Глава 11

— Что это за место? — Джейн стояла за правым плечом Лидии и смотрела куда угодно, только не на высокое зеркало, в котором отражался возмутительный образ.

— Сказать по правде, совсем не респектабельное. Не такое, как тот клуб, куда меня водит мистер Роанок. — Она хотела поправить на груди платье из легкой шелковой тафты, но вместо этого провела рукой по уложенным волосам. — Туда ходят дамы не высшего сорта, так что я должна быть одета так, чтобы не выделяться.

— Но хоть верхнее платье вы наденете?

— Да, естественно. Я просто хотела убедиться, что нижнее сидит нормально. — Платье было роскошным. Фиолетовый шелк струился по телу, как сливки из крынки, он очерчивал соски в удовольствие всем, кто бросал взгляд на ее грудь.

Разве можно осуждать Джейн за ее вопросы? Бедняжке невдомек, что она выбрала туалет, в котором будет скорее раздетой, чем одетой. Нижнюю юбку она не надела, сорочку вряд ли можно считать сорочкой — уж больно низкий у нее вырез, практически до корсета, а еще она такая коротенькая, что даже не прикрывает подвязки с блестящими застежками.

Она надела верхнее платье из тонкого муслина, и оно сделало ее облик… чуть более благопристойным. Во всяком случае, слегка прикрыло грудь. А вот распашная юбка будет при ходьбе разлетаться в стороны и открывать облегающую тело тонкую тафту.

Ну и ладно. Они отвлекутся на это и не заметят, чем она занимается за столом.

— Ну, все. Можешь ложиться спать, — с наигранной веселостью сказала она. — Я сама дождусь мистера Блэкшира и открою ему дверь. А потом мы поедем в клуб.

— А если мистер Роанок заедет… — Джейн прошла к туалетному столику и принялась раскладывать щетки и расчески.

— Не заедет. По средам он никогда не приезжает. — Она подошла к столику и встала так, чтобы горничная неизбежно посмотрела ей в глаза. — Ты ведь помнишь, не так ли, что мистер Блэкшир — джентльмен? Ты помнишь, что он уступил тебе свое место в коляске? Он не из тех, кто способен на недостойные поступки.

Джейн кивнула, хотя этот кивок не означал, что она все помнит, — этот жест мог быть механическим.

— Мы с ним несколько раз сходим в клубы, каждый из нас выиграет нужную сумму денег, и на этом все закончится. — Она заколебалась. — Джейн, я хочу занять достойное положение в обществе. Мне хочется самой платить по своим счетам, а не зависеть от каких-то господ. А для этого нужны деньги, и я не знаю другого способа заполучить их, кроме игры в карты. — Она почувствовала, как у нее на шее часто запульсировала жилка. Она никогда прежде не откровенничала с этой девочкой. — Ты же видела, как я сама с собой играю в карты? Видела, как я исписываю цифрами горы бумаги? — Горничная опять кивнула, на этот раз утвердительно. — А теперь я хочу воспользоваться плодами своих трудов. Чтобы потраченное время не пропало зря. — Действительно, к этому результату ее привели не только долгие ночи изучения теории вероятности. А еще и утренние занятия с мистером Григсом, учителем. А еще задачки, что ей подбрасывал Генри, вроде той, с ромбами в окне, ил и на умножение. Он предлагал ей перемножить два трехзначных числа, а сам отсчитывал секунды до того момента, когда она даст ответ. И вот сегодня она совершит то, к чему готовилась всю жизнь.

Джейн ушла в свою комнату, а Лидия, надев манто, устроилась на банкетке в холле и стала ждать. Наконец снаружи послышался стук колес и цокот копыт. Она вскочила и распахнула дверь.

Мистер Блэкшир уже успел выпрыгнуть из наемного экипажа и шел к крыльцу. На его лице сияла улыбка, такая же радостная, как и на ее. Сегодня он оделся в байроническом стиле, который отличался небрежностью: длинное распахнутое пальто, небритая щетина, вместо галстука платок с причудливым рисунком. Прямо-таки олицетворение человека, который решил погубить себя, но сделать это романтически. Или голубя, который готовится к тому, чтобы его ощипали. Все это, конечно, было образом, ролью, которую он пообещал сыграть.

— Входите. — Она отступила в сторону. — Я готова. Только возьму свой ридикюль.

Ходить за ридикюлем надобности не было, она оставила его на консоли у стены, так чтобы достаточно было повернуться и взять его. Однако когда она вновь оказалась лицом к нему, то обнаружила, что в его облике произошли кардинальные перемены. Улыбка исчезла, взгляд стал цепким, как у охотничьей собаки.

— Что-то раньше я не видел этого платья, — сказал он и вопросительно посмотрел на нее.

— Ах да. Будет лучше, если вы взглянете на него сейчас, чтобы потом оно не отвлекло вас. — Все это она проговорила с небрежной веселостью, только голос ее прозвучал фальшиво. Раздвинув полы манто, она отвела взгляд в сторону, не решаясь смотреть ему в глаза.

Как и у него, у нее есть своя роль: куртизанки, ищущей богатого покровителя. Он знает это. Поэтому ее дерзкий наряд не должен шокировать его. И все же она нервничала, понимая, что сейчас он увидит коротенькую сорочку и подвязки с застежками — в общем, все то, что должно вызывать у мужчины неуместное желание.

Вот и увидел. Теперь можно идти. Она собралась запахнуть манто и…

— Постойте, — сказал он глухим голосом и придержал ее руку.

— В чем дело? — Она отлично все понимала. «Вам нельзя идти в этом. Вы хоть представляете, какого рода мужчины посещают такие заведения? Наденьте хотя бы нижнюю юбку».

— Ничего. Просто… постойте.

Она решилась посмотреть на него. Он не заметил. Он продолжал придерживать ее руку, мешая запахнуть манто, и внимательно разглядывал платье, как будто боялся, что больше никогда не увидит его, и пытался запечатлеть его в своей памяти. Она услышала, как он с шумом втянул в себя воздух.

Ее будто обдало жаром, в ней словно пробудилась та часть сознания, которая до этого спала глубоким сном. «Веди его наверх. Клуб подождет. Лучшего шанса не будет».

Эта часть сознания могла говорить ей что угодно. Что подумает о ней Джейн после ее разглагольствований о респектабельности и о пристойном поведении мистера Блэкшира? А что она о себе подумает, если откажется от этой тщательно подготовленной и спланированной экспедиции ради того, что ей может дать любой мужчина? Только этот человек поверил в ее способности, его будущее — в ее руках. Она не может подвести его.

— Ладно. — Он позволил ей запахнуть манто и отступил на шаг. На его лице появилась улыбка, только она получилась какой-то вымученной. — Полагаю, перед этим платьем не устоит ни один джентльмен?

— Оно показалось мне самым подходящим для такого случая.

— Чрезвычайно подходящим. Я даже забыл, как меня зовут. — Его улыбка стала более естественной: он как бы признавал, что тоже может ошибаться, и заверял ее в том, что ни скандальное платье, ни примитивные эмоции, которое оно вызывает у мужчин, не помешают их партнерству. Он подставил ей согнутый локоть. — Ну что, готовы поставить Олдфилд на колени? — Она была готова к этому как ни к чему другому в жизни.

Уже в кебе она напомнила ему, что в первое же посещение рассчитывать на успех нельзя. Что он должен иметь в виду: вероятности нужно время, чтобы заявить о себе, и что даже при благоприятной вероятности иногда выпадает неправильная карта.

Он внимательно выслушал ее — во всяком случае, она так решила, хотя в темноте и не видела его лица, — а потом дал свои указания: где и как менять ее деньги на фишки; какой сигнал подавать ему, если ее будут донимать клиенты заведения; как добраться до места для импровизированных совещаний — для этого он выбрал боковой коридор, и до места встречи — оно располагалось в квартале от клуба. После ухода из клуба ей предстояло ждать его там в наемном экипаже.

— Это на Бери-стрит, — еще раз повторил он.

Когда кеб свернул к клубу, ее охватил азарт, знакомая и такая надежная уверенность в своих силах окутала ее, как аромат мыла.

— Я войду через пять минут после вас. А потом буду постоянно держать вас в поле зрения. Чтобы вовремя заметить риск. Лидия. — Он в темноте нащупал ее руку. По движению воздуха, по приблизившемуся запаху лавровишневой воды она догадалась, что он наклонился. В следующее мгновение он поднес ее руку к губам. — Удачи, — сказал он, и ей в голову, как обычно, пришла мысль, что серьезный карточный игрок не должен доверять удаче. Однако на этот раз она не высказала ее вслух.

Пятьсот фунтов в фишках по двадцать. Он, конечно, не надеялся, что его примут за аристократа, зато он мог убедительно изобразить из себя человека, который разбогател после продажи звания и вознамерился рискнуть этими деньгами.

Уилл забрал фишки из серебряной Миски и высыпал их в карман. Пять минут назад здесь, наверное, стояла Лидия и испытывала всеобщее терпение, покупая фишки по одному фунту и по пять.

Хотя, вероятно, кассир и посетители проявили к ней снисходительность. Она наверняка сняла манто, прежде чем войти в зал.

Конечно, она правильно сделала, что так оделась. Несколько дам, прогуливающихся по залу, были одеты в такие же платья, вернее, в наряды, предназначенные для тех же целей. Такого платья, как у нее, больше ни у кого не было.

Да-а, платье сногсшибательное! Он до сих пор ощущал дрожь, электрический заряд, который прошел через нервы и всколыхнул кровь. Теперь, когда сознание прояснилось и к нему вернулась способность рассуждать, он сообразил, что она отказалась от трех или четырех слоев одежды, которые обычно отделяли тело от взоров. В первый момент он не знал, как объяснить природу той примитивной силы, что манила его. Не знал и, честно говоря, не пытался узнать. Это платье взывало к телу в обход его сознания, и его тело откликалось на зов, делало «стойку», как охотник за сокровищами — при виде новой карты.

«Ты здесь по делу. Она зависит от тебя. Оставь эти мысли на потом, времени будет достаточно». Он сцепил руки за спиной и неторопливо пошел по залу. Потом остановится у стола для игры в хаззард, чуть в стороне от того места, где Лидия играет в двадцать одно, ставя на кон свои фишки по фунту. Он будет ждать того момента, когда можно будет вступить в игру и ловкостью и умением превратить пять сотен в нечто большее.

Через час он устал ждать и понял, что нервы натянуты до предела. Он уже проиграл сорок фунтов, потому что не мог, не привлекая к себе внимания, всю ночь стоять и смотреть, как играют другие, когда его карманы оттягивала гора фишек. У людей могли возникнуть вопросы. Поэтому он сделал две ставки по двадцать фунтов в кости, правда, не подряд, а с небольшим перерывом. И оба раза проиграл. Этого он себе позволить не мог. И она, должно быть, проигрывает, иначе подала бы ему сигнал.

Если честно, трудно определить по ее виду, проигрывает она или нет. Создается впечатление, что ее внимание больше сосредоточено на коринфянине, чем на игре. Она часто смеется в ответ на его высказывания, наклоняется к этому разодетому, напыщенному, самодовольному типу, изгибая свое тело, как цветок, который тянется к солнцу. Дважды этот фат напоминал ей, что настала ее очередь банковать, а она все восхищалась тем, как мастерски он играет.

Уилл заскрежетал зубами и посторонился, пропуская какого-то мужчину, который проталкивался через толпу к самому столу. Он не идиот. Пусть она кокетничает, если это нужно для их цели. Но разве они не подошли к тому моменту, когда игрок должен сказать: «Сегодня не мой день» — и уйти, пока он не проиграл все деньги?

Лидия удрученно усмехнулась. Он не расслышал звук, но все понял по ее лицу, когда банкомет серебряной лопаточкой сгреб ее ставку. Она подняла руку и стряхнула невидимую пылинку с рукава коринфянина. Тот раздулся, как петух, от гордости.

К черту все это. Хватит. Уилл поднял над головой руку и потер предплечье другой рукой. Он повторил этот жест на тот случай, если в первый раз она его не заметила. Затем он выбрался из толпы и неспешным шагом покинул заведение.

Она опаздывала. Он уже решил, что она не заметила его знак, когда услышал стук каблучков по коридору и, выглянув из-за угла, увидел ее. Ее походка была стремительной, и юбка верхнего платья распахнулась, а нижнее фиолетовое плотно обтянуло ноги, словно бесстыдно дразня и соблазняя.

— Нужно быть терпеливым. Я же предупреждала вас. — Она заговорила, еще не дойдя до него. Ее руки были сжаты в кулаки. Очевидно, она догадывалась, зачем он вызвал ее.

— Мы теряем время. Я считаю, что сейчас мы должны уйти и попытать счастья в другой раз. — Он ухватил ее за локоть и потянул за собой в угол, в темноту бокового коридора.

— Вы же знаете, что я не желаю слышать ни о счастье, ни об удаче. — За час игры в карты она полностью утратила те веселость и добродушие, с которыми встретила его дома. Сейчас она была непреклонна и полна решимости.

Он вздохнул и выпустил ее локоть.

— Я знаю одно: я лишился сорока фунтов, сорок фунтов впустую потрачены на игру, в которую больше никогда не буду играть исключительно потому, что не могу стоять и ждать сигнала. Сколько вы проиграли?

— Это не важно. Уилл. — В темноте она нащупала его руку и сжала предплечье. Он понял, что она пытается поделиться с ним уверенностью, которой у нее в избытке. — Мы же знали, что так может случиться. Помните? Эта ситуация не застала нас врасплох.

Сломанный нос Джентльмена Джексона тоже никого не застал бы врасплох, но это не означает, что у него хватило бы ума оставаться на ринге и продолжать бой, когда из носа хлещет кровь.

— Лидия, может получиться, что вы израсходуете свои фишки до того, как увидите удачный расклад колоды. Что вы тогда будете делать? — Он знал: у нее в фишках сто фунтов. Мысль о том, что она может проиграть такую огромную сумму и даже не подать ему сигнал, уже не волновала его. Она не казалась ему существенной.

— Куплю еще фишек. Я захватила с собой деньги. — У нее не было ни малейших сомнений. Такая непоколебимая вера должна была бы убедить его.

Но непоколебимая вера может привести человека к явной катастрофе. Об этом скажет любой солдат из Великой армии, дошедшей с Наполеоном до Москвы. И Джордж Толбот подтвердит. «Я отвезу тебя домой, я не дам тебе умереть». Господь свидетель: его дерзкая самоуверенность дала ему достаточно оснований не доверять тем людям, которые ни в чем не сомневаются.

Она приблизилась к нему на шаг, не выпуская его руки. Он ощутил розовый аромат ее мыла.

— Пожалуйста, — проговорила она. — Без вас я не справлюсь.

Она отлично знает, в чем его слабость, не так ли? Он не может не откликнуться на мольбу о помощи. Неужели она решила подергать его за веревочки, как того коринфянина за столом?

— Лидия. — Он наклонил голову поближе к ее уху. — Я понимаю, что должен доверять вам, но…

— Вы не должны. — Теперь она ухватилась за его предплечье обеими руками. — Я вас об этом не просила. Но прошу вас, доверяйте теории вероятности. — Она на мгновение сжала его руку. — Если в течение следующего часа ситуация не изменится, мы снова встретимся здесь. А пока развлеките себя тем, что не заставит вас вынимать фишки из кармана. Выпейте. Найдите какую-нибудь дамочку и пофлиртуйте с ней. Только все время держите меня в поле зрения. — Она обеими руками сжала его кисть. Его пальцы непроизвольно стиснули ее пальцы.

Чем дольше они будут стоять тут, тем больше она найдет способов подчинить его своей воле.

— Хорошо. Я выпью и пофлиртую. Но вам не пойдет на пользу, если я ввяжусь в какую-нибудь ссору и вернусь домой не один.

— Тогда это послужит мне уроком. — Он услышал веселые нотки в ее голосе и понял, что она улыбается. Она похлопала его по руке и поспешила прочь. Он еще несколько мгновений слышал шорох ее юбки.

Он, однако, не выпивал и не флиртовал. Алкоголь мог притупить его мышление, которое и так было ослаблено долгим ожиданием. Что до флирта, то он успел сделать всего один круг по залу и исключить двух дам из списка кандидаток — обе уже пользовались вниманием перспективных поклонников, — когда один взгляд на Лидию заставил его позабыть об окружающих.

Она разговаривала с банкометом, причем в той же манере, которую он видел раньше. Однако на этот раз она наклонилась вперед, положив руки на стол и сцепив пальцы.

Сигнал. Его пульс забился со скоростью града, стучащего по крыше. Наконец подвернулась нужная колода, и настало время ему вступить в игру.

Он с беспечным видом прошел к столу с двадцать одно и отодвинул стул слева от нее. Она повернулась и подняла голову. Ее взгляд скользнул по его наряду, и ее губы медленно растянулись в сладкой, как мед, улыбке, многообещающей, чувственной и одобрительной. Ее взгляд стал томным, как будто на нее подействовал один только его вид.

— Здравствуйте, — сказала она.

Да, он уже знает, что она умеет играть такую роль. Если по сценарию предполагается, что она должна видеть потенциального покровителя в каждом мужчине, тогда безразличие к новому соседу могло бы вызвать подозрения. Он поклонился — не излишне дружелюбно, не излишне сдержанно — и сел.

Справа от Лидии сидело трое понтеров: коринфянин, которому она что-то сказала, явно намереваясь держать его на поводу, и двое пожилых джентльменов, которые оказались невосприимчивы к ее чарам. Такое размещение игроков было, естественно, не случайным. То, что он оказался в конце, последним в каждой сдаче, позволит ей учесть открытые карты других понтеров, когда она будет производить свои таинственные вычисления для определения его ставки.

Уилл достал фишки из кармана и высыпал их перед собой на стол. Началась сдача карт. Шестерка, восьмерка, тройка, Лидия получила четверку, ему достался туз. Банкомет открыл свою девятку.

Когда первый понтер объявил свою ставку, она повернулась к нему с чарующей улыбкой.

— Попробую отгадать. — Она окинула быстрым взглядом его самого и горку фишек, затем в задумчивости потерла ключицу. — Вы только что демобилизовались, нашли себе приятную синекуру, и теперь призовым деньгам вместе с жалованьем стало тесно в ваших карманах.

«Синекура» было кодовым словом. Оно было созвучно французскому cinq. Пять фишек.

Она хотела, чтобы он на первой карте поставил сто фунтов. Прямо так, с наскоку.

— Мадам, прошу вас. — Судя по тону, банкомет уже не раз пытался призвать ее к тому, чтобы она отвлеклась от мужчин и вернулась к игре. — Делайте ставку.

Свободной рукой она взяла фишку в один фунт и положила ее ближе к центру стола, другой же продолжала нежно поглаживать ключицу.

Он понимал логику ее стратегии в отношении его ставки. С десяткой у него будет двадцать одно очко, а в колоде предположительно осталось достаточное количество десяток, чтобы помешать кому-то сыграть на пяти картах.

— Такая робкая ставка у столь догадливой дамы. — Он одарил ее полуулыбкой и выдвинул вперед пять фишек. — Раз уж вы решились поставить, то я буду играть смело.

Перед каждым понтером упало по карте. Уилл приподнял уголок. Десятка пик. Господи, как же просто.

Он перевернул свою карту картинкой вверх и, откинувшись, положил руку на спинку своего стула. Его сердце колотилось, как колеса сорвавшейся с тормоза и несущейся вниз по склону повозки. Конечно, банкомет еще может переиграть его, но он хотя бы останется при своих. Двадцать одно очко означает, что банкомет продолжит сдавать себе карты в надежде на ничью, а это, в свою очередь, означает, что велика вероятность его проигрыша.

Первые два джентльмена остановились после второй карты. Лидия и коринфянин остановились после третьей. Банкомет добавил шестерку и даму к своей девятке и был вынужден заплатить каждому понтеру.

— И правда, играйте смело. — До чего же нелепо она выглядит, одной из маленьких лопаточек подгребая к себе жалкие два фунта. — Подозреваю, что в других аспектах вы так же смелы. — Ни голосом, ни жестом она не выдавала никаких эмоций, кроме желания вовлечь его в легкий флирт. Однако он отлично знал, что под этой болтовней скрывается одобрение и поддержка. Она довольна тем, как он сыграл свою роль.

Итак, спектакль начался. А почему бы нет? В конце концов, разве он не отдал бы все, чтобы стать другим — человеком, довольным тем, с какой готовностью мир оказывает ему услугу? Возможно, он и стал бы таким, если бы давным-давно кое-что — а таких «кое-что» множество — сложилось по-другому. Но сегодня и все последующие ночи, пока они будут действовать по своей схеме, он может хотя бы попытаться примерить на себя ту жизнь, как примеряют парадный фрак с бархатной отделкой, который не очень хорошо сидит и вообще не по карману.

Так что он играл свою роль с удовольствием и каждый раз, когда надо было делать ставку, принимал задумчивую позу: подпирал кулаком щеку, выпячивал нижнюю губу и устремлял взгляд на фишки.

При очередной сдаче он вслушивался в болтовню Лидии и тщательно перебирал ее, просеивая каждое слово, так же как вор, который перебирает драгоценности, оценивая результаты последней кражи.

Она обратилась к коринфянину:

— Мои проигрыши вошли в систему. Клянусь, мне придется уйти, если я проиграю еще пять фунтов. Вы должны удержать меня от этого. — «Система» означало «sis», а это означало сто двадцать фунтов.

Затем к банкомету:

— Вы хотите погубить меня, да? Но вы же видите, что я держусь, и буду держаться крепко, как катран. — «Катран». Quatre. Четыре фишки.

К нему:

— Вы, наверное, отобрали у меня мою долю удачи. — «Удача»! Тайный выпад в его сторону! Числа заполонили ее ум, как чертополох — неухоженный сад, а она все еще может шутить, причем так, что эту шутку могут оценить только они двое! — Надеюсь, вы вспомните об этом завтра, когда увидите меня на улице просящей милостыню. Права была моя тетушка Уитни, когда говорила, что в картах мне не везет. — «Уитни». Huit. Господи, восемь фишек! Сто шестьдесят фунтов.

Но он сделал так, как она велела. Он держал свои карты так, чтобы она могла видеть их и рассчитывать дальнейшие действия. Он слушал подсказки, говорившие ему, что делать: прикупать или останавливаться, и оценивал их в соответствии с собственным разумением. Пятнадцать против девяти у банкомета — ему даже не надо смотреть, как она потирает указательный палец о большой, чтобы понять: надо покупать. Пара десяток против семерки — он остановится, как бы яростно она ни крутила свой браслет.

Он выигрывал не на каждом хенде. Даже при благоприятном раскладе ему иногда доставалась неудачная карта, а банкомету — удачная. В этих случаях ему казалось, что он чувствует, как она мысленно успокаивает его, вселяет в него уверенность, настолько твердую, что ее буквально можно было потрогать. Не то чтобы он нуждался в этом. Несмотря на случайные проигрыши, он явно был в выигрыше. При каждом поражении он лишь пожимал плечами, убеждал себя, что умение проигрывать — это достоинство, и ждал следующего закодированного указания.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем она подняла обе руки и поправила прическу. Сигнал, что пора уходить. Он только что проиграл подряд две сдачи — к счастью, по скромным ставкам, — и она, очевидно, решила, что расклад колоды не отвечает ее требованиям.

Одной части его натуры хотелось врасти в стул, никуда не уходить и сохранить это приятное ощущение радости от сегодняшней совместной работы с женщиной, от их тайного сговора, о котором не подозревал никто из сидящих за столом, от их удивительной слаженности, которую тайный характер их взаимодействия только усиливал.

Другая же его часть горела желанием уйти. Чем быстрее они встанут из-за стола, тем скорее встретятся и вместе отпразднуют свой сегодняшний успех. Он горстями посгребал фишки в карманы — по его прикидкам, там было около тысячи фунтов — и направился в кассу.

Тысяча сто шестьдесят два фунта. Даже если вычесть их проигрыши — ее тридцать восемь фунтов и его сорок, — это было великолепное начало.

Лидия вышла из игорного зала и пошла по главному коридору. После его ухода она задержалась в клубе еще на полчаса, пофлиртовала с мистером Келлером, сидевшим справа — просто пофлиртовала с этим милым и безвредным джентльменом, которому очень польстило ее внимание, без каких-либо видов на будущее, — и убедилась, что никто не связал с ней появление за столом мистера Блэкшира.

О, он был великолепен, этот мистер Блэкшир. После их последнего разговора она боялась, что у него не хватит духу доиграть спектакль до конца. Однако он не проявил ни малейшей слабости. Был тверд, как скала. Он отнесся к потере ста и двухсот фунтов с полнейшим равнодушием и отмахнулся от них, как жеребец хвостом отмахивается от мух. До чего же величественно это у него получилось! Она скажет ему об этом, правда, в более пристойной манере. Она похвалит его за решимость и пошутит над его внешним видом. Скажет, что ему нужно почаще надевать редингот и, возможно, немножко отрастить волосы, чтобы выглядеть более романтично.

Она повернула за угол. В этой части коридора освещения не было. В полумраке она ничего не могла разглядеть, но почувствовала его, ощутила его присутствие где-то впереди. А в следующее мгновение она убедилась в своей правоте, когда его руки схватили ее и утащили в кромешный мрак.

Он обхватил ее за талию, приподнял и радостно закружился с ней. Она оперлась на его плечи, такие сильные, мускулистые под одеждой, и стиснула зубы, чтобы не расхохотаться в полный голос. Монеты весело позвякивали в ридикюле, висевшем на запястье, и в карманах его сюртука, и этот звон был подходящей музыкой для их праздничного танца. Здесь, в темноте, она наслаждалась новыми отношениями с мужчиной — целомудренным слиянием тел, духа и ума. Раньше она не поверила бы, что такие отношения могут существовать, но сейчас, познав их, поняла, насколько они ценны.

Летящий по воздуху шелк холодил ей ноги, и когда он поставил ее на пол, юбка по инерции обвилась вокруг нее. Она запуталась в ткани и едва не упала, но он придержал ее за талию.

В воцарившейся тишине было слышно их дыхание. Неожиданно он прижал ее к себе и припал своими губами к ее губам.