Глава 32
Вон там, в глуши лесной, на ветку ветер дышит,
Из почки вышел нежный лист,
И ветер, проносясь, едва его колышет,
И он прозрачен и душист.
Под солнцем он горит игрою позолоты,
Росой мерцает под луной,
Желтеет, падает, не ведая заботы,
И спит, объятый тишиной.
Вон там, согрет огнем любви, тепла и света,
Растет медовый сочный плод,
Созреет – и с концом зиждительного лета
На землю мирно упадет.
Всему есть мера дней: взлелеянный весною,
Цветок не ведает труда,
Он вянет, он цветет, с землей своей родною
Не разлучаясь никогда.
Лиззи сидела под старым раскидистым дубом, читая томик стихов Теннисона и думая о Рие.
Природа, окружавшая ее, точь-в-точь как в стихах Теннисона, была исполнена гармонии, отчасти состоявшей в том, что времена года неустанно сменяли друг друга, невзирая на ход человеческой жизни.
Глаза полузакрыв, как сладко слушать шепот
Едва звенящего ручья
И в вечном полусне внимать невнятный ропот
Изжитой сказки бытия.
И видеть в памяти утраченные лица,
Как сон, как образ неживой, —
Навек поблекшие, как стертая гробница,
Полузаросшая травой.
Лиззи подняла глаза от строчек, которые знала наизусть, и взглянула на бескрайний, неподвластный времени пейзаж, раскинувшийся перед ней. Хотя Рии и Эдварда больше не было, она бережно хранила в памяти их лица, воскрешенные сейчас в ее сознании безупречной красотой и гармонией природы.
Она посмотрела на гнедую кобылу, привязанную всего в нескольких ярдах от нее. Это прекрасное добронравное существо стало постоянным ее спутником. Леди Торнборо наняла для Лиззи учителя верховой езды, который несколько раз в неделю приходил давать ей уроки. Всех поражала быстрота, с которой она схватывала все новое в верховой езде. Учитель уже разрешал ей предпринимать небольшие прогулки по территории поместья. Чаще всего для большей безопасности ее сопровождали мистер Джарвис или конюх, но иногда ей удавалось уезжать в одиночестве, хотя и не слишком далеко. Она никому не говорила, что в Австралии ей приходилось преодолевать верхом куда большие расстояния. Также никто не знал, что однажды на прошлой неделе она, воспользовавшись отсутствием сопровождающих, приехала на почту соседнего городка Сеннок и отправила письмо в Австралию.
Написание этого письма было для Лиззи настоящим испытанием, но после нескольких попыток и океана пролитых слез ей удалось его завершить. Она не могла не сообщить Тому, что теперь живет в Англии под именем Рии. Она знала, что он будет страшно зол, но поступить иначе не могла. Она написала Тому, что начала здесь новую жизнь и что очень счастлива. Лиззи умоляла его оставаться в Австралии, потому что его возвращение сулило бы им обоим гибель. После долгих сомнений она решила не сообщать Тому, что Фредди жив. Это наверняка заставило бы ее брата вернуться в Англию для выяснения отношений с Фредди, что поставило бы под угрозу его жизнь и свободу.
В своем письме Лиззи решила уклониться еще от одной важной темы. Она знала, что если приложит некоторые усилия, то ей, возможно, удастся найти способ тайно покинуть Англию и вернуться в Австралию. Она также знала, Тому бы этого хотелось. В Англии ее держала вовсе не новая жизнь и даже не растущая с каждым днем привязанность к леди Торнборо.
Истинной причиной был Джеффри.
Джеффри целиком заполнял ее мысли и мечты днем, а по ночам преследовал в каждом сновидении. Хотя Том был любящим и преданным братом, а их друзья-поселенцы в Австралии – простыми и добрыми людьми, никто из них не наполнял ее сердце такой осязаемой тоской. И даже если она навсегда останется для Джеффри лишь вдовой его брата, она примет эту участь охотнее, нежели жизнь вдали от него.
Кобыла вдруг подняла голову и заржала, заметив что-то на холме.
– Что такое, Белла?
Лиззи обернулась посмотреть, что привлекло внимание лошади. Она почувствовала, как дрогнуло ее сердце, и она уже знала, кого сейчас увидит. Да, Лиззи точно знала, что там, на вершине холма, как будто призванный ее мыслями и мольбами, стоял Джеффри.
Как только Джеффри увидел ее, он понял, что совершил ошибку. Сидевшая под деревом с книгой в руках, погруженная в размышления, Рия казалась воплощением красоты и очарования. Солнечные лучи пробивались сквозь крону дерева, и кружевной узор света и тени, танцуя, играл на ее лице и на золотистых локонах. В эту секунду он мог думать только о том, как хорошо было чувствовать тепло ее тела в своих объятиях, танцевать с ней, целовать ее губы…
Он слишком часто вспоминал все подробности того вечера, при этом тщетно пытаясь забыть все произошедшее – забыть ради них обоих. Но в то же время ему хотелось знать, почему она так страстно отвечала на его поцелуи. Могла ли она на самом деле полюбить его? Ох, даже думать об этом было дерзостью с его стороны.
Тут Рия встала и поспешно отряхнула с платья травинки. Издали она казалась такой умиротворенной… Но, подойдя к ней поближе, Джеффри заметил следы глубокой печали на ее лице.
Он нерешительно остановился в нескольких футах от нее и учтиво поклонился, что было всего лишь формальностью.
– О, Джеффри… – промолвила Рия с удивлением. – Что вы здесь делаете?
Он пытался по выражению ее лица угадать, рада ли она его видеть. Она улыбалась и казалась счастливой, но он заметил слезы у нее на щеках.
Джеффри не ответил на ее вопрос и с беспокойством спросил:
– Вы плачете? – Он предложил ей платок, который она с благодарностью приняла. – Должно быть, вы думали об Эдварде?
Казалось, что своим вопросом он причинил ей физическую боль. Кивнув, она смахнула платком слезы.
– Да, должно быть…
Джеффри упрекнул себя в самонадеянности. Как мог он предположить, что Рия полюбила его? Вероятно, должны пройти годы, прежде чем она оправится от горя после смерти Эдварда. А быть может, она никогда не найдет в себе силы полюбить снова. От него, Джеффри, ей требовалась забота и утешение, не более того. Их единственный поцелуй был лишь отчаянным криком о помощи. И ему нельзя об этом забывать.
– Я должна быть счастлива здесь, – произнесла Рия, окинув взглядом окружающий их прекрасный ландшафт. – Я должна радоваться возвращению домой. – Она вздохнула так глубоко, что на слове «домой» ее голос дрогнул. – Однако именно здесь я как никогда остро чувствую боль утраты. Я так по ним тоскую…
– По ним? – переспросил Джеффри.
На ее лице вновь отразилась печать скорби.
– Я имею в виду Эдварда… и конечно же моих родителей.
Он сделал шаг назад.
– Прошу прощения, что посмел потревожить вас. Вероятно, вы предпочли бы побыть в одиночестве.
– Нет, прошу вас, не покидайте меня. Я рада вам.
Показав ему книгу, она добавила:
– Стихи лорда Теннисона настраивают меня на меланхолический лад.
– Да, у нашего увенчанного лаврами поэта действительно есть такое свойство, – согласился Джеффри.
Она улыбнулась.
– Бабушка сказала, что пригласила вас. Она будет счастлива узнать, что вы здесь. Или вы уже ее видели?
– Да, я только что был у нее. Сейчас она с Джеймсом.
– Джеймс приехал! – Ее лицо озарила улыбка, а Джеффри опять поддался ревности, видя ее благосклонность к другому мужчине. – Но скажите, как вам удалось заманить его сюда? Обычно Джеймс крайне неохотно исполняет свой долг по отношению к семье и поместью.
Ее слова о долге напомнили Джеффри о том, как сильно изменилось его понимание этого слова со времени первой встречи с Рией.
– Джеймс выразил желание приехать. Мы оба хотели.
– Я так рада, – сказала она, отвязывая поводья лошади от столба изгороди. – Вы приехали надолго?
– Я должен буду уехать послезавтра.
– Так скоро?
Его сердце подпрыгнуло в груди.
– А вы бы хотели, чтобы я оставался дольше?
– Конечно, – ответила она с широкой улыбкой, дававшей ему новую надежду. Думала ли она об их поцелуе? На мгновение ему показалось, что он уловил во взгляде Рии то же выражение, которое видел в ее глазах в тот вечер при лунном свете.
Но Рия тут же отвернулась, взяла лошадь под уздцы и повела ее шагом.
– Возможно, мы могли бы отправиться на верховую прогулку, – сказала она. – Моя Белла замечательная, и я делаю успехи.
Возможно, она и думала о том, что произошло между ними, однако держала слово – не давала ему поводов для повторения ошибки. Или тот вечер вовсе выпал из ее памяти?
– Это было бы прекрасно, – сказал Джеффри.
Они шли рядом, по разные стороны от лошади.
– Я знаю отличное место для верховой езды. Вот то поле, – указала она рукой. – А в дальнем конце его есть очень милая полянка для пикника.
Она явно делала все возможное, чтобы поддерживать нейтральный разговор. Джеффри напомнил себе, что ему следовало поступать так же. Даже если она сможет оправиться после смерти Эдварда и полюбит его, их любовь все равно будет запретной, ведь Рия была и навсегда останется вдовой его брата. Но все-таки он еще не был готов отступить.
– Рия, я чувствую, что должен извиниться перед вами за свое поведение в нашу последнюю встречу.
Сначала она молчала, затем проговорила с дрожью в голосе:
– То была моя вина. Если кто и должен извиняться, так это я. Ваш брат был мне мужем, а я… бросилась вам в объятия. Обещаю, что подобное не повторится.
Джеффри подошел к ней почти вплотную.
– Я хотел бы задать вам один вопрос. Обещаю, что это останется между нами. Я не позволю подобному произойти… То есть… – Он помолчал. – Рия, я знаю, это было бы неправильно. Той ночью вы сказали, что сами захотели меня поцеловать. Но почему?
Она попыталась отвернуться, но Джеффри наклонился и взял ее за руку.
– Пожалуйста, ответьте. Мне нужно знать.
Рия стояла неподвижно. Ее губы дрожали, и она несколько раз судорожно вздохнула. Джеффри ужасно хотелось прижать ее к себе и целовать, хотелось ощущать тепло ее тела.
Тут лошадь вдруг заржала, нарушив тишину, и Рия отступила на шаг.
– Это было ошибкой, – прошептала она. – Вы сами так сказали.
– Да, – согласился он. – И все же вы не ответили на мой вопрос.
Рия с виноватой улыбкой проговорила:
– Возможно, некоторым вопросам лучше оставаться без ответов.
За ужином Лиззи не могла ни думать, ни говорить – до того была рада приезду Джеффри. Она просто молча смотрела на него – его аккуратно подстриженные бакенбарды, прядь волос на левой стороне высокого лба и даже самые обычные движения рук – все в нем завораживало ее, и она не могла отвести от него взгляда. Но больше всего ее будоражили моменты, когда он пронзительно смотрел прямо ей в глаза – будто они находились в комнате одни.
А Джеймс тем временем рассказывал о своей поездке по стране. Он посетил несколько загородных домов друзей их семьи и на неделю заезжал погостить в поместье Кардингтонов. Вдохновленная выставкой в Хрустальном дворце, мисс Люсинда Кардингтон приобрела фотокамеру, и Джеймс решил составить обеим сестрам компанию в поисках интересных объектов для съемки.
– Поначалу мисс Эмили не была увлечена фотографией, – усмехнулся Джеймс. – Но было так весело, что она решила простить нам утомительную поездку в Гемпшир.
Леди Торнборо в ответ на это заметила:
– Не могу поверить, что мистер и миссис Кардингтон одобрили подобную выходку.
– Миссис Кардингтон и не одобряла, – признался Джеймс. – Но появление лорда Сомервилла придало веса нашей задумке, и грозная дама уступила.
Лиззи не предполагала, что Джеффри мог по собственной воле посетить Кардингтонов. Неужели он действительно рассматривал Люсинду в качестве супруги? После его заверений на балу это казалось Лиззи маловероятным, но, видимо, она снова жестоко ошиблась.
Джеффри же пояснил:
– Мистер Кардингтон работает вместе со мной над проектом жилья для бедных. У меня были некоторые планы по сбору средств, которые я хотел с ним обсудить, поэтому я и счел возможным принять его приглашение.
– Это лишь официальный предлог. Правды мы, к сожалению, не узнаем, – пошутил Джеймс. – И даже старшая мисс Кардингтон нам тут не помощница.
Все промолчали, и Джеймс, скопировав интонации леди Торнборо, заявил:
– Лондонское светское общество было подавлено, когда стало ясно, что объявление о помолвке самого знатного пэра в королевстве не состоится.
– Джеймс, в нашем доме мы не опускаемся до сплетен, – пожурила племянника леди Торнборо.
– Право же, тетушка, это не может считаться сплетней, если сам пэр находится в одной с нами комнате.
– О, Джеймс, ты невозможен… – вздохнула леди Торнборо, тщетно пытаясь скрыть свое любопытство.
– Меня не так-то легко задеть, – сказал Джеффри. – Лондонский высший свет уже успел преподать мне полезный урок. Теперь-то я знаю, как противостоять бесконечному потоку сплетен.
Лиззи не могла не спросить:
– То есть вы с мисс Кардингтон так и не… не смогли прийти к взаимопониманию?
Джеффри взглянул на нее с едва заметной улыбкой.
– Вы использовали весьма любопытный оборот речи. На самом деле мы достигли взаимопонимания и хорошо поняли друг друга. Тем не менее обручаться мы не будем.
Эта новость – вкупе с адресованным ей взглядом – привела Лиззи в восторг. Хотя Джеффри и дал понять, что та ночь не будет иметь продолжения, он все же отказался от женитьбы и нашел время для визита в Роузвуд. Все это свидетельствовало о том, что их поцелуй значил не так уж мало. Лиззи вернула себе право на глупую надежду Леди Торнборо обратилась к Джеффри:
– Мы рады подобному стечению обстоятельств. Ведь поехав в поместье Кардингтонов, вы смогли уговорить Джеймса вернуться в Роузвуд. Многие дела здесь требуют его внимания.
– Полагаю, вы отлично справляетесь и без меня, – заявил Джеймс.
Леди Торнборо не соизволила ответить на его замечание и снова обратилась к Джеффри:
– Однако жаль, что вы не можете остаться дольше, чем на два дня. Я надеялась, что вы пробудете хотя бы до воскресенья. Наш преподобный мистер Холлис весьма образованный человек, и его проповеди всегда очень познавательны. Кроме того, его звучный голос не идет ни в какое сравнение с шепотом нашего предыдущего викария, которого и слышно-то не было на задних рядах. Я уверена, вам он придется по душе.
Лиззи попыталась вообразить бархатистый голос Джеффри-проповедника. Интересно, о чем были его проповеди? Был ли он строгим обличителем, осуждавшим пороки ближних? Нет, пожалуй. Прежде она знала его только по описаниям Эдварда, но теперь ей казалось, что он наверняка был милосердным и добрым.
– Было бы обидно упускать такую возможность, – сказал Джеффри. – Возможно, я приеду в другой раз. В конце концов, между нашими поместьями всего полдня пути.
– Вы же знаете, что мы рады вам в любое время, – заверила его леди Торнборо.
– Что мы будем делать сегодня вечером? – спросил Джеймс. – Рия, тебе удалось попрактиковаться в игре на фортепьяно? Может быть, ты сыграешь нам что-нибудь?
Лиззи попыталась скрыть тревогу.
– Признаюсь, у меня не было желания.
– Непослушная девчонка, – шутливо отчитал ее Джеймс. – Тетушка говорит, что ты каждый день берешь уроки верховой езды. Я рад, что ты наладила отношения с лошадьми. Но не следует ли тебе больше времени уделять изящным искусствам?
– Мне нравится находиться на открытом воздухе, – запротестовала Лиззи. – Вскоре погода испортится, и у меня будет много времени для других занятий.
Подумав о том, что вскоре ей придется тайно овладеть искусством музицирования, Лиззи со смехом добавила:
– А вы, сэр, сейчас не в том положении, чтобы учить меня!
– Да, в самом деле!.. – Джеймс тоже рассмеялся. – Кузина, я вижу, за время своего отсутствия вы научились выигрывать словесные дуэли.
– Благодарю за комплимент, – улыбнулась Лиззи.
Но леди Торнборо нахмурилась и проворчала:
– Я и не знала, что порядочные леди должны владеть искусством словесных дуэлей.
– Не должны, бабушка, вы правы, – скромно потупившись, сказала Лиззи и украдкой снова улыбнулась Джеймсу.
– Лорд Сомервилл, возможно, вы любезно согласитесь рассказать нам о своей поездке в Девоншир? – спросила леди Торнборо. – Насколько я понимаю, вы ратуете за просвещение детей и постройку там медицинской клиники.
Джеймс театрально закатил глаза:
– А нет темы более увлекательной, чем бедные больные люди.
– Я хотела бы послушать про работу Джеффри, – сказала Лиззи.
– Вам это действительно интересно? – спросил барон.
Он был приятно удивлен, когда Лиззи кивнула.
– Вы могли бы рассказать нам о своих планах и о том, как помочь несчастным, живущим в наших окрестностях. Возможно, мы могли бы даже предпринять поездки по некоторым домам, пока вы здесь. Я давно хотела встретиться с нашими арендаторами.
– Я как раз подумал, – сказал Джеффри, – что в таком случае я мог бы и остаться до воскресенья.
– Восхитительно! – одобрила его решение леди Торнборо.
А Джеймс заявил:
– Вот и еще одно отличие нашей Рии от прежней. Теперь ей по душе благотворительность. – Он склонил к плечу голову и прищурился, глядя на нее. – Она забросила игру на фортепьяно ради благотворительности и верховой езды. Как это все странно…