Глава 24

Приятно было оказаться дома. А это и был его дом, осознал Блейк. Как бы ни любил он Девон, но зеленые холмистые просторы Шропшира и Мандевиля были ближе его сердцу, чем прибрежный ландшафт Девоншира. Несколько дней он провел, оглядывая свои угодья, инспектируя поля и леса, объезжая фермы и коттеджи, беседуя с арендаторами и всеми теми, чье благополучие так или иначе зависело от него. Брать на себя ответственность, принимать решения, инициировать улучшения, не испрашивая на то разрешения, было делом ответственным, сложным и увлекательным.

Единственное, что омрачало его удовольствие, было то, что ему очень не хватало Минервы. Он поймал себя на том, что мысленно сочиняет для нее отчеты о своих делах. Испытывая нежелание по некоторым личным причинам обсуждать политические вопросы, которые так занимали его супругу, Блейк большое удовольствие получал от их разговоров, которые они вели в пути, путешествуя по северной Франции, поскольку на многие вещи Минерва заставляла его взглянуть по-новому.

Блейк перебрался в покои отца. Последний раз старый герцог был в Мандевиле прошлой осенью, и его присутствие в герцогских апартаментах стало ощущаться слабее. В Лондоне Блейку трудно было даже заставить себя войти в спальню, в которой он стал свидетелем кончины старого герцога. Однако в Мандевиле он спал в постели под изысканным бархатным пологом и чувствовал, как это помогает ему привыкнуть к новому положению, не ощущая при этом со своей стороны проявления неуважения к отцу. Жаль только, что в этой постели он был один.

В полдень, когда ожидали приезда Минервы, он намеревался не уезжать далеко от дома, чтобы приветствовать ее на ступенях открытой галереи в момент прибытия в ее новый дом, но Минерва прибыла раньше, чем ожидалось. Он только что вернулся из конюшен, когда она светлой бурей ворвалась в его кабинет, волоча за собой шляпку и длинный газовый шарф.

Блейк заключил ее в объятия и поцеловал долгим поцелуем, на который она страстно ответила, и только затем заметила присутствие управляющего.

— Мы не одни, — прошептала Минерва.

Прежде чем оторваться от нее, он еще раз быстро поцеловал жену.

— Рад тебя видеть, Минни. Я скучал по тебе. Как ты доехала?

— Не называй меня так на людях, — запротестовала она, хотя и без особого пыла. Он и в самом деле верил, что ей начинает нравиться такое обращение.

— Давай тогда найдем какое-нибудь укромное местечко.

Он наконец повел ее по холлу к парадной лестнице.

— Ты даже не дал мне и словечка сказать бедному мистеру Хадкинсу, — пожаловалась Минерва. — Я знаю его давным-давно. Он чувствовал себя очень неловко.

— Позволь мне показать твои комнаты. Они рядом с моими.

Блейк собирался затронуть интересный вопрос, касавшейся его кровати и ее замечательных размеров, когда заметил, что у его супруги не слишком счастливый вид. Точнее, она выглядела весьма огорченной.

— Мне необходимо с тобой поговорить кое о чем, — сказала Минерва. — Вопрос очень важный, и меня он чрезвычайно беспокоит.

— Тогда нам лучше направиться в мою гостиную. В твоих апартаментах полно горничных, которые сейчас занимаются твоими вещами.

Он не стал упоминать о том, что его гостиная расположена как раз рядом с его спальней.

В этом огромном доме требовалось немало времени, чтобы добраться из одного места в другое. Минерва отвечала на его банальные расспросы о путешествии со все истощавшимся терпением. И к тому моменту, когда они вошли в гостиную герцога, она напоминала кипящий чайник. Блейк гадал, что же могло так вывести ее из себя. Он приготовился к горячим речам по поводу вредоносных действий кого-либо из членов правительства, и его губы тронула улыбка, но тут же исчезла. Его герцогиня, конечно, выглядела очень привлекательно, когда приходила в такое возбуждение, но сейчас она была явно не способна оценить шутливое замечание или комплимент.

— Что случилось? — спросил он.

На ее гладком челе прорезалась беспощадная морщина, столь несовместимая с фарфоровой красотой.

— Замок Уорфилд, — произнесла она, и у Блейка сдавило сердце. Но что может она иметь против Хантли? Против его кандидатуры никто не возражал, за исключением самого Блейка, а он свои возражения держал при себе. Тем не менее его встревожило уже то, что Минерва вообще затронула тему, связанную с его заклятым врагом.

— А в чем дело? Вопрос решен.

— Вы не можете отдать место этому человеку. Он негодяй.

Она, конечно же, была абсолютно права. Но, оставив свои соображения при себе, Блейк осторожно осведомился:

— Хантли? Что заставило вас так думать?

— Он будет голосовать против законопроекта о реформе и будет утверждать, что именно таково ваше желание.

— В самом деле?

— Он фактически признался мне в этом. И я имею все основания полагать, что он согласится на место в правительстве в обмен на свой голос.

Так вот какую игру затеял Хантли. Блейк не совсем понимал, почему Хантли так жаждал этого места в парламенте, которое не обещало ему никакого дохода, если только он не получил бы место в правительстве. Даже если их партия выиграет выборы, на прибыльные местечки есть длинный список кандидатов, и большинство из них обладают несравненно лучшими качествами и заслугами, чем Хантли. После того как партия столько лет находилась в оппозиции, борьба за государственные должности будет вестись всеми доступными средствами.

— Если он так поступит, — произнес Блейк, стараясь максимально сохранять спокойствие, — он не удержится на своем месте после следующих выборов. Я смещу его.

— Ты это сделаешь? Он утверждает, что независимо от того, как он проголосует, ты не лишишь его своей поддержки. — Минерва подвинулась ближе к мужу и взяла его за руку, глядя ему в лицо взглядом, полным беспокойства. — С чего он вдруг так уверен в этом? Неужели дружба этого человека так важна для тебя?

Блейк посмотрел в голубые глаза жены, и сердце у него упало. Он не мог написать эти названия на греческом или произнести их по буквам по-английски, но он прекрасно знал, что означает выражение «оказаться между Сциллой и Харибдой». Если он сдержит свое обещание Хантли и отмахнется от ее беспокойства по поводу скрывавшихся за этим мотивов, Минерва страшно на него разозлится. И в конечном итоге окажется права. Блейк не понимал, каким образом Хантли удалось обвести вокруг пальца герцога и Гидеона, но сам он прекрасно понимал, что Хантли абсолютно отвратительный, насквозь прогнивший тип. Разложившийся, как округ замка Уорфилд. Блейк ведь тоже оказался обманутым. В течение пятнадцати лет он считал этого парня своим лучшим другом.

Через минуту Минерва попросит его отказаться от обещания, данного Хантли, и изменить свое решение по поводу замка Уорфилд. А вскоре за этой отставкой последует полный публичный отчет о пробелах в образовании герцога Хэмптона.

Невежество лорда Блейкни стало бы темой для салонных пересудов; невежество герцога Хэмптона окажется в центре внимания репортеров. Он мог представить в газетных витринах карикатуры, высмеивающие его неспособность к чтению.

Блейк всегда считал, что, как только его отца не станет, ему будет безразлично мнение окружающих. Увы, он ошибался.

— Я в долгу перед Хантли, — ответил Блейк жене, надеясь, что такой ответ ее удовлетворит.

Ничего подобного.

— В каком долгу? Какую власть он имеет над тобой?

Мог ли он заставить себя признаться теперь, когда упустил шанс открыться отцу?

Он вспомнил, как жестоко передразнивал Хантли его жалкие попытки научиться читать.

Вспомнил постоянные жалобы своих наставников, школьных учителей и своего отца: «Ты ленив», «Ты не занимаешься», «Почему ты не стараешься?»

И слова Минервы на парижской улице: «Ты даже не пытаешься».

Так какой смысл в его признании?

— Я не знаю, насколько ты права в отношении намерений Хантли, — сказал Блейк. — И не знаю, как в этом удостовериться. Но он получит это место. Я дал слово.

Отказавшись прислушаться к резонам Минервы, Блейк весь день избегал ее общества, заявив, что у него дела в далеком уголке обширного поместья. Обед здесь проходил еще более официально, чем в Лондоне. Если Минерва рассчитывала пообедать со своим мужем наедине, то ее расчет оказался ошибочным. В Мандевиле было так заведено, что слуги и служащие благородного происхождения, постоянно жившие в семье, обедали за герцогским столом.

Герцог и герцогиня Хэмптон не могли продолжать свой спор в присутствии земельного управляющего, священника, библиотекаря, хранителя документов, мистера Бленкинсона и мистера Хезерингтона, сидевших по обеим сторонам стола в маленькой гостиной. Незаслуженно именуемой так, поскольку комната была достаточно большой, чтобы вместить большую часть первого этажа Уоллоп-Холла — старинного особняка, в котором выросла Минерва. Для Минервы это сравнение было неизбежным. За исключением двух лондонских секретарей, все мужчины, сидевшие за столом, часто наносили визиты ее родителям и посещали другие дома в окрестностях Мандевиля. Она воспринимала их как равных по социальному положению, старших по возрасту джентльменов.

Они ощущали неловкость положения так же, как и она, и теперь от нее зависело, как сломать лед и устранить возникшую неловкость.

— Вы сделали какие-нибудь новые приобретения, мистер Линдси? — обратилась она с вопросом к библиотекарю, с которым ее отец водил дружбу.

— Благодарю, что проявляете интерес, ваша светлость, — ответил пожилой джентльмен, который называл ее Минервой с тех времен, когда она маленькой девочкой еще только делала первые шаги и толком не могла пролепетать приветствие. — Вам следует посмотреть дополнения к коллекции карт, которые я сделал по поручению его светлости. Покойного герцога. Надеюсь, нового герцога это также заинтересует.

В его голосе прозвучало сомнение, которое разделяла и сама Минерва.

— Моя сестра с Айверли приедут к нам в следующем месяце. Я знаю, что уж он-то захочет их посмотреть.

Она произнесла эти слова намеренно отчетливо и бросила взгляд на противоположный конец стола, где сидел Блейк, чтобы удостовериться, слышал ли он ее. Минерва сердилась на него и с радостью заметила, как супруг недовольно поморщился, услышав ее замечание.

— Превосходно. Мне хотелось бы узнать компетентное мнение лорда Айверли относительно происхождения нескольких экземпляров. Как поживают мистер и миссис Монтроуз?

— Я не видела родителей вот уже несколько месяцев. Я надеялась навестить их сегодня днем, но его светлость был занят, а они рассчитывают увидеть нас обоих в наш первый после свадьбы визит. Она мило улыбнулась своему мужу и произнесла чуть громче: — Но это не важно. Герцог, несомненно, сумеет выбрать время, Чтобы уделить мне внимание завтра. Или на следующей неделе.

Мистер Линдси заерзал на стуле, и Минерве стало стыдно, что она втягивает старика в их размолвки.

— Я провела день, осматривая дом вместе с миссис Кураж и обустраиваясь в своих апартаментах, — продолжила она чуть тише. До конца трапезы ей удалось продержаться в рамках приличий, хотя и не блистая остроумием.

— Минни?

Она подумала о том, чтобы притвориться спящей. Ей хотелось его видеть и хотелось, чтобы он ушел. Было бы легче переложить решение на него.

— Минни? — Он придвинулся ближе. — Ты еще не спишь. Я лишь хотел сказать, что мне очень жаль.

Этим вечером она тоже вела себя не лучшим образом — хотя не так плохо, как он в вопросе о Хантли, — и тоже должна была извиниться.

— Гм. — Это все, что ей удалось выжать в ответ.

Перина слегка прогнулась.

— У меня есть серьезная причина, по которой я должен дать Хантли это место, — сказал он, забираясь к ней под одеяло и прижимаясь грудью к ее спине. — Но я не могу тебе рассказать. Возможно, в будущем, но пока я не готов.

— Что…

Он перебил ее:

— Прошу тебя, не спрашивай об этом сейчас. Давай помиримся.

Блейк обнял ее, и его губы начали пощипывать ее ушко. Как и всегда, ощущение было приятным. Очень приятным. Но она была очень на него сердита. Так называемая «серьезная причина» таковой вовсе не была. Он готов делить с ней постель, но не обсуждать свои решения.

Ей понравилось, когда он поцеловал ее в шею. И когда его рука нырнула в разрез ее ночной рубашки.

— О, Минни! У тебя такие прелестные округлые груди, — выдохнул он. И ее груди откликнулись на его слова, наливаясь под его настойчивыми пальцами.

Ей следовало сказать ему, чтобы он уходил, и не позволять его сладострастным соблазнительным прикосновениям погасить ее злость. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не выгнуться навстречу его ласкам.

Минерва не собиралась поощрять его. Сегодня вечером она была не в настроении. Как может он так глупо надеяться, что она простит ему то, что он преподносит на блюдечке место в парламенте одному из своих собутыльников?

Боже правый! Как может он полагать, что в подобных обстоятельствах она позволит ему ласкать ее? Через минуту она оттолкнет его. И ее раздражало, что сердце так сильно колотится, а блаженные толчки пронзают ее до самого лона. Чисто животная реакция. Совершенно недостойная.

Но через пелену желания к ней пробивался голос разума, требуя не торопиться с выводами. Она и сама была далека от совершенства этим вечером. Во время размолвок с Блейком она всегда вела себя ужасно. Вместо того чтобы извиняться, она могла бы позволить ему делать с ней все, что ему хочется. Это было бы совершенно справедливо. И к тому же если она станет принимать его ласки пассивно, это не будет походить на капитуляцию.

Она не прислушалась к голосу разума, возразившему, что этот аргумент — лицемерная чушь, и сосредоточилась на том, чтобы не поддаться желанию ответить на его объятия, что было нелегко и для чего потребовалось напрячь каждый мускул.

Она тотчас почувствовала себя свободной. Блейк перевернулся и сел в постели.

— Если хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, я так и сделаю.

— Я этого не сказала.

— В этом нет необходимости. Ты явно рассержена.

Минерва перевернулась на спину:

— Я знаю свои обязанности. Ты мой супруг, и я не могу отказать тебе.

— Спасибо, не стоит. У меня нет желания находиться в постели с женщиной, которая меня лишь терпит.

— Я совершенно готова с большой охотой принять тебя.

— С большой охотой! Полено было бы более чувствительным!

Разочарование от нереализованное желания в сочетании со смутным ощущением, что она, возможно, не права, не позволили ей сохранить самообладание.

— В таком случае я предложила бы тебе отправиться на конюшню. Ведь именно там ты предпочитаешь проводить свое время, поскольку благополучие твоих лошадей гораздо важнее процветания страны.

— Твоя проблема, Минни, заключается в том, что ты считаешь, будто знаешь все. И все должно быть сделано по-твоему. Я хотел бы, чтобы хоть однажды ты поверила в то, что и я знаю, что делаю.

Это было так несправедливо! В течение нескольких недель она держала свои мысли при себе, воздерживалась от того, чтобы вмешиваться в вопросы, в принятии решений по которым она была более компетентна, чем он. Минерва зарылась лицом в подушку, чтобы не закричать на него в неподобающей ярости.

— И что ты на это скажешь, Минни?

— Уходи и не называй меня Минни.

— Прекрасно, герцогиня. И добро пожаловать в Мандевиль.

Он вышел из комнаты, громко топая, и эти звуки не заглушали даже толстые ковры, которыми был застлан пол.