Глава 2
Давным-давно, когда Британия была молодой, там жил лучший из правителей. Его звали король Херла. Он был мудрым и храбрым, его рука была сильной и быстрой, и ничто на свете он не любил так, как охотиться в густом, диком лесу…
…из «Легенды о короле Херла».
Граф Брайтмор обладал самыми разными качествами, был, между прочим, уважаемым пэром, к тому же весьма богатым. А в свои лучшие минуты он являлся еще и христианином, возможно, не самым примерным, ибо ему, к сожалению, не хватало одного важного качества: увы, граф не был внимательным отцом.
— Папа, вчера за обедом я сказала тебе, что сегодня вечером должна посетить бал у виконта д’Арка — напомнила Пенелопа отцу, когда они стояли в огромном холле Брайтмор-Хауса в ожидании экипажа; а горничная Блэкберн тем временем возилась с бантом на короткой накидке хозяйки.
— Я думал, ты была там прошлым вечером, — буркнул граф, крупный мужчина с голубыми глазами навыкате и длинным носом — почти до самого подбородка. Он только что прибыл домой со своим секретарем — морщинистым маленьким человечком, обладавшим поразительными математическими способностями.
— Нет, дорогой папа. — Пенелопа закатила глаза. — Прошлым вечером я обедала у леди Уотерс.
Артемис почувствовала, что тоже готова закатить глаза, но сдержалась. Ведь прошедшей ночью их едва не убили в Сент-Джайлзе, и они, конечно же, не были в столовой леди Уотерс. Более того, леди Уотерс вообще могло не быть в городе в это время, а Пенелопа… Ох, она врала с захватывающей дух виртуозностью.
— Э-э… Что ж, ты изысканно выглядишь, Пенни, — заметил граф.
Просияв, Пенелопа покрутилась перед отцом, чтобы продемонстрировать свое новое платье из атласной парчи лимонного цвета, богато украшенное вышивкой из сине-красно-зеленых цветочных букетиков. На шитье платья ушел месяц, и стоило оно больше того, что девяносто процентов лондонцев зарабатывали за год.
— И ты тоже, Артемис, — с рассеянным видом добавил граф. — Да-да, совершенно очаровательно выглядишь.
— Спасибо, дядя. — Артемис сделала реверанс.
Неожиданно она поняла, насколько эта ее жизнь отличалась от той, прежней. Тогда они вчетвером жили за городом — она, Аполло, папа и мама. Их дом был небольшим, и они не устраивали ни вечеринок, ни тем более балов. И сейчас Артемис с удивлением осознала, что начала привыкать к посещению светских приемов — и даже ждала возможности побывать на очередном.
Артемис невольно улыбнулась. Конечно, она была благодарна графу, который в действительности доводился ей дальним кузеном, а не дядей. Когда ее родители были живы, она никогда не встречалась ни с ним, ни с Пенелопой, но тем не менее он взял ее в свой дом, когда общество отвернулось от нее. При отсутствии приданого и с клеймом наследственного безумия у нее не было надежды выйти замуж и иметь собственный дом. Однако она не могла забыть то, что граф отказался — категорически, не оставив ни малейшей надежды на изменение своего решения, — помочь и Аполло. Самое большее, что он пожелал для него сделать, — устроил так, чтобы Аполло побыстрее отправили в Бедлам, вместо того чтобы заключить в тюрьму. Для графа Брайтмора это было совсем не сложно: никто не хотел, чтобы аристократа повесили за убийство. Сливки общества такого не вынесли бы — даже несмотря на то, что упомянутый аристократ никогда не появлялся в свете.
— На этих ваших танцах ты вскружишь головы всем юным джентльменам, — снова обратился граф к дочери, внимательно взглянув на нее. — Только постарайся, чтобы у тебя она тоже не закружилась.
Возможно, он лучше знал Пенелопу, чем казалось Артемис.
— Не бойся, папа. — Пенелопа чмокнула отца в щеку. — Я только собираю чужие сердца, но не отдаю свое.
— Хм… — рассеянно откликнулся граф, так как его секретарь в этот момент шептал ему что-то на ухо. — Тогда до завтра, хорошо?
— Да, дорогой.
Несколько секунд спустя Пенелопа и Артемис вышли за дверь.
— Не понимаю, почему мы не взяли Бон-Бона, — заговорила Пенелопа, когда экипаж отъехал. — Его шерсть прекрасно оттеняла бы это платье.
Бон-Бон был маленьким, белым и очень старым песиком Пенелопы. Артемис не представляла, каким образом он «оттенял» бы платье кузины. Спорить, однако, не хотелось, поэтому Артемис пробормотала:
— Да, возможно… Но его белая шерсть пристала бы к твоей юбке.
— О-о!.. — Пенелопа нахмурилась и кокетливо надула губки, похожие на розовый бутон. — Я думаю, не завести ли мне мопса. Но они есть у всех — они вполне обычны. Да и желтовато-коричневый цвет совсем не так заметен, как белый Бон-Бон.
Артемис мысленно вздохнула, удержав при себе свое мнение о выборе собаки, а Пенелопа принялась щебетать о собаках, фасонах платьев и домашней вечеринке в загородном поместье герцога Уэйкфилда, в которой они вскоре примут участие. Чтобы поддерживать разговор, от Артемис требовалось только время от времени кивать; она думала об Аполло и о том, что в это утро он показался ей очень уж худым. А ведь он — крупный мужчина; во всяком случае, прежде был таким. В Бедламе же щеки у него ввалились, глаза запали, а на запястьях выпирали кости. Она должна больше платить надзирателям, должна приносить брату больше еды, должна принести ему другую одежду… Но все это — лишь временное решение проблемы, и она боялась, что если не найдет способ вытащить брата из Бедлама, то тогда… Еще год он там не выдержит!
Артемис тихо вздохнула, а Пенелопа продолжила болтать о бельгийских кружевах.
Спустя полчаса они вышли из экипажа перед сияющим огнями величественным особняком.
— Действительно, жаль, — сказала Пенелопа, встряхивая юбки.
— Что?.. — Артемис нагнулась, чтобы расправить ей сзади подол.
— Лорда д’Арка. — Кузина указала на роскошный особняк виконта. — Красивый мужчина, к тому же богатый — в общем, почти совершенство.
— Но не совсем? — Артемис наморщила лоб, стараясь уследить за беспорядочным ходом мыслей кузины.
— Разумеется, глупышка, — ответила Пенелопа, шествуя к парадной двери. — Он ведь не герцог, верно? О, по-моему, это лорд Физерстоун!
Артемис последовала за Пенелопой, порхнувшей навстречу молодому лорду. У Джорджа Физерстоуна, барона Физерстоуна, были большие голубые глаза с густыми, загнутыми вверх ресницами и пухлые красные губы, так что, если бы не тяжелый подбородок и длинный нос, то его можно было бы принять за девушку. На нем был бордовый сюртук, а его золотистый жилет отливал пурпуром и ярким лиственно-зеленым цветом. Многие леди из лондонского высшего общества считали его очень привлекательным, хотя Артемис находила наглый блеск его голубых глаз просто отвратительным.
— Леди Пенелопа! — шумно обрадовался лорд Физерстоун и, остановившись на мраморной лестнице, отвесил замысловатый поклон. — Что нового?
— Милорд, рада сообщить вам, что я побывала в Сент-Джайлзе, — доложила Пенелопа, протягивая ему руку.
Лорд Физерстоун склонился к ее руке и, задержавшись на секунду дольше положенного, взглянул на девушку сквозь густые ресницы.
— И выпили рюмку джина?
Пенелопа со смехом раскрыла веер.
— Все было гораздо интереснее, милорд. — Усмехнувшись, она опустила веер. — Я встретила Призрака Сент-Джайлза!
— Что вы говорите?! — Глаза лорда Физерстоуна округлились.
— Это чистейшая правда. Моя компаньонка, мисс Грейвс, может подтвердить.
Артемис сделала реверанс, затем сказала:
— Да, милорд, все так и было.
— Это удивительно, миледи!.. — Лорд Физерстоун так широко раскинул руки, что покачнулся, и Артемис даже испугалась, что он потеряет равновесие на лестнице. Но виконт удержался и поставил одну ногу на следующую ступеньку. — Дьявол в маске сражен красотой девушки? — Он взглянул на Пенелопу с лукавой улыбкой. — Значит, вы сразили его, не так ли, миледи?
Артемис нахмурилась. «Сразить» — довольно сомнительное слово, которое можно истолковать…
— Добрый вечер, миледи, милорд… — послышался чей-то бархатистый голос.
Артемис тотчас обернулась и увидела приближавшегося к ним герцога Уэйкфилда, высокого и худощавого, в элегантном белом парике и строгом черном костюме. Падавший из особняка свет создавал смутные зловещие тени у него на лице, подчеркивая правильные черты — резкие темные линии бровей и расположенный пониже крупный прямой нос, спускавшийся к тонкой линии губ. Среди светских леди герцог Уэйкфилд не считался таким же привлекательным, как лорд Физерстоун, но если бы можно было взглянуть на него, забыв о самом человеке, то оказалось бы, что он очень даже красивый мужчина. Однако красота его была холодной и строгой, без какого-либо намека на мягкость, способную сгладить резкие черты его лица.
При этой мысли Артемис невольно вздрогнула. Нет, герцог Уэйкфилд никогда не станет женским любимцем. Что-то в нем настолько противоречило женскому представлению об идеальном мужчине, что он чуть ли не отпугивал слабый пол. Он явно не принадлежал к тем людям, которыми можно управлять, пользуясь нежностью, красотой и ласковыми словами. Он подчинится — если предположить, что он вообще способен подчиняться, — только по собственной воле.
— О, ваша светлость… — Пенелопа сделала кокетливый реверанс, а Артемис более сдержанно присела рядом с ней. — Как приятно видеть вас сегодня вечером!
— Рад встрече, леди Пенелопа. — Герцог наклонился к ее руке и тут же выпрямился. Его темные глаза не выражали никаких эмоций — ни положительных, ни отрицательных. — Я правильно услышал о Призраке Сент-Джайлза?
Пенелопа облизнула губы, что должно было выглядеть соблазнительно, но Артемис показалось, что ее кузина, по-видимому, сильно нервничала.
— О, это было грандиозное приключение, ваша светлость. Прошедшей ночью я встретила в Сент-Джайлзе самого Призрака!
Герцог молча смотрел на нее. Смотрел, не произнося ни слова.
Артемис мысленно вздохнула. Пенелопа, очевидно, не сознавала, что ее проказа может не понравиться герцогу.
— Кузина, быть может, нам следует…
— Леди Пенелопа обладает удивительным мужеством, достойным великой Британии, — перебил Артемис лорд Физерстоун. — Ее безукоризненные манеры, изящество и красота не могут не вызывать восхищения. Миледи, прошу вас принять эту безделушку как свидетельство моего преклонения перед вами.
Лорд Физерстоун опустился на одно колено и протянул Пенелопе свою украшенную драгоценными камнями табакерку. Артемис же на мгновение отвернулась, чтобы никто не увидел презрительную усмешку на ее губах. «Какой же он глупец, этот Физерстоун!» — мысленно воскликнула она.
Пенелопа потянулась за табакеркой, но герцог ее опередил. Забрав табакерку из руки лорда Физерстоуна, он поднял ее к свету. Сделанная из золота, она имела овальную форму, а на крышке был маленький круглый медальон с изображением девушки, окруженный жемчужинами.
— Очень симпатичная… — протянул его светлость. Повернувшись к Пенелопе, он добавил: — Но эта вещица вряд ли стоит вашей жизни, миледи. Надеюсь, вы больше не станете ею рисковать ради подобного пустяка.
Он бросил коробочку Пенелопе, но девушка совершенно растерялась, поэтому Артемис пришлось быстро и не слишком грациозно броситься на помощь. К счастью, она успела подхватить табакерку, не дав ей упасть на пол. Выпрямившись, Артемис встретила взгляд герцога и на мгновение замерла в смущении. Ведь она относилась к тем, кому положено стоять в сторонке и ничего не предпринимать; да и джентльмены редко замечали компаньонок богатых леди. И вот сейчас…
Если бы у нее спросили, какого цвета глаза у его светлости, она ответила бы, что они темные. И они были именно такими — очень темными, почти черными, но… не совсем. Глаза у герцога Уэйкфилда были удивительные — темно-карие, бархатистые, как свежесваренный кофе, как отполированное ореховое дерево, и они производили приятное впечатление, вот только… Глаза эти были холодными, как металл зимой, и казалось, что от взгляда этих глаз замерзала душа.
— Очень ловко, мисс Грейвс, — прервал молчание герцог и, повернувшись, пошел вверх по лестнице. А Артемис в недоумении смотрела ему вслед — когда он успел узнать ее имя?
— Самовлюбленный болван. — Лорд Физерстоун произнес это так громко, что герцог, должно быть, услышал, однако не подал виду и скрылся в особняке. — Миледи, — обратился лорд Физерстоун к Пенелопе, — я должен принести вам извинения за грубость герцога. Могу только предположить, что этот человек перестал понимать шутки и превратился в старика, не дожив и до сорока лет. Или до пятидесяти? Клянусь, герцог вполне может быть таким же старым, как мой отец.
— Конечно же нет! — Леди Пенелопа нахмурилась, как будто и в самом деле поверила, что герцог внезапно постарел. — Ему не может быть больше сорока, правда?
Вопрос был адресован Артемис, и та ответила:
— Я уверена, что его светлости не больше тридцати трех. — Тихонько вздохнув, она убрала табакерку в карман, чтобы потом отдать ее Пенелопе — если не позаботиться о подарке, кузина непременно забудет его на балу или в экипаже.
— Правда?! — обрадовалась Пенелопа. Потом заморгала и спросила: — Но откуда ты знаешь?
— Его сестры мимоходом упоминали об этом, — ответила Артемис. Пенелопа и сама была дружна — во всяком случае, знакома — с леди Геро и леди Фебой, но не в ее привычках было слушать, а уж тем более запоминать, то, что говорили ее подруги.
— A-а… понятно. Что ж, это хорошо, — кивнула Пенелопа. Она тут же приняла предложенную лордом Физерстоуном руку и направилась в дом.
В холле их встретили одетые в ливреи слуги, взявшие у них верхнюю одежду, и они поднялись по парадной лестнице на верхний этаж, в бальный зал лорда д’Арка. Зал этот походил на сказочную страну: под ногами блестел пол из бело-розового мрамора; над головой сияли хрустальные люстры; огромные вазы были наполнены оранжерейными гвоздиками — розовыми всех оттенков, белыми и темно-красными, — насыщавшими воздух резким пряным запахом; в дальнем конце бального зала оркестр уже что-то играл, и гости в нарядах всех цветов радуги грациозно двигались в танце, словно некие сказочные существа.
Артемис с досадой поморщилась, подумав о своем скромном платье. Оно было коричневое, так что если остальные гостьи казались феями, то она, очевидно, являлась злобным троллем. Это платье появилось у нее в первый год жизни у Пенелопы и графа, и с тех пор Артемис надевала его на все балы, которые посещала со своей кузиной. Но ведь она — всего лишь компаньонка, ей положено держаться на заднем плане, и она делала это с завидным искусством, хотя и без особого удовольствия.
— Все прошло хорошо, — весело объявила Пенелопа.
— Прости, ты о чем? — Артемис заморгала, подумав, не пропустила ли она чего-то, когда толпа вокруг них стала плотнее и разъединила их с лордом Физерстоуном.
— Про Уэйкфилда, — ответила Пенелопа, раскрыв свой искусно расписанный веер.
Артемис взглянула на нее с удивлением.
— Ты считаешь, что наша встреча с герцогом прошла хорошо?
— Конечно же нет! — воскликнула Артемис.
— Разумеется. — Пенелопа резким движением сложила веер и похлопала им компаньонку по плечу. — Ведь ревнует!
Артемис в изумлении уставилась на свою красавицу-кузину. Когда герцог уходил от них, она мысленно подобрала несколько слов для описания его выражения: насмешка, презрение, самодовольство, надменность… А сейчас, думая об этом, она была совершенно уверена, что могла бы предложить еще с дюжину определений, но все же «ревности» среди этих слов не было.
— Я не уверена… — осторожно начала Артемис, прочистив горло.
— О, леди Пенелопа! — Джентльмен с небольшим животиком, растягивающим пуговицы его элегантного костюма, остановился прямо перед ними. — Вы прекрасны как летняя роза!
— Благодарю вас, ваша светлость. — Пенелопа надула губки при этом довольно банальном комплименте. — Полагаю, вы преувеличиваете.
— Что вы, что вы!.. Нет, конечно же. Я уверен, что вы, мисс Грейвс, — герцог Скарборо повернулся к Артемис и подмигнул ей, — в добром здравии.
— Конечно, ваша светлость, — улыбнулась Артемис, делая реверанс.
Герцог был среднего роста, но слегка сутулился и от этого казался ниже. Он был в белоснежном парике, в отличном костюме цвета шампанского и в туфлях с бриллиантовыми пряжками — говорили, герцог вполне мог себе это позволить. А еще ходили слухи, что он искал себе новую жену, так как герцогиня умерла несколько лет назад. К сожалению, Пенелопа, если и могла простить этому мужчине сутулость и небольшой животик, была совершенно непреклонной в отношении его возраста — герцогу Скарборо в отличие от герцога Уэйкфилда было уже за шестьдесят.
— Я должна тут встретиться с подругой, милорд. — Пенелопа сделала шаг в сторону, пытаясь избавиться от герцога.
Но герцог, двигаясь с поразительным для своего возраста проворством, каким-то образом ухитрился схватить руку Пенелопы и положить ее себе на локоть.
— Тогда я буду иметь удовольствие проводить вас к ней.
— О-о… милорд, но мне очень хочется пить, — нашлась с ответом Пенелопа. — Не будете ли вы, ваша светлость, столь добры, не принесете ли мне чашку пунша?
— С превеликим удовольствием, миледи, — отозвался герцог, но Артемис показалось, что она заметила в его глазах веселые искорки. — Впрочем, я уверен, что ваша компаньонка не станет возражать против такой работы. Правда, мисс Грейвс?
— Да, конечно, — пробормотала Артемис, улыбнувшись.
Хотя Пенелопа являлась ее хозяйкой, Артемис симпатизировала пожилому герцогу — впрочем, он не просил ее помочь завоевать Пенелопу. Притворившись, что не слышит злобного шипенья кузины, Артемис повернулась и, медленно обходя танцующих, направилась к комнате с напитками, находившейся в другом конце бального зала. У нее на губах все еще играла легкая улыбка, когда она услышала зловещий раскатистый голос:
— Мисс Грейвс, могу я поговорить с вами?!
«Этого следовало ожидать», — подумала она и, повернув голову, увидела холодные темно-карие глаза герцога Уэйкфилда.
— Я удивлена, что вам известно мое имя, — сказала мисс Артемис Грейвс. И действительно, она была не из тех женщин, на которых мужчины обращали внимание и которыми интересовались.
Глядя на стоявшую перед ним мисс Грейвс, Максимус говорил себе: «Да, она и впрямь одна из тех неприметных женщин-компаньонок, незамужних тетушек, бедных родственниц, то есть из тех, кто всегда остается позади, кто тихо прячется в тени. Такие женщины есть в доме каждого состоятельного человека, потому что долг джентльмена — заботиться о таких по мере возможности. Однако женщины такого типа не привлекают мужчин, не выходят замуж и не рожают детей. В сущности, они вообще не имеют пола. Нет повода замечать подобную ей женщину».
Тем не менее, он, Максимус, ее заметил.
Он и до прошлой ночи знал, что мисс Грейвс, всегда одетая в невзрачное платье — коричневое или серое, — постоянно следует за своей кузиной. Она редко разговаривала — во всяком случае, он почти никогда ее не слышал, — но обладала искусством молча наблюдать. И она ничем не привлекала его внимание — до прошлой ночи.
В самой опасной части Лондона она осмелилась обнажить против него нож и смотрела без всякого страха; причем ему тогда показалось, что ее освещал яркий свет. Да и сейчас ее фигура выделялась в толпе, и он снова видел ту самую «ночную» женщину. Вроде бы самое обычное лицо, то есть совершенно ничего примечательного, если бы не огромные и очень красивые темно-серые глаза. А ее каштановые волосы были собраны на затылке в аккуратный узел. Да-да, кроме глаз — ничего особенного, но почему-то он чувствовал, что его все сильнее к ней влекло.
— Я слушаю вас, ваша светлость. — Она вопросительно взглянула на него.
Нарушив, наконец, молчание, герцог проговорил:
— О чем вы думали, позволив леди Пенелопе ночью бродить по Сент-Джайлзу?
Многие из его знакомых дам разразились бы слезами при таком к ним обращении, но мисс Грейвс с невозмутимым видом ответила:
— Не понимаю, почему вы решили, что я могу каким-то образом влиять на поведение моей кузины.
Замечание вполне справедливое, но Маркус все же возразил:
— Вы должны знать, насколько опасен этот район Лондона.
— О, ваша светлость, конечно, я знаю. — С этими словами Артемис снова зашагала в сторону комнаты с напитками, и герцогу пришлось пойти рядом с ней. Немного помолчав, он продолжал:
— Тогда вам следовало бы убедить свою кузину отказаться от такого глупого поступка.
— Боюсь, что у вашей светлости слишком оптимистичный взгляд на вещи. Вы, наверное, не знаете, как упряма моя кузина, и, конечно же, преувеличиваете мое собственное влияние на нее. Если Пенелопе приходит что-то в голову, то никто ее не переубедит. Поверьте, когда лорд Физерстоун произнес слова «пари» и «впечатляющий», все уже было решено, — добавила мисс Грейвс с едва заметной усмешкой, придававшей ее лицу необъяснимую привлекательность.
— Тогда это вина Физерстоуна, — нахмурился герцог.
— Да, конечно, — согласилась мисс Грейвс с неуместной радостью.
Герцог еще больше помрачнел. По-видимому, эту женщину нисколько не беспокоило, что из-за ее кузины они обе едва не погибли в Сент-Джайлзе.
— Следует убедить леди Пенелопу, что ей не надо общаться с джентльменами, подобными Физерстоуну.
— Да-да, конечно. И с леди — тоже.
— С леди? — переспросил герцог.
— Некоторые из самых ее безрассудных идей подсказывают моей кузине дамы, ваша светлость.
— A-а… понятно. — Искоса взглянув на собеседницу, Максимус отметил, что у нее густые черные ресницы — гораздо темнее, чем ее волосы. Может, она чем-то красила их?..
А Артемис со вздохом продолжала:
— В прошлый сезон Пенелопу убедили, что живая птица станет замечательным украшением.
— Птица?.. — изумился герцог.
— Да, лебедь, если точно.
Максимус внимательно посмотрел на мисс Грейвс, но она выглядела совершенно серьезной. Что ж, если она все-таки затеяла с ним какую-то игру, то делала это весьма искусно. Но у такой женщины, как она, конечно же, существовало множество причин, чтобы научиться скрывать свои мысли и чувства. Можно сказать, что именно это от нее и требовалось.
— Я никогда не видел леди Пенелопу с лебедем, — пробормотал герцог.
Она бросила на него быстрый взгляд, и он заметил, что у нее едва заметно приподнялись уголки рта.
— Но это продолжалось всего неделю. Пока не выяснилось, что лебеди шипят и клюются.
— Лебедь клюнул леди Пенелопу?
— Нет, не ее, а меня.
Максимус нахмурился, внезапно представив, как кожа мисс Грейвс потемнела от синяка, и эта картина ему совсем не понравилась. Интересно, как часто она страдала, выполняя свои обязанности компаньонки леди Пенелопы?
— Честно говоря, иногда я думаю, что мою кузину следует держать взаперти для ее же блага, — пробормотала мисс Грейвс. — Но ведь этого нельзя делать, правда?
Конечно, нельзя. Да и не похоже, чтобы сама мисс Грейвс смогла бы найти другой источник средств к существованию — где-нибудь вдали от своей опасно легкомысленной кузины. Наверное, плохо, что жизнь устроена подобным образом… Впрочем, его, Максимуса, это не касается.
— Ваш рассказ еще раз подтверждает, что вам необходимо найти способ отговаривать леди Пенелопу от самых опасных ее затей.
Мисс Грейвс тихо вздохнула.
— Я пыталась — и пытаюсь. Но ведь я — всего лишь ее компаньонка.
— А не подруга? — Максимус посмотрел на нее. Было очевидно, что эта женщина обладай незаурядным характером.
И тут она снова едва заметно улыбнулась. Возможно, мисс Грейвс специально научилась улыбаться не слишком широко, чтобы не проявлять открыто своих чувств.
— Да, я ее подруга. Родственница и подруга. Я очень привязана к Пенелопе — и… думаю, что и она любит меня. Но в первую очередь я ее компаньонка. Мы никогда не будем равными, потому что мое положение всегда будет ниже, чем ее. Поэтому я могла только предложить не ходить в ту ночь в Сент-Джайлз, но не могла запретить ей это.
— И вы всегда идете туда, куда идет она?
— Да, ваша светлость. — Артемис опустила голову.
Конечно, он все это знал, однако почувствовал, что поведение леди Пенелопы… возмутило его. Максимус отвернулся и пробормотал:
— Когда ваша кузина выйдет замуж, муж обуздает ее. И тогда ей ничто не будет грозить. — «Вам ничто не будет грозить», — добавил он мысленно.
— Возможно. — Запрокинув голову, Артемис взглянула на герцога. Конечно же, она понимала его намерения в отношении Пенелопы.
— Да, непременно обуздает. — Он пристально посмотрел на нее.
— Полагаю, это было бы лучше всего. — Артемис пожала плечами. — Но если бы Пенелопа мне тогда подчинилась, то мы не смогли бы встретиться с такой интересной личностью, как Призрак Сент-Джайлза.
— Вы превращаете опасность в развлечение.
— Может быть, и так, ваша светлость. Но все-таки должна признаться: это было захватывающее приключение. Ведь Призрак…
— Он насильник и убийца, — перебил герцог.
— Честно говоря, я в этом не уверена, — немного помолчав, Артемис спросила: — Могу я доверить вам секрет, ваша светлость?
Когда леди задавали ему такой вопрос, они обычно делали это с намерением пофлиртовать, но на лице мисс Грейвс сохранялось вполне серьезное выражение, и ему стало любопытно.
— Да, конечно, — кивнул Максимус.
Они оба остановились.
— Я почти уверена, что Призрак — человек благородного происхождения.
Он старался выглядеть спокойным, хотя сердце его быстро забилось. «Что же я мог упустить?» — думал герцог.
— Почему? — спросил он.
— Потому что той ночью он кое-что оставил у меня.
— Что именно? — Ужас сдавил ему грудь.
На губах мисс Грейвс снова промелькнула неуловимая улыбка — таинственная, пленительная, удивительно женственная.
— Перстень-печатку, — ответила она.
Лицо герцога Уэйкфилда словно окаменело. «О чем же он сейчас думает?» — спрашивала себя Артемис. Она с некоторым смущением признала, что очень хотела бы знать, что он думал о ней. Может, осуждал ее легкомысленное отношение к Призраку Сент-Джайлза? Или находил для себя оскорбительным ее предположение, что негодяй в маске мог быть аристократом?
Еще секунду Артемис всматривалась в его лицо, а потом снова зашагала вдоль стены зала. Она решила, что вряд ли имело значение, что герцог думал о ней. Ведь он прежде никогда не изъявлял желания поговорить с ней. И едва ли когда-нибудь снова захочет это сделать. Да-да, они вращались на разных орбитах. «Более того, мы вращаемся в разных галактиках», — мысленно усмехнулась Артемис.
— Вы идете за напитком для леди Пенелопы? — прозвучал у ее плеча его приятный раскатистый голос.
— Да, вы правы.
— Я помогу вам. — Он повернулся к слуге, разливавшему по бокалам пунш, и щелкнул пальцами. — Три, пожалуйста.
Слуга тотчас же наполнил пуншем три бокала.
— Вы очень добры, ваша светлость, — сказала Артемис.
Он криво усмехнулся.
— Вы же знаете, что это не так.
— Не так?.. — Она бросила на него вопросительный взгляд.
— Вы производите впечатление очень неглупой женщины, мисс Грейвс. И вы знаете, что я ухаживаю за вашей кузиной. Так что мое предложение помочь вам — это только способ снова встретиться с ней сегодня вечером.
На это нечего было возразить, поэтому Артемис промолчала, и они, взяв три бокала пунша, отправились в обратный путь.
— Скажите, мисс Грейвс, — снова заговорил герцог, — вы одобряете мое ухаживание за вашей кузиной?
— Не думаю, ваша светлость, что мое одобрение могло бы иметь какое-либо значение, — отрезала Артемис с неожиданным для нее самой раздражением. Он что, оказывает ей честь?
— Не думаете? — Герцог улыбнулся. — Но вы же знаете, я вырос в доме, полном женщин, не так ли? Именно поэтому я прекрасно понимаю: несколько ваших рассудительных слов на ушко кузине могут спутать все мои карты.
Артемис в изумлении смотрела на герцога.
— Вы, ваша светлость, приписываете мне такое влияние, которого у меня просто быть не может.
Он снова улыбнулся.
— Вы скромничаете, мисс Грейвс.
— Поверьте, нет.
— Хм-м… — Они приближались к Пенелопе, все еще беседовавшей с лордом Скарборо, и герцог Уэйкфилд внимательно смотрел на нее. — Но вы не ответили на мой вопрос: вы одобряете мое ухаживание?
— Вам нравится Пенелопа? — Артемис взглянула на герцога, понимая, что в ее положении следует вести себя осторожно.
— А для леди Пенелопы это имеет какое-то значение?
Артемис пожала плечами.
— Полагаю, что нет. Но я уверена, ваша светлость, что это имеет значение для меня.
Тут Пенелопа обернулась и, увидев их, просияла улыбкой.
— О, Артемис, наконец-то! Клянусь, я умираю от жажды. — Она взяла у Артемис стакан и поверх него посмотрела сквозь ресницы на Уэйкфилда. — Вы пришли, чтобы еще поругать меня, ваша светлость?
Он поклонился и, шагнув к ней поближе, что-то тихо сказал.
Артемис же отступила на шаг, потом еще на один. В этом театре было только трое актеров — Пенелопа, Уэйкфилд и Скарборо. А она просто подметала сцену.
Отвернувшись от этой троицы, Артемис окинула взглядом зал. У стены стояло несколько стульев для пожилых гостей и для таких, как она. Отыскав знакомое лицо, Артемис направилась в ту сторону.
— Не хотите ли пунша, милледи? — спросила она.
— О, с удовольствием! — Батильда Пиклвуд, полная дама с круглым розовым лицом, обрамленным седыми локонами, держала на коленях маленького черно-бело-рыжего спаниеля, настороженно осматривавшего бальный зал. — Я как раз подумала, что нужно сходить за пуншем.
Мисс Пиклвуд сделала глоток, Артемис же протянула руку к спаниелю по кличке Миньон. Тот вежливо лизнул ее пальцы, а она поинтересовалась:
— А леди Фебы здесь нет?
— Вы же знаете, что она не посещает многолюдных собраний. — Мисс Пиклвуд с сожалением покачала головой. — Сегодня вечером я здесь с моей хорошей подругой, миссис Уайт.
Молча кивнув, Артемис села рядом с пожилой дамой. Она, конечно, знала, что младшая из сестер герцога не посещала многолюдных вечеров, но все же надеялась ее увидеть. Ей вдруг пришла в голову прекрасная мысль, и она спросила:
— Но ведь леди Феба будет на домашнем приеме своего брата?
— О да. Она с нетерпением ждет его, хотя герцог, боюсь, не очень-то рад. — Мисс Пиклвуд усмехнулась. — Он терпеть не может домашние вечера — да и вообще любые приемы. А я только что видела вас с Максимусом.
Артемис понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, что Максимус — имя герцога Уэйкфилда. Смешно думать, что у герцога может быть имя, но оно ему подходило. Она представляла себе герцога беспощадным римским полководцем, но мисс Пиклвуд, разумеется, могла называть его по имени — ведь она приходилась герцогу дальней родственницей и жила в его доме в качестве компаньонки леди Фебы.
Артемис посмотрела на нее с любопытством. Пауза затягивалась, и она, чтобы не молчать, пояснила:
— Герцог помогал мне отнести пунш Пенелопе.
— М-м-м…
— Мисс Пиклвуд…
— Да, слушаю вас. — Пожилая леди взглянула на нее своими светло-голубыми глазами.
— А когда вы переехали жить к герцогу и леди Фебе?
— О, дорогая, все довольно просто. Это случилось после смерти их родителей.
— Да?.. — Артемис потупилась. — Я этого не помню.
— А разве тогда вас здесь не было? Это произошло в тысяча семьсот двадцать первом году. Бедняжке Геро только что исполнилось восемь, а Феба была совсем крошкой, не старше года. Когда я об этом узнала — я жила тогда со своей тетей, — то поняла, что должна к ним приехать. Кто еще мог присмотреть за этими детьми? Ни у покойного герцога, ни у бедной Мэри — это мать Максимуса — не оставалось в живых ни братьев, ни сестер. Да, я сразу же приехала и обнаружила в доме полный хаос. Слуги были не в себе, а поверенные, занимавшиеся землями, деньгами и прочим наследством, не замечали, что мальчик почти не встает с постели. Я заботилась о девочках и, как могла, помогала Максимусу. К сожалению, он даже тогда был упрямым. Через некоторое время он заявил, что теперь он герцог и не нуждается ни в няне, ни в гувернантке. Это с его стороны было грубо, но ведь он потерял обоих родителей…
— Хм-м… — Артемис взглянула на герцога, стоявшего рядом с Пенелопой, но глаза его были полуприкрыты, и в них ничего нельзя было прочесть. — Что ж, думаю, это многое объясняет.
— О да. — Мисс Пиклвуд проследила за ее взглядом. — Да-да, несомненно.
Некоторое время они сидели молча, потом мисс Пиклвуд снова заговорила:
— Как видите, жизнь вполне может наладиться…
— Простите… — Артемис не уловила ход мыслей своей собеседницы.
— Благо одинокой леди зависит от доброты ее родственников. — Мисс Пиклвуд печально улыбнулась. — Мы, конечно, не имеем собственных детей, но если повезет, то можно найти тех, кто будет помогать нам в жизни. — Она похлопала Артемис по колену. — В итоге все устроится.
Артемис сидела совершенно неподвижно, потому что ей безумно хотелось сбросить со своего колена ласковую руку мисс Пиклвуд, хотелось вскочить и закричать, хотелось выбежать из зала — и дальше, через парадную дверь на улицу, а потом бежать и бежать, пока она не почувствует, что ей стало лучше.
Конечно, ничего подобного Артемис не сделала, просто вежливо кивнула и спросила у мисс Пиклвуд, не хочет ли та еще пунша.
