Книга: Неприступный герцог
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22

Глава 21

Казалось, он попал совсем в другой мир после нестерпимой жары на улице. В соборе было темно и прохладно. Уоллингфорд постоял некоторое время у входа в собор, давая глазам привыкнуть к полумраку после ослепительного солнечного света, потом вошел внутрь, сам того не осознавая.
Этот собор был весьма необычным сооружением, возведенным каким-то сумасбродом архитектором, решившим чередовать полосы из темного и белого камня, так что внутри собор выглядел точно гигантская зебра. Уоллингфорд заходил сюда однажды несколько лет назад, когда путешествовал с братом по континенту, но постарался как можно быстрее выйти наружу. Он не любил посещать соборы, потому что высоченные своды, холод и звенящая тишина вселяли в него чувство тревоги.
Так почему же тогда он ощутил сильное желание прийти сюда, едва только увидел претенциозный черно-белый купол, выделяющийся на фоне ярко-голубого неба, гуляя по окрестным улочкам в ожидании Абигайль?
Он был здесь не один. Какие-то люди, закутанные в темные одежды, преклонили колени. Небольшая группа туристов столпилась в самом центре, держа в руках путеводители по историческим местам, и разглядывала потолок, на котором несколько сотен золотых звезд сияло на фоне голубого неба.
Он обошел неф, и звук его шагов гулким эхом пронесся под сводами. Вокруг было изобилие образцов подлинного искусства — на полу и стенах, — и все же взгляд Уоллингфорда неизменно устремлялся на невероятно высокий потолок. Что вдохновило средневековое воображение на создание подобного свода? Простые мужчины, грешники, так же, как и он, сталкивающиеся с соблазнами, обращали свой взор к небу и к своему Создателю. И эта недостижимая высота вселяла в них надежду.
Уоллингфорд миновал черно-белые колонны. Впереди виднелась белая мраморная кафедра, а слева — небольшая молельня, щедро покрытая позолотой. Повинуясь порыву, он вошел внутрь и обнаружил, что она посвящена Джону Баптисту. В глубине виднелась его бронзовая статуя, а посередине располагалась купель. Рядом с алтарем молился монах в одеянии из коричневой шерстяной ткани, подпоясанном простой веревкой.
Не желая его беспокоить, Уоллингфорд сделал шаг назад, но монах поднялся с колен и повернулся к нему, снял с головы капюшон, что, судя по всему, означало приветствие.
— Buon giorno, — осторожно произнес Уоллингфорд, и волосы зашевелились у него на затылке.
— Buon giorno, синьор. Вы пришли помолиться? — Монах указал рукой на алтарь.
Уоллингфорд замахал рукой:
— О нет. Я всего лишь турист. Вы хорошо говорите по-английски, сэр.
— Говорю немного. Присядьте. Красивая молельня, правда?
— Красивая. — Уоллингфорд обошел молельню, рассматривая фрески на ее стенах, средневековую купель и статую в глубине.
— Статую создал Донателло, — пояснил монах.
— Она великолепна. — Уоллингфорд приблизился на несколько шагов, словно хотел рассмотреть статую повнимательнее. Его сердце отчаянно билось в груди.
— Вы приехали в Сиену один, синьор?
— Нет. Со своей… со своей невестой.
— А! Вы собираетесь жениться! Это хорошо, синьор. Жена приносит большую радость. Она дороже самого дорогого рубина.
Уоллингфорд в изумлении обернулся.
— Откуда вы знаете это?
Монах улыбался. Он был весьма красив, хотя волосы были острижены слишком коротко, а уши торчали в стороны.
— На исповедь приходят разные люди, синьор. Так вот те, у кого хорошие добрые жены, грешат меньше. Они счастливы.
— Должно быть, вы слышите на исповеди много необычных признаний.
— Бывает. Но грехи всегда одинаковы. Все мы мужчины, и все мы время от времени испытываем соблазн.
Слова монаха так точно повторяли его собственные мысли, что Уоллингфорд вздрогнул от неожиданности.
— Вы правы, — тихо произнес он.
— Хотите исповедаться, синьор?
— Нет. Я англичанин, и у нас нет такого обычая.
— Жаль. Мне кажется, очень полезно рассказать о своих грехах и получить прощение.
Уоллингфорд рассмеялся:
— Боюсь, я грешил слишком много, поэтому исповедь займет много времени. Так что рискну жить дальше без отпущения грехов.
— А стоит ли, синьор? Вы хороший человек. Хотите жениться, обзавестись семьей. — Монах немного помолчал. — Ваша леди — достойная женщина?
— Она настоящий ангел, — тут же ответил Уоллингфорд. — Довольно озорной ангел, должен признать, но в ней совершенно нет зла или порочности. Она чиста и преданна, как… — У него вдруг перехватило дыхание. — О Боже!
— Что такое, синьор?
Уоллингфорд медленно опустился на скамью.
— Я ее недостоин. Хотя есть ли на земле достойный мужчина?
— Это не так, синьор. Вы хороший человек. Хотя бы потому, что видите в ней добро.
— Она ангел. Она жила в чистом непорочном мире, а я склонил ее к греху. Я спал с ней.
Монах промолчал.
Уоллингфорд облокотился руками о колени и уставился в пол.
— Она была девственницей, а я лишил ее невинности, потому что не смог устоять перед соблазном.
— Это грех, — сказал монах. — Но ведь вы женитесь на ней, правда?
— Женюсь. Я поклялся в этом перед Богом. Но я все равно не должен был ее соблазнять. — Он понизил голос: — Но ведь были и другие, отец, очень много других до нее. Я спал с женщинами с пятнадцати лет, не задумываясь о браке. Соблазнял замужних женщин — домогался их и прелюбодействовал, ведомый лишь собственными желаниями. — Он сжал руки в кулаки и прижал их к глазам. — Я еще могу исправиться, или я хочу слишком многого?
— Сын мой, чтобы измениться, нужно осознать ошибки прошлого и постараться избрать иной путь в будущем. — Голос монаха звучал невероятно мягко и спокойно.
— Я постараюсь. Я буду ей верен и никогда не причиню боли.
— Тогда почему вы испытываете страх, сын мой?
— Потому что раньше я никогда не мог устоять перед соблазном, и не знаю, смогу ли. — Из его измученной души вырвались рыдания. — Как я могу обещать ей верность, когда мои губы целовали стольких женщин? Как могу предложить ей эту руку, которая многих женщин склонила к измене?
— Сын мой, на то нам дана воля — драгоценный дар, посланный нам Всевышним. Каждый человек волен выбирать, грешить ли ему или нет. И совершая грех, он каждый раз делает выбор.
Уоллингфорд ничего не ответил. Пламя свечей подрагивало, отбрасывая золотистый свет на мрамор и позолоту алтаря. Уоллингфорд почувствовал, как что-то тяжелое опустилось ему на голову — то была ладонь монаха.
— Я могу предложить вам прощение Господне. Но думаю, сначала вы захотите простить себя сами, верно?
Уоллингфорд закрыл глаза.
— Полагаю, что так.
Монах произнес несколько слов на латыни, но говорил так тихо, что Уоллингфорд не смог ничего разобрать. А потом тяжесть исчезла. Он знал, что получил благословение, но, выйдя из молельни спустя некоторое время, совершенно не чувствовал, что изменился.

 

На улице его ослепило заходящее солнце, отражающееся от белого мрамора фасада.
Закат?
Уоллингфорд вытащил из кармана часы, ошеломленно посмотрел на циферблат, потом тряхнул головой и посмотрел снова — три часа. Он провел в соборе целых три часа!
Уоллингфорд огляделся по сторонам в поисках часов на стене какого-нибудь дома, но не увидел ни одних. Его взору предстало лишь солнце, медленно опускающееся за черепичные крыши домов.
— Gran Dio! Уоллингфорд!
Герцог подскочил от неожиданности и обернулся.
— Ты! В Сиене! О, mio caro , не могу поверить! — Перед Уоллингфордом стояла одетая в черное английская дама с вуалью на лице, руку которой сжимал маленький мальчик.
Уоллингфорд ошеломленно окинул ее взглядом. Кто она такая? Голос показался ему очень знакомым, но мысли его пребывали в таком смятении, что он никак не мог сообразить, кому этот голос принадлежит.
— Ах ты, дьявол! Ты меня не узнаешь. — Леди подняла вуаль, и на ее бледном лице сверкнули темные глаза.
— Изабелла! — Имя само собой сорвалось с губ Уоллингфорда.
— Si, это я, хотя, судя по выражению твоего лица, я сильно изменилась. — Она взмахнула рукой. — Ты незнаком с моим сыном.
— Нет. Buon giorno, молодой человек, — неуклюже промямлил Уоллингфорд.
— В сентябре ему исполнится пять лет. — Изабелла многозначительно посмотрела на герцога, но он не отвел взгляда.
— Мои поздравления вам обоим. Его отец должен гордиться таким сыном. Очень жаль, но я ужасно спешу. Может, побеседуем в другой раз?
Изабелла коснулась его руки.
— Ах, ты всегда так холоден. Неужели у тебя не найдется для меня ласкового слова? У тебя, заставившего меня так страдать?
Темные брови леди сошлись на переносице. Неужели он действительно заставил ее страдать? Он оставил ее неожиданно, но ведь подобные романы так и заканчиваются. Неужели он действительно пробудил в ней какие-то искренние чувства? Но ведь он даже не пытался сделать этого и не хотел!
Уоллингфорд посмотрел на мальчика, взирающего на него с робким любопытством. Такие же темные волосы, как и его собственные. Но это не его сын — герцог знал это наверняка. Он был крайне осторожен. Кроме того, по его собственным подсчетам, этот мальчик был зачат спустя месяц после завершения их с Изабеллой короткого романа.
— Прости, — тихо произнес он. — Я не хотел причинить тебе боль.
— Негодяй. Но я тебя простила. Ты останешься в Сиене?
— Да, но…
— Ты должен пообедать со мной прямо сейчас. Я так одинока. Мы с друзьями приехали сюда на скачки, но мне пришлось остаться в городе по делам. Мой муж маркиз умер год назад, и после него осталось столько документов. — Она махнула рукой. — Ты должен со мной пообедать.
— Не могу, — ответил Уоллингфорд. — У меня тоже есть срочные дела.
— А! Леди, наверное? Но она ведь не красивее меня, да? — Изабелла взглянула на герцога из-под восхитительно длинных ресниц, и в ее взгляде вспыхнула надежда, смешанная с отчаянием. — Скажи ей, что у тебя уже назначена встреча.
Уоллингфорд вновь ощутил тяжесть руки монаха на своей голове. Его охватили воспоминания, и он вдруг почувствовал жалость.
— Изабелла, дорогая, не получится. Я…
— Уоллингфорд? — раздался за его спиной голос Абигайль.
Герцог повернулся и увидел ее. Она поспешила к нему, придерживая одной рукой шляпу, а другой подобрав подол белого платья. Локоны выбились из-под полей, и Уоллингфорду захотелось упасть на колени и покрыть любимую поцелуями.
— Вот ты где! — Он протянул руки.
— Где ты был? — спросила Абигайль, вкладывая свои руки в ладони Уоллингфорда, чтобы он поцеловал их одну за другой.
— Я был в соборе — там так прохладно. А потом… не знаю. Наверное, заснул, только не понимаю, как это случилось. Извини. Слава Богу, с тобой все в порядке.
— В полном порядке. Я обыскала весь город. Мы должны поторопиться.
— Уоллингфорд, mio caro, — раздался за плечом герцога голос Изабеллы, — не представишь меня своей очаровательной подруге?
Не выпуская рук Абигайль из своих, Уоллингфорд сказал:
— Как непростительно, с моей стороны. Абигайль, дорогая, позволь представить тебе маркизу Аттаванти. Маркиза, для меня большая честь… — он медленно повернулся к Изабелле, — представить вам мисс Абигайль Харвуд, мою невесту.
— La vostra fidanzata! — ошеломленно воскликнула Изабелла. — Какой сюрприз, Уоллингфорд!
— Очень приятно с вами познакомиться, маркиза, — сказала Абигайль. На ее щеках играл очаровательный румянец, а глаза смотрели искренне и уверенно.
Уоллингфорд чувствовал исходящую от нее энергию. Она торопилась? Возбуждена? Он крепко сжал ее руки.
— Скажите же, когда счастливое событие? — спросила Изабелла.
— Сегодня, — ответила Абигайль.
— Сегодня! — воскликнула Изабелла.
— Сегодня? — спросил Уоллингфорд.
Абигайль улыбнулась любимому.
— Не правда ли, чудесно? Именно поэтому я и пришла за тобой. Сейчас как раз идет подготовка к церемонии. — Девушка взглянула на клонящееся к горизонту солнце. — Боюсь, нам нужно спешить. Луна взойдет с минуты на минуту.
Нога Уоллингфорда соскользнула. Он покачнулся, в отчаянии поставил ногу на нижнюю ступеньку, и ему на мгновение показалось, что его удерживают от падения лишь руки Абигайль.
— Восход луны, — произнес он, придя в себя. — Конечно.
— Восход луны, — эхом отозвалась Изабелла, и ее лицо посерело. — Как романтично.
— У герцога Уоллингфорда такая романтичная душа, — сказала Абигайль. — Цветы, шампанское и все такое прочее… Правда, дорогой?
Уоллингфорд отпустил одну руку любимой и поцеловал другую. Чья-то рука дрожала — его или ее?
— И чем дальше, тем веселее.
Абигайль улыбнулась Изабелле:
— Не правда ли, он милый? Но, боюсь, нам пора. Луна никого не ждет.
— Вы правы, — ответила Изабелла. — Желаю счастья. Приятного дня, синьорина, и вам, ваша светлость. Надеюсь однажды увидеть вас снова, полных любви и с детишками.
Она сжала руку сына, опустила на лицо вуаль и пошла прочь, гордо вздернув подбородок.

 

Солнце окончательно опустилось за крыши, и темные глаза за решеткой стали почти неразличимы.
— Это синьорина Абигайль. Я вернулась.
Калитка распахнулась.
— От этого мужчины одни проблемы, — проворчала монахиня.
— Я с вами полностью согласна, сестра Джованна, но, боюсь, он все, что у меня есть. — Абигайль вошла внутрь и потянула Уоллингфорда за собой.
Его шаги стали тяжелыми, словно он не хотел двигаться с места. Оставалось лишь надеяться, что это от шока, а вовсе не от того, что восхитительные глаза маркизы Аттаванти заронили в его душу сомнения.
— Пятьдесят лет живу в этом монастыре, и ни разу здесь не было мужчины. Это лишь ради сестры Леоноры, да благословит Господь ее дни. — Сестра Джованна обернулась к Уоллингфорду: — Вы! Закройте глаза!
— Закрыть глаза? — недоверчиво спросил Уоллингфорд.
— Да. А в голове оставьте только святые мысли, синьор. Глаза закрыты, в голове святые мысли. Вы поняли?
— Понял, — смиренно ответил Уоллингфорд и закрыл глаза. — Я сама святость.
Абигайль взяла его за руку.
— Я тебя поведу. Только поторопись.
— Очень сложно идти быстро с закрытыми глазами, — пожаловался Уоллингфорд, но все же последовал за своей любимой по коридорам, практически не спотыкаясь.
Сердце Абигайль отчаянно билось с тех самых пор, как она увидела Уоллингфорда на ступенях собора беседующим с красивой дамой в черном и ее темноволосым сыном.
Два часа назад она вышла из ворот монастыря, одурманенная любовью и надеждами, ожидая, что Уоллингфорд стоит, готовясь раскрыть для нее свои объятия. И вместо этого она увидела только пустой наемный экипаж. Возница известил ее, что синьор куда-то ушел и обещал вернуться через час.
Абигайль долго ждала, беспокоясь все больше, и в конце концов села в экипаж и отправилась на поиски. Она заехала в отель на площади дель Кампо, но его там не видели. Вернулась к монастырю и начала объезжать улицы одну за другой. Может, он заблудился? А может, стал жертвой грабителей, охотящихся за его золотыми запонками и спрятанными в кармане купюрами? Уоллингфорд ранен, Уоллингфорд похищен, Уоллингфорд мертв. Мысли одна страшнее другой лезли в голову. А солнце тем временем опускалось все ниже и ниже, превращаясь в горящий алый шар, возвещавший о начале заката, пока синьорина Монтеверди терпеливо ждала ее возвращения в своем маленьком садике с лимонным деревом.
Наконец Абигайль увидела его на ступеньках собора, внимательно слушающего женщину в черном одеянии, рука которой властно лежала на его руке. От облегчения у Абигайль едва не подкосились ноги, а вот ее душа разрывалась от эмоций — гнева, ревности, беспомощности. Она испытала их все разом, обмениваясь приветствиями с маркизой. Собрав волю в кулак, Абигайль старалась выглядеть спокойной и весело сообщила Уоллингфорду о предстоящем бракосочетании.
Герцог и маркиза были любовниками — она в этом не сомневалась.
Абигайль свернула за угол и увидела впереди дверь в сад, из которой лился затухающий свет дня. Она остановилась так резко, что Уоллингфорд налетел на нее.
— Извини, — сказал он.
— Уоллингфорд, открой глаза.
— Не могу. Эта ужасная монахиня меня стукнет.
Абигайль взяла руки любимого в свои.
— Открой глаза. Посмотри на меня.
Уоллингфорд открыл глаза — черные и непроницаемые в полутемном коридоре.
— Что это? Что происходит?
— Если ты не хочешь этого делать, если у тебя есть какие-то сомнения, только скажи.
Герцог вскинул брови:
— Сомнения, Абигайль? Ты с ума сошла?
— Я видела тебя на ступенях с маркизой. Вы когда-то были любовниками, не отрицай. Это твой сын?
— О Господи! Конечно, нет. Ни малейших сомнений, торжественно клянусь.
— Но вы были любовниками.
Уоллингфорд ответил не сразу:
— Да. Много лет назад.
Руки Уоллингфорда казались горячими, точно угли.
— Знаешь, ты должен быть абсолютно уверен. Синьорина Монтеверди ждет здесь, и если ты не любишь меня искренне, если не готов обменяться со мной священными клятвами — священными, Уоллингфорд! — тогда все это не имеет смысла.
Уоллингфорд обхватил ладонями лицо Абигайль:
— Вопрос не в том, уверен я или нет. Я уверен. Ведь я на протяжении нескольких месяцев знал, что хочу взять тебя в жены. Вопрос — уверена ли ты, любовь моя.
Она смотрела на Уоллингфорда, пытаясь разглядеть в полумраке выражение его лица.
— Я уверена.
— Абигайль, ты позволишь мне стать твоим мужем? — Герцог поцеловал руку любимой. — Окажешь мне великую честь назвать тебя своей?
— Твоей герцогиней.
— Моей герцогиней. Ты сможешь сделать это?
Абигайль чувствовала, как неумолимо бегут секунды и так же неумолимо клонится к горизонту солнце.
— Я должна, — ответила она. — Без тебя у меня ничего не получится.
На этот раз Уоллингфорд повел ее за собой по коридору и свернул в огороженный стенами садик Леоноры.
Сад не был пустым. Леонора стояла рядом с золотым крестом в своем черном облачении. Ее темные глаза блестели на бледном лице. С каменной скамьи поднялась Александра вместе с мистером Берком, держащим ее за руку. А вот рядом с Берком стоял седовласый мужчина, которого Абигайль сразу узнала.
— Гарри! — воскликнула она. — Что вы здесь делаете?
Назад: Глава 20
Дальше: Глава 22