Книга: Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи
Назад: Солдатики
Дальше: Роу-Хед

«Ювеналии»

В хорошую погоду дети целыми днями пропадали на холмах, в вересковых пустошах и болотах, окружающих Хоуорт, играли с утра до вечера, придумывая все новые «пьесы» и «повести» – позже историки литературы объединят их под общим заголовком «Ювеналии». Темными осенними или зимними вечерами они собирались у камина в гостиной Хоуорта и там тянули бесконечные нити повествований, перепутывая их для собственного удовольствия. «Лучшие или тайные пьесы» сочинялись в спальне, после того как Табби гасила свечу. «Все наши пьесы очень странные», – писала Шарлотта, то ли удивляясь, то ли хвастаясь.
Но постепенно дети взрослели, их фантазии проходили через сито здравого смысла, их воображение становилось упорядоченным, а истории приобрели последовательность. В какой-то момент они разделились. Эмили и Энн сосредоточились на истории Гаалдина и Гондала, островов в Тихом океане. Там было где разгуляться, об этом свидетельствует список, составленный Энн на обложке учебника географии.
«Гаалдин, большой остров, недавно открытый в Южном Тихом океане.
Александрия, королевство на Гаалдине.
Алмедор, королевство на Гаалдине.
Элсраден, королевство на Гаалдине.
Ула, королевство на Гаалдине, управляемое четырьмя государями.
Зелона, королевство на Гаалдине.
Зедора, большая провинция на Гаалдине, управляемая вице-королем.
Гондал, большой остров в Северном Тихом океане.
Регина, столица Гондала».
Шарлотта же и Бренуэлл «избрали местом своего обитания» Витрипольскую федерацию – ту самую колонию в Африке, которую когда-то основали двенадцать солдатиков. Эти отцы-основатели постепенно теряли связь с деревянными фигурками, которым были обязаны своим происхождением. Если сначала дети «издавали» для них рукописные журналы высотой в пару дюймов, «чтобы солдатики могли прочесть», то в более поздних произведениях это уже мужчины обычного роста и вида, правители провинций Ангрии, и только их родовые фамилии Хитрун, Храбрун и т. д. указывают на их связь с деревянными игрушками. Изменились и остальные персонажи. «Маленькие король и королевы» превратились в четырех Верховных Духов, или Гениев: Тали (Шарлотту), Брами (Бренуэлл), Эмми (Эмили) и Ани (Энн), которые появляются «под раскаты тысячи громов». Но и они все реже возникают на страницах историй: дети, а точнее, подростки, открыли, что хорошо задуманный сюжет движется сам, благодаря внутренним конфликтам, и не нуждается в «богах из машины».
Герцог Веллингтон утратил связь со своим английским прототипом и основал одно из королевств Витрипольской федерации, под названием Веллингтония, обычаями напоминающее Ирландию, которую дети никогда не видели, и ушел в тень. На переднем плане оказались двое его сыновей, Артур и Чарльз – у реального Веллингтона действительно были сыновья с такими именами, но на этом сходство заканчивается.
* * *
Старший сын – бесподобный маркиз Дуоро, бесстрашный воитель, отвоевавший значительные территории у африканского племени ашанти и у французов, жителей острова Французии, основал на завоеванных землях королевство Ангрию, одной из областей которого – герцогством Заморна – управлял самостоятельно. Маркиз был необыкновенно красив, образован, галантен, но отличался некоторым цинизмом по отношению к женщинам, впрочем, он всегда имел у них успех и был трижды женат.

 

Джейн Эйр в исполнении Кэтрин Хепберн. «И вот, сидя с книгой на коленях, я была счастлива; по-своему, но счастлива. Я боялась только одного – что мне помешают…» (Шарлотта Бронте «Джейн Эйр»)

 

«Пламень и свет! Заморна сияет… как солнце под собственным штандартом. Всегдашняя несносность, или неотразимость, или как уж там называют это дамы, окружает его, словно ореол; он стоит так, будто даже молния не помрачит блеск его очей и не сотрет дерзость с его чела. Великолепное создание!.. Неуправляемые страсти, буйная гордыня, вскипающая увлеченность, война и поэзия – все зажигает его кровь, заставляя ее струиться по жилам током расплавленной лавы. Юный герцог? Юный демон!.. Мне чудилось: он склонил голову и нашептывает некой даме слова, которые проникают ей в сердце, подобно сладостной мелодии. Легкий ветер дует от страницы. Перья на шлеме герцога вздрагивают, их тень скользит по его лбу, глаза – темные, большие, сверкающие – вспыхивают еще ярче, волосы колышутся, губы трогает улыбка. Внезапно он вскидывает голову, отбрасывая назад перья и светлые кудри. И покуда он стоит, богоподобный, его взор по-прежнему устремлен на даму (которая, кто бы она ни была, сейчас наверняка задается вопросом: смертный перед ней или ангел?); еле уловимое движение в уголках губ, легкий изгиб бровей говорят о мыслях, что проносятся сейчас в его голове, о том, какого рода ум скрывает эта благородная оболочка. Подлый негодяй! Я его ненавижу!» – эти строки, по мнению Шарлотты, написал младший брат герцога Заморны Чарльз Тауншенд, одаренный литературными способностями, которые проявились в очень раннем возрасте.
«С малолетства он отличался тем, что говорил гадости отцовским гостям, за что неоднократно бывал сурово наказан, – рассказывает Бренуэлл. – Однако это не помогло, так что, если не ошибаюсь, на одиннадцатом году жизни несносного мальчишку отослали в Итон… Будучи всего 15 лет от роду, он сумел пробиться в общество людей образованных, где был принят скорее из жалости, нежели из уважения, и тыкал своими „по-моему“ и „я полагаю“ в лицо… прочим».
В 15 лет Чарльз издал книгу стихов и начал выпускать журнал. Затем поссорился с семьей и ушел из родного дома. Журналист с острым пером, не гнушающийся при случае приврать или продать последнюю рубашку и штаны, чтобы заплатить за квартиру, и писать у огня, завернувшись в одеяло, в надежде, выболтав семейные тайны, заработать пару грошей и восстановить свой гардероб, стал своеобразным alter ego Шарлотты: большинство ее ангрийских повестей написаны от его имени.
Извечным другом-врагом Заморны был Александр Перси, герцог Нортенгерленд, по кличке Шельма – любимый герой Бренуэлла. Создавая его, автор, по всей видимости, вдохновлялся слухами и легендами, ходившими о лорде Байроне. Александр – прожженный циник, эгоист, атеист, пират, соблазнитель женщин. Он замучил свою вторую жену, отбирая у нее новорожденных сыновей и отправляя их на воспитание в далекие края, так как считал, что они унаследовали его демоническую сущность и погубят его. Некогда был другом Заморны и премьер-министром Ангрии, отдал за него свою дочь Марию Генриетту, потом поднял мятеж, изгнал герцога из его страны. Но герцог вернулся, победил вероломного Перси и отправил его в почетную ссылку, хотя большинство ангрийцев требовало его казнить.
* * *
Женщины в Ангрии, так же как и в Англии, – лишь спутницы мужчин, их дело – ждать и страдать, пока мужчины сводят счеты, но от этого их образы не становятся менее яркими и запоминающимися. Это Августа Мария ди Сеговия, первая жена Перси, отравительница, отравленная своим сообщником, «она приняла насильственную смерть в самом расцвете лет и ослепительной красоты, среди садов, подобно древней царице, окруженная пышностью, какой не ведал античный мир, она испустила дух в мучениях, как и тот, кто, умирая от того же яда среди сельских рощ, в предсмертных хрипах называл ее своей убийцей». Леди Мэри Перси – вторая жена Перси, «всегда кроткая с ближними и дальними», без жалоб сносившая его тиранство. И его третья жена – леди Зенобия Эллрингтон, полуиспанка-полуангрийка, «женщина надменная и сильная духом», знаток древних языков, достаточно уверенная в себе и язвительная, чтобы при случае поставить своего супруга на место.
Заморна окружен не менее блистательной плеядой дам. Прежде всего, это ангелоподобная Мария Генриетта, дочь Перси и жена герцога, страстно в него влюбленная, но не уверенная в ответной любви, тяжело переживающая рознь между отцом и мужем. Рядом с нею Мина Лори, простолюдинка, дочь сержанта, некогда горничная герцогини Веллингтон, затем перешедшая к первой жене маркиза Дуоро – он тогда еще не был герцогом Заморной, – воспитательница его старших детей, верная Заморне до гроба, готовая в любой момент умереть за него или по его приказу. Есть еще Каролина Вернон, капризная девчонка, дочь оперной певицы Луизы Вернон, некогда любовницы Перси, не без успеха флиртующая с ветреным герцогом. И так далее, и так далее…
* * *
Персонажи сыпались на страницы словно из рога изобилия, заводили романы, интриговали, заключали союзы, писали памфлеты, участвовали в выборах… Они совсем забыли о чудесах и волшебстве, их авторов теперь больше занимали причуды человеческой натуры.
Бронте и в юности не остыли к любимой игре и любимым героям. Двадцатилетнюю Шарлотту, преподававшую в Роу-Хеде, очень волновала судьба тоскующей в разлуке с Заморной Марии Генриетты, за которую тогда «отвечал» Бренуэлл. «Хотела бы я знать, убил ли Бренуэлл герцогиню, – записывает она в дневнике. – Неужто она мертва? Похоронена? Лежит одна в холодной земле в эту ужасную ночь в золотом гробу, под черным церковными плитами, в замурованном склепе? Никого с нею рядом. Та, что томительно ждала долгие месяцы, умирая на роскошной постели, теперь позабыта, ибо ее очи закрылись, губы запечатаны, руки скованы хладным оцепенением. Звезды, проглядывая в разрывы туч, смотрят сквозь церковное окно на ее надгробие. Ужасные мысли теснятся у меня в голове. Я надеюсь, что она еще жива – отчасти потому, что мне невыносимо думать, в каком одиночестве и безнадежной тоске она умерла, отчасти потому, что с ее кончиной для Нортенгерленда погасла бы последняя искорка, сдерживающая кромешный мрак». Когда же пришли письма из Хоуорта и выяснилось, что по воле Бренуэлла герцогиня все же рассталась с жизнью, Шарлотта немедленно села писать повесть «Возвращение Заморны», в которой известие о смерти Марии оказалось лишь слухом, она выздоровела от тяжелой болезни и воссоединилась со своим мужем.
Когда 27-летняя Эмили и 25-летняя Энн уехали на несколько дней из Хоуорта, они не устояли перед соблазном без помех поиграть в свое удовольствие. «Мы с Энн отправились в наше первое длительное путешествие вдвоем 30 июня, – рассказывает Эмили, – в понедельник, переночевали в Йорке, вечером во вторник вернулись в Кейли, переночевали там и вернулись домой пешком в среду утром. Хотя погода была не очень хорошая, мы получили большое удовольствие, если не считать нескольких часов в Брэдфорде. И все эти дни мы были Рональдом Маколгином, Генри Ангора, Джульеттой Ангустина, Розайеллой Эсмолдан, Эллой и Джулианом Эгремон, Катарин Нанаррой и Корделией Фицафолд, бежавшими из Дворцов просвещения, чтобы присоединиться к роялистам, которых сейчас беспощадно теснят победоносные республиканцы. Гондалцы по-прежнему в полном расцвете. Я пишу труд о Первой войне. Энн занята статьями о ней и книгой Генри Софоны. Мы намерены твердо держаться этой компании, пока она нас радует, в чем, счастлива сказать, сейчас ей отказать нельзя».
Удивительно, но даже Патрик Бронте был отчасти в курсе историй, которые так увлекали его детей. Элизабет Гаскелл приводит следующее его письмо: «Как многие дети, недавно научившиеся читать и писать, Шарлотта, ее брат и сестры иногда придумывали маленькие пьесы, в которых герцог Веллингтон, любимый герой Шарлотты, был завоевателем, и часто его заслуги сравнивались с успехами Бонапарта, Ганнибала или Цезаря. Когда споры становились по-настоящему жаркими… я иногда выступал в роли арбитра и завершал диспуты, восстанавливая справедливость. Занимаясь этим, я часто думал, что вижу признаки растущего таланта, какого мне ни прежде, ни потом не случалось наблюдать у детей этого возраста…»

 

Стирка
Другой каждодневной рутинной работой была стирка. Кухарка, даже самая ловкая, постоянно пачкала передник, хозяин дома пачкал манжеты чернилами. Дети пачкали все подряд. В итоге стирка растягивалась на всю неделю: в понедельник выводили пятна и замачивали белье, во вторник – собственно стирали, в середу отбеливали и подсинивали синтетической краской – ультрамарином. Натуральный ультрамарин получался из растения индигоферы, его привозили из Афганистана, и он стоил очень дорого. Искусственный ультрамарин получали химическим путем. Способ его получения придумали химики в середине XIX века, и с тех пор сорочки английских джентльменов и близки английских леди стали поистине белоснежными – синька удаляла желтоватый налет, остававшийся от мыла. Ее содержат и современные стиральные порошки.
Пятна от чернил выводили молоком, оно растворяло и вытягивало чернила. Пятна от фруктов смазывали маслом и замачивали белье в смеси нашатырного спирта и хозяйственной соды. Клей выводили спиртным – бренди, виски. Может быть, именно поэтому от профессиональных прачек часто пахло алкоголем? (На самом деле причина была гораздо грустнее: прачкам приходилось полоскать белье в холодной проточной воде, на ветру, и они искали простейшие способы согреться.)
Стирать снова помогала плита – на ней было легко нагреть воду. Белье замачивали в большой лохани. Стирали, а точнее, отбивали белье с помощью валька, похожего на маленькую трехногую табуретку насаженную на длинный шест. Ее погружали в лохань и вращали. Получалась своеобразная стиральная машина «на ручной тяге».
Если в других работах викторианцам уже начали помогать машины: фермеры пользовались механическими сеялками и молотилками на паровой тяге, швеи получили швейные машинки, – то прачки на протяжении всего XIX и начала ХХ века выли вынуждены все делать своими руками. Стирка занимала много времени. Если обычно служанка вставала в шесть, чтобы вынести ночные горшки, растопить камин и приготовить завтрак, то в день стирки ей приходилось подниматься в четыре, а то и в два часа ночи.
Правда, механизация все же добралась и сюда. Стирать белье она не помогала, но все же в конце века появилась машины… для отжимания. Белье пропускали через ряд вращающихся цилиндров, которые выжимали из него всю воду. Затем белье подсинивали, кипятили, потом снова катали.
В четверг подсушенное белье гладили чугунными утюгами, нагретыми на плите. Его аккуратно складывали убирали в шкафы. А потом наступала пора снова сортировать грязное белье, накопившееся за эти дни.
А еще нужно было ходить за скотиной, работать в огороде, готовить… Удивительно, но викторианские женщины находили еще и время для веселья!
Назад: Солдатики
Дальше: Роу-Хед