Пыль от разбитой штукатурки кружилась в воздухе, попадая в потоки солнечного света, лившиеся в окна. Лео потер глаза и еще раз обвел взглядом комнату. Все оказалось не настолько плохо, как он подумал, но явно было сделано не для того, чтобы обнаружить сокровища принца.

Сэндисон уже успел позаботиться о том, чтобы пол снова привели в порядок, а штукатуры сейчас поспешно обновляли стены. Однако все еще было очень заметно, что Чарлз выместил свою злость на доме. Это еще раз подтвердило, что он не нашел ни самих денег, ни каких-то указаний на то, где они могут быть.

— Надеюсь, слугам миссис Уэдон нравится отдыхать. Нам никак нельзя рисковать тем, что они явятся домой слишком рано и обнаружат этот разгром.

Сэндисон согласно кивнул.

— Хочешь осмотреть убежище священника? В нем было несколько интересных предметов, но ящиков с золотом не оказалось. Мы успели убрать все содержимое до визита Макдональда.

Лео следом за другом прошел в гостиную и с интересом посмотрел, как тот проводит рукой под каминной полкой. Один из двух книжных шкафов отъехал назад, спрятавшись в стену и открыв узкий проход, который привел в небольшую комнату со множеством полок по стенам. Кроме них, там оказалась только одна старая скамеечка для ног.

— И что же здесь было?

Сэндисон рассмеялся и ответил:

— Несколько свечных огарков, смятое письмо, шагреневая шкатулочка с хрустальным сердечком, псалтырь и молитвослов, пара повязок с вытканным на них якобитским девизом и детская игрушка-лошадка. Ничего, что имело хотя бы какое-то значение. Я все принес обратно. Не сомневался в том, что ты в любом случае пожелаешь сам взглянуть на все эти вещи.

— Ну что ж, вперед, Макдуф.

— Там было «на бой», — поправил его Сэндирон, укоризненно покачав головой, и повел Лео вверх по лестнице.

— Даже так? Ну и память!

Лео ухмыльнулся и ткнул его пальцем, изображая рапиру.

«И проклят будет тот, кто первым крикнет: «Стой!»».

— Ну нет, — уверенно заявил Лео. — Там были совершенно другие слова.

— Именно эти, дурак ты недоучившийся, — укоризненно покачал головой приятель, открывая дверь гостиной. — И это выражение прекрасно подходит к той ситуации, в которой ты сейчас оказался. Все, что мы нашли в убежище священника, лежит вот на этом столе, кроме скамеечки, естественно, которую ты уже видел.

Первым делом Лео прочел письмо: это оказалась поспешно нацарапанная записка, в которой получателю, некоему мистеру Баутину, рекомендовалось срочно бежать из страны. Тонкие буквы криво шли по листку, а подписью служила только большая буква «Ч» с завитушками. Взяв хрустальное сердечко, он посмотрел его на свет. Внутри прядь светлых волос и золотая проволочка были скручены в инициалы принца.

— Красивенькое свидетельство предательства, — заметил Сэндисон.

Лео согласно кивнул и вернул безделушку в шкатулку.

— Моя бабка рассказывала мне истории о том, как многие дамы в Шотландии носили «Сердца Стюарта», чтобы продемонстрировать свою поддержку притязаний принца на трон, но мне раньше не приходилось их видеть.

— И вряд ли еще придется.

— Верни вес туда, где ты это нашел, — решил Лео. — Наверное, большинство таких украшений выбросили или уничтожили после того, как принц проиграл Каллоденскую битву. Пусть хоть эта вещица сохранится, чтобы поведать людям свою историю.

Одна из свечей оплыла, и фитиль, утонувший в лужице воска, погас. Лео придвинулся ближе к другой свече и продолжил чтение, несмотря на то что из-за тусклого света делать это было довольно трудно.

Он искренне увлекся первым томом записок Виолы. Его удивил прелестный живой стиль повествования. Ее книга читалась скорее как роман, а не как сенсационные разоблачениям и он больше походил на приключения «Тома Джонса», чем на злоключения «Фанни Хилл».

Лео снова вернулся к началу и перечитал первую фразу: «В девятнадцать лет я стала любовницей графа Д***. Не стану рассказывать вам, как и почему все случилось, так как это может быть интересно только мне самой». И ни слова о том, что вызвало ее разрыв с семьей, как она стала куртизанкой. Виола старалась показать, словно она действительно появилась из ниоткуда уже полностью сформировавшейся жрицей любви.

Единственным намеком на происхождение Виолы были слова о том, что с первым любовником ее познакомил кто-то из близких, который так возмутился решением девушки принять предложение графа о внебрачной связи, что перестал разговаривать с ними обоими.

Это были единственные грустные строчки во всей книге. В остальном она представляла собой описание всевозможных грехов и наслаждений. Историю дружбы и соперничества. Виола охотно приняла ту жизнь, которую избрала… или которая избрала ее. Всем сердцем, безоговорочно и без малейшего раскаяния.

Такое бесстыдство должно было бы вызвать презрение. Лео прислушался к своим ощущениям, заставляя себя анализировать все, даже самые незначительные реакции. Странно, но он не испытывал даже легчайшего пренебрежения, а чувствовал только огромное любопытство, все усиливающееся уважение и даже своеобразное восхищение. Кем бы Виола ни была, она явно не считала себя чьей-то жертвой.

Виола оторвала глаза от рукописи и заметила, что Нэнс что-то поспешно прячет в карман передника. Под вопросительным взглядом своей госпожи горничная отчаянно покраснела. Что происходит?

— Зачем ты это сделала?

— Просто так, мэм. Сняла волосы с вашей щетки, только и всего.

— Но почему ты их спрятала?

Хорошенькая горничная опустила глаза.

— Для Ивановых человечков, мэм.

— Для чего?!

— Это такое гадание. Надо срезать два стебля заячьей капусты, а потом вокруг одного обмотать ваши волосы, а вокруг второго — волосы вашего возлюбленного. Их надо связать вместе и положить на стропила. Если они согнутся навстречу друг другу — он вас любит. Если в разные стороны — нет. Так мне деревенские девушки сказали в прошлое воскресенье после церковной службы.

— И ты решила сделать такого человечка мне?

— И его милости.

Щеки Нэнс уже просто пылали.

— А себе?

Горничная молча кивнула и поспешно выбежала из комнаты. Виола дала волю смеху, который так и рвался у нее из груди. Нэнс росла в городе, а теперь вот стала общаться с местными жителями. Похоже, ее внимания теперь будут добиваться слуги, конюхи и грумы. Нэнс, правда, часто жаловалась на поведение лакея Сэмпсона, что говорит о ее предпочтениях.

Виола зачеркнула последний абзац, и, кусая губу, стала думать: что же написать дальше? Обычно слова у нее так и лились, а вот главы, посвященные сэру Хьюго, давались с немалым трудом. Почему-то не находилось никаких остроумных слов в его адрес, но и не включать его в записки никак нельзя. Ей нужны интересные факты, а после той интригующей сцены в театре читатели будут рассчитывать на нечто захватывающее.

Отбросив перо, она закрыла чернильницу. Неплохо бы проехаться верхом и развеяться. Как выяснилось, пребывание в седле очень стимулирует мыслительный процесс. Можно подумать, что движение на лошади помогает ожить ее вдохновению и воспоминаниям.

Виола прошла следом за горничной в спальню, где Нэнс помогла ей надеть амазонку. Ну, если точнее, амазонку леди Боацицеи. Она провела ладонями по светло-бежевому полотну. Надо бы приобрести собственную, хотя ловкая горничная очень удачно подогнала эту на ее фигуру.

Виола взяла треуголку сестры Лео и стек. По дороге вниз неожиданная мысль заставила ее сердце болезненно сжаться. Читатели будут ожидать, что она обязательно поведает об отношениях с лордом Леонидасом! Он это понимает? Он к этому готов?

С тех пор как она с ним познакомилась, ее жизнь стала невероятно бурной, полной событий, особенно последние недели. Тем более что история лорда Леонидаса тесно пересекается с историей лорда Хьюго.

Придя в конюшню, она попросила, чтобы ей оседлали Бузину. В конюшне пахло душистым сеном и лошадьми — и почему-то это помогло ей успокоиться.

Она не будет писать о лорде Леонидасе.

Виола все эти дни думала только об этом мужчине, чего не было много лет после смерти Стивена, и не желает ни с кем делиться своими чувствами.