Глава 5

– Сожалею, что приходится вас беспокоить, мистер Дотри, но… прибыл ребенок. – В голосе Иффли звучали надрывные нотки – словно у классического актера, пытающегося играть роль в бурлеске. – Спецдоставкой… на телеге.

Торн в это время как раз корпел над идеей резиновой ленты – эту разработку предстояло как можно скорее поставить на поток на его фабрике. Он замыслил эту ленту очень широкой и мощной, чтобы она могла удерживать объемистый сундук на крыше экипажа, хотя он пока и сам не знал, возможно ли такое…

Торн нахмурился:

– Просто кто-то ошибся адресом. Убирайся.

Ему еще предстояло добиться, чтобы лента стала достаточно эластичной, но при этом не размягчалась на ярком солнце…

– Но при ребенке письмо, и оно адресовано вам! – фыркнул Иффли.

Природа одарила дворецкого длинным и тонким носом, придающим ему сходство с грейхаундом чистых кровей, а его фырканье выразило одновременно упрек и малую толику презрения.

Тому, что на пороге сэра Дотри появилось дитя, причем без всякого приглашения, могла быть единственная причина. Но это никак не мог быть его ребенок! Плачевный пример отца заставлял Торна всегда быть необычайно бдительным по части нежеланного зачатия…

– И сколько же лет малышу?

– Я не рискнул бы на взгляд определить возраст – точно могу сказать лишь, что это девочка. Ведь я мало смыслю в делах такого толка, – напыщенно ответствовал камердинер.

По мнению Торна, Иффли страдал манией величия. Может, стоит сослать его в Старберри-Корт?…

– И где же она сейчас?

– Вообще-то всеми почтовыми отправлениями у нас занимается Фредерик. – Иффли почтительно протянул хозяину письмо на серебряном подносе. – Но дитя сейчас в людской и ожидает ваших распоряжений – все-таки оно… не совсем посылка.

Торн взглянул на неровный и неразборчивый почерк на конверте – и его сердце на миг остановилось, а затем забилось вдвое быстрее.

– Тысяча чертей! – еле слышно произнес он. – Вот паршивый засранец!

Стоило ему коснуться конверта, как его тотчас затошнило: как много лет назад, после того как он с жадностью съел заплесневелую маринованную селедку. Тогда он был настолько голоден, что тошнотворный вкус не мог его остановить…

– Приведи ребенка, – приказал он.

Иффли вышел, а Торн усилием воли заставил себя вновь взглянуть на конверт. Но распечатывать послание не спешил, словно полагая, что если не прочтет его, то все как-то уладится само собой. А он уже знал, о чем в нем написано…

Мгновение спустя двери вновь распахнулись и вошел дворецкий в сопровождении одного из лакеев, Фредерика, держащего на руках девочку, на вид приблизительно лет трех-четырех. Маленькие ручки так крепко уцепились за его лацканы, что даже побелели костяшки пальчиков. Личико было скрыто под массой спутанных светлых волос, а ножки казались до жалости тоненькими.

Торн глубоко вздохнул и поднялся из-за стола.

– Ну что ж… Как тебя зовут?

Вместо ответа из груди девочки вырвалось сдавленное рыдание. Дитя явно было до смерти перепугано, и сердце Торна болезненно сжалось. Он не выносил вида перепуганных детишек.

– Возьми письмо, распечатай его и читай вслух! – Он вручил письмо дворецкому и решительно забрал ребенка у лакея. – Фред, можешь возвращаться к своим обязанностям. Благодарю.

Девочка робко взглянула на него – за это мгновение Торн успел заметить серые глазки на худеньком личике, но вот она судорожно уткнулась лицом ему в грудь. Ладонью он ощущал выступающие позвонки на крошечной спинке…

– Черт подери! – вполголоса произнес Торн, усаживаясь на софу и с опозданием вспоминая, что нельзя браниться в присутствии детей. – Так как же тебя зовут?

Но девочка не отвечала, и Торн почувствовал, что крошечное тельце сотрясают беззвучные рыдания.

Иффли прокашлялся.

– Не кликнуть ли домоправительницу?

– Сперва прочти письмо.

Торн обеими руками обнял девочку, соорудив для нее таким образом уютное гнездышко и согревая ее на груди. Подобное всегда успокаивало его сестричек, после того как законный отец их всех перевез к себе, но каждую ночь они просыпались, дрожа от страха…

…Тогда его тоже напугал огромный особняк и странный, эксцентричный герцог, что возник ниоткуда, словно чертик из табакерки, разыскал на улицах его и еще пятерых своих отпрысков и объявил, что он их отец. После чего его светлость, едва ли не клюнув мальчишку своим крупным носом, объявил, что отныне его будут звать Тобиасом. Такого имени он отродясь не слышал, и оно до сих пор Торну не слишком нравилось…

Поскольку он оказался старшим из спасенных герцогом бастардов, на нем почти постоянно висли младшие, поэтому руки его сейчас легко вспомнили, что надо делать. Он погладил девочку по спинке, поудобнее устраивая ее на коленях, и, подняв глаза, увидел, как Иффли застыл с открытым ртом.

– Прочтешь ты мне наконец это чертово письмо, Иффли?

Послышался треск ломаемой сургучной печати, и Иффли прокашлялся.

– Но тут и в самом деле какая-то ошибка, сэр! – с облегчением воскликнул он. – Если не считать конверта, то письмо адресовано явно не вам!

Однако Торн уже ощущал то самое предчувствие, заставляющее его вовремя продать акции при встрече с чересчур жизнерадостным биржевым маклером или таким, чьи зубы чересчур явно блестели в свете канделябров…

– Оно адресовано Джуби, – упавшим голосом произнес Торн.

…Это было имя, которое он носил, будучи еще уличным мальчишкой. Так звали оборвыша, роющегося в отбросах на берегах протухшей Темзы. Джуби и мистер Тобиас Дотри, незаконнорожденный сын герцога Вилльерза, – одно и то же лицо. Или все-таки нет? И существует ли на самом деле Торн Дотри, необычайно богатый бастард, владеющий шестью фабриками, несколькими городскими особняками, а теперь и загородным имением?…

И вот сейчас этот странный человек с жалостью глядит на дитя, согревающееся в его объятиях. По-видимому, не стало еще одного из членов их детской банды… Когда-то их было восемь – «жаворонков сточных канав», маленьких беспризорников, что ишачили на Гриндела, алчного и жестокого ублюдка. Но Торна вовремя разыскал Вилльерз. Сына он увез в свое загородное имение, а прочих его товарищей пристроил в приличные семьи. А Гриндел отправился за решетку.

Но несмотря на все это, Филиберт умер в первый же год от заражения крови. Затем настала очередь Барти: во время драки он упал, ударился головой о булыжник, да так и не пришел в себя… Ратли не стало на следующий год. И вот их осталось пятеро, включая самого Джуби.

Между ними существовала нерасторжимая связь. Они вместе терпели жестокость Гриндела, вместе рисковали жизнью, ныряя в мутную Темзу, вместе голодали и мерзли… Но по-настоящему Торн сдружился лишь с Уиллом Саммерзом. Подобно Торну, Уилл был сыном благородного джентльмена, хотя его отец так и не признал незаконного отпрыска.

Когда они были еще мальчишками, волосы у Уилла были цвета пуха едва вылупившегося из яйца утенка, странного желтовато-золотистого цвета… Торн помнил, как пушились они на солнышке, когда ребята, продрогшие до костей, сохли на берегу Темзы, рассматривая выловленные со дна сокровища – серебряные ложки, человеческие зубы… Ценилось более всего то, что их хозяин, Гриндел, мог сбыть с рук. Среди них Уилл был самым упорным, и упорство это доходило порой до безумия: едва завидев серебристый отблеск в мутной воде, он тотчас нырял, какой бы ледяной она ни была…

Иффли вновь прокашлялся.

– В самом деле, письмо адресовано некоему Джуби и подписано «Уильям Саммерз». Почерк весьма неровен, к тому же письмо явно где-то подмокло. Вот как оно начинается: «Если ты читаешь эти строки, это значит, что меня…» – однако остаток фразы совершенно неразборчив. Потом идет что-то про ребенка… похоже, что ее матери нет в живых… потом что-то про Америку… – Он пристально вглядывался в расплывающиеся строчки. – Здесь, кажется, написано, что мать девочки умерла при родах…

После Торна Уилл был самым образованным из друзей – поступил на службу к королю, а затем стал военным. В связи с этим еще более странным казалось то, что его дочь столь худа и оборванна. И еще грязна… От нее странно пахло – так пахнет обычно старый прокуренный кисет.

– Как зовут девочку? – спросил Торн.

– Он ничего про это не пишет – упоминает лишь, что сестра его покойной жены проживает в Виргинии, в Америке. Ну хотя бы что-то… – Опомнившись, дворецкий умолк.

Торн мрачно ухмыльнулся:

– Девочка – круглая сирота, но она законнорожденная, за что мы непременно вознесем осанну небесам. Я присутствовал на их свадьбе, Иффли, в соборе Святого Андрея, и стоически вынес всю эту церемонию. Но меня интересует имя девочки, а не ее американской тетушки!

Худенькая спинка под его рукой выгнулась, словно девчушка, подобно птичке, попыталась сунуть голову под крыло. Она явно прислушивалась к разговору, хотя пока предпочитала помалкивать.

Дворецкий вновь прищурился, глядя на листок:

– Но здесь ничего не сказано про ее имя! Из того, что я вижу в письме, следует, что вы – ее опекун, и в вашей власти отослать ее в Америку к тете. Да, здесь что-то говорится о серебряном чайнике… или крышке от серебряного чайника. Сущая бессмыслица! Затем следует имя душеприказчика. Ничего не понимаю… Должен сознаться, тон письма весьма… далек от изысканности. Саммерз адресуется к Джуби, называя его «безумная башка». Правда, и о себе он отзывается не лучше: утверждает, что он сам «долбаный невежда»… Но и к этому Джуби он не более снисходителен. Вот, собственно, и все…

Торн кивнул:

– Пошли записку моему адвокату – пусть он разузнает, что произошло с Уиллом Саммерзом, военным из гарнизона, расквартированного в Меритоне. И позови сюда миссис Стеллу. – Он еще крепче обнял дочку Уилла и еле слышно шепнул ей на ушко: – Ну пожалуйста, скажи, как тебя зовут?

Вместо ответа девочка горько расплакалась. Вздохнув, Торн поднялся с софы, не выпуская девочку из объятий. Сопровождаемый Иффли, он подошел к двери, где стоял лакей.

– Скажи-ка, Фредерик, эту вот ценную бандероль, – он указал на девочку, – получил именно ты?

– Да, сэр.

– А доставили ли сундучок с ее вещами?

– Нет, сэр… к тому же возничий так стремительно уехал, что я даже не смог его рассмотреть.

Из дверей комнаты для прислуги стремительно выбежала миссис Стелла, за ее плечами развевались ленты чепца. Домоправительница Торна была женщиной основательной, и дело тут было не только в ее корпулентном телосложении.

– Ну-ка, кто это у нас такой? – спросила она. – Как я погляжу, эта малютка мечтает о теплой ванне!

Послышался очередной всхлип, и девочка яростно замотала белокурой головкой.

– А как насчет тарелки горячей вкуснейшей овсянки?

И вновь решительный отказ.

– Знаешь, я всегда считал ломоть ароматного кекса лучшим лекарством от невзгод, – объявил Торн.

Миссис Стелла страдальчески возвела глаза к небу:

– Ну… если вы так считаете, сэр… Что ж, пусть будет кекс.

И она протянула руки к ребенку. Но девочка тотчас сжалась в комок, прижимаясь к Торну.

– Кекс! – повторил Торн. – Миссис Стелла – чудесная женщина, а кексы водятся лишь в той половине дома, где она обитает.

И вот наконец девочка подняла головку:

– Я умею ходить сама…

– Но ты лишь тогда получишь кекс, когда скажешь, как тебя зовут.

– Мой папа называл меня Роуз. – Голосок девчушки предательски дрогнул.

Торн опустил ее на пол, и девочка направилась к миссис Стелле, но по пути оглянулась на него и важно произнесла:

– Вообще-то я не слишком люблю, когда меня носят на руках… ну, обычно.

Ого, подумал Торн…

Миссис Стелла улыбнулась:

– Тут мы с тобой легко сойдемся: ведь я тоже не люблю, когда меня носят на руках.

И они, взявшись за руки, удалились в комнату для прислуги. Торн, нахмурившись, глядел им вслед. Приходилось признать, что повадка у дочки Уилла необычайная – ни дать ни взять восьмидесятилетняя вдовствующая герцогиня, не меньше!

Да будь он проклят, если отправит Роуз одну на корабле в далекую Америку! В свое время отец, убедившись, что его адвокат нечист на руку, безжалостно уволил его и сам стал заботиться о потомках. Так что если уж заморская тетушка и впрямь хочет забрать к себе Роуз, то пусть сама за ней и приезжает!

Однако что он станет делать с малышкой до приезда заморской тетушки? Даже если он подыщет ей воспитательницу, его ждет масса проблем. Ведь Роуз не может жить с ним в его доме, какой бы малюткой она ни была, и вообще…

Нет, это немыслимо в силу многих причин!

Торн вновь уселся за письменный стол и невидящим взглядом уставился на эскиз резиновой ленты. Увы. Никакая работа теперь не могла отвлечь его от мыслей о Роуз. Наконец он понял, что лучшим решением будет поручить ее заботам его мачехи, Элеанор. Ибо даже если в высшем свете пойдут разговоры о том, что Вилльерз прижил очередного бастарда, Элеанор плевать на это хотела…

Он сможет попросить ее об этом лично: у него хватит времени заехать в отцовскую городскую резиденцию, после чего он вполне поспеет на ужин к Вэндеру. А поскольку он засел за работу тотчас, как вернулся с верховой прогулки, и от него несло лошадиным потом, то он направился прямо к себе в спальню и вызвал камердинера.

Через час, приняв ванну, он надел элегантный сюртук, достойный самого герцога Вилльерза. И, ей-богу, на его выбор никоим образом не повлияла брезгливо оттопыренная губа леди Ксенобии при первом их знакомстве!

Но даже беглая мысль о ней породила новый, совершенно неожиданный приступ неконтролируемого желания. Черт подери, эта женщина – дочь маркиза! В свое время, когда он вошел в возраст, отец строго-настрого наказал ему и думать не сметь о женщинах высоких сословий. Кошке, мол, не позволено смотреть на короля, а бастарду – на маркизову дочку…

Да он на нее, собственно, и не очень-то смотрел.

А вот она смотрела на него. И весьма внимательно…