Глава 6

Лоретта услышала, как закрылась входная дверь, и вскочила с кровати. Кон ушел от нее? Она оглядела свое пылающее веснушчатое тело, потом прошла к комоду. Мартина, скрепя сердце, сложила старую ночную рубашку Лоретты среди новых фривольных вещиц. Лоретта надела ее и стала мерить шагами комнату. Кон оставил ее! Оставил с таким глубоким томлением, такой щемящей болью, которую даже не смог утолить. Она жаждала не только его тела, но и той дружбы, которая когда-то между ними была.

Но теперь они другие. У него имеется опыт. И этот опыт ей совершенно чужд. Лоретта представляла его пашой, вальяжно раскинувшимся на подушках, в окружении опытных соблазнительниц, которые исполняют все его эротические желания.

Этой ночью ей нипочем не уснуть, она слишком взбудоражена. Кон подарил ей острое наслаждение, пока она стояла, послушная его языку и пальцам. Но ей хотелось большего. Прошлая ночь стала откровением: она по-прежнему женщина, а Кон по-прежнему мужчина, который дополняет и завершает ее.

У Лоретты возникло желание ударить себя по голове, чтобы вбить хоть каплю разума в свою глупую романтическую голову. Какая чушь! Она независимая и была такой даже тогда, когда были живы ее бедные родители. Она знает, как позаботиться о себе. С помощью Сейди, конечно. Они вели тихую и вполне удовлетворительную жизнь в Лоуэр-Коновер, выращивая овощи и кур-несушек и чем можно помогая соседям. Лоретта нашла призвание в замене сестер Трамболь, каждый день собирая в своей гостиной деревенских девочек, желающих улучшить свое образование. Ее методы обучения были нетрадиционными, но вполне успешными. И в каждом чумазом личике она видела проблеск того, какой может быть ее дочь в своей школе для благородных девиц.

Лоретта вздохнула. Сегодня же вечером она напишет Беатрикс и Джеймсу. Как-нибудь объяснит свой новый временный адрес. Она сейчас меньше чем в двадцати пяти милях от Итона, так что, возможно, ей даже удастся выкроить день, чтобы увидеться с Джеймсом. Она лишь мельком видела его в декабре, когда Кон старался изо всех сил быть Санта-Клаусом и добрым волшебником в одном лице. Джеймсу нужны от отца не подарки, и когда-нибудь она скажет об этом Кону.

Он, похоже, даже не подозревает, что Лоретта знакома с Джеймсом. А что он скажет, если она признается ему, что его жена была ее лучшей подругой?

Двенадцать лет назад она бы ни за что не поверила, что такое возможно.

При первой встрече Марианна показалась Лоретте дорогой фарфоровой куклой. Но была в ней какая-то прочность, несгибаемость. Не так-то легко было бы ее сломать. Женщина, более слабая духом, никогда бы не подружилась с любовницей своего мужа.

Сейчас было бы неловко открывать правду и губительно, если Джеймс догадается, что происходит между отцом и его любимой названой тетей. Джеймс в первую очередь увидит во всем этом предательство. Он любил свою маму и презирал отца.

Лоретта заплела волосы в косу, зажгла еще один канделябр и села за секретер. Письмо к Джеймсу далось ей легко. С Беатрикс она была осмотрительнее, взвешивая каждое слово. Завтра она отправит их с Мартиной, дав ей денег, дабы избежать зависимости от Кона.

Она задула свечи и прошла по толстому ковру к золотой кровати. День выдался изматывающим и волнующим. Ей придется найти душевное равновесие на следующие шесть месяцев, если она не хочет к концу срока испустить дух.

С этими мыслями Лоретта наконец и уснула.

Письма она написала вчера. С тех пор не произошло ничего такого, чем можно было бы заполнить новые страницы или время. По привычке она проснулась рано, хотя на этот раз ее разбудило не звонкое «кукареку» петуха Цезаря, а веселое насвистывание, доносящееся из одного из задних садиков. Лоретта сомневалась, что среди них есть еще хотя бы один такой же роскошный, как у нее. Она потянулась на своем маленьком балкончике и украдкой посмотрела поверх высоких стен. Мартина принесла ей завтрак в постель, но Лоретта разочаровала ее, сев на стул рядом с окном, позволяя утреннему ветерку остужать ее лицо и вареные яйца.

Потом она приняла ванну, оделась и еще раз обошла дом, на этот раз без Надии, заглядывая в каждый сундук и под каждую пышную подушку, она восхищалась произведениями искусства. Наконец, выбрав книгу для чтения, она на несколько часов устроилась в своей зеленой гостиной наверху, но не в состоянии была вникнуть в смысл прочитанного. Мысли то и дело блуждали: Лоретта задавалась вопросом, что сделает Сейди, когда получит ее письмо, и гадала, когда придет Кон.

Когда Надия нашла ее, выяснилось, что ее уже ждут внизу к ленчу. Еще не успев проголодаться после завтрака, Лоретта хотела было отказаться, но вспомнила свирепое лицо Квалхаты и отложила книгу. Кухарка, очевидно, приняла ее слова близко к сердцу, ибо порции на этот раз были меньше, а блюда еще изысканнее. Лоретта все ела и ела, пока ей не стало казаться, что еще немного, и она лопнет.

День тянулся нестерпимо медленно. Не было ни посетителей, ни магазинов. Была корзина со штопкой, к которой Лоретта даже не прикоснулась. День чудесный, и она немного прогулялась по саду, любуясь яркими желтыми птичками, порхающими с ветки на ветку. Сидя в солнечном квадрате, она смотрела на окна соседнего дома, занавешенные кружевным тюлем, и думала: интересно, другие любовницы также скучают, как и она? Возможно, они могли бы образовать что-то вроде «союза любовниц» и устраивать, так сказать, заседания его членов, где могли бы вместе выпить чаю — или чего-нибудь покрепче — и жаловаться на своих покровителей. Лоретта усмехнулась.

— Над чем ты смеешься? — К ней шел Кон, который сегодня выглядел истинным маркизом. Бутылочно-зеленый сюртук и светло-коричневые бриджи подчеркивали совершенство его фигуры, широкий ослепительно белый галстук — совершенство лица.

— Добрый день, милорд. Я не ждала вас до вечера.

— Мне захотелось взглянуть, как ты тут. — Кон сел рядом с ней. Их бедра соприкоснулись, и Лоретта подавила желание придвинуться ближе.

— К вашему сведению, умираю от скуки. Кон вскинул бровь.

— Вы же знаете, я не привыкла к безделью. В Винсент-Лодж полным-полно работы, и потом, есть еще мои ученицы.

На этот раз Кон поднял обе брови:

— Ты — учительница?

— Я не тупая! — горячо возмутилась Лоретта.

— Ну разумеется, нет. — Кон взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

Лоретта села прямо, хотя Кон продолжал держать ее руку.

— Сестры Трамболь умерли, как тебе известно. Несколько раз в неделю кое-кто из деревенских девочек приходит к нам, и мы… мы беседуем на разные темы. — Она задрожала, когда Кон стал рисовать круги на ее ладони. Сладкий трепет пронзил ее до самых кончиков пальцев.

— Итак, — лицо Кона было мрачным, — ты теперь благовоспитанная обедневшая старая дева, которая помогает детям расширить их кругозор?

— Все не так уж плохо, — прошептала Лоретта.

— Я могу дать тебе больше.

Лоретта высвободила руку.

— Тебе не удастся заставить меня почувствовать себя полезной здесь. Квалхата чуть не перерезала мне горло, когда я вторглась на ее кухню.

— Моя дорогая, любой уважающий себя повар или кухарка были бы очень недовольны, если бы кто-нибудь вторгся на их территорию, — насмешливо заметил Кон.

Щеки Лоретты жарко вспыхнули. Когда-то она была полной неумехой в домашних делах.

— Думаешь, я не умею готовить? Я многому научилась. Пришлось. — Она вспомнила о дюжинах подгоревших завтраков, обедов и ужинов, которые ей приходилось съедать, пока Сейди не взяла кухню под свой контроль.

— Не сомневаюсь. — Кон резко встал. — Ежели желаешь почувствовать себя полезной, пойдем наверх.

— Сейчас? — Лоретта сглотнула.

— Сейчас.

Она поднялась со скамейки и отряхнула юбки. Все надежды на скрывающий недостатки свет свечей сгорели под безжалостным солнцем. Когда-то она без стеснения обнажала перед Коном свое тело при свете дня, но тогда она была глупой девчонкой. Впрочем, и теперь, похоже, она не слишком-то поумнела, если ее сердце неистово стучит в предвкушении.

— Как пожелаешь.

Лоретта все время ощущала на себе взгляд Кона, пока он шел следом за ней по выложенным плитками садовым дорожкам, затем через холл. Он подхватил ее, когда она споткнулась на лестнице, потом твердо обнял за талию, и они продолжили подниматься вместе. Он ничего не сказал, однако нажим пальцев был красноречиво властным: она принадлежит ему, и он не позволит ей упасть.

Или уйти.

Кровать была уже разобрана, а в камине потрескивал огонь. Должно быть, Надия или Мартина получили соответствующие указания, когда он приехал. В доме было тихо. Интересно, подумала Лоретта, слуг отпустили на полдня или велели им не выходить из своих комнат? Как стыдно сознавать, что им прекрасно известно, какую роль она здесь выполняет.

Лоретта стояла неподвижно, пока Кон расстегивал на ней платье, развязывал нижние юбки и раздевал вплоть до кружевных подвязок и чулок. Несмотря на пылающий огонь, тело ее покрылось гусиной кожей. Кон взял ее за плечи и отступил назад, словно оценивая свое приобретение. Лоретта вызывающе вскинула подбородок.

Двенадцать лет назад она бы дразняще улыбнулась и поинтересовалась, нравится ли ему то, что он видит. Она могла бы даже отскочить от него и закружиться по комнате, распустив волосы. Он поймал бы ее — уж об этом она бы позаботилась, — и они, хохоча, вместе упали бы на кровать. Повалились бы друг на друга в безумии торопливых, лихорадочных поцелуев и неуклюжих объятий. Судя по тому, что было позапрошлой ночью, Кон с тех пор изрядно отточил свое мастерство.

Кон был у нее первым и единственным любовником. Все ее попытки в одинокой девичьей постели воскресить их лето были бледной имитацией в лучшем случае. Этот мужчина стоит перед ней сейчас, загадочный и отстраненный, хотя их разделяет расстояние лишь одной вытянутой руки.

Лоретта представления не имела, что происходило у Кона в голове… чего нельзя было сказать о его теле, если судить по сильно увеличившейся твердой выпуклости под застежкой замшевых бриджей. Но ведь голова в этом не участвует. Чтобы почувствовать вожделение, мужчине не надо думать. Любая обнаженная женщина может вызвать точно такую же реакцию.

Кон шумно выдохнул.

— Теперь твоя очередь раздеть меня.

Лоретта кивнула. Первым делом она взялась за изумрудную булавку в галстуке, не без труда высвободив ее из накрахмаленной ткани. Булавка оказалась довольно тяжелой.

— Не слишком ли вульгарно для дня, а, милорд?

— От меня этого ожидают. Я ведь Безумный Маркиз, как ты знаешь. Видела б ты рубин. — Лицо Кона скривилось в улыбке. — Мне дозволена эксцентричность.

— Ты стал таким же, как твой дед. — Лоретта положила булавку на туалетный столик. Как странно, что она не стесняется ходить совсем голой.

— Наверное, да, за исключением того, что я научился не только тратить деньги, но и зарабатывать их. — Он начал было стаскивать галстук с шеи, но Лоретта остановила его.

— Это я должна раздевать тебя, не забыл?

— Ну, так давай, действуй.

Она взглянула на него:

— Я чересчур медлительна? — Лоретта кончиком пальца дотронулась до серебряной пуговки жилета.

— Да, чертовски.

Он рычит на нее? Интересно.

Лоретта сняла галстук, сложила его и положила рядом с изумрудной булавкой.

Следующим был сюртук. Она стащила его и, пройдя к стулу, аккуратно повесила на спинку. Кон сжал челюсти с таким видом, словно хотел, чтобы Лоретта расшвыряла его одежду по всей комнате, но ничего не сказал.

Красивые серебряные пуговицы, каждая с выдавленным изображением креста Коноверов. Они тоже стоят недешево.

Она наклонилась и стала вытаскивать их из петелек, краем глаза заметив, как мускул на челюсти Кона задергался от напряжения.

Сегодня он гораздо хуже владеет собой, чем тогда, когда она так бесславно шлепнулась на зад, стаскивая с него сапоги. Та медленная пытка кончиком пальца, должно быть, чуть не убила его. Ее-то уж точно.

Лоретта облизнула губы и услышала, как он застонал:

— Хватит. — Он сорвал с себя остальную одежду, сбросив сапоги чуть ли не с яростью. Жилет, рубашка, бриджи и сапоги теперь были раскиданы по комнате. Лоретта наклонилась, чтобы поднять с пола белую рубашку, и была вознаграждена звонким шлепком по заду.

— Оставь. Иди в постель.

— Зачем ты меня шлепнул?

— И еще не то сделаю, если… — Должно быть, Кон услышал сам себя, увидел потрясение Лоретты и поспешил заключить ее в объятия. — Прости, Лори. Я никогда тебя и пальцем не трону, — прошептал он.

Она положила голову ему на грудь, озадаченная сменой его настроения. Кон вытащил шпильки из ее волос, и они рассыпались по спине.

Нет. Он никогда не поднимет на нее руку. Его боль иного характера. Это та боль, с которой она сама боролась на протяжении всех двенадцати лет. Но Кон — такая же жертва, как и она.

Лоретта покачала головой, раздражаясь на себя. Пора уже перестать находить для него оправдания. Он женился и произвел на свет ребенка, а потом сбежал, чтобы, потакая своим прихотям, погрязнуть во всякого рода чужеземных пороках и излишествах. В конце концов, она же видела кальян в его спальне. Использует ли он ароматический табак или гашиш, все равно это дурная привычка. Даже сигары, которые курят английские джентльмены, на ее взгляд, отвратительная штука.

Лоретта села на край кровати, развязала подвязку и стала спускать чулок с нарочитой неторопливостью. Она так же не спешила и с другой ногой, наслаждаясь явными мучениями Кона. Но потом он прибег к своей прежней грубости. Толкнув ее на кровать, придавил своим весом и впился в губы неистовым и требовательным поцелуем. Его руки путались у нее в волосах, блуждали по коже, мяли и тискали. А потом он одним резким толчком вошел в нее. Это не было изнасилование. Тело ее было готово с той минуты, как он появился в саду, пусть даже вопреки разуму.

Но Лоретта не вставила губку. Не было времени. Она попыталась высвободиться, но Кон держал ее железной хваткой, и скоро она перестала думать о последствиях. Кон продвинулся глубже, и Лоретта приподнялась ему навстречу, и все это походило на какой-то безумный чувственный танец, от которого у нее голова шла кругом. Поначалу это была деревенская пляска без особого мастерства, но весьма энергичная. Но потом Кон отыскал свой ритм, и Лоретта с готовностью подхватила его.

Кон учил ее танцевать, был ее первым партнером. Во всем. Еще ребенком она отдала ему свое сердце, и он до сих пор владеет им.

Она открыла глаза, чтобы полюбоваться его лицом. Он прикусил нижнюю губу, крепко зажмурился. На лбу выступили бисеринки пота. Длинные черные волосы разметались по плечам. Руки, на которые он опирался по обе стороны от нее, бугрились мускулами. Татуировка в виде креста заплясала у нее перед глазами. Кон трудится. Она, средоточие всего его внимания, была рада этому.

Она — его собственность. Он купил ее за десять тысяч фунтов.

Ей бы следовало сопротивляться ему, но она не могла. Кон владел ее телом и без дома на Джейн-стрит. Лоретта отказалась от попыток удерживать его на расстоянии. Придет время, когда их договор закончится, поэтому пусть лучше будет так, как он хочет. Для нее это так же хорошо, как и для него. А может, и лучше. Все эти годы она жила в одиночестве и уединении. В то время как он изливал свое семя по всей Европе и Азии.

Лоретта устремила взгляд туда, где соединялись их тела. Сейчас они вальсировали, и его плоть медленно скользила, то выходя из ее тела, то вновь возвращаясь. Она страдала, когда он выходил, но от предвкушения его возвращения кожу приятно покалывало.

Лоретта глубоко вдохнула воздух, пропитанный запахом секса и пота, его сандалового одеколона, своей розовой воды, ароматного дерева, слишком жарко горящего в камине, пчелиного воска, так щедро используемого кем-то из слуг, благоухания экзотического сада, влетающие через открытое окно, — все смешалось в один пьянящий головокружительный коктейль.

Она парила на клубящемся облаке чувств и ощущений, словно многие годы была заперта в серости, и вдруг мир внутри ее расцвел буйным цветом, просочился сквозь поры и перетек прямиком в Кона. Словно зная это, он открыл глаза и смотрел, как она рассыпается на тысячи осколков. Улыбнулся ей ослепительно, торжествующе.

Но для него еще ничего не закончилось, как, похоже, и для нее. Когда она решила, что ему больше не удастся вырвать у нее еще один взрыв наслаждения, он удивил и изнурил ее, неторопливо и неуклонно подведя к блаженному забвению. Одурманенная и околдованная, она плыла в чувственном тумане. Он наклонился и приник поцелуем к ее губам, выпивая саму душу. Потом она почувствовала, как он замер и излился в нее, но не могла заставить себя жалеть об этом.

Они лежали в объятиях друг друга, и тепло комнаты постепенно обволакивало их вспотевшие, медленно остывающие тела. Кон потянул за уголок простыни и вытер ей лицо, шею и под каждой грудью. Лоретта устремила взгляд в зеркало над кроватью, гадая, кто эта раскрасневшаяся, глупая распутница.

— Знаешь, я ведь одно время ослеп. — Голос Кона был все еще прерывистым. — Думал, что больше никогда не увижу тебя.

Лоретта испуганно взглянула на него. Он не собирался говорить ей. Дело прошлое. Они со школьным дружком Уильямом Джоном Бэнксом отправились в рискованное, действительно опасное путешествие, чтобы взглянуть на остатки древней цивилизации. И его поразила слепота. Офтальмия — таков медицинский термин, но как ни назови, это было чертовски болезненно и могло вызвать пожизненную потерю зрения.

Разумеется, некоторое время Кон чувствовал себя несчастным. Возможно, из-за того, что не мог в полной мере оценить красоты, которые видел последние восемь лет. Но Аллах решил преподать ему урок человечности. То, что он теперь рассуждал как мусульманин, возможно, было еще одной причиной, по которой его христианский бог наказал его, но Кон находил гораздо более удобным на словах признавать того бога, которому поклоняются люди, окружающие его.

Уильям носил одежду английского джентльмена, но Кон перешел на свободные одеяния местных. Со своими черными волосами и глазами и кожей, загоревшей до черноты под палящим солнцем, ему было нетрудно сойти за местного. Он даже отрастил свирепого вида усы и бороду, достойную любого уважающего себя бея. Его внешность и арабский язык, на котором он говорил достаточно бегло, пришлись на Востоке как нельзя кстати. Кон намеревался вернуться в Англию и встретиться с сыном. И если бы он не смог увидеть его, было бы страшно обидно. Кон вспомнил один из последних дней своей слепоты, но не стал утомлять Лоретту этой историей.

* * *

Он лежал в своей палатке, а его слуга Арам попеременно смачивал куски ткани то в крепком чае, то в меду, дабы побороть инфекцию. Бэнкс страдал таким же недугом перед тем, как Кон присоединился к нему в путешествии, но полностью выздоровел и теперь делал заметки и точные наброски величественных развалин. Кон надеялся, что будет делать то же самое. Ожидалось, что к концу экспедиции Бэнкса он станет своего рода экскурсоводом на Святой земле, ибо уже был тут раньше, еще в начале своей ссылки. В Южной Европе, когда он только сбежал, было слишком много праздных англичан, но потом война сделала жизнь, мягко говоря, не слишком комфортной. Кон оставил в прошлом собственную праздность и служил Англии в неофициальном качестве. Для мальчишки, который с трудом склонял латинские глаголы, он внезапно обнаружил в себе способности к разговорным языкам и умение смешиваться с местным населением. Он не был голубоглазым блондином-англичанином, который боялся испачкаться или схитрить.

Однако он не хотел умирать. В своем путешествии по Востоку Кон намеревался выжить и найти смысл, обрести покой. Хотя и не смог достичь этого — разве что под влиянием булькающего кальяна.

Кон знал, что некоторые могли бы усомниться в его мужском начале. В Британии его дружба с Уильямом удостоилась многозначительно поднятых бровей, хотя Уильям вел себя крайне осмотрительно в тех странах, где его бисексуальность могла стать для него смертельным приговором. Но Кон не прикасался ни к одной женщине — или мужчине — с того последнего дня с Лореттой, несмотря на массу возможностей. Однако воздержание не мешало ему быть наблюдателем, и он был посвящен во все виды и способы опьянения желанием. Он услышал шорох и шаги по твердой земле. Кон снял с глаз компресс и сел.

— Не утруждайся. Это всего лишь я.

Кон услышал тягучий голос Уильяма и улыбнулся:

— Ты пришел, чтобы опять накормить меня жареной саранчой?

— Бог мой, нет! Хотя мне приходилось отведывать еще и не такое. Некоторые считают, что у саранчи вкус как у креветок. Никогда не забуду, как я впервые увидел рой саранчи — они напоминали гигантскую грозовую тучу. Какая жалость, что ты не можешь пойти с нами сегодня! Я стоял на крыше самого величественного храма. Забрался на самую вершину.

— Засыпанную песком, да? Интересно, Финати подсадил тебя, или ты сам запрыгнул?

Уильям фыркнул:

— Все остришь. Жалко, что у нас нет времени немного покопать, но пора двигать. Завтра мы отправляемся. Ты сможешь ехать?

— Полагаю, придется. Только забрось меня на верблюда.

— Мы поживем в монастыре в Каире, пока ты не поправишься.

— Если это вообще когда-нибудь случится. — Кону не понравились жалобные нотки в собственном голосе, но за те часы, что он провел один в лагере, в то время как все остальные обследовали руины, у него было слишком много времени, чтобы почувствовать жалость к себе.

— Хорошо, что не случилось хуже, — ты мог покрыться коростой. Хотя в сравнении с бородой это было бы не так страшно. Ты выглядишь просто устрашающе.

Кон рассмеялся:

— Это просто потому, что ты такой красавчик. — Он погладил бороду, гадая, узнала бы его в таком виде Лоретта. И узнает ли он сам себя в зеркале, если к нему вернется зрение.

Вид у Лоретты был ошеломленный. Но он ее видит, слава Аллаху, Иисусу и Венере.

— Что случилось?

Кон откинулся на спину и взял ее за руку. Понаблюдал за их отражением в зеркале на потолке. Они были похожи на первых грешников, Адама и Еву, только что предававшихся любви в райском саду. Но где-то наверняка притаился Змей-искуситель.

— Офтальмия. Я был в Египте с Уильямом. Там это довольно распространенный недуг, но некоторые так и не выздоравливают. Мне повезло.

— Действительно. Представляю, сколько тебе довелось пережить приключений.

Он пожал плечами:

— Я должен был что-то сделать со своей жизнью. — Он повернулся к ней: — Хотел быть полезным. Я даже повоевал немножко за короля и страну, пока меня не подстрелили.

— Что?

— Это было сразу после того, как я сбежал. Вначале в Испанию, потом в Португалию.

— Ты был в армии?

— Неофициально. Там был Уильям, а он знал Веллингтона. Так все и пошло.

— Понятно, — отозвалась Лоретта.

Но судя по ее виду, она совсем ничего не поняла. Шрам под татуировкой каждый день напоминал Кону о том времени.

— Это всего лишь царапина. Я не герой, поверь мне.

— Тебе следует рассказать об этом Джеймсу, — выпалила она. У нее была цель: это могло в какой-то мере объяснить его сыну, почему он покинул его.

Кон засмеялся:

— Он и слушать не станет.

— Тогда напиши.

— Ты меня раскусила. Я действительно пишу для него книгу.

Лоретта села, прикрывшись влажной простыней.

— Книгу? Ты?

— Так кто теперь кого считает тупым? Лоретта покачала головой:

— Дело вовсе не в этом. Просто… просто ты никогда особенно не любил книги.

— Верно. Учителя, которых нанимал мой дядя, позаботились об этом, — отозвался Кон, поцеловав жилку у нее на запястье.

На секунду Кону показалось, что Лоретта смягчается, но потом в райский сад вполз Змей. «Остановись, — предостерег ее Змей. — Он снова пытается очаровать тебя, как в тот раз, когда тебе было семь лет, и он вытащил занозу у тебя из пальца. Тебе больше не семь, моя девочка, и даже не двадцать семь».

Лоретта отстранилась и еще решительнее завернулась в простыню.

— Мы закончили, милорд? Уверена, вас ждут важные дела.

Кон нахмурился:

— Я не знаю ничего более важного, чем ты. Чем мы.

Лоретта соскользнула с кровати, завернутая в простыню как в римскую тогу.

— Мне надо помыться. Мы были неосмотрительны. Не хотелось бы наградить тебя еще одним незаконнорожденным ребенком.

Кон прикусил язык. Для него не было бы большего счастья, чем сделать Лоретте еще одного ребенка и в тихом семейном кругу наблюдать, как округляется ее животик, как они оба растут. Но возможность брака с ним явно не приходила ей в голову. Он заставил ее поверить в невозможность этого, когда затащил в свою постель два дня назад.

Но он не станет изливать свое семя на кровать или надевать что-то, что помешает ему почувствовать медовую сладость ее жара. Он ждал слишком долго.

— Ты права, разумеется, — осторожно проговорил Кон. — Полагаю, ты знаешь, как предотвратить подобное? Я не стану отказывать себе в удовольствии, как когда-то.

— Как будто это помогло, — проворчала Лоретта. — Я поговорю с Надией. Тебе не придется ни о чем беспокоиться.

Проклятие! Значит, это будут губки, как в прошлую ночь. Если б она не заплакала в его объятиях, он бы потянул за нитку и заполнил ее своим семенем. Он не думал, что она подготовилась перед тем, как прийти к нему тогда. Он и сам не был уверен, согласится ли она на эту чертову сделку.

Кон встал и собрал свою одежду. Он как раз повязывал галстук, когда Лоретта спросила:

— Мне ведь ничего не грозит, нет? У тебя ведь нет одной из тех джентльменских болезней, которыми и я могу заразиться? Что-нибудь, что ты мог подхватить во время своих странствий?

Он повернулся к ней, губы слегка дрожали.

— Уверяю тебя, Лоретта, я чист как первый снег. Она фыркнула. Он хотел было рассказать ей все — что целых десять лет жил как монах и находил это нетрудным, — но она не поверит… или сочтет дураком. Хотя никто не может считать его большим дураком, чем он сам.

— Я пообедаю с тобой завтра вечером. В девять. Передай Квалхате. Она знает, чего я хочу.

— Да, милорд.