Глава 8

На следующий день я проснулась неожиданно рано, всего через несколько часов после ухода Дамиана, но чувствовала себя бодрой и выспавшейся. То, что его уже нет в городе, я ощутила каким-то неведомым доселе чувством. Стало грустно, но воспоминания о том, что происходило в моей комнате, окрашивали щеки румянцем стыда, однако счастье было настолько полным, что на стыд я почти не обращала внимания. Губы все еще горели от поцелуев, тело помнило тепло мужских рук, а слова, сказанные в ночной тишине, все еще витали в комнате, проникали в душу, давая всходы надежды на счастье.

Когда я спустилась к завтраку, за столом сидел только папенька, матушка еще изволила почивать. Мне вдруг сделалось тревожно, не слыхал ли кто происходившего в моей комнате, не назовет ли меня сейчас папенька распущенной особой и недостойной дочерью. Но мэтр Ламбер лишь широко улыбнулся и поцеловал меня в лоб, предлагая приступить к завтраку.

— Да, дитя, город не деревня, — произнес он, размазывая масло по свежеиспеченной булочке. — Меня самого разбудил крик точильщика. Нужно запретить им ходить по улицам в такую рань. С птичьей трелью его вопли и равнять невозможно. А скрежет метлы по плитам тротуара?

— Вы слишком придирчивы, папенька, — улыбнулась я. — В городе нас не было всего несколько дней, а вы уже отвыкли от городского шума.

— Вот бы чаще бывать в таком славном месте, как поместье Онората, — мечтательно произнес мэтр Ламбер, и я нахмурилась, сообразив, к чему все эти жалобы.

— Вы можете купить нам так же поместье, — произнесла я, берясь за другую булочку.

— Твоя матушка не согласится жить в нем часто, а вот ежели б в гости…

— Снять дачу на месяц в предместье Льено, — внесла я другое предложение.

Папенька взглянул на меня исподлобья и ненадолго замолчал. Мы продолжали завтракать, когда мне принесли корзину с цветами. Я не спешила открывать записки, понимая, что это цветы от графа. Папенька некоторое время наблюдал за мной, после поерзал на стуле и пристально взглянул на меня.

— Тебе принесли цветы, — заметил он.

— Я вижу, папенька, — кивнула я, отпивая чай из любимой чашки тончайшего фарфора. — Мне каждое утро их доставляют.

— Должно быть, тому, кто присылает их, очень хочется сделать тебе приятное, — продолжал мэтр Ламбер. — Он бы, должно быть, и на большее готов ради тебя. Не это ли мечта всех девушек?

Я протянула руку и достала из корзины записку, которую горничная поставила на соседний стул. Развернула, прочла, и руки дрогнули. Сердце затопила волна нежности, и на моих устах сама собой расцвела счастливая улыбка. Я ошиблась, цветы были от Дамиана.

«Уезжаю с мыслями о вас в голове и образом прекрасной бабочки в душе. Верю в то, что о скоротечности женской памяти все лгут».

Подписи не было, но она и не требовалась. Я прекрасно знала своего адресанта.

— Вот и улыбка, — довольно произнес папенька и встал из-за стола.

Он направился ко мне, и я тут же сложила записку, не желая показывать ее содержания мэтру Ламберу. Папенька вновь поцеловал меня и направился к выходу из столовой, когда Лили внесла вторую корзину. Мэтр Ламбер изумленно вздернул бровь и проследил за женщиной. После вернулся ко мне и застыл, выжидающе глядя на меня. Я достала вторую записку. Она была от графа. Привычное пожелание доброго утра и еще несколько любезностей.

— Ты осталась равнодушна к посланию, — отметил папенька. — Тогда чье послание зажгло светом твои глазки? — он нахмурился. — От господина Литина? Ада, советую как следует подумать над своим будущим и быть благоразумной. Красивый муж принесет тебе лишь огорчения. К тому же военный и моряк. И когда первая страсть схлынет, ты можешь начать жалеть о выборе, которое подсказало сердце, а не разум.

После этого развернулся и покинул столовую, оставив меня расстроенную своими словами. Отчего-то сомнений в Дамиане у меня не было, но папенька высказался о том, о чем я сама ранее думала. Да и его неодобрение было неприятным. И все же это не стало поводом для сомнений. Тут же вспомнились слова Дамиана: «Черт возьми, Ада, вы красивая девушка и обещаете стать красивейшей из женщин. Женщины ветрены, и что мне думать о вас по вашим рассуждениям? Что однажды я могу обзавестись ветвистыми рогами, и на охоте меня пристрелят, потому что перепутают с оленем?». Это вызвало неожиданный смех, и осадок от папенькиных слов совсем растворился.

А вскоре в столовую вошла матушка. Она мазнула губами по моей щеке и упала на стул, с любопытством глядя на две корзины цветов, затем перевела взгляд на записку, которую я все еще держала в своей руке, и полюбопытствовала:

— И которая корзина от господина лейтенанта?

— Эта, — я указала на первую.

Матушка одобрительно хмыкнула и переключила внимание на горничную, которая принесла новый чайник с горячей водой. Пока мадам Ламбер не сунула нос в записку, я поспешила покинуть столовую.

— Прокатимся в Городской Сад? — спросила меня матушка, когда я уже дошла до дверей.

— Я с удовольствием, — ответила я и оставила ее одну, отправившись в себе.

Вскоре пришла Лили, таща обе корзины и ворча:

— Вот вам, мадемуазель развлечения, а мне таскайся за вами. Могли бы и сами захватить, но нет, у вас же есть Лили, к чему утруждать свои ручки. А мне еще платьишко вам погладить надо для прогулки. Вы, вон, с матушкой своей шасть в коляску и поехали, а Лили работай.

— Едемте с нами, — улыбнулась я.

— Вот еще, некогда нам, простым людям, блажью вашей заниматься, — отмахнулась женщина. — Дел еще столько, а я тут дурью всякой занимаюсь. А нет, чтобы сели, мадемуазель, да подушечку довышивали, гулять-то и в нашем саду можно.

— У вас дурное настроение, — поняла я.

— Зуб болит, — пожаловалась Лили. — Уж чего только не сделала.

— Я скажу матушке, мы отвезем вас к доктору Ариану, — решила я, и женщина поспешила к двери. — Лили, стыдно бояться…

Но дверь уже захлопнулась, и я негромко рассмеялась. Помогала мне одеться и причесаться горничная матушки, моя нянька пряталась где-то в доме, опасаясь высунуть нос. Нашла ее сама матушка, отчитала за малодушие и велела идти в коляску. Когда и мы с матушкой сели в экипаж, наша Лили сидела, забившись в угол, и жалобно смотрела на меня, ожидая спасения.

— Лили, отчего эти страхи, — поморщилась матушка.

— Вам хорошо говорить, а у меня душа так и рвется наружу, как подумаю об этом докторе, — ответила женщина.

— У тебя от всякого доктора душа наружу рвется, — отмахнулась мадам Ламбер.

— Я буду с вами, Лили, — пообещала я.

— И за руку подержите, — тут же отозвалась она, я кивнула. — И пожалеете.

— Непременно, — улыбнулась я.

Лили тяжко вздохнула и больше ничего не говорила. Лишь когда коляска подкатила к дому доктора Ариана, она издала горестный вздох и с мольбой посмотрела на матушку. Мадам Ламбер, подобно полководцу, поднялась в полный рост и указала зонтом, будто шпагой:

— Вперед!

Когда дело касалось чьего-то здоровья, жалость матушке была неведома. Она готова была костьми лечь, но излечить болящего даже против его воли. Помнится, год назад приболел папенька. Он закрылся у себя в кабинете, пока мы с маменькой катались по городу, и сказался сильно занятым. Так мэтр Ламбер пытался спастись от заботливой супруги, настрого запретив прислуге говорить мадам Ламбер о его самочувствии.

Однако матушка почувствовала неладное, как только нам передали, что хозяин занят и просил его не беспокоить. Она притаилась под дверями, и, как только услышала папенькино чихание, победно хмыкнула и удалилась. Бедный папенька, дремавший на диване, был разбужен громом сломанной двери, и в его кабинет вплыла матушка в сопровождении двух докторов и с микстурой в руках — отвратительной на вкус, стоит заметить. Не смотря на все старания мэтра Ламбера, его все-таки вылечили в принудительном порядке и под жестким контролем собственной супруги. Больше папенька не прятался, осознав, что этим делу не поможешь, а за двери придется снова платить плотнику.

Лили выбралась из коляски, причитая и молясь Всевышнему. Я держала нашу страдалицу под руку, а матушка, выставив перед собой зонтик, шла позади нас, более всего напоминая конвойного. Так мы и вошли в дом доктора Ариана. Навстречу нам вышла его ассистентка, мадам Дафур. Она сразу поняла, кто пациент, взяла бледную Лили под руку и потащила в сторону кабинета доктора. Лили вцепилась в меня, матушка, потрясая зонтиком, напутствовала женщину:

— Лили, душа моя, скоро ты сама будешь смеяться над своими страхами!

Доктор Ариан явился через несколько минут, когда Лили уже лежала на кушетке, все так же цепко держа меня за руку. Мужчина широко улыбнулся нам, а верней сказать, мне.

— Доброго дня, мадемуазель Ламбер, рад вновь видеть вас. Не могу не отметить, что вы становитесь все краше, день ото дня.

Доктор потянулся к моей руке, но его перехватила мощная длань Лили.

— Недопустимо, — гаркнула моя охранница и опять легла на кушетку, колотясь от крупной дрожи.

— Так-так, — произнес доктор, — а это мадемуазель Лили, собственной персоной пожаловала в мои руки.

Он склонился над тазом, и мадам Дафур полила ему из кувшина на руки. После обтер их полотенцем и вернулся к нам с Лили. Доктор Ариан опять подмигнул мне и строго посмотрел на Лили.

— Откройте рот.

Женщина отчаянно замотала головой.

— Лили, вы меня знаете, я ведь и силу применить могу. Откройте рот, — все так же строго продолжал доктор.

— Откройте ротик, Лили, — попросила я, и она все-таки послушалась.

Доктор осмотрел пациентку и хмыкнул.

— Мне все ясно, — что же ему ясно мужчина так и не озвучил. Он протянул руку и взял маленькие клещи. — Мадам Дафур, позовите Эдена, мне будет нужна его помощь. — Затем обратился к Лили. — Дорогая, да что же вы так трясетесь, я все же не коновал, а врач, все сделаем быстро, даже не сомневайтесь. И кушеточку оставьте в покое, вы мне ее в труху раскрошите.

Лили вцепилась в край кушетки, второй рукой она сжимала мою ладонь, и смотрела на меня огромными от страха глазами. Я, выполняя свое обещание, гладила ее по волосам и уговаривала, что все будет хорошо. Когда появился Эден, превосходящий Лили в росте и ширине плеч, чем мог похвастаться не каждый мужчина, наша пациентка перестала трястись и кокетливо стрельнула в него глазками. Эден самодовольно подкрутил ус и подмигнул ей.

Лили посадили, Эден вцепился в плечи женщине, а доктор подступил с клещами. Я зажмурилась, страшась смотреть на операцию. Но господин Ариан был мастером своего дела, все кончилось быстро. Только вот рука моя отчаянно болела, когда женщина выпустила ее из крепкого захвата. Лили виновато посмотрела на меня, но быстро забыла и обо мне и о моей руке, устремив взгляд на Эдена. Тот хмыкнул и покинул кабинет.

— Ада, позвольте, я осмотрю вашу руку, — сказал доктор, но мне не хотелось здесь задерживаться.

— Благодарю, господин Ариан, но матушка уже заждалась нас, — ответила я с вежливой улыбкой.

— Жаль, крайне жаль, — покачал головой доктор Ариан, и мы с Лили покинули его кабинет.

Матушка оплатила названную доктором сумму, как только он показался следом за нами, и после этого мы втроем: я, матушка и Лили — вернулись в коляску, наконец, отправляясь на прогулку в Городской Сад. Лили заметно оживилась, но пока еще не ворчала. Ей тоже нравились наши прогулки, но вредная женщина никогда не признавалась в этом. Однако мы с матушкой знали это и без признаний.

— Погодка сегодня приятная, — заметила матушка. — Будем надеяться на такую же приятную прогулку.

— Да, солнце не печет, пройтись по Саду будет одно удовольствие, — согласилась я.

Городской Сад был сегодня тих, что не могло не радовать. Мне не хотелось оказаться среди множества гуляющих. Но расстроилась матушка, три дня не участвовавшая в жизни Льено. Она уже хотела вернуться домой, но я упросила остаться. Мадам Ламбер раскрыла свой зонтик, уцепила меня под локоток, и мы двинулись по аллеям.

Городской Сад всегда был одним из моих любимых мест в Льено. Он закрывался только ранней весной, пока не просохнут аллеи, и поздней осенью, пока не встанет лед на пруду, превращавшемся в большой каток, где мы с Эдит кружили весело хохоча под бдительным присмотром наших нянек. И всегда рядом носились близнецы Айсалино, веселящие нас своими выходками.

Я тяжело вздохнула. Эдит… Как бы мне хотелось, чтобы Дамиан не стал причиной нашей ссоры. Ведь я же не обижалась, что она скрыла от меня сговор родителей с семейством Литин. А ведь мы всегда делились друг с другом секретами.

— О чем думаешь? — спросила матушка, заметив как на моем лице эмоции сменяют одна другую.

— Думаю об Эдит, — ответила я.

— А что о ней думать? — матушка усмехнулась. — Такая же врушка, как ее мать. Никогда не одобряла твою дружбу с младшей Матьес. И глазки у нее бегают, бр-р, даже мурашки по телу от этой семейки.

— Мне кажется, вы не справедливы к Эдит и ее семейству, — заметила я.

Мадам Ламбер хмыкнула и воинственно вздернула подбородок.

— А расскажу-ка я тебе о маменьке Эдит, — сказала она, и я обратилась в слух.

Мне всегда было интересно, отчего моя матушка недолюбливает маменьку Эдит. Я много раз слышала, что она вульгарная особа, но могла лишь согласиться с тем, что она безвкусна по сравнению с мадам Ламбер. И все-таки женщина воспитанная, приветливая, и Эдит воспитана так же. Я никогда не могла пожаловаться на то, что мне стыдно рядом со своей подругой.

— Мы с Фостин тоже ведь когда-то дружили, — начала свой рассказ матушка, и я с удивлением взглянула на нее. — Да-да, дитя, не так долго, как вы с Эдит, но лет пять точно. Мы были близки, делились секретами, вместе гуляли, сплетничали, мечтали. Фостин тянулась ко мне, повторяя мои наряды, копируя мои привычки, советовалась. И когда мне стал оказывать знаки внимания Ансель Ламбер, я сразу же поспешила рассказать об этом Фостин. Она стала моей поверенной, всегда с интересом расспрашивала, и я делилась. А потом я узнала, что ее родители сговорились с родителями Анселя. По ее просьбе. Фостин заявила, что влюблена, и что ей нужен мой мужчина. Представляешь? Это был удар, я ведь уже любила Анселя!

— И что же произошло потом? — с волнением спросила я.

— Как видишь, он стал твоим отцом, — самодовольно хмыкнула матушка. — Я не стала выяснять с ним отношений. С Фостин, как ты понимаешь, я прекратила дружбу в ту же минуту, как узнала о ее гнусности. А для твоего отца приготовила представление. На городском балу я принимала приглашения от кого угодно, только не от него. Я блистала и была самой красивой и веселой в тот вечер, подчеркивая, что меня вовсе не волнует то, что происходит в его семействе. Он несколько раз пытался со мной поговорить, но я все время находила повод не остаться с ним наедине. Он бродил за мной тенью, забыв о навязанной ему невесте. А когда бал подходил к концу, я сказала, окружавшим меня кавалерам, что выйду замуж за того, кто первым утром пришлет мне букет фиалок с запиской и своим именем. Твой отец стоял у нашего порога с букетом еще на рассвете, отгоняя прочих посланцев. — Матушка заливисто расхохоталась. — Я не сдалась сразу. Я его еще немного помучила. Каких только капризов он не выполнил за это время. Даже стыдно сейчас вспоминать, но вытерпел все. А ты бы знала, как быстро он сумел организовать свадьбу, страшась, что я могу передумать. И я сдалась. А Фостин вышла за одного из моих бывших кавалеров. И здесь подобрала за мной.

Ухмылка матушки была далека от добродушной, но зато теперь мне стала ясна эта неприязнь к матери Эдит.

— Матушка, но ведь я теперь могу поступить, как она, разве нет? — спросила я, жадно ожидая услышать нужный мне ответ, который бы успокоил мою совесть.

— Ада, что за глупости?! — возмущенно воскликнула мадам Ламбер. — Где ты видишь аналогию? Ты у нее жениха не уводишь, он сам сделал свой выбор. И, кстати, никогда и ничего не обещал Эдит. Скорей, наоборот. Я же видела, каким назойливым клещом эта девушка висела на бедном мальчике, как ее вульгарная маменька когда-то на моем Анселе. Выбирай сердцем, Ада. У меня были более выгодные варианты, чем твой отец. И мой папенька так же настаивал на серьезном молодом человеке с будущим. Однако я выбрала Ламбера, и посмотри, кто он теперь. Запомни, дитя, женщина делает своего мужчину, умная женщина. Глупая получает то, чем и владеет всю жизнь. Я любила твоего отца и хотела жить хорошо, а он хотел, чтобы мои желания исполнялись. Это заставило его думать и шевелиться. В конце концов, девочка моя, в нашем королевстве разводы имеют законную силу, а с твоим приданым и красотой всегда найдутся охотники взять в жены женщину в разводе.

— Что вы такое говорите, матушка, — возмутилась я. — Если уж и выходить замуж, то раз и навсегда, как у вас с папенькой.

— Так ведь никто и не говорит, что ты будешь несчастлива с Дамианом Литином. Мальчик к тебе неравнодушен. Я бы взяла его, — весело закончила матушка и остановилась. — Едемте-ка домой, я ужасно проголодалась.

Ни у меня, ни тем более у Лили возражений не было, и мы направились на выход.

— Матушка, — у меня неожиданно взыграло любопытство. — А много ли букетов прислали вам утром?

— Я получила один, — ответила мадам Ламбер, — от твоего отца. А пятеро посыльных так и не донесли свои фиалки. Твой папенька отобрал их и изничтожил. О тех, кто желал заявить на меня права, я узнала позже, из их возмущенных посланий.

— Однако вы пользовались популярностью, — улыбнулась я.

— Дитя мое, ежели бы ты позволила своему нраву взять над собой верх и была менее благоразумна, твои поклонники были бы смелей, — матушка щелкнула меня по носу. — А так только взглядами едят. Уж у меня-то глаз наметан.

— Точно-точно, и докторишка этот, — встряла Лили. — Тот еще кот, как сливки всю мадемуазель глазищами облизал. Не болел бы зуб, я бы его в бараний рог свернула и на узел завязала.

— Вот, — указала матушка зонтиком на Лили, — слушай опытных женщин.

— Право слово, мне стыдно вас слушать, — возмутилась я.

Матушка рассмеялась, и я сердито отвернулась от нее и от улыбающейся Лили. Хотя, не буду скрывать, услышать, что на меня обращают внимание, было приятно. Но углубляться в это не хотелось, сразу становилось стыдно и казалось, что я распущенная. Тем временем коляска подкатила к дому. Кучер соскочил на землю, открыл дверцу и помог нам выйти. Матушка скользнула рукой по его плечу, и мужчина расплылся в улыбке, низко поклонился и повез коляску к конюшне.

Когда мы пообедали, я отправилась в наш сад. Хотелось побыть в одиночестве. В моей книге лежали все записки из цветов Дамиана, а так же его стихи, которые мне уже не нужно было читать, потому что помнила их наизусть, но хотелось именно читать, словно это он сам мне написал их на листе бумаги. Да и его книга была со мной. Это глупо, я знаю, но мне казалось, что я найду здесь еще послания.

Однако открыла только лист со стихотворением, да так и осталась сидеть, мечтательно улыбаясь, вновь переживая эту ночь. За моими мечтами меня застала горничная, сообщившая, что пришел граф Набарро. Я досадливо поморщилась, пряча лист со стихотворением.

— Он знает, что мы дома? — спросила я. — Ах, да, вы же пошли доложить, конечно, мы дома. — Я обреченно вздохнула. — Просите.

Девушка удалилась, но вскоре вернулась в сопровождении его светлости. Онорат улыбнулся, завидев меня. Я поднялась со скамьи и ответила ему вежливой улыбкой. Граф прижался к моей руке губами, чуть задержав ее в своей руке. Я была вынуждена отвести взгляд, так пристально и испытующе смотрел на меня молодой человек.

— Вы прелестны, Ада, — наконец, сказал он.

— Благодарю вас, Онорат, — ответила я. — Рада и вас видеть в добром здравии. Надеюсь, вы уладили ваши дела? — тон, которым я это сказала, вышел несколько ядовитым. Но граф, кажется, ничего не заметил.

— Благодарю за заботу, очаровательная, все разрешилось наилучшим образом, — сказал мужчина с улыбкой.

Я присела и указала графу на место подле себя. Он тут же воспользовался моим приглашением и попытался завладеть рукой, но я сцепила пальцы в замок и сжала руки коленями. Это была некрасивая поза, так благородные девушки не сидели, но мне не хотелось, чтобы Онорат прикасался ко мне, не хотелось, чтобы это привело к очередному объяснению, на которое я не смогу ответить. Более того, следовало дать понять, что чаяния мужчины лишены смысла, и я больше не хочу и не могу принимать его ухаживаний.

Кажется, Онорат это понял и без слов. Лицо его помрачнело. Молодой человек уставился себе под ноги, сжал пальцами край скамьи и так застыл, не говоря ни слова. Я тоже молчала, не зная как поступить. Сказаться больной и уйти было совсем уж хамством, и я осталась рядом.

Наконец, граф поднялся со скамьи, и мне на мгновение показалось, что он уйдет, но Онорат вновь сел, развернувшись вполоборота ко мне, его ладонь легла мне на плечо, и я готова была застонать от бессилия.

— Ада, я так напугал вас? — с отчаянием спросил он. — Я был, как в огне, сам не понимал, что говорю и делаю. Вы не простите меня, так ведь? Ада, что мне сделать, чтобы вы забыли мое непозволительное поведение и те гадкие слова, что сорвались с моего языка? Умоляю, не отвергайте меня, Ада…

У него был такой беспомощный и обреченный взгляд, а в голосе звучало настолько искреннее раскаяние, что мной язык так и не повернулся сказать, что мой выбор уже сделан.

— Успокойтесь, Онорат, я уже почти забыла, — ответила я и сама взяла его за руку.

— Ах, Ада, — граф тут же завладел моей ладонью и горячо сжал ее. — Скажите, что мне сделать, и я сделаю это!

Я уже открыла рот, чтобы остановить его, когда вновь появилась горничная.

— Мадемуазель, ваша подруга просит принять ее, — сказала девушка, и я почувствовала, как мое сердце тревожно забилось. Но не принять ее я не могла. Возможно, при графе она постесняется выговаривать мне гадости. А может, все повернется так, что мне не придется уже объясняться с его светлостью, и он сам все поймет.

Однако Эдит не стала дожидаться приглашения. Она ворвалась в сад следом за горничной и сразу направилась ко мне. Лицо ее пылало, глаза лихорадочно блестели, и все это очень встревожило меня.

— Ада, как ты могла?! — вскричала она, еще не успев дойти до нас с графом. — Ты же мне клялась!

Онорат поднялся со скамьи и загородил меня собой.

— Добрый день, мадемуазель… Матьес, кажется? — произнес он. — Вы находитесь в чужом доме, умерьте тон.

— Ах, ваша светлость, — воскликнула моя подруга, кажется, уже бывшая. — Кого вы пытаетесь защищать? Я столько лет считала Адалаис своей подругой, а она оказалась вертихвосткой, которая крутила шашни с моим женихом за моей спиной! И за вашей, кстати, тоже.

— Эдит! — я в негодовании вскочила со скамьи и вышла из-за Онората. — Сейчас же забери свои слова обратно и извинись! Я ни разу не нарушила данного тебе слова.

— Да? — истерично выкрикнула она. — И потому Дамиан разорвал помолвку?

— Насколько мне известно, помолвки еще даже не было, — ответила я и тут же пожалела об этом, потому что Эдит подошла к скамейке и упала на нее, закрыв лицо ладонями. Плечи ее вздрогнули, и послышался звук рыданий. — Эдит…

Я беспомощно вздохнула и села рядом с ней, обняв подругу за плечи.

— Зачем он тебе? — расслышала я сквозь рыдания. — За тобой же ухаживает дворянин. — Эдит вскинула на меня зареванное лицо и схватила за руки. — За тобой ухаживает дворянин, Ада, зачем тебе Дамиан? Отступись! Откажи ему, и он вернется ко мне, прошу тебя! Если ты все еще моя подруга, я умоляю, не уничтожай меня, не топчи мою душу. Я на волосок от гибели, Ада! Если ты не отступишься, я наложу на себя руки. Я не шучу! — снова вскричала она и вскочила на ноги. — Я который день не в себе, я на грани, Ада.

Эдит вдруг упала на колени, вновь схватила меня за руки и начала целовать их. Я еле вырвала ладони и обняла ее за плечи. Жалость разрывала мне сердце, тревога за подругу ранила душу. Сочувствие затопило меня.

— Эдит, дорогая, встань, — попросила я.

— Нет, — она отчаянно замотала головой. — Не встану, Ада, пока ты не дашь мне клятву. Откажись! Или я умру сегодня же ночью, и моя смерть будет на твоей совести.

Я подняла беспомощный взгляд на графа, но он теперь не вмешивался, только взгляд его стал каким-то странным, приобретя лихорадочный блеск. Онорат нервно тер подбородок и кусал губы. В нем я не нашла поддержки и вновь посмотрела на Эдит.

— Ада, Ада! Спаси меня, умоляю, — воскликнула вновь моя подруга. — У меня и снотворное есть. Я выпью его столько, что утром уже не проснусь. Ты слышишь меня? Если ты не откажешься от Дамиана, я умру!

И силы оставили меня. Я вдруг так ясно увидела мертвую Эдит, что захотелось схватиться за голову и завыть. О, Всевышний, она ведь и правда это сделает, она же сейчас безумна. Но… Но если я скажу то, что она просит… И вновь перед моим внутренним взором встала мертвая девушка. Как я смогу жить и быть счастливой, если на моей совести будет ее смерть? Ох, Всевышний.

— Хорошо, Эдит, — я опустила голову и ответила, едва слышно. — Я откажу Дамиану, если он будет свататься. — Мой голос сорвался, но я все же расслышала, как прерывисто выдохнул граф.

— Докажи! — воскликнула Эдит. — Докажи, чтобы я была уверена!

На моих устах появилась горькая усмешка. Я знала только один способ доказать. Обернувшись к молодому человеку, я произнесла:

— Онорат, я принимаю ваше предложение и стану вашей женой.

Слезы побежали по моим щекам, но я заставила себя успокоиться. К тому же в сад вышла матушка, она осмотрела всех нас и стремительно приблизилась:

— Что здесь происходит? — гневно спросила она.

— Торжество справедливости, — ответила Эдит, забыв поздороваться и с хозяйкой дома. — Я удовлетворена, — сказала она уже мне и направилась прочь из нашего дома.

— Я спрашиваю, что происходит? — повторила матушка.

— Я дала согласие господину графу, — пролепетала я и опустилась на скамью, почувствовав, как кружится моя голова.

— Что?! — воскликнула матушка. — Ада! Я требую подробностей! К тому же, — она неожиданно успокоилась. — Это не оглашенная помолвка…

— Нет, — я покачала головой. — Я не возьму назад своего слова. Онорат.

— Да? — глухо спросил его светлость.

— Мы могли бы пожениться, как можно быстрей? — рыдания рвали мою грудь, но я все еще могла сдерживаться.

— Месяц? — предположил молодой человек.

— Быстрей, — попросила я, опасаясь, что Дамиан успеет вернуться.

— Если свадьба будет слишком поспешна, могут пойти сплетни, что тому есть причина, — мягко возразил он. — Три недели?

— Хорошо, пусть так, — кивнула я и встала. Ноги дрожали, и я вновь упала на скамейку.

— Ада, — матушка снова попробовала призвать меня, но я лишь устало покачала головой. — После поговорим, — произнесла она и удалилась, но до меня успело долететь. — Чертова Матьес, прости, Всевышний.

Онорат некоторое время стоял, глядя на меня. После сел рядом и взял меня за руку, противиться у меня не было сил, да и к чему? Это ведь теперь мой жених. Я горько усмехнулась, и смешок смешался со всхлипом.

— Ада, — граф говорил тихо и тускло, — я знаю, что это согласие у вас вырвали, но я не буду столь благороден, чтобы отказаться от неожиданного счастья, пусть оно мне досталось и таким путем. Пройдет время, и вы привыкните ко мне, а я все сделаю, чтобы вы были счастливы. Клянусь вам.

Я посмотрела на него невидящим взглядом, после кивнула и поднялась на ноги.

— Мне нужно к себе в комнату, Онорат, я неважно себя чувствую, — почти шепотом сказала я. — Поговорим с вами позже. Не провожайте меня.

Он не настаивал, и я удалилась в дом. После поднялась к себе в комнату, добрела до кровати и упала на нее, дав, наконец, свободу рыданиям, давившим грудь.

— Прости, — простонала я, разрывая лист со стихотворением. — Я не сдержала слова… Прощай.

А еще час назад я была счастлива… Еще час назад я витала в облаках и думала, что сумею дождаться возвращения того, к кому стремилась моя душа. И что осталось?

— Ада! — матушка распахнула двери и стояла на пороге моей комнаты, сверля меня возмущенным взглядом. Но, увидев мою истерику, она смягчилась и быстро подошла ко мне. Присела на кровать и обняла. — Дитя, нет ничего непоправимого, успокойся и расскажи, что у вас там произошло.

Мне было не остановить рыданий, и ответить матушке я не смогла. Мадам Ламбер поднялась с моей постели и ушла, но вскоре вернулась с нюхательной солью. Лили прибежала со стаканом воды, и сообща они привели меня в чувство. Успокоившись немного, я рассказала матушке обо всем произошедшем в саду, и она пришла в негодование.

— Дитя, какого черта! Прости, Всевышний, — матушка легонько шлепнула себя по губам. — Эта маленькая мартышка в коленках слаба, чтобы наложить на себя руки! Не из того она теста. Ты же не можешь не понимать, что она всего лишь добивалась того, чтобы ты отказалась от мужчины, который ей не достался. Дамиан никогда не женится на ней, и она это прекрасно знает. А граф, граф-то каков! Воспользовался моментом! — Матушка обняла меня за плечи. — Зачем ты приняла его лично? Должна была велеть подняться в гостиную и позвать меня. Туда бы явилась и Эдит, а уж я бы ее взашей из дома выкинула! Будет она еще шантажи устраивать в моем доме, — матушка топнула ногой. — Она даже подлей своей мамаши. Свадьбы не будет!

— Будет, — я печально улыбнулась. — Покончит с собой Эдит или же нет, я проверять не буду. Готовьтесь к свадьбе, матушка.

— Ада!

— У меня нет сил на споры, матушка. Позвольте мне остаться в одиночестве, — попросила я и вернулась на кровать, откуда меня перевели на кресло.

Матушка некоторое время еще стояла надо мной, но после удалилась, оставив Лили приглядывать. Когда вернулся папенька и узнал обо всем, он сказал лишь:

— Жаль, что все так повернулось, но оно и к лучшему.

И началась подготовка к свадьбе.