Глава 14

Минерва проснулась с легкой головной болью. Когда ближе к рассвету она наконец легла в постель, то была еще слегка пьяна. Ей следовало помнить, что шампанское, каким бы восхитительным оно ни казалось, следует пить умеренными дозами. Она звонком вызвала горничную и попросила принести чашку чая и тост в постель. Обычный утренний шоколад в таком состоянии казался слишком питательным. В ожидании завтрака она размышляла о печальном завершении великолепного вечера.

Блейк намеренно уступил ей победу в состязании, теперь она была в этом уверена. Ни на мгновение она не поверила, что Блейк, обладавший выносливостью опытного охотника, не мог продолжить поцелуй. Но он реабилитировался, развлекая ее приятными разговорами за бокалом шампанского. Ничего особенного сказано не было, но ей пришлось признать, что ее муж весьма занимательный собеседник, когда дело ограничивается легким светским разговором. После того как они немало выпили и съели и сравнили мастерство выступавших друг за другом канатоходцев, никто из которых, к счастью, не рухнул на зрителей, Блейк предложил перебраться в другое заведение.

В «Кафе де Чинуаз» также играла музыка, восхитительно непритязательная, а обслуга вполне соответствовала декорациям — гостей обслуживали хорошенькие девушки в китайских костюмах. Распив еще одну бутылку шампанского, которое, по мнению Блейка, уступало качеством шампанскому в «Кафе де ла Пэ», хотя Минерва не ощутила разницы, они закончили вечер мороженым у «Тортони».

Блейк был внимательным и неутомимым спутником, потакал ее желаниям, распахивал перед ней двери, помогал подниматься и спускаться по лестницам, усаживал в экипаж и помогал выходить из него. Он шептал ей комплименты, и его дыхание щекотало ей ушко. Часто целовал ей руку, не упуская возможности мягко поддразнить жену, неизменно называя ее Минни.

То, что после всего этого он опять не пришел к ней в спальню, стало для Минервы еще большей загадкой.

В комнату постучалась горничная с подносом.

— Его светлость уже проснулся? — спросила Мин, когда та поставила поднос на стол.

— Маркиз вышел более часа назад.

Мин посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке, удивилась позднему часу и немного обиделась на Блейка. Она надеялась, что сегодняшний день они проведут вместе. Записка на подносе несколько уняла ее досаду. Пока она не начала читать ее.

Его почерк был ей совершенно незнаком, если не считать его четкой однословной росписи в книге постояльцев и на брачном свидетельстве.

Почерк у Блейка оказался совершенно отвратительным.

Она изумленно уставилась на листок, не в силах поверить, что прекрасно образованный взрослый человек способен изобразить такие каракули. Конечно, можно было предположить, что Блейк писал записку в страшной спешке, но даже это обстоятельство не оправдывало подобной небрежности. Его почерк был настолько неразборчивым, что создавалось впечатление письма шестилетнего ребенка, имеющего некомпетентную гувернантку.

«Дорогая Минни» — так начиналась его записка, но выглядело это как «Дрогая Мнии». Если уж он решил продолжать допекать ее этим ужасным прозвищем, то мог бы по крайней мере научиться правильно его писать. «Я поехал на втсречу с человеком по поводу лшоади». Следующая часть была еще хуже, и ей потребовалось некоторое время, чтобы расшифровать послание: Блейк намеревался вернуться в полдень и повезти ее кататься. Наиболее внятной частью этого краткого, но совершенно невразумительного послания была подпись.

Именно тогда, когда их времяпрепровождение начало напоминать настоящий медовый месяц и они начали получать удовольствие от общения, он оставил ее, чтобы взглянуть на лошадей. Точнее, на «лшоадей». Учитывая его везение, продавец окажется старым другом Наполеона Бонапарта, и Блейк вновь вырвется вперед в их состязании. Не то чтобы ее печалила необходимость платить по счетам, но было бы гораздо забавнее, если бы должником оказался сам Блейк. Кроме того, несправедливо, нелепо и унизительно то, что она, годы изучавшая политику и дипломатию, оказалась побежденной человеком, главный интерес которого сосредоточен на лошадях. Человеком, который даже писал с ошибками!

Вздохнув, Минерва вернулась к вопросу, который занимал ее со вчерашнего дня. Как ей узнать, о чем сегодня в полдень будут говорить принцесса Вальштейнская и герцог Муши-Ферран? Эти двое тайно встречаются во дворце герцога на Сен-Луи. Как представлялось Минерве, принцесса нанесет официальный дневной визит хозяйке дома и под этим предлогом обсудит с герцогом свои тайные дела.

Немного подумав, Минерва отвергла идею проникнуть в дом Муши, переодевшись служанкой, хотя чертовски интересно было бы поговорить на эдаком французском «кокни», да еще с австрийским акцентом. Если назваться горничной принцессы, то ее, конечно, впустят в дом, но скорее всего сразу же проводят к так называемой хозяйке, и обман раскроется. В конце концов Минерва решила нанести визит герцогине Муши-Ферран под собственным именем. Ведь герцогини должны общаться, а она фактически уже является одной из них. Когда двери особняка Муши раскроются перед ней, придется положиться на свою способность к импровизации.

К счастью, изысканное прогулочное платье из ярко-синего шелка уже было доставлено от парижской модистки. Надетое с горностаевым палантином, голубыми лайковыми перчатками и туфельками и chapeau de velours, оно выглядело таким элегантным, что произвело впечатление даже на Минерву — в таком наряде она выглядела до кончиков ногтей знатной дамой. Диана могла бы гордиться ею, подумала Минерва, бросая перед выходом последний взгляд на зеркало в холле.

Выйдя из наемного экипажа во дворе особняка герцога Муши-Феррана, Минерва велела своему лакею, одному из тех, кто обслуживал их апартаменты, объявить о прибытии маркизы Блейкни. Она вошла в вестибюль с гордо поднятой головой и видом настолько величественным, что напыщенному лакею в парике оставалось лишь с поклоном проводить ее в гостиную — огромную комнату, обставленную весьма вычурной и сплошь позолоченной мебелью. Громоздкая хрустальная люстра, свисавшая с расписанного фресками потолка, доминировала в помещении, зрительно уменьшая в размерах фигуры двух присутствовавших в комнате дам.

Старшая из них, ничем не примечательная дородная женщина с нарумяненным лицом, едва не вываливавшаяся из своего чересчур богато украшенного платья, оказалась матерью герцога, вдовой бонапартистского генерала. Минерва была достаточно проницательна, чтобы заподозрить: происхождением эта дама похвастаться не могла.

Ее невестка, напротив, казалась очень бледной и худощавой. Она явно происходила из аристократической семьи, и нынешний герцог женился на ней вскоре после получения титула, стремясь подтвердить свои роялистские настроения.

Обе герцогини приняли Минерву любезно, хотя и были несказанно удивлены этим неожиданным визитом. Вряд ли дамы поверили, будто этот визит ей посоветовала нанести герцогиня Хэмптон, вряд ли помогла Минерве и сложная система связей через выдуманных друзей и несуществующих родственников. Но как бы то ни было, известное имя гостьи и ее превосходный французский произвели на хозяйку необходимое впечатление, и та не стала углубляться в детали.

Решаясь на эту авантюру, Минерва рассчитывала хоть что-то узнать у старой герцогини о политических пристрастиях герцога. Кроме того, теоретически существовала возможность из первых рук получить сведения об окружении Наполеона II. Вот только спрашивать французов об их бонапартистском прошлом определенно было не comme al fauf. Поэтому прежде чем начать розыски герцога, Минерве пришлось добрую четверть часа потратить на светскую болтовню. Она помнила, что его светлость в разговоре с принцессой говорил о трех часах, но до назначенного времени оставалось лишь несколько минут, а герцога в доме, по-видимому, не было. Может, высокопоставленную австрийскую гостью проведут прямо к нему в кабинет?

— Я имела удовольствие быть официально представленной monsieur в австрийском посольстве, — наконец сказала она. — Его светлость присоединится к нам?

Вопрос, казавшийся ей абсолютно невинным, был воспринят совершенно неожиданным образом. Молодая герцогиня ошеломленно округлила глаза, а ее свекровь, ответив коротким «нет», бросила на Минерву такой взгляд, словно уличила ее в чем-то выходившим за рамки всех приличий.

Такая реакция, безусловно, грозила разрастись в настоящий скандал, но Минерве повезло. В этот напряженный момент двери гостиной распахнулись и в комнату ворвалась шумная компания: несколько дам, двое джентльменов и целый выводок детей. По всей видимости, гостей ожидали. Тут же зазвучали радостные приветствия родственников, что немного напомнило Минерве встречи ее собственного шумного семейства. Воспользовавшись суматохой, она извинилась и быстро вышла, якобы повинуясь непреодолимому «зову природы».

После посещения английского посольства и некоторых французских особняков Минерва вынесла общее представление о том, как устроены дома здешних вельмож. Она не без оснований рассчитывала, что у герцога есть собственные апартаменты, вероятнее всего, в одном из жилых флигелей. С бешено колотившимся сердцем она обогнула здание по казавшейся бесконечной галерее, и негромкий перестук собственных каблуков казался ей оглушительным. К своему облегчению, она не встретила ни одного слуги. И этот факт сам по себе имел большое значение. Если у герцога была назначена тайная встреча, которая могла расцениваться как попытка государственной измены, то, конечно же, вельможа намеренно удалил слуг. Выйдя из галереи, она обнаружила дверь, ведущую в небольшую, обставленную, как кабинет, комнату. Глубоко вздохнув, Минерва решительно отворила дверь. Если в комнате кто-то окажется, она заранее готова была оправдаться тем, что заблудилась. И тут ей повезло во второй раз: из соседней комнаты донеслась немецкая речь, и голос был женский!

Минерва изо всех сил пыталась разобрать слова, но тут ее внимание привлек громкий стук каблуков. Кто-то шел по коридору, причем шел быстро, даже не пытаясь скрыть свое приближение.

Все-таки есть кое-что приятное в статусе молодожена, размышлял Блейк, возвращаясь домой. Войдя в апартаменты, он готов был немедля броситься к Минерве, хотя и опасался, что оставленная им записка, мягко говоря, удивила супругу. Конечно, слуги сообщили бы леди Блейкни о планах супруга, но он хотел оставить личное послание, хотел дать ей понять, что, уходя, думал только о ней. Этим утром Блейк полнился оптимизмом и поэтому решил рискнуть. Если повезет, Минерва отнесет его ужасный почерк и грамматические ошибки на счет небрежности. Многие из его итонских однокашников были столь же слабы в чистописании, хотя, конечно же, прекрасно умели читать.

Сдержав первый порыв, он скользнул в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Почти все утро Блейк провел в конюшне, а затем в отличном фехтовальном поединке скрестил рапиры с Армитажем. Сегодня утром он проснулся, чувствуя себя вялым и разбитым, и только хорошая физическая нагрузка могла привести его в норму. Блейк с детства привык нагружать себя различными физическими упражнениями, и немало в этом преуспел, чего нельзя было сказать об интеллектуальных занятиях, в которых его преследовали постоянные неудачи. В действительности плохое настроение и самочувствие Блейка было вызвано слишком долгим для него воздержанием.

«Скоро, — пообещал он себе. — Скоро».

Едва смыв с себя пот и переодевшись, он поспешил в гостиную, но обнаружил комнату пустой. Копошившийся у камина слуга был не в счет. На вопрос, где миледи, слуга ответил, что мадам уехала, взяв кабриолет. Зато она оставила записку.

Черт побери эту женщину! В фехтовальном клубе он услышал кое-что, весьма нелестно характеризовавшее герцога Муши-Феррана, и Блейк хотел предупредить Минерву, прежде чем та, словно гончая, бросится по следу, выслеживая сторонников Бонапарта. Возможно, Муши и в самом деле симпатизирует приверженцам покойного императора, ибо Блейк не слышал ничего, что говорило бы об обратном. С большей уверенностью можно было утверждать о склонности герцога к самым разнообразным любовным приключениям. В данном случае невинная супруга Блейка могла оказаться в ситуации гораздо более сложной, чем пребывание несколько часов в лондонском полицейском суде.

В состоянии близком к паническому Блейк внимательно изучал листок бумага. Письмо было написано аккуратным и ровным почерком, но, к несчастью, не прописными буквами, которые он без труда мог прочитать. К тому же оно было гораздо пространнее его собственного послания. Блейк сделал глубокий вдох и попытался расслабиться. Иначе он потеряет драгоценные минуты, тупо рассматривая скачущие в бессмысленной пляске буквы. Он довольно быстро нашел то, что искал — Муши-Ферран, а перед именем, несомненно, стояло слово «особняк».

Блейк послал слугу за фиакром и, когда экипаж прибыл, поехал на Сен-Луи. По пути ему удалось расшифровать большую часть письма, что лишь подтвердило правильность его догадки. Увидев подпись, он улыбнулся: Минерва Блейкни. Ей еще не так часто доводилось что-либо подписывать своим новым именем. Обращение было корректным, но довольно официальным: «милорд». Во многих отношениях Минни свято соблюдала приличия, хотя в глубине ее души таился мятежный дух. Он подумал, удастся ли ему убедить Минерву поддержать его намерение попрать традиции его семьи и отказаться от своей доли «национального пирога».

Отель Муши представлял собой один из огромных парижских особняков, столь же впечатлявший, как и Вандерлин-Хаус, но обладавший большим изяществом и очарованием. Фиакр въехал во двор и остановился рядом с кабриолетом Минервы. Блейк вышел из экипажа и поднялся по ступеням к на удивление скромному главному входу. Мажордом подтвердил, что миледи Блейкни действительно прибыла с визитом. Слуга проводил Блейка в гостиную, где он обнаружил оживленное семейное сборище. Минервы здесь не было, как не было и ни одного джентльмена, который отвечал бы полученному им описанию герцога.

Блейк не мешкая вышел из гостиной, не без оснований надеясь, что на него никто не обратил внимания.

— Где его светлость? — спросил он у проходившего мимо лакея, используя двойной способ получения гарантированного ответа: одной рукой он приподнял слугу за шкирку, а другой продемонстрировал золотой. Лакей, на которого произвели впечатление как мускулы Блейка, так и достоинство монеты, подробно объяснил, где найти герцога.