Глава 14
Рев трубы, снова и снова выдувающей одни и те же звуки, влетал в окно библиотеки, и вскоре герцог Уоллингфорд готов был отдать любое из своих поместий за возможность запихнуть толстого раскормленного фазана в ее раструб.
Сначала он попытался закрыть окно, но старые рамы все равно пропускали звуки, лишь приглушая остальные инструменты. Кроме того, Уоллингфорд вскоре понял, что лишил себя единственного источника свежего воздуха в душной, забитой книгами библиотеке, которую к тому же всю вторую половину дня нагревало солнце.
Так что теперь: задохнуться или медленно сойти с ума? Выбор за ним.
Наконец Уоллингфорд все же открыл окно, ибо счел, что раз уж он и так ступил на путь сумасшествия, то хуже не будет.
Он вернулся к столу, снял сюртук и накинул его на спинку стула. Но не успел он закатать рукава рубашки и усесться поудобнее, как дверная ручка повернулась и в библиотеку вплыла Абигайль Харвуд.
По крайней мере Уоллингфорду показалось, что это она. Белая маска, украшенная перьями, скрывала лицо, а платье было с таким глубоким декольте и такой короткой юбкой, что Уоллингфорд не мог сосредоточиться больше ни на одной детали, с помощью которой можно было бы определить личность таинственной гостьи.
— О, привет. — Это в самом деле была мисс Харвуд. — Вот ты где. Можно войти? — поинтересовалась она.
Уоллингфорд прикрыл глаза, чтобы не видеть этой соблазнительно округлой груди, но было поздно: образ уже прочно поселился в его сознании.
— Мне бы этого не хотелось, — буркнул он.
— Помешала чтению? Ну, извини, — сказала Абигайль, но в ее голосе не слышалось ни капли раскаяния.
Уоллингфорд оторвался от книги. Абигайль держала в руках два маленьких стакана и робко улыбалась. Только вот он слишком хорошо изучил мисс Харвуд и знал, что за этой напускной робостью скрывается дьявольское коварство.
Абигайль смотрела на него выжидательно, и Уоллингфорд понял, что так ей и не ответил.
— Да, помешала. Что ты тут делаешь? Разве ты не должна угощать гостей оливками?
— О, оливки давно закончились. Теперь они танцуют. Я имею в виду гостей, а не оливки. Что читаешь? — Абигайль двинулась к столу, и Уоллингфорду показалось, что она робеет. Робеет? Нет, только не мисс Харвуд.
Уоллингфорд убрал стопку бумаг в кожаную папку.
— Ничего интересного.
Абигайль рассмеялась:
— Ну и зачем ты читаешь то, что не представляет для тебя интереса?
— Ты неправильно меня поняла. То, что я сейчас читал, не представляет интереса для вас, мисс Харвуд. — Герцог откинулся на спинку стула и сложил пальцы домиком, подобно одному из напыщенных преподавателей Оксфорда. — А вот для меня эти документы чрезвычайно интересны.
Абигайль остановилась в нескольких шагах от стола, вытянув руки со стаканами перед собой. Лампа отбрасывала свет на ее каштановые волосы, и они переливались на ее голове, подобно нимбу.
— Понимаю. Ты все еще сердишься на меня?
Уоллингфорд смотрел на Абигайль, стараясь не обращать внимания на соблазнительные изгибы ее тела в этом провокационном платье и забыть все, что он знал о ней и чувствовал. Усилия для этого потребовались неимоверные. Точно такое же напряжение воли потребовалось бы от него, если бы он захотел одной рукой отодвинуть огромный камень, заслонявший вход в пещеру, куда очень хотелось заглянуть.
— Скажите что-нибудь, мисс Харвуд, — тихо произнес герцог.
— Не называй меня так. И не надо говорить со мной таким отстраненным тоном, потому что сейчас ты выглядишь как настоящий герцог.
— Я и есть герцог.
Абигайль подошла к столу и поставила на него стаканы.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Уоллингфорд не сводил взгляда с ее лица, чтобы ненароком не уставиться на вырез платья.
— Скажите-ка мне, мисс Харвуд, как давно вы знакомы с моим дедом, герцогом Олимпия?
Удивление на лице Абигайль было столь глубоким и искренним, что Уоллингфорд на мгновение усомнился в собственных подозрениях.
— С твоим дедом? Прошу прощения. А я должна его знать?
— Это ты мне скажи.
— Я… я не знаю, что сказать. Кажется, я с ним не знакома, но Александра постоянно знакомит меня с важными джентльменами на званых обедах, только вот я никак не могу запомнить их всех. А как твой дед выглядит?
Уоллингфорду хотелось поставить локти на стол и податься вперед, но выпирающая из декольте грудь Абигайль оказалась бы как раз на уровне его глаз, поэтому он предпочел сидеть, откинувшись на спинку стула.
— Высокий, седовласый, держится властно и разговаривает повелительно.
— Наверное, таким будешь ты в пятьдесят лет.
Губы Уоллингфорда дрогнули:
— Породу видно сразу.
— В общем, я не могу сказать наверняка. В любом пабе за твоего деда можно принять добрую половину посетителей. Он хорошо одевается?
— Безупречно.
— В таком случае большинство претендентов можно отсеять, оставив всего нескольких. А вообще даже если я с ним действительно встречалась, то совершенно не помню лица, не говоря уже о беседе, если таковая, конечно, имела место. А почему, черт возьми, ты об этом спрашиваешь?
«Потому что подозреваю, что дед решил выставить меня дураком».
— Ты уверена? — спросил Уоллингфорд.
— Разве я не сказала секунду назад, что ни в чем не уверена? К чему ты клонишь? — Глаза Абигайль под маской прищурились.
Он с силой прижал подушечки пальцев и произнес как можно обыденнее:
— Не встречалась ли ты с ним, например, зимой, чтобы заключить сделку, в результате которой ты получишь титул герцогини, а он приструнит наконец своего безнравственного внука? — Как только эти слова сорвались с губ, Уоллингфорд понял всю их абсурдность.
Герцог положил руку на папку, чтобы еще раз напомнить себе о существовании документов, которые изучал всю вторую половину дня.
Абигайль рассмеялась.
— Титул? Да, ты шутишь, наверное. Сделка с твоим дедом? — Она без сил опустилась на стул. — Ты совсем с ума сошел или просто решил надо мной посмеяться?
— У меня появились неопровержимые факты…
— Как раз после того, как я отвергла тебя сегодня утром. Господи, Уоллингфорд!
— Ни одна женщина не принимает предложение с первого раза.
Абигайль перестала смеяться, подалась вперед и сплела пальцы у себя на коленях.
— Да ты и впрямь не шутишь.
Что-то в ее голосе заставило Уоллингфорда вновь ощутить, как осыпается в его груди с таким трудом возведенная стена.
— Я просто подумал…
— Дело в том, что я сказала сегодня утром? Мне очень жаль, Уоллингфорд. Я не хотела тебя оттолкнуть столь грубо. Просто ты застал меня врасплох. Я не должна была тебя обижать.
— Обижать меня?
Абигайль поднялась со стула с присущей ей грацией эльфа и перепорхнула на колени к Уоллингфорду.
— Да, твое нежное сердце. Порой ты так отвратительно ведешь себя, дорогой, что я забываю, насколько оно нежное. Поэтому прости меня. — Абигайль положила руку на его ногу чуть выше колена. — Ты же знаешь, я тебя обожаю.
Во рту у Уоллингфорда пересохло, а мышцы свело от ее прикосновения. Что делать? Обнять Абигайль или прогнать ее прочь?
— Сумасшедшая, — вымолвил он наконец.
— Да, сумасшедшая. Твоя сумасшедшая девочка. Просто в случае с нами брак не сработает. Нам намного лучше так, как сейчас.
— Как сейчас? Ты имеешь в виду все вот это? — Уоллингфорд беспомощно взмахнул рукой, подразумевая библиотеку, замок и дикое завывание трубы за окном.
— Именно. — Абигайль взяла его руку с подлокотника и поцеловала. — Только не думай, что я не была польщена твоим предложением. Оно действительно ужасно мне польстило. Ты герцог и в твоей власти вознести простую девушку на небывалые высоты. И ты, милый и безрассудный человек, предложил эту привилегию мне. — Она вновь поцеловала его руку. — Это восхитительно, и в Англии наверняка найдется чудесная девушка, настоящая роза, которая всем сердцем желает получить такой подарок и стать твоей герцогиней. И она справится с этой ролью гораздо лучше, чем я. — Абигайль прижала ладонь Уоллингфорда к своей щеке. — Но мое сердце принадлежит тебе, поверь мне.
Герцог хотел что-то ответить, но она приложила палец к его губам:
— Ш-ш-ш… Не говори ничего. Не нужно придумывать всю эту романтичную чушь. Ведь это так тебя гнетет. — Абигайль поднялась с его колен и взяла со стола стаканы. — Я очень скучала по тебе сегодня. Мне так хотелось подать тебе ужин.
— Абигайль, я…
— Ты должен разделить со мной хотя бы напиток. Это традиция.
Уоллингфорд взял в руки стакан и нахмурился.
— Что это?
— О, я не знаю. Особый рецепт Морини. Лимонный ликер с какими-то добавками. — Абигайль подняла свой собственный стакан. — Ну же, дорогой, встряхнись. За — дай подумать — за любовные связи!
Аромат лимона затуманил разум Уоллингфорда.
— За любовные связи, — неожиданно для себя повторил он, а потом коснулся стакана Абигайль и одним глотком осушил свой.
Жидкость приятно обожгла горло и согрела живот, распространяя ароматное тепло по всему телу. Уоллингфорд поднял голову и увидел горящие обожанием глаза Абигайль в прорезях белой маски. И в то же самое мгновение ему показалось, что весь мир вздохнул и лег к его ногам.
— О, как хорошо! — вздохнув, сказал он.
— Восхитительно, не правда ли? Даже лучше, чем я мечтала.
— Я хочу поцеловать тебя, Абигайль. Можно?
Мисс Харвуд взяла из рук герцога стакан и вместе со своим поставила на стол. После этого она повернулась и обхватила своими изящными пальцами лицо Уоллингфорда, обрамив его, точно произведение искусства.
— Я хочу этого более всего на свете.
Уоллингфорду страстно хотелось впиться в пахнущие свежестью губы, но вместо этого он накрыл их нежным поцелуем, смакуя каждое мгновение этого чудесного единения. Одной рукой он обнял Абигайль и вновь усадил ее к себе на колени.
— Божественно, — прошептала она, тая, точно масло, и обвила руками шею герцога.
Уоллингфорд чувствовал каждый удар сердца своей живой, неугомонной и невероятно красивой Абигайль. Перья ее маски щекотали его нос, а волосы ласково касались щеки, когда он целовал их обладательницу. Когда же он пропустил их сквозь пальцы, ему показалось, что с этими каштановыми локонами не сравнится ни один шелк мира.
— Я люблю тебя.
Абигайль отстранилась, и Уоллингфорд на мгновение испугался, что произнес эти слова вслух, а потом обрадовался, что сделал это. Ведь мир вокруг стал таким чудесным и великодушным.
Хотя слова любви и были произнесены, Абигайль не подала виду. Она лишь погладила его по щеке и предложила:
— Уоллингфорд, давай спустимся к озеру. Ночь такая восхитительная.
— К озеру? — Вообще-то он думал о стоящем в библиотеке диване, довольно широком, который наверняка выдержит любовное приключение.
— Пожалуйста. — Абигайль поднялась с колен Уоллингфорда и потянула его за руки. — Во дворе так много людей, а я хочу, чтобы рядом был только ты. Только ты один. — В этот самый момент труба за окном издала череду нестройных режущих ухо звуков, и несчастные старые стекла возмущенно задребезжали.
Герцог решительно поднялся со своего места.
— Идем.
Высоко в небе ярко сияла луна, укутанная бархатным покрывалом ночи.
— Мне кажется, я могу сосчитать все звезды на небе, — сказала Абигайль. — Только посмотри: они мерцают, точно бриллианты. Разве тебе не нравятся итальянские звезды?
Уоллингфорд спрыгнул со стены террасы и подхватил Абигайль за талию.
— Каждая из них прекрасна, — ответил он, опуская ее рядом с собой на траву.
Кровь пела в жилах Уоллингфорда, он наклонился, чтобы поцеловать Абигайль — просто не смог удержаться, — и когда она со смехом обняла его за шею, подхватил ее на руки и закружил. Они смеялись и кружились до тех пор, пока чуть не упали в покрытую вечерней росой траву.
А потом Уоллингфорд взял Абигайль за руку, и они побежали между виноградными лозами, словно юные возлюбленные. Вскоре смех и музыка растворились вдали. В тишине раздавались лишь шорох шагов Уоллингфорда, шепот Абигайль и тихий свист ветра в кронах деревьев.
Когда они достигли края виноградника, Уоллингфорд обернулся:
— Куда теперь? Не на валуны, я надеюсь?
— В лодочный сарай, — ответила Абигайль.
— В лодочный сарай?
— У меня есть для тебя сюрприз.
Герцог Уоллингфорд не стал ничего спрашивать. Сейчас его любимая могла бы предложить ему путешествие на воздушном шаре в Китай, и он воспринял бы это как нечто само собой разумеющееся. Правильность этой ночи, проведенной с правильной женщиной, наполняли его сердце уверенностью.
Он поцеловал руки Абигайль и сказал:
— Тогда в лодочный сарай.
Уоллингфорд вновь почувствовал себя пятнадцатилетним мальчишкой, пробираясь сквозь кусты и деревья, сжимая в своей ладони теплую руку Абигайль.
Впереди блестело озеро. Они вышли на берег как раз в том месте, где с самого апреля Уоллингфорд каждый день выходил из воды, а Абигайль его поджидала. Вот тот самый валун, где еще недавно они сидели, обнявшись, и Абигайль заснула на его коленях невинным сном. Абигайль, считающая себя такой дерзкой и независимой, уткнулась в его недостойное доверия плечо и заснула невинным сном.
Она доверяла ему.
Впереди показались расплывчатые очертания лодочного сарая. Уоллингфорд обернулся и, очарованный разлитым по телу теплом лимонного ликера, сам того не ожидая, погладил щеку Абигайль и спросил:
— Ты уверена, дорогая?
Абигайль запрокинула голову, и у него перехватило дыхание, когда он увидел, как заблестели в серебристом свете луны глаза любимой.
— Ради всего святого, неужели я произвожу впечатление человека, который может быть в чем-то не уверен?
Уоллингфорд наклонился и подхватил Абигайль на руки, заставив ее охнуть от неожиданности и вцепиться в его жилет. Подойдя к лодочному сараю, он ногой открыл дверь и вошел в темное помещение.
— О! — Абигайль выскользнула из крепких объятий и притянула к себе голову Уоллингфорда для поцелуя. Тот почти не различал ее черт в призрачном свете луны, проникающем в открытую дверь. — Это было чудесно! Закрой глаза.
— Закрыть глаза? А что от этого изменится?
Абигайль нажала пальцами на веки Уоллингфорда, и он послушно закрыл глаза.
— Не двигайся, — велела она.
Уоллингфорд стоял посреди сарая с закрытыми глазами и улыбался немного глупо. Он слышал какие-то шорохи, ощущал запах пыли и теплого дерева. Вот до его слуха донеслось несколько глухих стуков, скрип половиц, осторожное дыхание Абигайль.
— Что это ты делаешь? — спросил Уоллингфорд.
— Открывай глаза.
Уоллингфорд открыл глаза, и у него перехватило дыхание. На полу перед ним были расстелены шерстяные одеяла и разложены подушки. Рядом стояла Абигайль в своей белой маске и вызывающем платье, освещенном дюжиной свечей, стоящих на полу, верстаке и стульях. Их отсветы окрасили кожу Абигайль в золотистый цвет.
— Что думаешь? — прошептала она.
— Ты все спланировала, да?
— Только не сегодняшнюю ночь, — ответила Абигайль. — Но я надеялась, что когда-нибудь смогу заманить тебя сюда…
Теперь она вела себя совсем иначе — действительно робела и опускала глаза совсем несвойственным ей образом. Одна ее рука теребила фартук, а другая была спрятана за спиной.
— О, дорогая. — Внутри у Уоллингфорда все плавилось, но он был тверд как камень снаружи. Он хотел ее так отчаянно, что дрожал всем телом.
— Все хорошо? — На скулах Абигайль играли тени, делая ее совершенно неземной красавицей. — Я не так уж хорошо разбираюсь в правилах соблазнения и даже не знаю, что от меня требуется.
Помещение оказалось не слишком большим, и Уоллингфорд в три шага оказался рядом с ней и развязал тесемки маски. Сняв это белое творение, он увидел, что глаза страстно желаемой им женщины влажны, а по щекам разлился румянец.
— Любовь моя, — сказал Уоллингфорд, — мне кажется, ты знаешь об искусстве соблазнения все.
— Не отказывай мне на этот раз, потому что я умру, если ты откажешь.
— Умрешь? — Уоллингфорд поцеловал Абигайль в щеки и нос, вдохнув запах кухни, дыма, ванили и лимона, развязал ее фартук и бросил на пол.
Он хотел произнести слова любви, сказать все, что такая женщина, как она, заслуживает услышать в столь важную для нее ночь, но на ум не приходило ничего. Вместо этого Уоллингфорд приник к ее губам и целовал долго и страстно.
Абигайль лишь тихо вздыхала в ответ, а потом ее пальцы скользнули по груди возлюбленного и нащупали пуговицы его жилета.
— Позволь мне посмотреть на тебя, — попросила она. — Мне очень этого хочется.
— Ты уже меня видела.
Абигайль засмеялась.
— Хочу дотронуться до тебя. — Она принялась лихорадочно сражаться с пуговицами, покрывая страстными поцелуями лицо Уоллингфорда.
Прикосновения ее пальцев, казалось, оставляли после себя ожоги. Герцог коснулся шеи возлюбленной, а потом вытащил шпильки из ее волос, и они заструились по плечам блестящей волной.
О долгих неделях воздержания было забыто.
— О Господи, дорогая, — выдохнул он и потянул за рукава ее платья, чтобы обнажить плечи. Хотел было нащупать пуговицы на спине, но их не оказалось. — Что за черт? Это крючки?
Грудь Абигайль была белоснежной, вырез платья едва прикрывал темные ореолы вокруг сосков. Вожделение затмило разум Уоллингфорда, когда перед ним оказалась столь заманчивая картина.
— Подожди, — сказала Абигайль, отбрасывая в сторону его жилет.
— Я не могу ждать. Ты не понимаешь.
Абигайль засмеялась и развела в стороны полы рубашки.
— Нет, ты первый. Как это расстегнуть?
Убрав ее руки, Уоллингфорд расстегнул брюки, позволив им упасть на пол, ногой отбросил их в сторону, стащил с себя носки и нижнее белье. Теперь его возбуждение было отчетливо заметно под тканью рубашки.
— О… — Абигайль сделала шаг назад. Ее глаза округлились от удивления.
Уоллингфорд крепко взял Абигайль за плечи. Напряжение было таково, что ему казалось, что он взорвется с минуту на минуту. Все его тело кололо словно тысячью иголок. Если он не овладеет Абигайль Харвуд в течение двух минут, то скорее всего осрамится прямо у нее на глазах. Четыре месяца воздержания не прошли даром.
— Повернись.
Должно быть, его слова прозвучали как приказ, потому что Абигайль поспешно повернулась и подняла вверх тяжелую копну каштановых волос. Пальцы Уоллингфорда пробежали по грациозно изогнутой шее Абигайль и наконец нашли застежки, с которыми он принялся отчаянно расправляться. Платье, корсет и нижние юбки — он должен был избавить свою любимую от всей этой одежды, прежде чем ею овладеть.
Абигайль прижалась спиной к груди Уоллингфорда, прикрытая лишь тонкой сорочкой.
Руки герцога наконец коснулись ее груди.
— О Боже, — прошептал он, ощутив в своих ладонях тяжелую нежную плоть, и провел подушечками пальцев по тугим соскам, упрямо упирающимся в ткань.
— Уоллингфорд! — Абигайль запрокинула голову и положила на его плечо. — О! Это так восхитительно!
Герцог потянул за ворот сорочки, и соски Абигайль выбрались на волю — розовые и тугие. Он сжал загорелыми пальцами, и член мгновенно предостерегающе дрогнул.
Груди Абигайль. Ее тело в его руках. Ложбинка на спине, на которой покоилась его возбужденная плоть…
Он повернул Абигайль к себе лицом, и она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Уоллингфорд хотел оттолкнуть их, потому что не мог больше ждать ни минуты, но Абигайль выдохнула:
— Пожалуйста!
Стянув рубашку через голову, Уоллингфорд швырнул ее вслед за остальной одеждой и теперь стоял перед Абигайль совершенно нагой, как не стоял еще ни перед одной женщиной в своей жизни. Он смотрел в ее удивленное лицо, в подернутые поволокой страсти глаза и думал о том, что больше не может сдерживать себя.
— Ты красив, как античная статуя, только ты теплый… — Абигайль провела пальцами по подрагивающей груди возлюбленного, по его широким плечам и спине.
— Дотронься до меня. — Голос герцога был не похож на человеческий, а скорее напоминал рык животного. Сейчас он и был животным, диким животным. Тем временем нежные пальчики чудесного эльфа поглаживали его кожу и перекатывающиеся под ней мышцы. — Дотронься до меня. Видишь, как сильно я тебя хочу?
Руки Абигайль скользнули по ягодицам Уоллингфорда, обхватили его и легонько погладили шелковистую поверхность. С губ Уоллингфорда сорвался крик. Она испуганно заглянула ему в глаза:
— Я делаю тебе больно?
— О нет!
Закрыв глаза, Уоллингфорд слушал биение сердца в собственных ушах и считал удары, чтобы суметь сдержать себя, пока любимая ласкала его вздыбленный член нежными, точно перышко, прикосновениями. Затем схватил ее за руки.
— Извини, — прошептала Абигайль, но Уоллингфорд уже укладывал ее на одеяла и поднимал подол сорочки, стягивал с нее чулки и шелковые панталоны, прикрывающие соблазнительные бедра.
Абигайль охнула и прикрыла руками изящный треугольник каштановых завитков.
— Не прячься, — сказал герцог, отводя руки Абигайль. — Откройся для меня, дорогая. Помоги мне.
Она слегка развела ноги в стороны. Ее большие глаза горели отчаянием, страстью и неуверенностью.
Невинность этого маленького эльфа заставляла Уоллингфорда испытывать благоговейный трепет.
— Готова? — спросил он.
Абигайль кивнула и обняла его за шею.
Как занимаются любовью с девственницей, Уоллингфорд не знал. Наверное, как обычно, только Абигайль будет слегка напугана и потеряет немного крови. Он должен обращаться с ней осторожно, сказать, что она ему небезразлична и что бояться не стоит. Все эти мысли промелькнули в затуманенном желанием сознании Уоллингфорда, не успев оформиться, когда возлюбленная решительно шевельнула бедрами и развела ноги еще шире, заставляя его тем самым направить свой жезл прямо к входу в ее лоно.
Уоллингфорд в то же самое мгновение забыл обо всем, кроме единственного желания поскорее оказаться внутри этой женщины и сделать ее своей.
Он просунул руку между их телами, чтобы направить себя.
— О! — вскрикнула Абигайль и закусила губу.
— Все в порядке, любимая. Впусти меня.
Она раздвинула ноги, а потом вновь напряглась, затрудняя Уоллингфорду проникновение в ее лоно.
— О! — вновь сорвалось с губ любимой.
На этот раз Уоллингфорд двинулся к своей цели решительнее, не слыша больше ничего, кроме бешеного стука сердца. Прикосновения к гладкой коже Абигайль сводили его с ума. Еще мгновение — и все будет кончено, даже если он так и не успеет войти в нее. Он навис над любимой, пожирая глазами ее восхитительное залитое золотистым светом тело, и уже не мог разобрать, что именно она снова выкрикнула. Когда он сильным рывком качнул бедрами, крик Абигайль оказался еще громче. Ее плоть сжалась вокруг жезла, а потом расслабилась, пропуская его дальше. И вот он уже полностью погрузился в горячее, никем ранее не тронутое лоно.
Уоллингфорд вновь двинул бедрами, и пульсирующее наслаждение обдало его горячей волной, неся с собой блаженное освобождение. А волны все накатывали и накатывали одна за одной, унося с собой все его грехи и несовершенство, как если бы он полностью растворился в этой женщине, а потом возродился снова.
Потом он уткнулся головой в одеяло, прислушиваясь к шуму в ушах и собственному прерывистому дыханию.
— Абигайль, — прошептал он, когда пульсация немного утихла и с губ любимой сорвался не то стон, не то рыдание. Пальцы каким-то образом запутались у нее в волосах, но ему совсем не хотелось выпутываться из этой шелковистой паутины.
Он несколько минут лежал так, наслаждаясь ощущением собственной легкости и теплого тела, слившегося с ним воедино. И в то же время осознавал чудовищность того, что сейчас произошло. Уоллингфорд и представить себе не мог, что способен соединиться с женщиной вот так. Он повернул голову, поцеловал щеку и шею Абигайль, а потом приподнялся на локтях и покрыл поцелуями ее грудь. Его жезл вновь был тверд как сталь и готов опять ринуться в бой.
Глаза Абигайль были закрыты. Она не двигалась, без сомнения, охваченная восторгом.
— Дорогая. — Уоллингфорд поцеловал ее в губы. — Любовь моя, с тобой все в порядке? Ты счастлива?
Глаза Абигайль открылись, и герцог запечатлел поцелуй на каждом веке. Его переполняла любовь и нежность к ней, к тому, что она только что ему подарила.
Он скажет ей то, что нравится женщинам:
— Абигайль, любовь моя, еще ни разу в жизни я не испытывал большей радости…
Руки возлюбленной наконец шевельнулись и уперлись в его плечи.
— Может, ты все-таки слезешь с меня, — тихо сказала она. — Мне тяжело. — И оттолкнула его.
Уоллингфорд с неохотой перекатился на бок.
— Дорогая, полежи со мной. Еще слишком рано. У нас впереди вся ночь. — Он хотел прижать Абигайль к себе.
Но она ударила его по руке:
— Слишком рано?
В затуманенном сознании Уоллингфорда прозвенел тревожный звонок, который заставил его сесть.
— Да что такое, дорогая? Я был слишком груб? Извини, я пытался быть нежным, но не понимал, как…
— Нежным? Да ты вел себя как обезумевший самец!
— Ну, не стоит так уж превозносить мои заслуги, — скромно потупив глаза, протянул Уоллингфорд.
— Это был не комплимент! Ты настоящее животное! Я не испытала никакого удовольствия! Тебе стоило… Черт, ведь это должно было быть чудесно!
— Не испытала удовольствия? — Уоллингфорд ошеломленно смотрел на Абигайль, на ее обнаженную грудь, спутанные волосы, упавшие на залитое румянцем лицо. Она выглядела как любовница после страстной ночи. — Совсем никакого удовольствия?
— Никакого!
— Но ты же должна была почувствовать хоть что-то!
— Да, я почувствовала на себе грубое животное! — Абигайль вскочила с одеяла и бросила на него презрительный взгляд. — Посмотри, на кого я похожа!
— О любовь моя, бедняжка! Вот, возьми мой носовой платок. Позволь мне… — Уоллингфорд потянулся за валяющимся на полу жилетом.
Абигайль выхватила из его рук платок и повернулась к нему спиной.
— Я выбрала тебя за опыт! Именно тебя! Думала, что ты знаешь, как доставить женщине удовольствие.
— Я доставляю женщинам удовольствие! — Уоллингфорд поднялся с пола и встал позади Абигайль.
Она бросила платок и подняла корсет.
— Откуда тебе это известно?
Уоллингфорд принялся машинально зашнуровывать на ней корсет, как проделывал это бесчисленное множество раз.
— Никто никогда не жаловался.
— Ну конечно, не жаловался! Ты же могущественный герцог Уоллингфорд! Кому придет в голову сетовать на твою неопытность в постели?!
— Тебе!
— Ты ведь понятия не имеешь, как довести женщину до экстаза, да? Ты просто делаешь свое дело, а потом предоставляешь женщину самой себе.
— Вовсе нет!
Когда с корсетом было покончено, Абигайль подняла с пола платье.
— Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, где нужно прикоснуться к женщине, чтобы доставить ей удовольствие.
— Знаю!
Абигайль повернулась и заглянула ему в лицо. Ее глаза ярко блестели в полумраке.
— Ну и где же?
— Э… ну… к груди, конечно, и… между ног… — Уоллингфорд заикался как школьник, густо покраснев и неловко взмахнув рукой в подтверждение своих слов.
— Где именно между ног?
— Но это же очевидно. Там, где… женский орган… ну, в общем, где вход… — Уоллингфорд силился подобрать подходящие и не слишком грубые слова.
— Неправильно! — крикнула Абигайль.
— Неправильно?
— Нет, нет, нет! Ты в самом деле не знаешь, верно? Ты понятия об этом не имеешь! Ну хорошо, я намекну тебе, мой дорогой герцог, мой предполагаемый эксперт в любви. Средоточие женского удовольствия не в ее вагине. — Абигайль произнесла последнее слово без тени смущения и надела платье.
— Святые небеса, дорогая! — воскликнул Уоллингфорд, и пламя свечи испуганно задрожало. Только сейчас он понял, что обнажен, в то время как Абигайль почти полностью одета. Он сложил руки на груди и смущенно пробормотал: — А где же?
— Я не собираюсь тебе ничего рассказывать. Не мое это дело — тебя просвещать.
— И что, черт возьми, это означает?
Абигайль пыталась застегнуть крючки на спине.
— А это значит, ваша светлость, что вы можете спать спокойно, ибо я не стану настаивать на повторении. С этого момента вы вольны искать удовлетворения где угодно.
— Но я не хочу! — взревел герцог.
— В таком случае, боюсь, вам придется жить без этого. — Она подняла с пола маску и надела ее, порывисто завязав тесемки.
— Что? — еще громче взревел Уоллингфорд, но Абигайль уже отворила дверь и выбежала в темноту. — Абигайль! — закричал он и, казалось, старые стены задрожали в испуге. — Вернись!
Ответа не последовало, лишь луна молчаливо взирала на происходящее с небес.
Уоллингфорд ошеломленно посмотрел на смятые одеяла, разбросанные по полу подушки, фартук Абигайль, свою собственную одежду и перепачканный кровью платок.
«Боюсь, вам придется жить без этого», — вспомнились слова возлюбленной.
Громко чертыхнувшись, герцог потушил свечи, подобрал с пола одежду и выбежал из лодочного сарая.
