Эпилог
Хольштайнский замок
Декабрь 1892 года
Было три часа утра. За окнами падал пушистый снег. Герцога Олимпию разбудил камердинер и сообщил, что внизу его ожидает молодая леди.
– Молодая леди, говоришь? – Герцог отбросил одеяло и стянул с седеющей головы ночной колпак. – В такое время? Видит бог, лучше бы она не проявляла такую назойливость.
В коридоре он был вынужден прищуриться – замок был ярко освещен. Громкий выстрел пушки на крыше заставил Олимпию подпрыгнуть.
– Проклятие! – воскликнул он. – Я надеюсь, она хотя бы хорошенькая.
– Да, сэр, – сказал лакей, семеня за герцогом, шагавшим по коридору, и поправляя его халат.
– Не люблю женщин, которые появляются среди ночи и требуют к себе внимания. Это очень грубо. Я так думаю. Даже вульгарно. – Он повернул за угол и вышел на галерею второго этажа.
– Да, сэр. Очень грубо.
– Мне нравятся пухленькие улыбающиеся симпатичные дамочки, которые приезжают вечером после ужина, когда все сыты, довольны и готовы цивилизованно развлечься перед сном.
Герцог прошагал по галерее, даже не взглянув ни на висящие на стене портреты, ни на шестифутового рыцаря в древних доспехах, уже несколько веков охраняющего вход в восточное крыло замка. Когда-то эти доспехи носил рыцарь, сражавшийся с сарацинами при Антиохии. Тапки герцога громко шлепали по мраморному полу. Шлепки прекратились, только когда он добрался до коридора, устланного мягким ковром.
– Это, конечно, удобнее, – сказал камердинер, главной обязанностью которого было соглашаться со всеми утверждениями герцога.
– А еще больше мне нравятся симпатичные юноши. Меньше проблем, меньше расходов, да и здоровее.
– Да, сэр. Должен ли я приготовить для вас пунш?
Олимпия резко остановился перед закрытыми дверями в гостиную и задумчиво поскреб подбородок. Из-за двери раздался смех, за ним последовал вопль младенца.
– Нет, – сказал он. – Думаю, лучше подойдет двойная доза чистого шотландского виски.
Камердинер распахнул двери перед герцогом.
Тот вошел и сразу окунулся в атмосферу беспрецедентного хаоса. В одном конце комнаты Гатерфилд играл в карты с восьмилетним лордом Килдрейком, который держал во рту незажженную сигару и, судя по довольной физиономии, выигрывал. Рядом на софе расположилась леди Роналд Пенхэллоу и оживленно беседовала с леди Мэри Рассел, темноволосой и темноглазой дочерью светловолосого герцога Эшланда, который стоял рядом, словно Адонис в маске, облокотившись о каминную полку. В одной руке он держал стакан с шерри, другой обнимал жену за талию. Причем эта самая талия явно раздалась, да и животик уже появился.
Надо же, Эмили опять беременна. Неужели ей не хватает здравого смысла найти мужу любовницу?
Взрыв смеха заставил Олимпию повернуть голову в другую сторону. Там принцесса Стефани показывала наследнику Эшланда – лорду Сильверстону фигуры баварских народных танцев, а лорд Роналд Пенхэллоу стоял с двумя изящными серебряными подсвечниками рядом с бесценным стулом эпохи Людовика XIV. На стуле восседал его королевское высочество принц-консорт Хольштайн-Швайнвальд-Хунхофа, совершенно пьяный и очень довольный собой. На полу в открытом футляре лежала виолончель, а в руке принц сжимал смычок.
Олимпия подошел к нему и похлопал по плечу:
– Ну что, племянничек, тебя выгнали из спальни?
Сомертон кивнул:
– Я ведь только хотел помочь.
– Все кончилось?
Граф счастливо улыбнулся:
– Да. Чудесная девочка. Рыжая, как мама. Все хорошо. Они сейчас отдыхают.
Из спальни, расположенной в соседней комнате, донесся крик.
– Вероятно, нет, – сказал Олимпия. – Роды были тяжелыми?
Счастливая улыбка сползла с физиономии Сомертона.
– О боже! Это было ужасно. Пенхэллоу едва удержал меня на месте. – Он медленно покачал головой. – Не знаю, как я это пережил.
– Понимаю. Виски?
– Бренди.
– А он еще остался?
– Сомневаюсь, – горестно молвил принц.
Открылась дверь спальни, на пороге показалась плотная женщина лет сорока в аккуратном сером платье и окинула собравшихся неодобрительным взглядом.
Принцесса Стефани отвлеклась от своего занятия и спросила:
– Как они, сестра Мюллер?
Филипп положил карты на стол, а сигару – в пепельницу.
– Я хочу видеть мою новую сестричку! – закричал он.
– Вы увидите вашу маленькую сестричку утром, ваша милость, – проговорила сестра Мюллер.
– Но уже утро!
Леди Роналд поспешно встала.
– Тише, Филипп. Ты сделаешь так, как сказала сестра Мюллер.
– Уходите, – велела строгая немка. – Все уходите. Вы слишком шумите, а лорду Килдрейку давно пора спать.
– Папа Роналд сказал, что я могу остаться со всеми, – важно сообщил Филипп, – а папа дал мне сигару. – Он взял ее из пепельницы и с гордым видом продемонстрировал женщине.
На ее лице отразился ужас, и она выхватила сигару из пальцев мальчика.
– Его высочество… не подумал, когда сделал это. А теперь быстро марш в постель! В детскую! К вашим братикам и сестричкам!
Мало-помалу все члены королевской семьи разошлись по своим спальням и в детскую, которая теперь была заполнена почти до предела. К долгожданным родам съехались все члены семьи. Маленькая Стефани Ламберт и ее кузены близнецы Эшланд – более проказливых двухлетних мальчишек герцогу не приходилось видеть – спали рядом с похожей на ангела достопочтенной мисс Флоренс Пенхэллоу и ее братишкой Финеасом. Олимпия подозревал, что принцесса Стефани сейчас направляется в детскую, чтобы покормить двухмесячного рыжеволосого лорда Гатерфилда. Как и сестры, Стефани пожелала сама кормить детей, несмотря на наличие двух отличных здоровых кормилиц.
Но для мужчины, который с трудом поднимался с изрядно натерпевшегося стула эпохи Людовика XIV, маленькая принцесса, проверяющая силу своих легких в соседней комнате, была единственным ребенком в мире.
Княжество Хольштайн-Швайнвальд-Хунхоф ждало радостного события два тревожных года. И судя по несчастным лицам родителей новорожденной принцессы и завистливым взглядам, которые они украдкой бросали на своих быстро умножающихся племянников и племянниц, Олимпия подозревал, что Луизе и Леопольду пришлось за это время пережить немало горестных разочарований.
– Идите за мной, ваше высочество, – более ласковым тоном сказала сестра Мюллер. – Они обе бодрствуют, и маленькой принцессе не терпится познакомиться со своим папой.
Олимпия даже отвернулся, чтобы не видеть лица Сомертона. На нем не было и следа обычной невозмутимости, и если бы Олимпия не знал графа всю жизнь, он мог бы предположить, что мужчина готов расплакаться от избытка чувств.
– И вы, ваша светлость, тоже, – сказала она, обращаясь к герцогу.
Герцог проследовал за широкой, обтянутой шелком спиной Сомертона, держась на почтительном расстоянии. Более четверти века назад он шел за другой акушеркой в эту же самую комнату, чтобы познакомиться со своей новорожденной племянницей Луизой. С тех пор комната почти не изменилась. Та же массивная мебель, тот же бесценный ковер, то же окно с захватывающим дух видом на город и горы, теперь скрытое плотными шторами. Он замедлил шаг, подойдя к двери, чтобы не мешать новоявленным родителям.
Луиза нежно прижимала дочь к груди. Она подняла голову, и счастливая улыбка на ее измученном лице заставила герцога часто заморгать и отвести глаза. Она что-то сказала подошедшему Сомертону – слава богу, Олимпии не было слышно, что именно, потому что он всем сердцем презирал слезливую сентиментальность, от которой даже воздух в замке становился каким-то слащавым, если одновременно съезжались все мужья, жены и дети.
Сомертон не подошел – подбежал к кровати жены, взял ее протянутую руку, опустился на колени и прижал ее пальцы к губам.
Лежащий в изножье кровати корги поднял шелковистую головку и угрожающе зарычал на Олимпию. Герцог закатил глаза и отошел к подоконнику.
Господь милосердный, только не Сомертон! Неужели в этом замке нет мужчины, способного проявить должную сдержанность, если дело касается его жены? Олимпия приподнял штору и взглянул на крупные хлопья снега за окном, освещенный огнями, несмотря на поздний час, город, звуки народного гулянья – народ радовался рождению долгожданной наследницы престола.
Почувствовав влагу в уголках глаз, герцог поспешно вытер ее, чтобы никто не заметил.
Повернув голову, он обнаружил сидящего у окна мужчину. Доктор, вспомнил Олимпия и опустился на стул рядом с ним.
– Мои поздравления, – сказал он по-немецки. – Я слышал, что сегодня вам пришлось изрядно потрудиться?
На довольной физиономии доктора отразилось искреннее удивление.
– Вовсе нет. Не больше чем всегда. Роды прошли нормально, как в учебнике. Нелегко пришлось мужу. Я даже думал, что экстренную медицинскую помощь придется оказывать ему.
Олимпия покосился на королевскую чету и негромко ахнул, думая, что это ему привиделось. Но нет, глаза не подвели герцога. Сомертон действительно держал на руках дочь, словно он – няня! Осторожно и почтительно, как мужчины держат первоклассный пистолет или отличного щенка для охотничьей своры. В спальне горели свечи. В их свете головка новорожденной принцессы казалась золотистой. Сомертон осторожно тронул пальцем рыжие волосики и что-то проворковал. Потом повернулся к жене и сказал несколько тихих слов, вызвав на ее лице широкую улыбку.
Мир определенно сошел с ума! Может быть, старый негодяй еще захочет сам кормить малышку?
Олимпия тряхнул головой.
– Что-нибудь не так, ваша светлость? – спросил доктор. – Мне кажется, я никогда не видел такой безмятежно счастливой семейной пары.
– Я просто размышляю, какой неожиданный исход могут иметь некоторые интриги. – Олимпия встал и затянул пояс халата. – Так можно вообще утратить к ним вкус.
Он подошел к счастливой чете, поздравил племянницу и племянника и отправился досыпать.
notes
