер и ещё четверо боевиков, заперлись в подвернувшейся квартире, где возможны ещё заложники. Наркоотдел почесал репу и вызвал нас, то есть городской спецназ. Вот и висим вдвоём, как марионетки, ждём «с моря погоды».
Тут я вижу что к нам спускается боец. Сразу узнаю в нем Валеру Истомина. Он зависает в четырех метрах выше и докладывает:
— «Штаб», я «Стена-девять». На месте.
— Принято «Стена-девять», — тут же отозвалась рация, — внимание, всем приготовиться!
— Давно, блин, готовы, — проворчал я и, похоже, не только. Эхом прошла в эфире готовность от всех, произнесенная несколько раздраженно:
— Готов…
— Готов…
— Готов…
— «Стена-пять», готов. — Прошипел Жихарев.
— «Стена-шесть», готов. — Выдохнул я.
— «Стена-девять», готов.
Все давно готовы, только «фас» сказать, но «штаб» опять заткнулся.
И вдруг:
— Внимание! «Стена пять и шесть» цель зашла в комнату, впереди заложница. Подошел к окну. Прикрывается заложницей. Смотрит.
Жихарев и я «прилепились» к стене. Преступник нас не увидит, если только он не откроет окно и не высунется. Ну не дурак же он? Хотя, нам его «дурость» здорово бы помогла и тогда из «гнезда» прилетело совсем не «яичко». Наши снайпера ушлые, но в этот момент, как назло, слепые из-за бликующего солнца. «Штаб» продолжал передавать то, что видит через «глаз»:
— Заложница прикована наручниками к батарее отопления, преступник из комнаты вышел.
— Внимание всем! — прошипела рация голосом Белкина. — Общий штурм через окна. Как поняли?
— «Стена-раз» принял.
— «Стена-два», принял…
— «Стена-пять», принял. — Отозвался Жихарев.
— «Стена-шесть», принял. — Доложил я.
— «Стена-девять», принял.
Всё, команду «фас» и… но «Штаб» опять чего-то ждёт.
Группам «Стена» на восточной стене хорошо, там прохлада и висеть, как нам не нужно, лоджии, практически рядом, а мы скоро тут запечёмся.
Рация прошипела докладом снайпера:
— Я «Гнездо-два», вижу движение. Вроде кто-то борется.
Вдруг в квартире что-то бумкнуло. А рация голосом «Штаба» истерически заорала:
— Штурм! Штурм! Всем группам штурм!
Истомин моментом соскальзывает до девятого этажа и, оттолкнувшись от стены, ногами бьёт в стеклопакет.
Тресь! — Вниз летят осколки стекла, и вместе с ними супер-пупер камера, а я влетаю в проём следом за Валерой.
«Бердыш» уже ищет цель. Отстёгиваюсь и перекатом в сторону. Рядом пронзительно визжат.
— Тихо, — одновременно шипим мы заложнице, — отодвинься в угол.
Девушка замолкает, кивает, сдвигается и в этот момент в окно влетает Жихарев.
Взяли дверь на прицел. Валера замирает рядом с дверью. Там идёт пальба и кто-то матерится. Чего они там телепаются? Докладываю «Штабу»:
— Западная комната чисто!
— Принято! — отзывается «Штаб».
За дверью орут:
— Глаза!
Бум! И вместе со вспышкой, дверь распахивается и влетает габаритная фигура. Мгновение сопровождаем пистолетами полёт туши, затем я мягко принимаю её в жесткие объятия. Но этот «жирдяй» вдруг очухивается, дёргается и, взревев, начинает подниматься. С трудом удерживаю его. На помощь приходит Жихарев, и вместе быстро скручиваем задержанного.
— Здоров, зараза! Наручники только-только влезли, — кряхтит Олег, прижимая толстяка к полу болевым.
— Чисто! — кричит Истомин.
— Чисто! — Кричат в глубине квартиры.
Туша под нами матерится и рычит, наносим по удару, тот затихает. В двери появляется два спецназовца. Это Любшин и Легких.
— Чисто! — орут они.
Бах!
Как во сне вижу, брызги крови и заваливающегося набок Олега.
Бах!
Три выстрела сливаются в один. Дёргает бок. «Заложница» отлетает в угол, теряя пистолет.
— У нас трёхсотый! — Орёт кто-то из наших, что стрелял вместе со мной.
Жихарева выносят, а я присаживаюсь у стены. Тут и так полно народу, чтоб со всем разобраться.
Как же так? Откуда у неё пистолет и почему она в нас стреляла? Вот так косяк!
Держа на прицеле замершую в углу девушку, приближаются Любшин и Легких.
— Готова. — Склонился над телом Андрей, потом показал на сгиб её руки. — Наркоманка. Она, похоже, из той же компании.
Паша подбирает пистолет и с удивлением говорит:
— Ого! Смотри, с чем нарики разгуливают. Это же «Глок».
Туша «жирдяя» заворочалась, повернула голову к окну и дёрнулась в сторону тела:
— Светка!
— Лежать! — Его сразу прижали к полу.
— Суки… падлы… порву… — Он рычит с подвывом. Поворачивается. Вижу его бешеные глаза. Он смотрит на меня и вдруг яростно хрипит:
— Вяз, ты труп. Ты труп, понял? Ты труп! Я найду тебя. Закопа…
Загнув болевым, преступника выводят.
Он меня знает? Откуда он меня знает? Лицо его знакомо, вот только вспомнить не могу. Такого «жирдяя» я бы всяко запомнил. И «Вязом» меня называли только в школе.
Точно! Вспомнил!
Этого толстяка зовут Макс Громин, по кличке «Громила», но, помнится, в школе его все называли «Громозека». Вот так встреча! Он постоянно с Вершининым и Тощевым тусовался. Эта троица была поперёк горла всей школе. Там Громин и его «компания» не учились, а просто посещали. Учителя, чтоб не портить показатели, ставили по всем предметам тройки, и терпели Громинские «выкрутасы» из-за его отца, который был какой-то шишкой в горуправлении.
Игорь Вершинин, по кличке «Вершина», тощая каланча, баскетбольного роста, которого втихомолку все называли — «Пик коммунизма» и Вячеслав Тощев, с тучной фигурой, полной противоположностью фамилии и прозвищем «Толща», вместе с Громозекой промышляли тем, что отбирали деньги у младших школяров. Часто доставалось и мне, но я с этим не мирился и рыпался в ответ. Потом приходилось молчать и не отвечать на вопросы мамы, скрывая синяки. Не хотелось вмешивать взрослых и прослыть «стукачом».
Объединяло их одно — хулиганство и унижение слабейших, постоянное издевательство над младшими. Если у кого были деньги, то они перекочевывали им в карманы. Школу они так и не закончили, пропав куда-то после девятого класса. Я тогда только седьмой класс закончил.
Передо мной присаживается Истомин.
— Серёга, ты как? Тебя вроде задело.
Провожу рукой под мышкой. Пуля прошла по касательной, не задев даже бронежилет, только пропорола спецуру.
— Нет, я в порядке. Как там Олег?
— Не знаю, — хмуро пожимает плечами Валера, — его уже в больницу увезли.
Вместе смотрим на труп в углу.
— Наручниками приковали. И кто знал, что эта дура с ними заодно? Ну и косяк, мля!
— М-да, — вздохнул Истомин, — а у того типа какой-то супер-пупер броник был надет. По нему из «бердышей» в упор лупят, а ему хоть бы хны. «Зарей» ошеломили, так он к вам улетел.
В комнату врывается подполковник Белкин. Перескакивая через валяющиеся вещи, он подходит к телу девушки.
— Мать-перемать! — Произносит он свою любимую поговорку. — И какого хэ её тут наручниками к батарее пристегнули?
Затем, присев, внимательно осматривает осколки под окном и говорит в рацию:
— Шамаров, пошукай-ка внизу, с западной стороны, «глаз» упавший поищи.
Оборачивается к нам.
— Тот верзила на весь подъезд орал, что закопает какого-то там «Вяза».
— Того верзилу, — поясняю я, — зовут Громин Максим Викторович. Мы в одной школе учились.
— Ясно, — Белкин поднялся, — в рапорте все изложишь. Супермены, мать-перемать!
— Пойдём, Серёга, — подал мне руку Истомин, — вечером в «Погребке» посидим, снимем стресс. Хороший же у тебя выдался последний день перед отпуском.
— Да уж.
У автобуса собрались все бойцы, но в салон не входили. Сняв шлемы и расстегнувшись, тихо переговаривались между собой:
— Что про Олега слышно?
— Как там он?
— Жив?
Рядом туда-сюда ходил Белкин, разговаривая с кем-то по мобиле.
— И что? — Он резко остановился, а мы затихли. Подполковник мрачно выслушал он кого-то, спросил тихо:
— Какая нужна? Понятно.
Выругался, при этом обозвав «нерадивых» медиков, заменив на «п» первую букву.
— Ну почему всегда так погано в неподходящий момент? Вечно чего-то не хватает!
Он обвёл нас взглядом.
— Значит так, мужики. Жихарев в тяжелом состоянии. Срочно нужна кровь четвёртой группы.
Поднимаю руку.
— У меня четвёртая.
— У меня. — Махнул Легких.
— И у меня. — Сказал Любшин. — Сдадим сколько надо.
По странному совпадению, в нашей четвёрке у всех оказалась одинаковая группа крови.
Заверещал телефон Белкина. Он так озлобленно нажал на кнопку, что чуть не сломал мобилу пополам.
— Да. — Проорал он в трубку. — Что?
Затем внимательно выслушал, а мы так же внимательно смотрели. Может, что новое про Олега?
— Понял, едем. — Нажав отбой, сплюнул. — Так, мужики, в аэропорту захват. Легких и Любшин в больницу, сдавать кровь, Вязов…
Он взглянул мне в глаза.
— Серёга, всё будет путём. Ты нужен нам здесь.
Легких и Любшину наказали звонить и сообщать о состоянии Олега, а сами загрузились в автобус, где Белкин сразу стал давать предварительную вводную:
— Итак, мы имеем захват самолёта. Тип борта — сто пятьдесят четвёртая «тушка». Террористы требуют деньги, водку и «бла-бла-бла», как всегда, а так же свободный коридор до Ирана, мать-перемать! Придурки, мля. Грозят взорвать борт, хотя вряд ли у них есть ве-ве. Началось всё в момент прихода пилотов, но там террористам обломилось — летуны успели запрыгнуть в кабину и закрыть дверь. Пилоты передали о двух террористах, но не факт что их только двое, так же возможны «тихушники» среди пассажиров. Борт откатили с глаз долой на дальнюю стоянку. — Слова подполковника Белкина вылетали четко и громко, как выстрелы. — Это пока всё, остальное на месте.
Кто-то спросил из глубины салона:
— Но почему именно мы?
— Да потому, что мы единственная группа в городе, на данный момент, прошедшая курс по освобождению самолетов. Ещё вопросы?
Вопросов больше не задавали. Ехали молча, чего давно не было. Каждый думал о своём.
Я, из-за этой неожиданной встречи, вспоминал своё «боевое» детство. Как раз после седьмого класса я и начал активно заниматься спортом и, можно так сказать, что «Громозека» со товарищи и дали такой толчок. Собирался стать военным, как отец, и стал им.
А вчера опять звонил мой друг, Савин Олег. С ним я с первого по десятый класс сидел за одной партой. Он, не знаю в который раз, интересовался — когда я снизойду до того, что, наконец, выполню обещание и появлюсь на встрече выпускников, и так пропустил уже двадцать «сборищ». А я что могу сделать? В отпуск не отпускают. Второй год, без него родимого. Мало того, мы уже полгода находимся на казарменном положении. Но вчера мой рапорт, наконец, подписали, с завтрашнего дня я в отпуске. Только последний день больно уж динамичный выдался.
* * *
Самолёт стоял на самой дальней стояке. На самом краю летного поля маячили многочисленные пожарные машины. Белкин выпрыгнул из автобуса и сразу заорал, показывая на пожарные расчёты:
— Убрать с глаз долой. Пусть будут поблизости, но не на виду.
Обернулся к высаживающимся бойцам.
— Всем приготовиться, Вязов со мной.
— Николаич, я то зачем тебе в штабе?
— Будешь за моего зама, раз остался без группы.
Прошли к одноэтажному кирпичному зданию, ощетинившемуся множеством антенн. В комнате, уставленной аппаратурой, у большого стола сгруппировались люди, очевидно, входящие в «Штаб».
Командир сразу представился:
— Подполковник Белкин. Новости есть?
— Требуют немедленного вылета, иначе взорвут самолет. — Доложил седой майор. — Тянем время, как можем.
— Сколько пассажиров на борту?
— Сто семьдесят два. Есть дети, их пятнадцать. Уже получены все данные о пассажирах. Так как террористы мужчины, то после того как поговорили с пилотами, по описанию нападавших, определили двоих. Вот их данные.
Мы склонились над снимками, сделанными с камер видеонаблюдения. На фото стояли типичные европейцы. Данные регистрации подтверждали — русские они.
Наблюдатель вдруг выкрикнул:
— Внимание! Открылась дверь.
Мы приникли к окнам. Из передней двери самолета выкинули какой-то предмет. Он покатился по бетонке, и вдруг…
Бабах!
— Мать-перемать! Как могли пронести в самолёт взрывчатку?
Белкин повернулся к техникам.
— Связь с бортом есть?
— Да, пилоты на связи.
Подполковник взял трубку.
— Говорит подполковник Белкин, с кем я говорю?
— Командир корабля пилот пе-ка Астанычев.
Майор пододвинул листок с именами экипажа. Белкин пробежался глазами по списку.
— Как обстановка, Александр Сергеевич?
— Требуют немедленного вылета, а то взорвут самолёт. Орут, что такой взрывчатки у них в бутылках много. Ещё требуют открыть кабину, иначе начнут резать заложников.
— Понятно. Связь с салоном есть?
— Да есть.
— Переключи. — Белкин закрыл рукой микрофон и тихо сказал технику:
— Включи на динамик.
В динамике раздался испуганный голос бортпроводницы:
— А-ало?
— Спокойно, не надо нервничать, они рядом?
— Да, тут.
— Передай трубку.
Раздался грубый голос:
— Слушаю.
— Говорит подполковник Белкин. С кем я говорю? — Спросил Белкин, косясь на лист с данными регистрации.
— Не важно, начальник. Важно как скоро самолёт поднимется в воздух.
— Раз я слышу голос, то у него есть имя.
— Хорошо, начальник, называй меня просто — Дед.
— Пусть будет Дед, — усмехнулся одними губами Белкин, — я слышал, лететь собираетесь аж в Иран, а не подумали, что горючки не хватит?
— Не твоё это дело, начальник. Сами разберёмся. Ты давай решай с вылетом, а то мы начнём заложников на мелкие кусочки шинковать.
— Мне нужно время. Три часа.
— Полчаса, начальник, а дальше будет первый труп. А если что… ты видел — взорвать самолет у нас есть чем. Решай.
Белкин положил трубку и матюгнулся.
Тут дверь распахнулась, и в комнату быстро вошел седовласый, плотный мужчина в темном костюме. Все подобрались, так как это был генерал-лейтенант Авраменко Борис Иванович, начальник областного управления. Он крут на быстрые меры, независим от вышестоящего начальства и славился новаторством, которым всегда экспериментировал в подразделениях. Носил негласное прозвище «Большой аврал», о чём знал и старался оправдывать.
Сразу потребовал доклад, который ему совсем не понравился. Особенно о присутствии детей на борту и наличии взрывчатки у террористов.
— Говорите продемонстрировали?
— Так точно, кинули на бетонку малый заряд. На вид будто бы бутылочка. Возможно какая-то жидкость.
— Пронести на борт отдельно индигриенты к жидкой взрывчатой смеси можно. А вот сколько её у них?
Генерал забарабанил пальцами по столу.
— Хреново. А сколько горючки в баках?
— Сорок тонн. Под завязку.
— Черт! — Авраменко опять забарабанил пальцами. — Какие будут мысли? То, что у террористов есть «Ве-Ве», не отменяет операцию. Выпускать в полёт потенциальную бомбу нельзя. Кто знает чего там у них на уме? И куда на самом деле они полетят? Вдруг, уронят борт на кремль или ещё куда?
— Но в пилотскую кабину они не попали. И направить самолет, куда им вздумается, они не смогут.
Генерал взглянул косо на седого майора.
— А вы уверены, что пилоты не под контролем у террористов?
— Уверен, товарищ генерал-лейтенант.
— Мне бы твою уверенность, майор. Так что думайте — как будем действовать, а я обеспечу всем, что понадобится.
— Надо как-то вывести детей из самолета. На что-нибудь обменять. — Сказал Белкин.
А если? От пришедшей мысли чуть не подскочил. Зашептал на ухо Белкину:
— Есть идея, Николаич.
Но у генерала чересчур чуткий слух:
— Чего там шепчетесь? — Раздраженно сказал он. — Говорите всем, если дельная мысль.
— Капитан Вязов, — представился я и начал излагать идею:
— Не известно, куда они на самом деле полетят, но от дозаправки точно не откажутся. Сообщить, что топлива на борту мало, хватит только до места назначения рейса. Предложить в обмен на него отпустить женщин и детей. Только под видом дозаправки наоборот слить горючее, но так, чтоб движки поработали немного. Это хоть как-то снизит вероятность пожара в случае взрыва.
Многие скривились. Ясно, что такие меры от взрыва горючего не спасут, но хоть что-то.
— Продолжайте. — Кивнул Авраменко.
— Пока сливают горючку, разместить штурмующие группы у аварийных люков, в том числе в пилотской кабине. Затем, зацепить самолет тягачом и имитировать его движение по рулёжке, чем немного ослабим внимание, затем тягач разворачивает борт у ве-пе-пе, типа на взлет, и тут штурм.
— Что же, возможно это самый подходящий вариант. — Генерал взглянул на Белкина:
— При таких условиях твои бойцы смогут сработать чисто?
— Смогут, товарищ генерал! — Браво ответил подполковник Белкин и незаметно для Авраменко, показал мне кулак.
— Хорошо, — кивнул тот, — готовьтесь. А я прикрою вас от трусов свыше.
Сам он трусом никогда не был. Начинал простым опером и славился не только крутым характером, но и физической силой, отличаясь от типичного образа «брюхоногого» генерала.
Авраменко поднялся и наставил палец на Белкина:
— Будешь руководить операцией. Справишься — станешь полковником, нет — разжалую до лейтенанта. Всё, работайте.
И вышел. Белкин тут же на меня зашипел:
— Ты как себе всё представляешь? Мать-перемать! А если при движении самолёта бойцы с корпуса послетают?
Затем вдохнул-выдохнул и сказал спокойно:
— Ладно, будем работать. Ты давай распределяй людей по группам, вводи в курс, затем на общий инструктаж. А я поторгуюсь насчет «доптоплива».
* * *
Заправщик медленно выруливал к стоящему самолету, отвлекая на себя внимание. Со стороны кормы, в слепой для террористов зоне, бойцы подбежали к самолёту, поднялись по приготовленным спецтрапам, осторожно прошли по верху самолета и распределились по штурмующим группам у аварийных выходов.
Террористы на дозаправку согласились сразу, правда, выпустили только детей. Но и это прошло под жестким контролем с их стороны. К самолету подъехал трап, но к выходу его принять отказались. Потребовали отогнать его и приставить к плоскости крыла. Сами, из-за приоткрытой двери, контролировали подходы к самолёту, не зная, что над ними находятся группы, готовые начать штурм. А детей начали выпускать из аварийного выхода, находящегося в середине корпуса. Они спускались на крыло, потом бежали, оглядываясь, к приставленному трапу, где их принимали бойцы. Бойцы, на корпусе, распластались, чтобы не заметили дети. Вдруг кто-нибудь из них покажет рукой? Снайпера, сидевшие на краю летного поля, со скрипом в зубах докладывали о готовности начать стрельбу, но пока на борту дети…
Рация прошептала доклад:
— Я «Гнездо-пять», в проеме вижу цель, прикрывается заложницей. Уточняю — бортпроводницей. Она подаёт знаки. Какие — не разобрать.
— Я «Гнездо-четыре», подтверждаю. Знак вижу, похож на «фак», вроде, только средний палец вниз.
— Что значит «фак»? Доложить точней! — Резко отозвался «штаб».
— Я «Гнездо-четыре», уточнить не могу, дверь закрылась.
Загудели насосы. Цистерна подключилась к сливному клапану и начала сливать горючее. Спереди к самолёту, подъехал тягач и подцепил борт на жесткую сцепку. Как отъедет заправщик, пилоты запустят двигателя, затем тягач двинет самолёт по рулёжке, а там…
Подаю знак «делай как я» и начинаю спускаться к открытой форточке пилотской кабины. Следом за мной скользят Истомин и Карачаев, это моя группа, мы будем работать из пилотской кабины.
Матерясь, протискиваемся через открытую форточку.
— Не могли побольше сделать окошко, мля. — Шипит Карачаев, зацепившись кобурой, а я отвечаю, помогая ему:
— Осторожно, лишнего чего не нажми.
В кабине сразу стало очень тесно. Рокировались с экипажем, как головоломку решали. Штурмана отправили через форточку наружу, а то, как кильки в банке — не повернуться.
— «Штаб», группа «Курс» на месте. Группа «Конвой», примите штурмана.
— Принимаем.
Выпроводили штурмана, вроде свободней стало. Истомин зашептал:
— Серёга, а ты уверен, что у объектов нет сканера?
— Пусть даже и есть, невелика беда. Что они услышат? Тут аэропорт, эфир забит до отказа. И пусть попробуют найти нашу частоту и что-нибудь понять.
Ладно, пора. Нажимаю тангенту и говорю:
— Всем группам, доложить о готовности.
Пошли доклады:
— «Борт-раз», готов.
— «Борт-два», готов…
— «Борт …», готов. — Доложила группа у крайнего левого аварийного выхода.
— «Конвой», готов. — Это группа, которая обеспечит внешнее прикрытие и будет принимать пассажиров снаружи. Она же резерв и будет двигаться к месту, разместившись на тягаче.
— Я «Курс-раз», — говорю в рацию, — внимание, всем! Закрепить заряды и приготовиться к движению.
Немного погодя, внешние группы доложили об установке вышибных зарядов, и что ручки аварийных выходов при этом поставили в положение «открыть».
— Давайте, мужики, — киваю пилотам.
Сразу началась перекличка экипажа. Загудели гироскопы, запищали системы управления. Пилоты речитативом комментировали свои действия, аккомпанируя щелчками клавиш и тумблеров. Получалось забавно, словно звучал этакий технический рэп. Слышал подобное в фильме «Экипаж».
— Во, дают, — шепотом прокомментировал Истомин.
За дверью заорали:
— Эй, в скворечнике, … твою мать, открывайте дверь!
Знаками показываю наклониться бортинженеру и шепчу:
— Скажи — пока не взлетим, дверь не откроем.
Тот кивает и орёт в дверь:
— Некогда. Сядь и пристегнись, сейчас взлетать будем.
— Открывай, сука, сейчас баб ваших стругать мелко начнём. — И звучат глухие удары.
Знаками показываю — занимайтесь своим делом. Бортинженер косится на дверь.
— Как взлетим, откроем, — кричит он, бледнея, а я киваю и показываю «о-кей».
— …! — Матерятся за дверью.
Обернулся первый пилот:
— Всё, двигателя на холостом ходу.
— Двигай туда, — шепчу бортинженеру, — и сядь так, чтоб на одной линии коридора не быть.
Тот переместился вперёд и скрючился за пилотским креслом, а мы сгруппировались у двери.
— Внимание группам, говорит «Курс-раз», начинаем движение. «Штаб» продублируйте «Поводырю».
— Понял, «Курс-раз». — Прошипела рация.
— Двигателям прибавь немного звука.
Пилот кивнул, поморщившись. Ну, не знаю, как тут газ обозвать!
Гул двигателей чуть прибавил тон и самолет покатился. Водитель на тягаче, насмерть заинструктированый, хорошо сработал — стронул борт мягко.
Как только тягач вытянет борт и развернёт курсом на полосу, начинаем штурм.
— Эй, в конуре, — заорали за дверью, — открывай, мать вашу!
И опять звучат глухие рыдания бортпроводницы. Перехватив панический взгляд бортинженера, первый пилот протянул руку и успокаивающе прижал тому плечо. Я присел, Истомин встал за мной, взяли дверь на прицел, Карачаев разместился слева и приготовился её открыть.
За переборкой продолжалась возня и рыдания. Ничего, сейчас откроем дверцу и…
— Полоса, — шепчет первый пилот.
Самолёт замер. Работаем. Командую в рацию:
— Штурм!
Бум!
Весь корпус вздрогнул — это одновременно сработали вышибные заряды. Мишка распахивает дверь и в серой дымке, от сработавшей «Зари-2», вижу ноги в серых штанах, торчащие из-за угла. Тут простых пассажиров быть не может, поэтому сразу стреляю. После срабатывания вышибных зарядов и светозвуковых гранат, может быть небольшая контузия, но контроль не помешает.
— А-а-а! — Заорал террорист, схватившись за ногу. Вместе с ним завизжала бортпроводница за углом, а из салона неслась какофония криков:
— Сидеть!
— Руки за голову!
— Всем руки за голову!
Истомин проскакивает в салон и орёт в унисон остальным:
— Не двигаться! — И тут же:
— Куда?
Бах! Бах! Бах! — Стреляют в первом салоне.
Я и Карачаев в коридоре, рядом с «клиентом». Почему-то нет группы, что должна работать через первую дверь, или они уже проскочили? Сама она в стороне, но проём что-то серо-оранжевое загораживает и при этом шевелится и шипит.
Я прикрываю, а Мишка Карачаев «пеленает» террориста.
Стало светлей и я понял, что за серо-оранжевая масса загораживала проход — это сработал аварийный трап. Он развернулся и выпрямился, а рядом с ним застыли бойцы поддержки. Киваю на выход:
— Давай гаврика туда.
Выкидываем преступника наружу.
Только вылетел скованный и орущий террорист, в проёме, наконец, появляется боец группы «Борт-раз».
Понятно, что они не могли войти как раз из-за раскладывающегося аварийного трапа. Только и успели «Зарю» кинуть. Карачаев проверяет туалет, затем выдвигаемся в салон. Пассажиры сидят, сложившись пополам, с руками на затылке. Скулёж и ор от страха идёт повсюду. Постепенно крики в салоне смолкли, и вдруг…
Бах! Бах! — Это во втором салоне.
— «Штаб», минус один. Прятался в туалете. Оказал сопротивление. Заряда при нём нет.
Пошли доклады от других групп:
— Второй салон контроль.
— Принято.
— «Конвой», готов.
— Первый салон контроль. — Докладываю и осматриваюсь.
Бойцы держат свои сектора, посматривая на середину прохода. Там один из бойцов накрыл какое-то тело. Подхожу.
— Что тут?
Тот поднимает лицо, и я вижу обливающегося потом Истомина.
— Серёга, у него тут шесть полторашек жидкой дряни, и вот… — он чуть сдвинулся, показывая зажатые обеими руками пальцы мертвого террориста, а под ними корпус детонатора и кнопку, — успел перехватить, а то бы…
Вот мля!
На всякий случай отхожу на пару метров по проходу. Мощность рации не больно велика, чтобы навести в детонаторах ток, но кто знает?
— «Штаб», я «Курс-раз», у нас проблема. Подгоните трап ко второй двери и сапёров сюда. Код два!
— Понял, «Курс-раз».
Я присел рядом с Истоминым и сказал Карачаеву, пропуская его мимо себя:
— Миша, иди дальше, во второй салон. Там должен сидеть ещё один «тихушник» с бомбой.
Предполагалось, что «тихушник» с зарядом будет сидеть именно во втором салоне, где рядом, в крыльях, находятся топливные баки. Таких оказалось двое.
Карачаев кивает и уходит, а я склоняюсь к Истомину:
— Валера, сколько сможешь держать?
— Хрен его знает, Серёга, — тяжело дышит он, — пока держу, но лучше всех удалить к чертям.
Слышавшие эти слова пассажиры, вздрогнули. Женщины, тонко заскулили, кто-то из пассажиров начал читать молитву. Поднимаю голову и показываю бойцам из группы «борт раз» на передние кресла.
— Начинайте людей выводить через первую дверь. Там примут.
Первый салон небольшой, всего двадцать четыре кресла, из них пустует пять. Отхожу, нажимаю тангенту и говорю в рацию:
— Внимание, начинаем вывод людей из первого салона. «Конвой», принимайте.
И пассажиров начинают выводить. Передние кресла быстро пустеют.
Сзади появился боец.
— Трап у борта.
— Хорошо, выводите остальных. — И в рацию:
— «Штаб», я «Курс-раз», где сапёры?
— Сапёры у борта, пропускают заложников.
Всё, первый салон пустой. Склоняюсь к Валере:
— Ты как, держишься?
— В порядке. Шел бы ты, а?
— Счас, только стельки смажу.
Поднял голову и сказал оставшимся бойцам:
— Так, мужики, валите во второй салон и помогайте выводить людей.
Они уходят. Появляются два сапёра.
— Что тут?
— Сюрпрайз, мать его, — кряхтит багровый Истомин, — Александрыч, невмочь уже, руки затекли.
— Давай…
Перехватываю и сжимаю мертвые пальцы, держащие кнопку.
Валера тяжело поднимается и отходит назад, опускается в кресло. Сапёры откидывают мешающие спинки и перелезают вперёд. Подсвечивая фонариком, внимательно изучают конструкцию заряда. Немного погодя выносят вердикт:
— Всё руки закрывают, и не понять, как тут и чего. — Бурчит Орлович. — Выносить надо, тут не обезвредим.
Оживает рация:
— «Курс-раз», доклад.
— Валера, ответь, только отойди подальше от заряда, — говорит Орлович.
Истомин шагнул от нас на пару метров.
— Так нормально? — спросил он, сапер кивнул.
— Заряд на месте не обезвредить. — Доложил Истомин. — Что там во втором салоне?
— Всё ещё выводят пассажиров.
— Понял вас «штаб». Ждём.
Переглядываемся.
— Как будем выходить?
Тащить тело и держать активатор? В тесноте салона-то?.
— Мужики, — говорю сапёрам, — надо фиксировать. Иначе никак.
Сапёр достал скотч.
— Перемотать руки и можно нести. — Говорит он, разглядывая клубок пальцев. — А как?
Действительно, как? Мертвец держал устройство левой рукой, прикрывал её правой. Даже удивительно — как смог Истомин успеть перехватить пальцы, готовые отпустить кнопку. Хватал так, как успел схватить — и теперь из-за такого переплетения безопасно зафиксировать кнопку — проблема. А ещё держать неудобно.
Плевать. Говорю сапёру:
— Мотай поверх.
— Что?
Приподнимаю клубок пальцев с детонатором в центре и повторяю:
— Мотай поверх, говорю. Вместе с моими. Так надёжней будет.
— Не очень хорошая идея. — Произносит Истомин, наблюдая, как сапёр фиксирует скотчем наши руки. Как не старался убирать пальцы, но три, которыми я прижимал кнопку, вместе с пальцами террориста, оказались примотаны лентой.
— Всё, хватит. — Останавливаю сапёра. — Ждём полной эвакуации и выходим. Валера, запроси обстановку.
— «Штаб», я «Курс-два», что с эвакуацией?
— «Курс-два», половина салона выведено. Ждите.
Что-то медленно они выводят заложников. Первый салон вон как быстро эвакуировали, правда, во втором кресел больше в четыре раза, чем в первом.
— А-а-а!
— Лежать! На пол! Руки!
— А-а-а!
Бах! Бах!
Истомин рванул во второй салон, за ним следом один из сапёров.
— Стоять!
Что там случилось? Я, примотанный к самодельной бомбе, остался в компании с мертвым террористом и вторым сапёром. А из второго салона зазвучал голос Истомина:
— Спокойно! Спокойно, я сказал!
— Я держу, я держу, — хрипло кричит кто-то.
Это ещё кто? Чего он держит? Голос какой-то странный.
— Глянь, что там?
Сапер кивает и исчезает за занавеской. Через полминуты появляется и сообщает:
— У меня две новости. Хорошая — второй «тихушник» объявился и был сразу обезврежен. Как очередь подошла на выход идти, вскочил и сразу активировал детонатор. Но тут закричал и вцепился в него пассажир, что сидел рядом. Плохая новость — теперь мы имеем два трупа террориста и два аналогичных заряда.
Он приседает на кресло и мрачно говорит:
— Там Орлович фиксирует руки скотчем, так же как и здесь. Только кнопку держит тот пассажир, что не дал террористу подорвать заряд. Вцепился, как клещ в детонатор и не отпускает.
— Понятно. Просто заклинило от адреналина. Поторопи «Штаб» с эвакуацией, да и транспорт нужен.
Поспешаев кивает и, отойдя, говорит в рацию:
— «Штаб», я «Спец-раз», ускорьте эвакуацию. И приготовьте кары для транспортировки зарядов в безопасное место.
— Вас понял, «Спец-раз», — прошипела рация голосом Белкина, — не кипишуйте, о транспортировке уже позаботились.
— Я не кипишую, просто некоторым держать бомбу в компании с трупом, как-то не камильфо.
Подробностями «Штаб» пока не стал интересоваться, а я свободной рукой грожу кулаком шутнику.
— Последний! — Раздалось в проходе самолёта, и в рации:
— «Штаб», я «Борт-два», эвакуация из салона закончена.
Ну, наконец-то!
— Внимание! — Прошипела рация. — Всем группам покинуть самолёт. Обеспечить безопасную зону. Эвакуировать персонал на безопасное расстояние. Группам «Курс» и «Борт-четыре» приготовиться к выходу.
Из второго салона вернулся Истомин.
— Так, там я трёх парней оставил, — сказал он, и показал на двоих, — ты и ты, поможете вынести, остальные — на исходную.
Бойцы вышли. Истомин достал откуда-то свёрток и развернул кусок брезента. Двое бойцов, что остались, помогли приподнять труп и подсунуть брезент.
— Группа «Курс» к выходу готова.
— Понял вас, «Курс», выходите. Группа «Борт-четыре» приготовиться к выходу.
Захотелось перекреститься, но Истомин сам, вдруг, мелко перекрестился и выдохнул:
— Ну, пошли, с Богом.
Начали пятится, таща за края брезента труп в связке со мной. Рядом семенит сапёр, контролируя заряд. В коридоре свернули на выход. Только на воздухе заметил, что в салоне было прохладно. Из самолета как в парную вышли.
У трапа ждали два транспортных кара с багажным прицепом. Медленно, чтоб не оступиться, спускались по трапу. Аккуратно положили труп в тележку, а я сел рядом.
— Всё, мужики, дуйте отсюда. Дальше мы сами. — Сказал сапёр.
Бойцы потрусили в сторону КП.
— Валера, тебя это тоже касается, — говорю Истомину.
Он отрицательно качает головой.
— Счас, только стельки смажу.
И садится за руль кара.
Тележка мягко покатилась, а сапёр начал детально обследовать взрывное устройство. Я больше смотрел на трап, где в это время должна была выйти группа «Курс-два» со вторым взрывным устройством.
— «Штаб», я «Борт-четыре», мы выходим.
Ага, вот и они. Выходят пять человек. Один из них гражданский и видно, что ему совсем плохо. Еле идёт и его поддерживает один из бойцов. Понимаю, от таких «сюрпризов» всяко поплохеет, но уж впрягся в эту упряжку, то тащи. Хотя, упряжка не совсем обычна — мертвец, бомба и…
Скованны одной цепью, мля.
— Имеется шесть пет-бутылок, — бубнит рядом сапёр, — наполненных маслянистой, или скорей всего желеобразной жидкостью. Цвет желтый с красным оттенком.
— Слушай, а это не нитроглицерин, часом?
— Нет, не нитроглицерин, — покачал головой сапёр, — он бы давно рванул, тепла он не любит. Да и не стали бы они заморачиваться с нитроглицерином. Очень, эта сволочь, нестабильная.
— Если, только, они не на всю голову звезданутые, — добавил Истомин, крутя руль.
— Нет, всё-таки они звезданутые, — говорю, косясь на мертвеца. — на что вы, придурки, надеялись, а? Думали, выйдет угнать борт?
Валера обернулся и, усмехнувшись, ответил:
— А на руководителей что в таких ситуациях теряются, понадеялись, да на привычную сумятицу при этом, но не предвидели, что у нас есть «Большой аврал». И мы тут, кстати, хорошо сработали. Разве что за применение «Зари», по загривку получим.
— Вряд ли.
Но об этом я бы не спорил. Применение «Зари-2» на борту не согласовали со «штабом». Это моя личная инициатива. Ладно, хоть, кидали только в коридорах, а не в салоне.
— Это скорей всего акватол, — сказал Поспешаев, почесав пинцетом лоб, — но, не уверен. Возможно какая-то подобная самопальная взрывчатка. Химиков, мля, развелось…
— Далее, — продолжил он, — каждая бутылка оплетена проводами. Очевидно, это типа «неизвлекаемость» такая. В каждой бутылке — детонатор. Очевидно тоже самопал. Все соединено с активатором в виде джойстика с кнопкой. Так, посмотрим…
Сапер пинцетом сдвинул один из проводов, вглядываясь куда-то под руки.
Пи-и-и-и!
Тележка заметно дёрнулась и остановилась.
— Ой! — Отдёрнул руки сапёр, и уставился на активатор в руках мертвого террориста.
— Что!
Несмотря на жару, по спине потек холодный пот.
— Не знаю, — пробормотал побледневший сапёр.
— Я подумал, что сейчас рванёт, мля. — Свободной рукой я вытер лоб. — Даже показалось, что мертвец улыбнулся.
Истомин зло бросил через плечо:
— Давай больше без этих «ой» и «извините». Это, любезный, без нас. Не наш профиль. Наш профиль морды бить.
Да, Истомин прав, лучше бы против ста террористов с автоматами, чем в обнимку с бомбой, хрен знает из чего сделанной.
— А сильно бы вдарило? — Уже спокойней спросил Валера.
— Достаточно, чтоб тонким слоем размазать нас по бетону. — Ответил Поспешаев. — Если я точно определил вещество.
Зашипела рация:
— «Курс», я «Борт-четыре», у вас пищало?
Это спросили с кары, что на расстоянии двухсот метров ехала вслед за нами. Та группа тоже встала. Сапер отошел от тележки и спросил в рацию:
— Пищало. А что?
— У нас тоже. Сильно не газуйте, а то мы отстали, — ответила рация, — возможно устройства имеют меж собой связь. Будем держать расстояние в сто метров.
— Группы «Курс» и «Борт-четыре», поосторожней, ребята. Успокойтесь и разберитесь там. Вы мне живые нужны.
Ну, Белкин, ну и успокоил! Поосторожней, блин.
Поспешаев нажал кнопку на рации и спросил:
— «Спец-два», насчет состава идеи есть? Предполагаю акватол.
— Возможно, но с добавками, так как слишком жидок.
Истомин дождался приближения второго кара, тронул наш.
Кары медленно катились в сторону леса по бетонке, где была какая-то площадка. Очевидно, там и будут работать сапёры. Остановились недалеко от бочек с водой.
— Сейчас мы подумаем — как обезвредить заряды. — Сказал сапёр. — А вы посидите тут не шевелясь. Ладно?
Подбадривает, шутник?
— Я-то посижу, куда денусь? — Отвечаю и показываю на труп террориста. — А вдруг он опять что-нибудь угнать захочет?
Сапёр слабо только улыбнулся.
— Слушай, в порядке бреда, — говорю вдогонку ему, — может просто выкачать жидкость шприцами?
Тот кивнул и направился к другой тележке.
* * *
Аэропорт жил своей обычной жизнью. Взлетали и садились самолёты. Возможно, там и не представляли о том, что творится на этой дальней площадке. В таких ситуациях информация придерживается насколько возможно. Даже родственники заложников порой узнают о случившемся, только после освобождения последних. Может журналисты что-нибудь и пронюхали, но «Большой аврал» не зря хлеб ест — оцепление выставлено, да и инфу придержать должны. Если только с борта кто-нибудь не отзвонился.
За нами с КП наблюдают, только молчат что-то последнее время.
А борт с взлётки убрали и сейчас шерстят на наличие других ВВ.
Мы в глухом месте, почти рядом с лесом. Отсюда и аэровокзал-то не видно. Это, наверно, старый аэродром или запасные стоянки. По крайней мере, коммуникации кабелей для питания бортов есть. Недалеко присутствует болото или пруд, так как нас начала атаковать всякая «гнусность» в виде слепней, оводов и строк, вдобавок перемешанная комарами. Хоть и вечер, а солнце всё ещё палило и мы, потные как тягловые лошади, представляли для них лакомый кусочек. А мне деваться некуда, как говорится — сижу на попе ровно, одной рукой отмахиваясь от летающих тварей, другой держась за надоевший труп с бомбой.
Истомин матюгнулся, присев рядом, и замахал руками, помогая отгонять гнус.
— Вот ведь, наказание-то! Слушай, — спрашиваю у Истомина, вспомнив его выражение на борту, — а с каких пор ты Бога поминать начал?
— Ну, так, работа у нас такая. — Он прихлопнул укусившую его строку и показал вверх. — С ней, родимой, у него можно очень быстро оказаться.
— М-да, все там будем…
Я посмотрел на мертвеца, затем на полторашки со смесью.
— Я понимаю, что своих не бросаем, но шел бы ты, Валера, отсюда лесом, а? — Кивнул в сторону города. — Не забыл, что дома жена и дети ждут? Если эта смесь бабахнет, кто домой-то вернётся?
— А ты меня не гони, сам уйду, — оскалился Истомин, — вот вытащим твою задницу, и уйду.
— А вот не уйдёшь, — оскалился в ответ я, — сначала все вместе в «Погребок» причащаться пойдём.
Валера вздохнул и произнёс:
— Точно. Такой стресс снимается только алкогольным «забвением».
Подошли сапёры.
— Ну как, — спрашиваю у них, — что решили?
— Твоё «бредовое» предложение откачать жидкость принято, можно просто прорезать бутылку и слить, но видишь, какое дело, — нахмурился сапёр, — конструкция на устройствах больно замудрёная. В бутылках могут быть датчики давления.
— Да ну, не думаю. Откуда у них такие штучки? — Я даже привстал, заглядывая под пробку, где угадывались трубки детонаторов. — Мне интересно другое — почему они не подорвали заряды? Ведь времени было достаточно. Ни первый, которого Валера перехватил, ни второй, в которого тот гражданский вцепился…
— Вот у того, как раз времени было достаточно. — Поддержал меня Истомин. — А в своего я сразу вцепился, как только тот активатор достал и кнопку нажал.
— А может это не взрывчатка вовсе, а сироп какой-нибудь? Ну не смертники же они в натуре? — Я не то чтобы нервничал, просто одолело уже это всё — жара, труп, бомба, и твари эти, кровососущие. Устал. И ребята устали.
— Ведь время было, чтоб подорваться, но ничего…
— Смертники не смертники, — задумчиво говорит сапер, — но исходить надо из худшего. Тогда стоило ли им всё это городить?
— Ну, чтоб достоверней…
— Внимание группе «Курс», есть новости. — Прошипела радиостанция.
— О, проснулись, наконец, — прокомментировал Истомин.
— Хорошие новости, — продолжала вещать рация голосом Белкина, — Олега прооперировали. Жить будет.
Новость действительно хорошая. Даже стало легче. Тем временем Белкин продолжал:
— Служба безопасности аэропорта прошерстила все данные регистрации и досмотра. Личности преступников уже установлены. Один сотрудник, что находился на пункте досмотра, вспомнил, что такие бутылки были у многих. Но у четверых их было по три.
Ага, на нашем трупе шесть полторашек. На том тоже.
— На вопрос — почему так много — пояснили, что сироп везут для пчел.
— Вот идиоты! — Истомин засмеялся:
— Ну да, теперь при досмотре каждая бутылка будет вскрываться, а ещё на вкус проверять будут.
Видно новости кончились, так как Белкин вещать перестал. Мы переглянулись.
— Может действительно сироп? — Спросил я.
— А что тогда они подорвали там?
— Да хе их зе, — разозлился Валера, — может, жидкости у них было с гулькин хрен, так, для демонстрации. А эту лабуду соорудили для запугивания пассажиров с пилотами. Поэтому и не подорвали.
Истомин резко поднялся, отошел от тележки и нажал на тангенту:
— «Штаб», я «Курс-два», а что на этот счет сказал задержанный?
Все уставились на рацию, но молчание затягивалось. Только Валера собрался повторить запрос, как она шипнула и выдала:
— Клиент пока не сможет говорить, — скорбно сообщили нам, — по техническим причинам.
— Техническим, — передразнил Белкина Истомин, — наверняка ребята перестарались.
Он хмуро посмотрел на меня.
— Или Серёга вместо ноги что-то другое отстрелил.
— Стрелял куда положено, — отрезал я, — чтоб шок обеспечить и клиента живым взять. Конвою его вполне живым сдавали, — и повернулся к саперам:
— Ну что, так и будем сидеть и трепаться?
— Да, — кивнул Поспешаев, вытирая потный лоб, — раз другой инфы нет, то начнем с этого заряда.
Он показал на Истомина и Орловича:
— Отойти, буду работать я один. Тот труп с зарядом снять с тележки, перевернуть и укрыться за ней. И гражданского успокойте.
— Ну, Серёга, помни, тебе ещё за отпуск проставляться, — шепнул Истомин, — так что не отлынивай тут.
И вместе со вторым сапером удалился ко второй тележке. Там Истомин помог перевернуть кару, затем вместе с бойцом отошел на двести метров, а Орлович остался с гражданским.
— Так, приступим. — Поспешаев достал нож.
— Надеюсь, мы правы, предполагая, что там нет датчиков давления.
— Будет смешно, — говорю я, — если там окажется простой сироп.
— Будет ещё смешнее, — бурчит сапер, — если там окажется настоящий акватол, или что-то подобное. Иногда эти доморощенные Менделеевы изобретают такое…
Смех смехом, а по спине опять побежали ручейки пота. Холодного. Предчувствие чего-то не хорошего?
Тем временем Истомин докладывал в «штаб»:
— «Штаб», я «Курс-два», начинаем разминирование.
— Ни пуха, ни пера, — отзывается Белкин, — вы осторожней там, ребята.
— К черту, — одновременно говорим мы с сапером.
Тот склонился над зарядом, а я, отмахиваясь от гнуса, смотрю на его осторожное шевеление.
— Красный… желтый… зелёный… — пинцетом перебирает провода Поспешаев, — а ещё белый и черный.
Замер, размышляя — какой провод резать.
— Мне зелёный больше нравится, — предлагаю я, — режь его. Или, может, сразу сливать начнём?
Тот что-то пробурчал под нос и обтер пот на лице.
— Ты меня не торопи, — тихо бормочет он, — тут надо осторожно и вдумчиво, а то, как в присказке — пух-х-х! И мы уже с Господом беседуем.
И развёл руками, изображая взрыв.
— Типун тебе на язык, — отвечаю, — твоё бормотание и так на заупокойную похоже. Лучше бы ты в семинарию пошел. Тоже к Богу близко.
Тот убирает руки от проводов и смеётся.
— Не смеши, блин. Я тут и так сосредоточиться не могу из-за этой летающей заразы.
— Извини, это у меня от стресса. И чем так воняет?
Переглянулись. Затем посмотрели на труп.
— Нет, не может он так быстро, того…
— Скорей всего ветром навевает.
Прихлопнув на щеке слепня, сапер говорит:
— С проводами полный песец. Ничего не разобрать. Ладно, будем резать бутылку. Надеюсь, там нет датчиков давления.
Поворачиваем террориста боком, так чтоб бутылки оказались над краем тележки. Сапер сходил к бочке, зачерпнул воды и подставил ведро под край, затем приподнял одну из полторашек и сделал маленький надрез. Тихо пшикнуло. На миг замерли.
— Пока живы, — бормочу я, глядя как сапер осторожно начинает расширять разрез.
— Густая, зараза. Не вытекает. О, пошла.
Я, вытянув шею, смотрел, как желтовато-красная масса огромной каплей вытянулась и медленно потекла в ведро.
— На вид действительно похоже на сироп или мед.
Сапер кончиком ножа поддевает немного состава и нюхает.
— Пахнет ванилью и чем-то кислым. Скорей всего ароматизатор и добавлен для досмотра. Чтоб понюхали и убедились что сироп.
— А ты языком попробуй, — шутливо советую я, — может на вкус тоже, на мед похоже.
— Этим пусть другие занимаются, — бормочет он и делает надрез на следующей бутылке.
— А в воде она растворяется?
— Должна, — пыхтит сапер, направляя тягучую струю в ведро, — если спецдобавок нет. Потом подъедут и уберут эту гадость.
Потекла жидкость из последней бутылки. Сапер слабо улыбнулся:
— Ну вот, нет никаких датчиков.
— А я говорил.
— Да, но в этом деле лучше семь раз перебдеть.
Мы вместе смотрим под кару, где в ведре, вытеснив воду, образовался темный кисель.
— Так, я счас ведерко в сторону отнесу, а потом займёмся вторым зарядом.
Поспешаев не поленился отнести ведро на двести метров в сторону леса. Вернулся ко мне.
— Ты только рук пока из-под ленты не вынимай, — предупреждает меня он, — мало ли что. У нас ещё один заряд. Вдруг они на самом деле имеют связь.
Пожимаю плечами.
— Да ничего, мы ещё посидим. Правда, дружище? — И толкаю труп в плечо. — Вот видишь, молчание — знак согласия.
Сапер хмыкает.
— Ладно, я туда. — И направился ко второй тележке.
— «Штаб», я «спец-два», из первого заряда состав слит, — доложил на ходу Поспешаев.
Рация отзывается нейтрально:
— Принято.
Принимаю удобное положение, чтоб видеть, что творится на второй тележке и отмахиваюсь от кровососов, которые к вечеру обнаглели окончательно. Как всё закончится, первым делом положу в разгрузку репеллент. Пригодится в следующий раз. Истомин со вторым бойцом с самого начала отошли на двести метров и ждут, лежа на газоне рядом с бетонкой.
Со вторым зарядом тоже все идет нормально. Вижу, что оба сапера выпрямляются и вытирают пот. Затем Орлович относит ведро подальше, а Поспешаев направляется ко мне.
— Все. Можно убирать руки с детонатора.
Начинаю шевелить пальцами, потихоньку вытаскивая их из-под ленты. Ух, вытащил и затряс рукой. Только сейчас стало понятно — как она затекла. А у террориста ничего и не сдвинулось. Его мертвые пальцы продолжали удерживать кнопку.
— Пошли, мы своё дело сделали.
От той тележки быстро идут сапер и гражданский.
Делаем шаг и вдруг аппарат в руках мертвого террориста прерывисто запищал.
— Бежим, — орет сапер.
Уже на бегу спрашиваю:
— Чего бежать-то? Вроде слили всё.
— Не всё. На стенках осталось достаточно для хорошего бабаха.
Слева тоже резво бежали двое от второй тележки.
Что-то лицо мне этого гражданского знакомо.
Да-да-дах!
Двойной взрыв хорошо приложил по ушам и солидно подтолкнул в спину. Справа от меня рухнул гражданский, слева сапер. Слышу его голос:
— Наверно пальцы с кнопки сползли.
Приподнимаюсь и смотрю назад. Транспортную кару перевернуло и отбросило метров на десять. Но ведра, стоящие вдалеке, целы.
— Вот так сироп! — Это Истомин приседает рядом. — Я с этих пор и к мёду буду осторожно относиться. Вдруг бабахнет?
Осталось одно — доложить, а то со всех сторон к нам летят машины, сверкая синими маяками. И Белкин там, наверняка, с ума сходит. Докладываю «Штабу»:
— «Штаб», у зарядов самоподрыв. Жертв нет. Все целы.
Затем снимаю каску и подставляю под ветерок лицо. Благодать!
— Сергей? Вязов, это ты?
Поворачиваюсь и пристально смотрю на того гражданского.
Вот это да! День неожиданных встреч. А я думаю, что это лицо такое знакомое? Это же мой учитель по математике и физике Василий Владимирович Коротов. Постаревший, лет за шестьдесят наверное, но такой же поджарый, как я его всегда помнил.
— Здравствуйте, Василий Владимирович.
Нас прорывает, и начинаем сыпать друг другу вопросы, вспоминать прошлое. Рядом тормозят машины, окружают люди. Коротова уводят к машине скорой помощи. Он хоть и крепкий старик, но годы берут своё. А после того что случилось, возможны нервные срывы. Нам-то проще, заточены мы под такие ситуации, хотя стресс постоянно снимаем. В баре «Погребок», что находится недалеко от управления.
Рядом возникает Белкин, сияя как новый железный червонец.
— Живы! Мать перемать! — Он сминает нас в объятиях. — И руки-ноги целы!
— Выпить бы, Николаич, — улыбается Валера, — за удачное завершение.
— И за «мон колонель», — добавляю я.
— Выпьем, непременно выпьем. — Спокойно говорит наш пока ещё подполковник. Но мы знаем, что своё слово «Большой аврал» всегда держит.
Дальше: Глава 2