Глава 7
Дальше была полная катастрофа. Девочка с Земли оказалась совершенно не готова к тому, что увидела. Допустить все это — чудовищная безответственность с его стороны. А что он мог сделать? Она действительно ему нравилась. Он ей — тоже. И когда он увидел, как ее лицо перекашивает гримаса нечеловеческой растерянности, сразу понял, что поступил очень и очень плохо.
Она увидела четвертый основной цвет. Два кружочка, с черной точкой зрачка посередине. Да, это и впрямь основной цвет. Неразложимый на другие оттенки, точно так же, как желтый, синий, красный. Как можно смотреть на него? Ни на что не похож, разуму просто не за что зацепиться. Такой обычный и в то же время глубоко чуждый. Через секунду заболели глаза, словно она смотрела на солнце. В голове как будто что-то щелкало. Два цветных кружочка… Что это, цвет или взрыв? Перед нею — незнакомый мальчишка, он показал ей этот цвет. Как его простить? Вот он стоит — то ли божество, то ли тварь. Он не человек. Он камень. Он явился из центра Луны. Даже не дотрагиваясь, одними только глазами он расколол ей череп, вывернул ее наизнанку, она ничего больше не видит, только крохотную точку прямо перед собой, ужасную, неумолимую. Этот цвет, чудовищное окошко в небеса и в преисподнюю. Мир распадается, не осталось больше нерушимых связей. Расщепляются молекулы, мелькают обрывки химических цепочек, образы людей, раздавленных всего пару часов назад. Как ломались их позвоночники, словно стопки деревянных плашек, залитых красным клубничным сиропом. Ее позвоночник вдруг показался таким же хрупким, готовым в любую секунду рассыпаться, во рту пересохло, а зубы сделались ломкими, как хрусталь. Все в ее теле разладилось, легкие работали на пределе, сердце заходилось в бешеном ритме, а мозг отключился напрочь. Она была пустым сосудом. Слезы тихонько закапали из глаз в мир, где вода не падает с неба. Господи, да что она делает на Луне, в противоестественном, искусственном мире? Здешний мир насквозь фальшив, и мальчик этот такой же. Фальшивый мальчик с фальшивым цветом глаз, он обманул ее необычной внешностью и экзотическими очками. Наверное, он демон или, возможно, бог с обратной стороны Луны. Раньше она не верила в богов. Но кем еще он может быть? Бог подземного царства. Он сам и есть этот цвет — восхитительный, тошнотворный, нестерпимый. Он и цвет — одно, ей хотелось убить его и преклониться перед ним, она ненавидела его и любила, она была прикована к нему навеки. Она увидела его глаза и теперь проклинала себя за глупость. Он ведь предупреждал, а она, самоуверенная идиотка, не послушала, и вот что вышло, теперь она вечно будет помнить, что живет полуслепая в мире, где существует четвертый основной цвет. Этот цвет открылся ей всего лишь на мгновение. Больше она никогда его не увидит, люди жалки в своей ограниченности, зачем только этот мальчишка одним-единственным взглядом показал ей все ее убожество.
Она чувствовала, словно куда-то проваливается.
Глаза у нее закатились, оптические нервы завибрировали, натянутые до отказа.
Она прикусила язык. Пыталась закричать, но только мычала что-то невнятное. Она корчилась, хватаясь за горло, не помня собственного имени, не зная, где находится. Во всем мире остался только загаженный дворик среди кирпичных стен, грязно-бурая Земля в небе и где-то сбоку — сияющий электрическими лампочками обод колеса обозрения. Глаза разъезжаются в стороны, невозможно сфокусировать взгляд. Она выкрикивала бессмысленные слова, рвала на себе волосы, затыкала пальцами уши, чтобы не слышать безумного звона. Медный колокол в голове. Она каталась по земле, а силуэт бога-мальчишки кружил вокруг нее. Он не знал, что делать. Она кричала на него, пыталась зажмуриться, но проклятый цвет словно отпечатался под веками, от него нельзя было избавиться. Она поползла вперед, попробовала разбить голову о стену, и тут бог обхватил ее, прижимая к себе.
Она вырывалась, а когда он заговорил, ни слова не поняла — все слова стали бессмысленными. Он держал ее крепко и тоже весь перемазался в грязи. Комья грязи летели во все стороны, а она отчаянно рвалась удариться головой о стену, а он отчаянно просил не дергаться, остаться живой и немножко подождать. И вдруг она поняла, о чем он говорит. Он просит ее подождать. «Все пройдет, твой мозг сам отвергнет этот цвет, чуть-чуть подожди, все вернется в норму, ты снова станешь такой, как была, только нужно потерпеть, ты потерпи, подожди немного…»
Два часа спустя они сидели в лодке посреди озера, устроенного в кратере. Оба были с ног до головы в грязи, волосы девочки слиплись от мазута. В заброшенном дворике, где они проводили свой тайный эксперимент, был разлит мазут и валялись детали сломанных машин. Белая пластиковая куртка Иеронимуса покрылась черными пятнами и была распорота сбоку — в куче мусора, на который он упал, подвернулся осколок ветрового стекла. Окна Падают На Воробьев прокусила Иеронимусу палец, и теперь этот палец ужасно болел. Они не ожидали, что все будет так ужасно. Иеронимус хотел отвести ее к врачу, а потом сдаться в полицию, но девочка с Земли не позволила. Когда она чуть-чуть пришла в себя, они ушли из дворика и долго бродили по парку аттракционов. Наткнулись на лодочную станцию и решили взять напрокат лодку, похожую на плавающую собачку. Выгребли на самую середину озера — хотелось оказаться подальше от всех.
Гладкая вода под темно-красным небом казалась совсем черной.
Они сидели рядом, отвернувшись друг от друга. Окна Падают На Воробьев сильно ободрала коленки. Она сгорбилась, глядя на воду, на далекие огни аттракционов. Весла тихонько плеснули, когда Иеронимус втаскивал их в лодку. Если задрать голову, можно увидеть вдали застывший в небе мега-крейсер. Они были одни на озере. Из парка доносилась приглушенная музыка и время от времени — визги катающихся. Окна Падают На Воробьев не могла заставить себя взглянуть на Иеронимуса. Он смотрел на ее тонкие, слипшиеся волосы.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Иеронимус так и не сказал ей, как хорошо было смотреть на нее и на мир без этих проклятых очков. Четвертый основной цвет удивительно приятный, чувствуешь себя наконец-то нормальным. Огромное облегчение — видеть вещи такими, какие они есть, а не отфильтрованными с помощью линз. Жаль, что удовольствие продлилось не дольше пары секунд. Реакция земной девочки на его глаза была ужасна, он сам не ожидал, что ее так скрутит. Притом он заранее знал, что сейчас произойдет, — оказавшись без очков, он увидел предстоящее словно бы нарисованным в воздухе, только все равно было поздно. Он видел, как она покатится по земле, как будет биться о стену и как он будет удерживать ее, не давая покалечиться. Спасибо еще, он сразу понял, что из дворика они уйдут вместе, уже успокоившись. А еще он увидел нечто невероятно грустное. Непонятно, как ему это удалось, но он разглядел ее далекий-далекий след, удивительно яркий. След поднимался в небо почти у самого горизонта и уходил в сторону Земли. Иеронимус знал, что это случится скоро. Он инстинктивно читал цветовые следы по степени их яркости и четкости. В небе постепенно проступали бесчисленные другие траектории. Следы мега-крейсеров и множества мелких космических суденышек, а потом все затмила широкая полоса — след прошлого и будущего движения Земли. Иеронимуса все это не волновало. Безмолвный язык цвета сказал ему главное: Окна Падают На Воробьев покинет Луну, и притом не полетит на Сатурн с мамой и папой. Она вернется на Землю, и случится это очень скоро.
Вода была черная. Иеронимус смотрел на испачканные, перепутанные волосы земной девочки. Лодка почти не двигалась. Ни волн, ни течения — почти неестественная тишина.
— Можешь не отвечать, — продолжала Окна Падают На Воробьев. — Я знаю, ты тоже меня любишь.
Он молчал. Она была права. Они были совсем чужие друг другу, но он любил ее неимоверно, хоть слова и не шли на язык.
Он спросил:
— Хочешь знать, что я увидел?
— Какая разница, что ты видел? Главное — то, что мы сделали.
Он протянул руку и погладил ее по голове. Пальцы у него были в крови и в грязи, но что уж тут беспокоиться.
— Ну и вид у тебя! Что мы твоим родителям скажем?
— «Мы» им ничего не скажем. Ты проводишь меня до гостиницы. Я скажу, что за мной гнались бандиты, а ты меня спас. Мы спрятались от них во дворике.
Только сейчас Иеронимусу пришло в голову, что сам-то он очень далеко от дома. Школьный автотрансп наверняка уже ушел, а денег у него чуть.
Окна Падают На Воробьев спросила:
— Ты тут рядом живешь?
— Нет. Я живу на той стороне Моря Спокойствия.
— Как же ты доедешь?
— На метро.
— Тебя дома будут ругать, если ты вернешься поздно и в таком виде?
— Угу. Отец всегда меня ждет, сам не ложится. Лучше бы спал, а мне позволял приходить, когда захочу, но что делать, он такой. Доставучий, жуть.
— Уж наверное, не хуже моей мамули…
Будь они на Земле, Окна Падают На Воробьев пустилась бы перечислять накопившиеся обиды, но сейчас она молча уставилась на черную воду — гладкую, без малейшей ряби. Четкая граница между жидкой средой и газообразной. Вдруг вспомнились объяснения из школьного курса физики: из-за искусственной атмосферы на Луне у воды и воздуха проявляются не совсем обычные свойства.
— Ты все время говоришь об отце, — сказала девочка с Земли. — А мама у тебя есть?
Иеронимус неотрывно смотрел на ее затылок. Настоящий колтун…
— Трудно сказать… Мама… Я ее почти не знаю. Мы живем в одной квартире, но она ни разу в жизни со мной не разговаривала. Вообще-то она сумасшедшая. Целый день лежит в кровати и плачет. Лежит в дождевике. Она… с ней невозможно общаться.
Он рассказывал о своей маме, а Окна Падают На Воробьев внимательно слушала.
Иеронимус кое-что знал о прежней маминой жизни, когда она еще не была такой, как сейчас. Когда-то, еще на Земле, мама работала в геологическом институте. Родилась и выросла там-то и там-то, потом из-за какого-то стихийного бедствия ей пришлось уехать за границу. Там она встретила Ринго. Мама почти ничего не рассказывала о прошлом. Одно воспоминание постоянно ее мучило, а рассказывать об этом она ни за что не хотела. В конце концов Ринго узнал, что это было, и приложил все силы, чтобы его жена была счастлива и забыла о прошлом. Они поженились; она старалась начать жизнь заново. Пробовала заняться писательством, один ее роман даже опубликовали, но успеха он не имел, и мама бросила это дело. Следы романа затерялись. Однажды Ринго с женой предложили работу на Луне, на заводе по переработке ульзаталлизина. Платить обещали хорошо, а через пять лет они планировали вернуться на Землю. Правда, уже на третьем году лунной жизни в мамином поведении появились странности. Ринго думал, это связано с тем, что она ждет ребенка, но когда Иеронимус появился на свет, лучше не стало. С работы ее уволили, а у сына обнаружился лунарный офтальмический символяризм — из-за этого маме в ближайшие восемнадцать лет запрещалось покидать Луну.
— Как грустно, — сказала Окна Падают На Воробьев, не отрывая взгляда от черной воды в озере.
У колеса обозрения выстроилась очередь из туристов, желающих прокатиться, а само колесо выглядело каким-то неустойчивым — все в электрических лампочках и многослойной облупившейся краске, в тех местах, где бирюзовый осыпался, проглядывает коричневый. Кататься они не собирались, просто наметили место завтрашней встречи. В восемь вечера, у колеса обозрения. Иеронимус ей объяснил, что этого не будет. Он-то знал, что скоро она сядет на мега-крейсер и улетит домой, на Землю. Она не верила. Он пообещал, что все равно придет.
В ее черных глазах отражалось круженье электрических лампочек.
Она сказала:
— Вот будет здорово, если окажется, что ты ошибся!
— Было бы замечательно! — от души согласился Иеронимус.
В конце концов они отыскали отель «Венеция». Девочка с Земли не позволила Иеронимусу подняться с ней в номер и объяснить родителям, почему у их дочери такой истерзанный вид. Местные шлюхи и те ужасались, глядя на них.
— Может, «скорую» вызвать? — спросил дежурный за стойкой регистрации.
Он явно насторожился, заметив, что Иеронимус — стопроцентный.
Какая-то проститутка спросила со злостью:
— Это ты виноват? Небось посмотрел на нее без очков, урод ненормальный?
Иеронимус прошел мимо, словно не слышал.
Окна Падают На Воробьев остановилась на середине лестницы, обернулась, держась рукой за перила. Оба молчали. Он старался представить, какой она будет, когда станет старше, и не сомневался ни минуты, что она и в пятьдесят будет такой, как сейчас, когда смотрит на него, словно хочет о чем-то спросить.
Он едва сдерживался, чтобы не броситься к ней, умоляя остаться, но куда им идти? Колибри, зависнув в воздухе около люстры, бросала на земную девочку странные колеблющиеся тени.
Окна Падают На Воробьев медленно смигнула, отвернулась и стала подниматься по ступенькам.
Он знал, что никогда больше ее не увидит и проклинал эту свою уверенность.
Хоть бы раз! Ну хоть бы один-единственный раз ошибиться!
Интересно, все стопроцентно лунные такие же параноики, как и он?
Когда Иеронимус выбежал из отеля, дежурный чуть шею не вывихнул, провожая его взглядом. Наверное, сейчас же кинется названивать в полицию. Иеронимус, конечно, виноват — надо было сразу отвезти девочку к врачу, но тогда пришлось бы признать, что он все сделал вполне умышленно.
Он бежал по улицам, похожий на бездомного оборванца с помойки. Надо было постараться, чтобы выглядеть настолько жалким, учитывая, что его окружали сплошные отбросы общества — проститутки, наркоманы, проигравшиеся вдрызг жертвы собственного азарта. Иеронимус бросался через дорогу под самым носом у машин. Пьяненькие водители судорожно жали на тормоза, увидев перед собой стремительный призрак в защитных очках. Он бежал в переливах неоновых огней, мимо туристов, бредущих стадами, точно овцы, безвкусно одетых и восхищенно пялящих глаза на дешевку вроде игорных домов. «Откуда все эти люди? — удивлялся про себя Иеронимус. — И зачем они сюда приехали?» Конечно, ответ он получил, пробегая мимо остатков земного корабля — первого лунного модуля. Когда-то это была здесь главная достопримечательность, а сейчас — просто никому не нужная груда металлолома. Скоро ее, наверное, уберут и поставят на этом месте закусочную. Иеронимус постарался обойти памятник стороной, а еще он старался, по возможности, не попадаться на глаза полицейским. На сей раз ему не отвертеться, он действительно виноват. Ну что за остолоп, надо же было сделать такую дурость! Чуть не угробил девчонку, и сам рисковал сесть в тюрьму, там бы и сгинул навеки.
За двумя сверкающими небоскребами медленно проплывало исполинское брюхо мега-крейсера. Иеронимус вспомнил, что ему рассказала Окна Падают На Воробьев о судьбе стопроцентно лунных мальчиков и девочек, исчезнувших в недрах судебной системы. Неужели правда? Возможность применить четвертый основной цвет для навигации в космосе так его потрясла, что он от одних мыслей чувствовал себя виноватым. Неоновый мир проносился мимо. Иеронимус бежал так быстро, что колибри едва успевали убраться с его пути. Он мчался по тротуарам, по газонам, мимо разбитых витрин. Свернул за угол и вдруг оказался в потрясающе шикарном районе. Дорогущие машины, дорогущие квартиры. По улицам прогуливаются с собачками дамы средних лет в дорогущих украшениях. Кое-кто с опаской оглядывался на Иеронимуса. Наверное, он выглядел настоящим уголовником в нелепых очках и рваной, немилосердно перепачканной пластиковой куртке. Выскочил на проспект, известный роскошными ночными клубами, фотомоделями и кинозвездами. Наверняка в полицию уже позвонили и сообщили, что один из этих бегает по нашему району. Какая нелепость — за ним ведут охоту, а тем временем такие, как он, пилотируют мега-крейсеры. Хотя очень может быть, потому за ним и охотятся — посадят под замок и заставят вкалывать, как высокотехнологичного крепостного. Точно, хотят сделать из него раба, который никому ничего не сможет рассказать. В древности так использовали пленных, захваченных на войне. Собираются эксплуатировать его талант, его особое зрение — космическое зрение. Он родился в космосе. На Луне все искусственное, но он-то — настоящий! А людям свойственно учиться мастерству. Особое зрение и есть его мастерство, ни для чего не пригодное, кроме космических путешествий. Умение предсказать, куда направится тот или иной прохожий, способность напугать обычного человека до полусмерти — все это чушь и чепуха, а важно то, что его глаза созданы смотреть на звезды, окидывать взглядом неизмеримую даль, где кривизна пространства и времени открывает свои тайны тому, кто умеет видеть. Он — умеет, прочее несущественно.
Иеронимус бегом спустился по бетонным ступенькам лунного метро. Расплачиваться наличными — страшная морока: у него оставалась всего пара мятых купюр, и автомат их без конца выплевывал обратно, а другие люди шли мимо легко и спокойно, лишь коснувшись датчика, снимающего отпечатки пальцев. Загремел, подходя к платформе, поезд. Глупая машина наконец-то приняла деньги. Иеронимус бросился сломя голову вниз по лестнице и чуть не грохнулся, поскользнувшись на стальных ступенях. Еле успел проскочить, когда двери вагона уже закрывались. Неуклюжая гусеница из допотопного пластика тяжело тронулась с места и втянулась в туннель, навевающий клаустрофобию. До дома еще далеко, но если поезд не слишком отстанет от расписания, можно добраться часа за полтора — будет еще не так уж поздно.
Он сел и огляделся. Почти все пассажиры в вагоне спали. В основном пьяные или обкурившиеся. Мерзко воняло. Мигали неисправные светильники. На выцветших экранах каждые десять секунд сменялась реклама. Экран против Иеронимуса, над головой у пьяненького студента, был распорот прямо посередине. Из разреза вытекало, пузырясь, липкое, желеобразное вещество.
Увидев Окна Падают На Воробьев, родители пришли в неописуемый ужас. Их дочь выглядела так, словно попала под обвал, а потом по ней проехался грузовик. У Экзонареллы началась истерика. Окна Падают На Воробьев приготовила целый монолог о нападении бандитов, но в ярко освещенном гостиничном номере, где родители не ложились спать, беспокоясь о ней, мысли у нее спутались. Она прошла к кровати, легла и уже хотела заговорить, как вдруг в мозгу промелькнуло воспоминание о том цвете. Это длилось не больше чем одну миллионную долю секунды, и сразу стало не хватать воздуха.
«Нет!» — мысленно закричала она, испугавшись, что цвет вернется и больше не исчезнет, и тогда — прощай, рассудок.
Она едва слышала вопли матери и спокойный, непривычно решительный голос отца:
— Что случилось? Тебя кто-нибудь обидел? Что произошло?
Она прятала глаза от света, не могла смотреть на родителей. Их лица казались чужими и страшными. Мать подбежала с мокрым полотенцем и принялась вытирать ей лицо. Полотенце мгновенно стало черным от грязи. Отец все повторял одно и то же, мать что-то взволнованно выкрикивала — казалось, они говорят на незнакомом языке. Окна Падают На Воробьев пробовала что-то сказать, но выдавила всего несколько слов пересохшим ртом. Она ни о чем не могла думать, кроме колеса обозрения. Завтра, в восемь вечера.
Отец не сомневался, что на нее напали. Коленки и ладони ободраны, волосы измазаны какой-то липкой гадостью. Что с ней сделали? Кто ее мучил? «Я их убью! Голыми руками разорву!»
Она закрыла глаза, прислушиваясь к громкому голосу матери, отчитывающей отца, и никак не могла решить, хочется ли ей снова вернуть воспоминания о том цвете, что чуть не свел ее с ума.
Родители быстро поняли, что напрасно вызвали полицию. Прибыли двое полицейских в старомодных плащах и цилиндрах. Один — длинноволосый, с большими, почти женскими глазами, другой — невысокий, крепко сбитый, плохо выбритый. Экзонареллу поразило, какие у него маленькие руки. Говорил он грубо и напористо.
— Нам сообщили, что ваша дочь подверглась нападению. Где она?
Не дожидаясь ответа, полицейские отодвинули Седенкера в сторону, прошли в комнату и застыли, увидев девочку. Окна Падают На Воробьев сидела на краю кровати и щурилась на мигающую под потолком лампу, не замечая стражей закона.
Полицейские сразу все поняли. Один из них включил крохотное переговорное устройство на браслете.
— Лейтенант Шмет, говорит полицейский инспектор Крон. Я в «Венеции». Кажется, мы нашли Джульетту, а вот Ромео что-то не видно. Повторяю, Ромео не видно. Хотите приехать и задать пару вопросов?
У Экзонареллы от такой наглости разом подскочило давление, а разъяренный мозг вскипел, готовый взорваться, подобно ручной гранате.
— Как вы смеете обзывать мою дочь Джульеттой?! У нее совершенно другое имя!
— Я понимаю, мадам, это просто полицейский жаргон, не надо обижаться. Сюда едет лейтенант Шмет, он спец по таким делам и должен задать несколько вопросов вашей дочке.
— Что значит «по таким делам»?
Полицейские переглянулись. Женоподобный ответил:
— Мы пока не уверены, однако похоже, что ваша дочь стала жертвой весьма специфического преступления, возможного только здесь, на Луне.
— Что?! — завизжала Экзонарелла и, размахнувшись, залепила Седенкеру пощечину. — Это ты разрешил ей уйти! Я ее не пускала, а ты позволил идти осматривать этот проклятый ЛЭМ!
— Не смей драться, психопатка!
— Ты во всем виноват! Отпустил нашу дочурку в гнездо проституток, бандитов и прочей швали! Теперь она не в себе, а все ты виноват!
Седенкер подошел к дочери.
— Кто это сделал? СКАЖИ, КТО ЭТО СДЕЛАЛ?
Окна Падают На Воробьев оглянулась, хотела заговорить, но, не дойдя до середины фразы, позабыла, с чего начала. Она повернулась к отцу спиной — не потому, что хотела нагрубить, просто ей показалось, что перед глазами вдруг мелькнул четвертый основной цвет. На этот раз она хотела принять его, слиться с ним, увидеть его вновь.
Детектив Догуманхед Шмет в самом деле был своего рода специалист в данной области. И даже более того: к закону о лунарном офтальмическом символяризме у него было особое, личное отношение. Детектива не волновали научные и общественные вопросы, собственная миссия была ему совершенно ясна: если кто-нибудь из этих станет демонстрировать свои вредоносные глаза нормальным людям, такого человека надо немедленно арестовать. Своей одержимости он отдавал долгие служебные и внеслужебные часы. Судьба носитилей ЛОС после ареста его не интересовала; он просто знал, что его задача — быть ангелом-хранителем, который защитит Луну от мерзких тварей, даже если для этого нужно переловить их поодиночке, согласно закону. В своем деле он изрядно преуспел. Пятьдесят восемь арестов по одной и той же статье: гражданин или гражданка, у которых выявлен лунарный офтальмический символяризм, преднамеренно демонстрировали свои глаза гражданам, у которых не выявлено лунарного офтальмического символяризма. В этом их слабость. Все они обязательно кому-нибудь показывают свои глаза, просто не могут удержаться. И тогда на сцену выходит лейтенант Шмет.
В органах лунного правопорядка о нем ходили легенды. Отсюда не следует, что его любили. Большинство знакомых полицейских втайне терпеть его не могли. Им не нравилось, что он постоянно стремится манипулировать как своими коллегами, так и гражданскими лицами. Необъяснимо не нравился его запах — возможно, как-то связанный со странной, словно бы искусственной кожей. И еще глаза: один настоящий, другой искусственный, и оба разного цвета. Неприятно смотреть. И все же он был человек-легенда.
Лейтенант вошел в гостиничный номер без стука. Не поздоровался ни с истеричной матерью, ни с взбешенным отцом. Коллегам-полицейским едва кивнул и сразу направился к девочке. Увидев ее, он на секунду замер. Почему-то она показалась ему знакомой. Невозможно! Девочка прилетела с Земли, а лейтенант никогда там не был.
— Здравствуй. Я — детектив Шмет из полицейского управления Моря Спокойствия. Твои родители считают, что на тебя напали хулиганы, а вот инспекторы Рондо и Крон подозревают нечто совсем иное. Преступление, которое может произойти только на Луне. Глядя на тебя, я склоняюсь к тому же мнению. Итак, отвечай: где он? Ты знаешь, как его зовут?
— Кого?
— Брось! Мальчишку в защитных очках, который показал тебе свои глаза.
— Не знаю такого.
Очевидно, девочка запугана. Детектив Шмет вздохнул. Мучнисто-белая кожа его словно бы синтетического лица была влажной и морщинистой, как оливка, и сам он, окутанный тяжелым запахом ланолина, был как будто слеплен из размягченного тягучего воска. Желтые волосы и разные глаза — один голубой, другой карий. Бирюзовый бархатный костюм. На руке татуировка в виде оскаленной кошачьей морды с торчащим изо рта мышиным хвостом.
— Возможно, ты и в самом деле не знаешь такого мальчика. Откуда? Ты прилетела на Луну всего несколько часов назад, и, согласно данным твоего паспорта, с которыми я позволил себе ознакомиться, как только узнал об этом случае, а меня сразу же поставили в известность, потому что я отслеживаю все происшествия, связанные с неким специфически лунным природным явлением… К чему это я? Ах, да. Согласно данным твоего паспорта, на Луне ты впервые. Конечно. Итак, ты действительно не знакома ни с одним таким мальчиком. И это подводит нас к следующему вопросу. Отвечай правду. Ты знаешь, что такое «стопроцентно лунный мальчик»?
Окна Падают На Воробьев молчала в нерешительности.
Детектив придвинулся ближе. Он буквально чуял вину. Те, кто утаивают информацию от следствия, всегда чем-нибудь выдают себя. Он все видел по дрожанию ее левого мизинца, по движению ресниц и чуть подрагивающей сережке в ухе.
— Кто такие «стопроцентно лунные»?
— Да.
— Это такие люди на Луне, которые носят очки с фиолетовыми линзами.
— Верно. Молодец! Большинство детей с Земли об этом не знают. А теперь следующий вопрос. Почему они носят эти защитные очки?
— Наверное, у них слабые глаза? — предположила она, отчетливо понимая, что он видит насквозь ее жалкую ложь.
Детектив улыбнулся.
— Ты умненькая девочка. Я знал, еще когда только шел сюда, что встречу необычную, очень любознательную личность. Откуда же я это знал? А потому что к твоим паспортным данным была приложена докладная записка. Такие вещи всегда пересылают мне, на всякий случай. Докладную записку составил сотрудник охраны мега-крейсера, на котором ты летела с мамой и папой. Красивое название, кстати — «Грейдлианская хризантема». Охранник сообщает, что ты, Окна Падают На Воробьев, расспрашивала о пилотах, высказывая нелепое предположение, будто пилотами мега-крейсеров служат только стопроцентно лунные люди. Приводила совершенно фантастические доводы в пользу своей теории. Ты употребляла выражение «лунарный офтальмический символяризм» — это показывает, что ты давно интересуешься данным вопросом и потратила немало усилий на его изучение. Что самое интересное, ты пыталась заговорить с пилотом, случайно проходившим мимо вместе с другими членами экипажа; как я понял, они направлялись на обед. Ты спрашивала, не носит ли он под шлемом очки системы Шмильядзано. Разумеется, никто не запрещает интересоваться тем или иным вопросом, а также строить по этому поводу живописные гипотезы, но мне как представителю закона эта история говорит только об одном: ты явно скрываешь информацию, касающуюся опасного преступника. Он совершил против тебя уголовно наказуемые действия и наверняка способен напасть на других людей, прежде чем мы его поймаем. Поэтому я прошу: не притворяйся дурочкой, когда тебе задают вопрос. Ты знаешь, что я знаю о твоем интересе к проблеме стопроцентно лунных людей. Я и сам весьма интересуюсь этим явлением и хорошо понимаю, что, оказавшись на Луне, ты немедленно захотела удрать от своих очаровательных родителей, от спокойной и уютной семейной атмосферы, и отправилась бродить по улицам, рассчитывая, что встретишь стопроцентно лунного человека и получишь ответы, которых не сумела добиться на мега-крейсере. Я прав?
— Докладная записка — ошибка, — соврала Окна Падают На Воробьев.
— Новости на Луне путешествуют очень быстро. Ты встретила стопроцентно лунного мальчика. Нам известно, что сегодня вечером в Зоне первого ЛЭМа находился именно такой мальчик. Твои действия на мега-крейсере свидетельствуют о глубоком интересе к мифологии так называемого «четвертого основного цвета». Ты захотела увидеть глаза этого мальчика. Он их показал.
— Инспектор, я не понимаю, о чем вы говорите.
— Все хотят увидеть четвертый основной цвет. Признавайся, он снял очки…
Этот человек невероятно уродлив, но он умен и хорошо соображает. Нужно сосредоточиться, чтобы случайно не выдать себя и своего лунного мальчика. Детектив снова заговорил, а она, чтобы отгородиться, дала волю внезапно охватившему ее ощущению пустоты.
— Ты знала, что у него глаза четвертого основного цвета. Стала просить, чтобы он снял очки…
— О чем это вы? — заорала, потеряв терпение, Экзонарелла. — Что за бред вы тут несете — какие-то очки, глаза какого-то цвета…
Сыщик обратил к ней свое странное, как будто искусственное лицо. По щекам стекали капельки пота. Лейтенант устремил на Экзонареллу суровый взгляд.
— Вы очень красивы, но жить с вами, должно быть, сущее мученье, — прорычал он.
Тут встрепенулся Седенкер. Он, хоть сам терпел от жены бесконечные поношения, никому не позволял ее оскорблять.
— Эй! Что это вы себе позволяете? Сейчас же извинитесь перед моей женой!
Восковой детектив обратил один глаз к возмущенному землянину. Говорил сыщик тоже только половиной рта, словно губы у него с одного краю склеились.
— Подходя к отелю, я еще за квартал услышал вопли вашей жены. Впечатление было такое, словно я иду в сумасшедший дом. Пока поднимался по лестнице, у меня разболелись уши. По-моему, ваша жена — угроза для общества. А я — лейтенант полиции. Обычно мы арестовываем тех, кто грубо нарушает общественный порядок.
— Ах так! — закричала Экзонарелла. — Почему же вас не беспокоят бандюганы, сводники и потаскушки, которые кишмя кишат вокруг этого клоповника?
— Или вы дадите мне возможность допросить вашу дочь в вашем присутствии, или я буду вынужден забрать ее в участок и допрашивать там. К вашему сведению, она стала жертвой смертельно опасного явления, которое существует только на Луне. Сегодня мне сообщили, что по парку аттракционов бродит мальчик — носитель лунарного офтальмического символяризма, а с ним девочка, предположительно — с Земли. Мы сразу же начали поиски, но в парке много народу, а у нас часть людей была занята на пожаре в казино. Мы надеялись, что успеем вмешаться и предотвратить несчастье. Если бы мальчишку застигли в момент преступления, он сейчас уже отправился бы на ту сторону Луны. Его еще можно поймать, если ваша дочь окажет помощь следствию.
Тут вдруг заговорила Окна Падают На Воробьев, и все повернулись к ней.
— Вы меня с кем-то путаете. Я не встречала никакого мальчика. Я весь вечер гуляла одна. У меня голова немножко кружилась, потому что здесь маленькая сила тяжести. Я забрела в переулок и упала в кучу деталей от старых машин, испачкалась в мазуте. Когда я очнулась, то сначала не могла найти дорогу к гостинице. Потом все-таки нашла. Если вам кажется, что я странно себя веду, так это от непривычки к здешней силе тяжести. Я в первый раз улетела с Земли и очень плохо себя чувствую.
— У меня имеются показания дежурного из вестибюля. Он говорит, что вместе с тобой в отель вошел мальчик в очках системы Шмильядзано, тоже весь грязный. Вас видели несколько человек.
— Они все ошибаются. Это был совсем не мальчик, а пожилой дяденька в очках. Противный такой, всю дорогу за мной шел, до самых дверей. У него были обыкновенные очки, не защитные. Зачем вы меня допрашиваете про какого-то мальчика, когда на улице столько страшных взрослых? Тот человек, наверное, искал себе проститутку. Их тут много, в отеле, а дежурный хочет от себя внимание отвести.
Детектив Шмет понял, что следствие зашло в тупик, но сомнений уже не оставалось. Он всегда мог точно определить, что человек столкнулся с тем особенным цветом глаз. Воздействие этого цвета проходит далеко не сразу. У девчонки все было видно по лицу, но она упорно не шла на контакт.
Сыщик обернулся к родителям.
— Я убежден, что ваша дочь утаивает важную информацию. Иногда так бывает с людьми, пережившими воздействие четвертого основного цвета. Готов поспорить, что у нее с тем мальчишкой завязался роман, и теперь она его выгораживает. Очень трогательно, только ваша дурочка не понимает, что на самом деле он отъявленный негодяй. Лунные мальчишки любят покрасоваться перед туристками с Земли. Ваша дочь воображает, что она — первая, кому он показал свои глаза, однако… По всей вероятности, он это говорит всем земным девушкам.
Окна Падают На Воробьев смотрела лейтенанту прямо в лицо, стараясь не слушать его дурацкие намеки.
Экзонарелла от изумления даже замолчала.
— Итак, Джульетта, — усмехнулся Шмет. — Ромео, где ты? Где же ты, Ромео? Как его имя? Где он живет? А давай-ка поиграем! Дай мне подсказку. Спорим, одна подсказка — и я найду его в течение двадцати четырех часов. Я очень хороший полицейский.
Окна Падают На Воробьев улыбнулась. Ее глаза заблестели, и веки на мгновение сомкнулись.
— Знаете, мистер, вы похожи на куклу. Спорим, вы на самом деле кукла? Если раскроить вам голову, окажется, что там сплошная пластмасса.
Через несколько минут инспекторы Крон и Рондо вывели земную девочку в наручниках из отеля «Венеция», пройдя мимо дежурного и толпы обшарпанных проституток. Визг и вопли Экзонареллы разносились по всей улице. В вестибюле было слышно, как в номере землян грохочет мебель и разбиваются зеркала и кто-то приглушенно стонет — очевидно, Седенкер. Через несколько секунд по лестнице сбежал детектив Шмет, обтирая руку махровым полотенцем. Ткань была заляпана кровью. Сыщик подошел к перепуганному дежурному.
— Вызовите «скорую»! — приказал он отрывисто. — Мужу этой невыносимой женщины срочно требуется помощь стоматолога. Я несильно его ударил, но все-таки. Пусть оба не покидают вашего замечательного отеля. Я пришлю инспектора, наблюдать за номером. Ваши постояльцы находятся под домашним арестом на неопределенное время.
— Да вы что?! — вскинулся дежурный. — Заберите отсюда эту мымру! Слышать больше не могу их свары! Сейчас же выгоню обоих к Пиксиной матери!
— Только попробуй! В ту же минуту сюда явится полиция нравов, и ты у меня ответишь за каждую проститутку без медицинского значка — их, как вижу, полным-полно толчется в этой милой семейной гостинице.
Тут в вестибюле появились еще трое — безликие серебристые манекены с удивительной грацией в движениях. Роботы-спасатели выглядели абсолютно одинаково, и все же лейтенант узнал одного.
— Белвин! Как я рад тебя видеть!
— Лейтенант Шмет, встреча с вами всегда приятна. Я ожидал вас увидеть, после того как с вашего омни-трекера поступил вызов по пожарной тревоге. Однако меня несколько озадачивает, что я не вижу здесь признаков пожара.
— Ты прав, Белвин, пожара здесь нет. Я, должно быть, нечаянно нажал не на ту кнопку. Надо же, вот глупость! Я такой рассеянный…
— Не извиняйтесь, лейтенант. Бывает.
— Ох, бывает, бывает. Но я думаю, вы с коллегами не зря потратили время. У нас тут экстренная ситуация, хоть и не связанная с возгоранием, а все же таланты роботов-спасателей здесь очень пригодятся.
— Мы в вашем распоряжении, лейтенант.
— Чудесно! Итак, в отеле проживают земляне, муж и жена. Мужчина ранен, у него пострадала челюсть, а женщина в истерике…
— Мы с улицы слышали, — сказал Белвин.
— Вот-вот. Она бушует, а бедный муж налетел на какую-то мебель и немного ушибся. Оба под домашним арестом и не должны выходить из номера. Я бы попросил твоих коллег ими заняться: оказать мужу первую помощь, а мегере, которую он зовет своей женой, дать успокоительное. К мужу скоро приедут врачи — он действительно сильно поранился, бедный недотепа. Ни в коем случае не разрешайте увозить этих людей в больницу или еще куда-нибудь. Пусть остаются под домашним арестом как свидетели оптического преступления вплоть до моих дальнейших распоряжений.
— Понял, но вы ведь понимаете, лейтенант, что такое поручение выходит за рамки моих должностных обязанностей?
— Белвин, можете обратиться за указаниями к капитану МакЧану из руководства Лунной пожарной службы. Он у меня в долгу, возражать не будет.
— В таком случае, мы к вашим услугам.
— Спасибо! А сейчас, Белвин, у меня вопрос лично к тебе.
— Конечно спрашивайте.
— В каком объеме ты владеешь навыками пилота?
Окна Падают На Воробьев никак не могла понять, что задумал урод-полицейский. Вот он выходит из гостиницы с потрясающе красивым роботом без лица, который двигается, как танцор. Они куда-то ее повезут. Неужели сбывается то, о чем говорил Иеронимус?
Ее усадили в отдельную полицейскую машину — не ту, в которой ехали детектив Шмет и его удивительный робот. Она сидела на заднем сиденье одна, а впереди разместились Крон и Рондо, не отвечавшие ни на какие вопросы. Шмет ехал впереди, обе машины включили синие мигалки. Сирены молчали, только на участках особенно плотного движения начинали завывать: «Уиу! Уиу! Уиу!»
Через несколько минут машины выскочили на небольшую площадку с бетонным покрытием — явно служебного назначения. Посреди площадки высился космический корабль, очертаниями слегка похожий на мега-крейсер, только гораздо меньше по размеру. Человек на десять.
Рондо и Крон велели ей вылезать, отомкнули наручники и повели девочку к кораблю, компактному «Флайераунд-790». Вдруг оказалось, что рядом идет лейтенант Шмет.
— Привет, малышка, — сказал он, глядя не на нее, а на корабль.
Потом крикнул громче:
— Рондо, Крон, спасибо! Дальше мы с Белвином сами займемся.
В кабине пилота виднелся серебристый силуэт Белвина.
— Миленький кораблик, правда? — промолвил детектив с усмешкой.
— Куда вы меня везете? — спросила Окна Падают На Воробьев.
— А ты как думаешь?
В памяти всплыли слова Иеронимуса: «Завтра вечером тебя уже не будет на Луне. Ты будешь возвращаться на Землю на мега-крейсере».
— Вы хотите отправить меня на Землю…
— Откуда у тебя такая мысль, девочка?
— Просто знаю.
— Вернее, кто-то тебе сказал. Тот, кто видел проекцию твоих будущих перемещений. Траекторию, уходящую в небо…
Окна Падают На Воробьев молчала.
— Не терзайся понапрасну, цветочек! Твой приятель уже арестован и дает показания.
Она опять промолчала, но внезапный взмах ресниц да чуть заметно дернувшийся мускул на верхней губе вместе с этим молчанием, полным глубокой печали, убедили детектива Шмета, что хитрость удалась и что интуиция ведет его в нужном направлении.
В салоне для пассажиров никого, кроме них двоих, не было. Кабина пилота, где сидел Белвин, отделялась от салона дверью. Они были одни, и ей было трудно смотреть на детектива, а он смотрел на нее не отрываясь. Смотрел без всяких похотливых мыслей; просто девочка с Земли по-прежнему казалась ему странно знакомой. Что-то в ее облике тревожило его застывшее сердце, пробуждая давно угасший огонь. Тень забытого лица. Чье лицо? Ад и преисподняя, до чего же это отвлекает!
Девочка пристегнула ремень безопасности. Шмет сел от нее подальше. Их разделяли четыре сиденья.
Заработал двигатель, корабль заурчал и чуть заметно завибрировал, покидая лунную поверхность. Нужно было торопиться. Девчонка готова ему поверить, а через десять минут она поймет, что ее провели.
— Ты видела нашего пилота?
— Да.
— Он робот.
— Я знаю.
— Теперь ты убедилась, что глупые слухи не соответствуют действительности. Не только стопроцентно лунные люди могут водить корабли в глубинах космоса. Это умеют даже роботы.
— Значит, мы летим на Землю?
— Да.
— На этом корабле?
— Да.
Картинка в иллюминаторе была удивительно четкой. Сияющий неоновой пестротой мир уходил вниз. Предстала в миниатюре Зона первого ЛЭМа: путаница улиц, жилые кварталы, казино и, конечно, первое, за что зацепился взгляд — колесо обозрения. Недалеко отсюда она посмотрела ему в глаза, а он увидел траекторию ее будущего и, увы, оказался прав. Все исполняется, как он предсказал: она возвращается на Землю куда раньше, чем планировала.
— А где мама и папа?
— Вскоре последуют за тобой.
— Почему вы со мной летите?
— Я должен лично передать тебя своему коллеге на Земле. Там тебя на неделю поместят в специальную больницу для наблюдения. Ты сильно пострадала от воздействия четвертого основного цвета.
— А с ним что будет? Он исчезнет?
Наконец-то призналась!
— Его отправят в специальную школу. Там носители ЛОС учатся более ответственно относиться к своему здоровью и к безопасности окружающих.
— Мне страшно.
Полицейский растерялся. Девочка смотрела ему прямо в настоящий глаз.
— Этот цвет…
— Понимаю, малышка, но все уже закончилось.
— Простите, что я вас обозвала…
— Ничего… Ты была расстроенна.
К такому он был совершенно не готов. Девчонка перед ним извинилась! Причем извинилась искренне, ведь она и вправду поверила, что ее лунный мальчик арестован, а ее саму возвращают на Землю. Шмет буквально оцепенел. Он уже не мог продолжать свой хитрый допрос, а ведь его догадка сработала! Иногда проекция будущих событий в четвертом основном цвете позволяет делать предсказания на несколько часов вперед, особенно если речь идет о влюбленных. В лице земной девочки сыщик безошибочно различил тоскливую покорность судьбе. Иногда, чтобы изловить преступника, видящего тени еще не свершившихся событий, приходится создавать эти самые тени, а потом затаиться, словно кот, и, выждав нужный момент, броситься на добычу. Так и поступил Догуманхед Шмет. Разумеется, мальчишка знал, что она улетит с Луны, и наверняка сказал ей об этом. Печать его предсказания сыщик и увидел, как только вошел в гостиничный номер. Странное дело — он не испытывал привычного чувства удовлетворенности. Оставалось только узнать имя преступника, но слова не шли с языка. Корабль уже находился на орбите, а детектив сидел и молча смотрел, как девочка плачет. Он не знал, что делать, и сам удивлялся своему состоянию. Можно поручить Белвину ее утешить, но робот занят — исполняет обязанности пилота. Значит, нужно действовать самому.
Шмет встал и осторожно подошел ближе. Теперь между ними оставалось всего одно сиденье.
И тут он совершил ошибку. От волнения и непривычной грусти забылся на какую-то крохотную долю секунды.
Он сказал:
— Прости меня, Селена…
Девочка посмотрела снизу вверх на странного пластикового человека. Один глаз у него смотрел с глубокой тоской — наверное, настоящий.
— Я не Селена.
— Да, конечно, извини, Окна Падают На Воробьев. Просто ты очень на нее похожа, вот и все. И жесты совсем такие же.
— Что?
— Она была моей старшей сестрой. Знаешь, когда-то у меня было семь старших сестер. Можешь себе представить, как они меня избаловали! Поверишь ли, словно маленького принца. Селену я любил больше всех. Ты мне ее напомнила.
— Кажется, у древних греков Селена была богиней Луны?
— Да. Она была богиней.
Белвин вел корабль точно по программе, а значит, всего через несколько минут Окна Падают На Воробьев поймет, что они возвращаются на Луну и Шмет посадит ее в тюремную камеру. Шмет решил не портить эти минуты попытками выяснить имя мальчишки. Скоро он снова станет самим собой — хитрым, бессердечным, глубоко несчастным сыщиком, и будет злиться на себя за постыдную сентиментальность. Неизбежная реакция человека, изгнавшего из своей жизни все и всяческие чувства. Девчонка наверняка придет в ярость. Она решит, что ее подло обманули — и будет права.
А пока он сидит возле нее, возле девочки с Земли, разбудившей воспоминания о любимой сестре, и наслаждается мгновениями, когда можно не быть самим собой. Они вместе смотрят, как проплывает внизу озаренная разноцветными огнями Луна, и, как все, не могут понять, почему на Луне столько неона. Эстетическое решение такой далекой древности, что причины давно забылись, превратившись в окаменелость.
Кораблик мчится вперед, и вот уже показался край Луны. Освещена только половина шара, другая погружена в непроглядную тень. Окна Падают На Воробьев пробует восстановить в памяти четвертый основной цвет, но он никак не возвращается.
Она прижимает ладонь к иллюминатору. На стекле остается отпечаток, но и он постепенно исчезает.
