Глава 15

Ступеньки, ведущие в подземелье Максимуса, были влажными и скользкими, поэтому Артемис спускалась по ним с величайшей осторожностью; она ведь несла завтрак для Аполло — чай и хлеб, обильно намазанный маслом и джемом, а также большущую тарелку с вареными яйцами. Служанка с удивлением посмотрела на нее, когда она попросила такой сытный завтрак, но девушка была хорошо обучена и не стала задавать вопросов по поводу столь необычного для леди аппетита.

И вот Артемис, придерживая поднос бедром, возилась у двери с ключом. Ей казалось странным, что Аполло запирали — ведь никто не посмел бы осматривать подвал герцога, — но и Максимус, и Крейвен говорили, что так будет лучше.

В подвале, казалось, ничего не изменилось с тех пор, как она накануне пожелала брату спокойной ночи. Жаровня все так же испускала тусклый свет, и Аполло все так же сидел на узкой койке. Однако… Приблизившись к брату, Артемис невольно вскрикнула. Оказалось, что на одной лодыжке у Аполло была цепь с ядром.

— Что это? — Она указала на цепь.

Аполло закатил глаза, потом глянул вниз и театрально вздрогнул при виде ядра — словно только сейчас его заметил. Губы Артемис дрогнули в улыбке, но она тут же нахмурилась — дело было серьезным.

— Что случилось, Аполло? — спросила она, опустив поднос рядом с ним на постель. Цепь была достаточно длинной, чтобы он мог добраться до отхожего места, находившегося недалеко, и до жаровни, но больше никуда. — Кто это сделал? Максимус?

Аполло не соблаговолил ответить и с жадностью набросился на хлеб. Но через несколько секунд остановился и стал есть почти как джентльмен.

Тихонько вздохнув, Артемис задумалась над его странным поведением. Но потом ее отвлек звон цепи о каменный пол — брат пошевелился, потянувшись за чашкой с чаем. Не выдержав, она воскликнула:

— Аполло, пожалуйста, ответь мне! Почему он заковал тебя?

Глядя на нее поверх чашки, он сделал глоток, потом пожал плечами и, поставив чашку, взял блокнот, который лежал на полу у койки. Нацарапав что-то карандашом, брат протянул ей блокнот, и Артемис, взглянув на листок, увидела каракули:

Усмехнувшись, она вернула брату блокнот.

— Ты же знаешь, что это не так.

Снова пожав плечами, Аполло бросил на нее взгляд, и Артемис заметила, что глаза брата потеплели. Потом он написал что-то еще, и Артемис, сев рядом с ним, прочитала: «Только ты, дорогая сестра, считаешь меня нормальным. За это я тебя люблю».

К горлу Артемис подкатил комок, и она поцеловала брата в щеку, отметив при этом, что он, по крайней мере, побрился.

— А я люблю тебя, Аполло, хотя ты чуть не свел меня с ума.

Он в ответ засопел и принялся за яйца.

— Аполло, что произошло в Бедламе? Почему тебя так жестоко избили?

Стараясь не встречаться с ней взглядом, он взял следующее яйцо, и Артемис снова вздохнула. Почему-то брат с невероятным упорством отказывался рассказывать, из-за чего его так жестоко избили.

Она снова взглянула на цепь у него на лодыжке. Возможно, ему сейчас ничто не угрожало, но он опять был прикован, как бешеное животное.

— Я поговорю с Максимусом. Он поймет, что ты был несправедливо обвинен, что ты совсем не сумасшедший, — уверенно сказала Артемис, хотя уже начинала сомневаться, что Максимус когда-нибудь изменит свое мнение о ее брате. Но не могла же она оставить его в цепях.

Тут Аполло снова взял блокнот и написал всего одно слово: «МАКСИМУС?»

— Он друг, — сказала Артемис, чувствуя, как щеки заливает краска.

Насмешливо взглянув на нее, Аполло написал довольно длинное предложение, причем с такой силой нажимал карандашом на бумагу, что был слышен скрип грифеля.

— Думаю, он считал это добрым делом.

Брат скептически взглянул на нее и написал: «Я потерял голос, а не способность делать выводы».

— Да, конечно.

Аполло продолжал писать: «Мне не нравится такая близость с герцогом».

— Значит, ты допускаешь мое общение только с графами и виконтами? — Артемис вскинула подбородок.

Брат подтолкнул ее плечом в плечо и написал: «Очень смешно. Ты понимаешь, что я имею в виду».

Ей сделалось не по себе. Для нее Аполло был самым дорогим человеком, и ужасно не хотелось обманывать его. Но она знала: от правды не будет ничего хорошего, правда только рассердит его.

— Не беспокойся за меня, дорогой. Герцог никогда не заинтересуется компаньонкой леди. Ты же знаешь, что леди Феба — моя подруга. А здесь я до тех пор, пока не вернется мисс Пиклвуд, вот и все.

Аполло внимательно смотрел на нее, пока Артемис не напомнила ему, что чай остывает. Тогда брат снова взялся за свой завтрак, а Артемис молча смотрела, как он ел.

Но она не могла выбросить из головы собственные слова — ведь она невольно сказала правду. У герцога действительно не было никаких причин общаться с ней. Максимус никогда не говорил, что хотел бы сделать их отношения постоянными. Что, если он просто решил провести с ней несколько ночей, не более того? Как же ей тогда быть? Ведь то, что произошло между ними… После этого она уже не сможет оставаться компаньонкой Пенелопы. Даже если кузина никогда не узнает правду. Артемис просто не могла так ужасно обмануть ее.

Своим поступком она, Артемис, положила конец прежней жизни.

Максимус чувствовал, что в эту ночь — в наряде Призрака Сент-Джайлза он снова путешествовал по темному Лондону — его сердце бьется чаще, чем обычно. Ему казалось, что он больше не может сдерживать разъяренного зверя, таившегося в его душе. Почти двадцать лет — большую часть жизни — он провел в этой погоне. Он не женился, не искал, ни дружбы, ни любовниц. Все свое время, все свои мысли он посвятил одной цели — стремился отомстить за родителей, найти их убийцу и хоть отчасти восстановить справедливость в этом мире.

И сейчас, в эту ночь, он, как всегда, был близок к неудаче.

Начался дождь, словно сами небеса оплакивали его слабость.

Остановившись, он поднял глаза к ночному небу и почувствовал, как холодные капли стекают по его лицу. Как долго? Господи, как долго он должен искать?

Неподалеку раздался крик, и Максимус, не оборачиваясь, побежал в темноту. Его сапоги скользили по булыжникам, а короткая накидка развевалась у него за спиной. По-прежнему шел дождь, шел, не переставая, но это не мешало жителям Лондона выходить из домов. Он обогнал двоих денди, семенивших по улице и державших над головой свои плащи, и поспешно свернул в сторону, когда один из них, вскрикнув, указал на него. Лошадь, мимо которой он пробегал, шарахнулась в сторону, как будто животное «увидело» мрак, царивший в его душе.

Впереди него снова появились люди — он вышел слишком рано.

Максимус метнулся вправо и обхватил колонну, поддерживавшую выступающий второй этаж. Подтянувшись, он оказался лицом к лицу с белокурым ребенком, смотревшим в окно. Но малыш нисколько не испугался — сунув в рот палец, он просто смотрел на странного незнакомца. Максимус же двинулся дальше. Покатая крыша была скользкой, но он поднялся вверх, подальше от края, и побежал. Внизу под дождем быстро шагали люди, мокрые и жалкие, а наверху Максимус перепрыгивал с крыши на крышу, паря в воздухе и при каждом прыжке рискуя разбиться насмерть.

Максимус был уже недалеко от Сент-Джайлза — он понял это, потому что почувствовал зловоние, исходившее из канавы с отходами, а также неизменный запах джина. И вскоре ему уже казалось, что он чувствует только омерзительный запах спиртного — проклятым джином был пропитан весь этот район, приносивший людям болезни и смерть.

От этой мысли Максимуса затошнило.

Прыгая по плоским крышам Сент-Джайлза, он вел поиски по ночам — час за часом, год за годом, — временами, возможно, даже забывая, зачем пришел сюда. И вот сейчас он наконец увидел его — увидел уже во второй раз.

Внизу, в крошечном дворике, он увидел негодяя, называвшего себя Сатаной. Этот человек, сидевший верхом на коне, припер к стенке всхлипывающего юношу и навел на него пистолет.

Действуя инстинктивно и без всякого плана, Максимус поспешно спустился вниз по стене дома и встал между юношей и Сатаной. Тот без промедления перевел пистолет на Максимуса и выстрелил. Вернее, попытался выстрелить.

— Порох намок, — усмехнулся Максимус, почувствовав, как дождевая вода затекла ему в рот.

А парень тотчас же убежал.

— Верно, — кивнул Сатана, совершенно не испугавшись. Его голос был приглушен мокрым шарфом, закрывавшим нижнюю часть лица.

Максимус подошел к нему поближе и даже при тусклом освещении увидел изумруд, которым был заколот шейный платок Сатаны. Увидел — и узнал.

Наконец-то! Наконец-то, Боже милостивый…

Герцог замер, его ноздри затрепетали, и он впился в незнакомца взглядом.

— У вас есть то, что принадлежит мне. — Максимус указал на шейный платок Сатаны. — Это изумруд моей матери. И должен быть еще один. Он тоже у вас?

Максимус ожидал любой реакции, но только не той, которая последовала. Запрокинув голову, Сатана разразился смехом, эхом отражавшимся от покосившихся стен домов.

— О-о, ваша светлость, я должен был узнать вас. Но ведь вы уже не тот хнычущий мальчик, которым были девятнадцать лет назад, верно?

— Да, не тот, — согласился Максимус.

— Но все такой же глупый! — Сатана снова рассмеялся. — Если хотите найти последний из изумрудов вашей матери, советую поискать его у себя, в своем собственном доме.

С Максимуса было довольно. Он выхватил шпагу и приготовился к нападению.

Сатана же, натянув поводья, поднял коня на дыбы, и в темноте блеснули подковы. Максимус отшатнулся, избегая удара копыт, а Сатана тут же развернул коня и, пришпорив его, галопом понесся к ближайшему переулку.

Максимус бросился к стене дома и, подпрыгнув, стал карабкаться вверх, в темноте нащупывая пальцами выступы, за которые можно было ухватиться. Но стук копыт затихал, и было ясно, что вскоре негодяй затеряется в лабиринте узких улиц Сент-Джайлза.

Максимус в отчаянии потянулся к кирпичу у себя над головой, но кирпич неожиданно сдвинулся и вывалился из стены. Не сумев удержаться, Максимус заскользил вниз по стене и с глухим стуком ударился о землю.

А потом он долго лежал в этом вонючем дворе, спина и плечи у него ужасно болели, холодный дождь заливал лицо, а луна в эту ночь так и не появилась на небе.

Артемис проснулась, когда сильные мужские руки подхватили ее и подняли с кровати. Ей следовало бы встревожиться, но у нее возникло странное чувство, что так и должно быть. Она слышала биение сердца Максимуса, ровное и мощное, и щекой касалась шелка его халата. Когда он вынес Артемис из ее спальни в коридор, она наконец-то взглянула на него. Морщины на его лице, казалось, стали глубже, а глаза были усталыми и грустными.

Она потянулась к нему и погладила пальцем складку, у его губ, но он вдруг посмотрел на нее с такой свирепостью во взгляде, что она едва не задохнулась. Распахнув плечом дверь своей спальни, он подошел к кровати и уложил ее на постель, после чего сбросил с себя одежду и приказал:

— Раздевайся.

Приподнявшись, Артемис стянула сорочку, и он тотчас же прижался к ней своим горячим мускулистым телом.

— Ты должна спать только в моей постели. — В следующее мгновение он перевернул ее на живот, так что она прижалась щекой к подушке, и лег на нее. Опираясь на локти, Максимус чуть приподнялся и добавил: — Ты моя. — Он прижался щекой к ее щеке. — Моя — и больше ничья.

— Но Максимус, я так не…

— Не сопротивляйся, Диана, — шепнул он, раздвигая ее ноги, и Артемис почувствовала обжигающий жар его возбужденной плоти. — Не сопротивляйся, воительница и девственница.

— Я не девственница. Ты лишил меня девственности.

— И сделаю это снова! — прорычал он. — Я украду тебя, спрячу в замке далеко отсюда и буду ревностно сторожить тебя. Каждую ночь я буду приходить к тебе, и наслаждаться тобою до рассвета, ясно?

Она молчала, и он пробормотал ей в ухо:

— Ты хочешь этого, Диана? Хочешь быть моей, только моей?

— О да! — с горячностью ответила Артемис.

— Днем я пойду на охоту и убью громадного оленя, — продолжал герцог. — Я принесу его в наш тайный замок, разделаю и приготовлю в очаге, а потом усажу тебя к себе на колени и буду кормить маленькими кусочками. Все твое существование буду обеспечивать я — и только я.

Артемис рассмеялась, так как знала, что на самом деле ему вовсе не нужна покорная кукла. Чуть подвинувшись, она резким движением повернулась лицом к Максимусу.

— Я буду охотиться вместе с вами, — заявила она, взяв его лицо в ладоши. — Я такая же, как вы, милорд.

— Да, такая же… — Он легонько прикусил ее губу.

Артемис прекрасно помнила, что должна была серьезно поговорить с герцогом о своем будущем и об освобождении Аполло — но прямо сейчас, в этот момент, она не хотела возвращаться в реальность. Реальность никогда не приносила ей счастья.

Но если она не могла получить счастья, то могла получить кое-что другое…

Лукаво улыбнувшись, Артемис в ответ куснула губу любовника, а потом вонзила ногти ему в затылок и привлекла к себе еще ближе. Он потерся грудью о ее соски, а затем провел своим «копьем» у нее между hoi^-, так что она сразу же сделалась влажной.

— А теперь вот так. — Он немного отодвинулся и снова уложил ее на живот.

Артемис, недовольная, что-то проворчала, а Максимус весело рассмеялся.

— Великолепная Диана… — шепнул он ей в ухо. — А теперь — за дело.

В следующее мгновение он резким движением вошел в нее, держа ее сзади за бедра и тяжело дыша ей в ухо.

Артемис, закусив губу, громко застонала. В таком положении, прижатая к постели, она не могла ни подвинуться, ни приподняться.

Максимус, казалось, понял ее затруднения и, рассмеявшись низким горловым смехом, вошел в нее еще глубже. Артемис ощущала его в себе, большого и твердого, как скала, и в какой-то момент, собравшись с духом, она пошевелила бедрами, насколько могла. Это ее почти неуловимое движение исторгло из горла Максимуса глухое рычанье, и он, прикусив зубами ее ухо, начал двигаться все быстрее — входил в нее яростно и стремительно.

— Не сопротивляйся, милая, очаровательная Диана, — шепнул он в ухо. — Ты такая горячая и влажная — и это для меня. Я бы вечно оставался в тебе, обнимал бы тебя, добивался бы твоего повиновения… — Внезапно он просунул под нее руку и прижал ладонь к ее груди. Его длинные ноги, лежавшие по обеим сторонам от ее ног, сжимали ее и не позволяли двигаться.

— Диана, — пробормотал он ей в ухо. — Диана, то, что я всегда хотел, но никогда не буду иметь.

Слезы защипали у нее в глазах, и она всхлипнула.

— Да, это так, — продолжал Максимус. — Поплачь вместо меня. Облегчи мою боль. Прими меня. Потому что больше я ничего не могу тебе дать.

Он входил в нее мощными, резкими толчками, а она, стиснув зубы, упиралась лбом в подушку. Внезапно он коснулся щекой ее щеки, и она почувствовала на своей щеке что-то влажное.

— Ну же, Диана, омой меня своей страстью.

Она снова всхлипнула — словно ей пронзили душу, словно умирала надежда… А он вдруг рухнул на нее, тяжелый, как свинец, и замер. В этот момент Артемис поняла: с Максимусом что-то произошло… Да, она была уверена: случилось что-то ужасное.

Чуть повернув голову — насколько смогла, — она спросила:

— В чем дело? Что случилось?

Он скатился с нее и глухо пробормотал:

— Этой ночью я встретил его — человека, который убил моих родителей. Встретил… и упустил.

— О, Максимус… — сердце Артемис болезненно сжалось.

Он рассмеялся каким-то жутким смехом.

— Этот человек называет себя Сатаной. Моя мать… — Герцог судорожно сглотнул. — В ту ночь, когда погибла моя мать, на ней были фамильные изумруды Уэйкфилдов — изумительное ожерелье с семью изумрудными каплями, свисавшими с центрального бриллианта. Негодяй, должно быть, разорвал ожерелье, потому что спустя несколько лет я увидел первую изумрудную каплю — на шее у одной куртизанки. Я потратил годы на то, чтобы собрать эти камни, но пока что у меня их только пять из семи. Еще прошлой ночью я заметил что-то изумрудное на шейном платке Сатаны, но не смог… рассмотреть. А сегодня я удостоверился: он носит одну из изумрудных капель моей матери. Я спросил его о второй из двух недостающих и знаешь, что он мне ответил?

— Нет, — прошептала Артемис, чувствуя, как ужас заполняет ее душу.

— Он сказал, чтобы я поискал в собственном доме.

— О-о… Боже правый, — прошептала Артемис.