Глава 10
Машина Брейгеля оказалась марки «пейсер». Иеронимуса это встревожило.
— «Пейсер»? — спросил он, с трудом переводя дух.
— Угу. А что? Чем тебе «пейсер» не угодил?
— Ты повезешь нас за двести километров, в Зону первого ЛЭМа, на «пейсере»?
— Ну да, не вижу проблемы.
«Пейсеры» славились своей ненадежностью — они постоянно ломались. А у Брейгеля машина была еще и старая, стандартной конструкции: шар, укрепленный по принципу гироскопа внутри пятиметрового колеса с резиновой шиной. Брейгелев «пейсер» был темно-бордовый, с большими окнами и облезлый, как вчерашнее колесо обозрения. Внутри могли поместиться четыре человека — двое впереди, двое сзади. Иеронимус подозрительно уставился на древнюю нелепую колымагу, к тому же еще и покрытую слоем жирной грязи. Провел рукой по стеклу — на пальцах осталась липкая серая субстанция.
— Когда ты в прошлый раз ездил на автомойку?
— Ась? — отозвался Брейгель.
— В жизни не видел такой грязищи!
Брейгель притворился, будто не слышал. Он гордо ткнул пальцем в свой неописуемо дурацкий галстук с изображением знаменитой картины: обнаженные люди на земном пляже играют в волейбол.
— Как ты думаешь, Слинни понравится?
— Я думаю, что об этом тебе надо беспокоиться в последнюю очередь. Более насущный вопрос — состояние твоей машины. По-твоему, она доедет до Зоны первого ЛЭМа?
— Я этот галстук отхватил в «Воксбое».
Поняв, что осмысленного ответа не добиться, Иеронимус переменил тему.
— Я думал, у твоей мамы «вингберд» или, по крайней мере, «лансер»…
— Да что ты ноешь? — вздохнул Брейгель, залезая в машину.
Внутри картина была еще более удручающая.
Забравшись на переднее сиденье, Иеронимус немедленно ощутил под ногой перекатывающиеся пивные бутылки. Сзади скопилась целая коллекция мятых целлофановых пакетов из-под чипсов, крекеров и тому подобной ерунды. Обивка сидений зияла дырами в самых неподходящих местах. В спертом воздухе воняло застарелой грязью.
Мотор простуженно зачихал и заперхал. Машина скакнула вперед, угрожающе раскачиваясь из стороны в сторону. Квартал Пеликанхоппер, где жила Слинни, располагался неподалеку, сразу за Сан-Кинг-Тауэрс, но за время короткой поездки Иеронимус понял, что просить Брейгеля отвезти его в Зону первого ЛЭМа — не просто глупость, а явное самоубийство. Слинни в этой развалюхе и десяти минут не высидит, если колымага раньше не развалится.
— Слушай, Брейгель, мне нужно тебе сказать кое-что важное…
— Да? — отозвался Брейгель.
Он сидел, вцепившись в руль и не отрывая глаз от дороги, как будто только вчера получил права.
— Машина у тебя совершенно хреновая.
— Ты считаешь? А почему?
— Почему?! Ладно, забудем на минутку грязищу — я, наверное, руки до конца жизни не отмою, и бутылки по полу катаются, и обертки от конфет, и вообще от мусора не продохнуть.
— И что?
— По-твоему, девчонки уровня Слинни не обращают внимания на такие вещи? Не машина, а позорище! Ты чем думал вообще?
Брейгель не ответил. У него на лбу блестели капельки пота, словно он внезапно разнервничался.
— Слышишь, что я тебе говорю?
— А?
— Я говорю, не машина, а помойка! Девчонкам не нравится, когда в машине мусор до потолка. Давай остановимся и хоть часть этого спама выкинем.
— Ну что ты разоряешься? Эта машина — классика автомобилестроения. Мамин бывший говорил, что «пейсер» — сильно недооцененная классика.
— Пусть классика, я же не о том. Грязища и вонища, как будто твоя мама со своим дружком здесь выпивали и закусывали, а убрать за собой забыли.
— Да ладно! Слинни — нормальная девчонка, она не станет придираться.
— Станет, еще как. Ты ее не знаешь, а я знаю.
— Думаешь?
— Точно.
— А, все равно поздняк метаться.
Они свернули за угол и подъехали к Пеликанхопперу — самому высококлассному жилому дому в Сан-Кинг-Тауэрс. Брейгель поставил машину недалеко от входа.
— Ты все-таки подумай, — обронил Иеронимус. — А то Слинни встречается с Питом.
— И что?
— У Пита «Проконг-девяносто».
— Правда, что ли?
— Ага. Забыл, он вчера нам рассказывал? Машине три года, но она у него как новенькая. Говорит, Слинни очень нравится кататься при свете Земли…
— Ух ты, «Проконг-девяносто»…
— Да. А ты собрался ее везти на дряхлом «пейсере», который по виду, по запаху и на ощупь ничем не отличается от общественного туалета в забегаловке О’Луни.
Мама Слинни открыла дверь, озабоченно хмурясь. Зрелище было непривычное, обычно она держалась бодро и жизнерадостно. Мама Слинни была удивительно похожа на дочь — естественно, без очков и синих волос. В глубине квартиры отец Слинни раздраженно говорил с кем-то по болтофону. Это тоже было необычно. Мама Слинни явно была в нерешительности: впустить мальчишек в дом, где им будет слышно все происходящее, или, забыв о вежливости, оставить их ждать на лестнице — а это сложно, ведь они с Иеронимусом уже много лет знакомы.
— Раскар, не дури! Какая разница, что ты там раскопал? Говорю тебе, не нарывайся! Вы с твоими друзьями-радикалами все равно ничего не измените. Совсем с ума сошел? Ты соображаешь, на что вы замахнулись? Вы хотя бы представляете, что с вами сделают, если узнают? Хочешь всю свою жизнь под откос пустить? А она ведь только начинается! Столько лет в юридической школе! Поймают — сядешь, и тогда уже ничем не поможешь ни сестре, ни другим — таким, как она!
Маму Слинни заметно трясло. Явно не в состоянии думать о посторонних вещах во время семейной драмы, она отступила, давая пройти Иеронимусу с Брейгелем. Разговор в глубине квартиры немедленно оборвался.
Мама Слинни фальшиво улыбнулась Иеронимусу. Ее улыбка несколько увяла при виде Брейгеля — тот ввалился в прихожую, безуспешно стараясь казаться незаметным.
— Я мама Слинни. Меня зовут Дерторфи.
Она протянула руку, которую Брейгель не решился пожать. От волнения он мог только глупо улыбаться и в конце концов еле слышно промямлил:
— Здрасте, я Брейгель.
— Миссис Мемлинг, у вас все в порядке? — спросил Иеронимус.
— О да, Иеронимус, все просто чудесно! Ты, наверное, помнишь Раскара, брата Слинни? Мы с отцом за него немного тревожимся. Подростковый бунт обошел его стороной, и вот теперь, став юристом, он решил наверстать упущенное.
Иеронимус кивнул, догадываясь, что на самом деле все намного сложнее. Особенно зацепили слова о том, чтобы помочь таким, как Слинни. Это, разумеется, могло означать только одно.
Из окон просторной гостиной открывался потрясающий вид на Море Спокойствия, раскинувшееся внизу во всем своем урбанистическом великолепии. Вдали, над самым горизонтом, кружили стаи белых колибри. Дерторфи, спеша переменить тему, принялась рассказывать Иеронимусу, что слышала о его прекрасном докладе, посвященном «Шальному древоволку». Брейгель непринужденно плюхнулся на диван и без приглашения запустил руку в вазу с чипсами. Мама Слинни поглядывала на него весьма неодобрительно.
Пришли Джефкен, папа Слинни, и ее младший брат Нед. Джефкен все еще сердился, но явно был рад, что гости отвлекли его от неприятного разговора. Отец и сын поздоровались с Иеронимусом и вопросительно посмотрели на Брейгеля, за полминуты успевшего умять половину чипсов. Джефкен хмурился, разглядывая незнакомого подростка, который словно и не замечал хозяев дома. Брейгель зачерпнул еще горсть чипсов и бодро запихал их в рот.
«Позорище», — подумал Иеронимус, глядя на друга с немалой досадой. Он понимал, что здоровяк уже считает Слинни своей подружкой — видно по тому, как тот нахально развалился на диване и жует чипсы, не закрывая рта.
Вошла Слинни, увидела Брейгеля, развернулась и вышла.
— Эй! — сказал Нед. — А я тебя знаю! Видел в школе.
Брейгель, не переставая жевать, уставился на младшего братишку Слинни.
— Ну да, ты тусуешься с разными хулиганами рядом со школой, возле Вулбертовской стены.
Брейгель прожевал, проглотил и оглянулся на маму Слинни.
— Можно мне еще чипсов? Классные они у вас.
И громко рыгнул.
Через минуту Брейгель остался в гостиной один. Семья ретировалась на кухню, где уже сидела Слинни. Иеронимуса принялись расспрашивать, что за странного незнакомца он привел.
— Кто этот мальчик? — спросила Дерторфи. — Такой невоспитанный! Даже шапку не снял… Если этот предмет можно назвать шапкой.
— Он дебил! — засмеялся Нед. — Учится в классе для умственно отсталых.
— Да неужели? — ужаснулась Дерторфи. — Иеронимус, разве ты общаешься с дебилами?
Тут наконец заговорила Слинни.
— Этот мальчик — друг Иеронимуса. Они подружились, потому что Иеронимус учится в коррекционном классе по математике и физике.
В наступившей тишине было слышно, как Брейгель хрустит чипсами в гостиной.
Дерторфи изумленно поморщилась. Впервые в ее словах, обращенных к Иеронимусу, прозвучала легчайшая нотка презрения.
— Не верю! Иеронимус, правда ведь, Слинни пошутила…
Иеронимус всеми силами старался сохранить равнодушное выражение лица.
— Вы разве не знали? Слинни вам не рассказывала, что я половину уроков провожу в коррекционном классе?
Нед расхохотался:
— Деби-ил! Слинни дружит с дебилами!!!
— Нед, выйди за дверь! — оборвала его Дерторфи.
— Иеронимус! — вмешался Джефкен. — Ты никогда об этом не говорил! Почему ты скрыл от нас такой важный факт?
Иеронимус начал беситься. Они с родителями Слинни много лет знакомы, почему же на него вдруг смотрят, как на постороннего?
— Видите ли, Джефкен, я не понимаю, в чем проблема. Мне плохо даются математика и естественные науки. В коррекционном классе я справляюсь с программой, а в обычном получал бы одни двойки и отставал от других на два года. Дело не в коррекционных классах, беда в том, что наше общество не решает проблемы малоимущих и неблагополучных семей, и в результате…
— Но они ведь преступники! — перебила Дерторфи. — Ученики из коррекционных классов — отъявленные хулиганы, это всем известно! Как ты с ними уживаешься? Ты их не боишься?
— Вообще-то, — ледяным тоном ответил Иеронимус, — это они меня боятся…
— Возмутительно! — рявкнул Джефкен. — Блестящий ученик, звезда класса для одаренных, лучший по истории, философии и литературе вынужден учиться среди отребья! И твой отец это допустил?
— От папы тут ничего не зависит.
— А мама? Или твои родители в разводе? Не переехать ли тебе к маме — может быть, в том районе, где она живет, школьные правила не так строги…
— Дело в том, что мама живет с нами. Со мной и с папой.
Слинни даже зажмурилась от отцовской бестактности.
— Мама живет с вами? Я ее ни разу не видел. На родительские собрания всегда приходит твой папа. Все считают, что твои родители разведены. Мы раньше думали, что твоя мама умерла, но однажды Ринго что-то сказал о ней, и мы решили, что они в разводе.
— Нет, мама живет дома. Просто она не совсем здорова.
— Что с ней такое?
Тут вмешалась Слинни, грозно глядя на отца.
— Папа, хватит! Это не твое дело!
В кухню, давясь от смеха, заглянул Нед.
— Вы не поверите — дебил прикончил вторую миску чипсов, пошел в уборную и вытирает руки туалетной бумагой!
— Фу! — вздохнула Дерторфи. — Слинни, будь добра, попроси своих друзей уйти.
— Да, мама. Мы уже уходим.
Родители потрясенно воззрились на дочь.
— Ты же не собираешься куда-то идти с этим хулиганьем? — заорал Джефкен.
— Папа! Мы с Иеронимусом дружим с третьего класса! Он сто раз был у нас дома, он всегда тебе нравился! Как ты можешь ни с того ни с сего называть его хулиганьем? Ты же его прекрасно знаешь!
— Оказывается, не так уж хорошо я его знаю! — рявкнул папа в ответ. — Он учится в коррекционном классе по нескольким предметам! Почему нам об этом ничего не известно? Еще и приводит к нам домой каких-то подозрительных, не вполне нормальных типов!
Нед все еще хихикал, стоя на пороге кухни.
— Эй, Слинни! — поддразнил он сестру. — Вот, значит, с кем у тебя сегодня свидание? Ты встречаешься со здоровенным недоумком, который стрескал все наши чипсы и вместо салфеток утирается туалетной бумагой?
Дерторфи поспешила уладить дело.
— Слинни, тебе не пора собираться? Скоро приедет Пит…
Иеронимус не сумел сдержать улыбку, расплывающуюся от уха до уха. Стоило пережить унизительный разговор, чтобы увидеть пристыженное выражение на лице Слинни.
— Нет, мама, Пит сегодня не придет. Он звонил примерно час назад.
— Пит? Твой новый мальчик? Вы же договорились встретиться сегодня…
— Нет, мама, Пит отменил встречу. Сказал, что не сможет прийти.
Иеронимус улыбнулся шире.
— Пит — славный мальчик, — промолвила Дерторфи. — Надеюсь, у него не случилось ничего серьезного.
Иеронимус прилагал титанические усилия, чтобы не расхохотаться в голос.
— Да, Слинни. Я уверен, то, чем занят сегодня Пит, не так уж серьезно. Хотя, в принципе, может стать и серьезным…
— Иеронимус! Не начинай!
В дверях раздался новый голос:
— Вы о Пите?
Брейгель говорил уже не так скованно, хотя пока и не на полной громкости. Он продолжил, широко и радостно улыбаясь и не подозревая, какую совершает бестактность:
— Я знаю, чем Пит занят! Он встречается с Клеллен!
— Клеллен? — оживился Нед. — Эта такая горячая цыпочка, она еще всегда так странно одевается и учится в классе для деб… то есть в одном классе с тобой?
— Ага! Она его пригласила в свой любимый мотель. Ух, они там покувыркаются от души, привалило счастье этому лопуху Питу, она его раскрутит на центрифуге до огненных мурашек!
Последнюю часть его реплики никто толком не понял, но суть была ясна: Пит променял Слинни на притчу во языцех по имени Клеллен. Возмущению родителей не было предела, а их недовольство Иеронимусом и Брейгелем как-то само собой забылось. Узнав, что приятели собираются сводить Слинни на концерт «Джинджер-канкан», папа окончательно сменил гнев на милость — он слышал, что это первоклассная группа. Впрочем, не так существенно, куда они собирались; Джефкена и Дерторфи сразило наповал известие о том, что приличный мальчик, спортсмен и красавец, уже несколько недель встречавшийся с их дочерью, на поверку оказался настоящим демоном.
«Клеллен! — думала мама Слинни. — Всем известная шлюшка из класса для дебилов! Он пренебрег нашей чудесной девочкой ради встречи с этой безвкусной дешевкой?!»
В расстройстве из-за предательства Пита родители едва заметили, что их дочь ушла со здоровенным дебилом и его приятелем полудебилом, не попрощавшись и даже не закрыв за собой дверь. Лязг закрывающихся дверей лифта разнесся по всей квартире.
Нед сидел на диване в глубокой задумчивости. Вот бы и его хоть разик девчонка вроде Клеллен пригласила в сомнительный мотель!
«Везет же некоторым», — думал он с завистью, глядя, как за окном огромные мега-крейсеры один за другим взмывают в темно-красное небо.
Пока лифт медленно полз вниз, Иеронимус наконец-то познакомил своих приятелей друг с другом. Получилось неловко. Брейгель потел, как свинья на сковородке, а Слинни демонстрировала полную незаинтересованность.
— Слинни, это Брейгель, — официальным тоном представил друга Иеронимус. — Брейгель, это Слинни.
Высокие договаривающиеся стороны обменялись рукопожатием. Слинни сказала, словно с другого конца Галактики:
— Очень приятно.
Брейгель что-то невнятно буркнул.
«Замечательно! — думал Иеронимус. — Вечер начинается просто блестяще…»
Брейгель до самого первого этажа хранил зловещее молчание.
Слинни была одета сплошь в черный бархат, за исключением чулок — синих, в цвет волос. На ногах черные замшевые сапожки, поверх всего — черное бархатное пончо. Оба ее спутника считали, что выглядит она, как всегда, совершенно потрясающе.
Иеронимус улыбнулся и произнес, обращаясь к Слинни:
— Этот лифт всегда ползет еле-еле!
Слинни даже бровью не повела.
Иеронимус покосился на Брейгеля. Тот стоял столбом и только ворочал глазами, переводя взгляд со Слинни на Иеронимуса и обратно, как будто наблюдал за игрой в теннис.
Немного погодя Брейгель в свою очередь попытался разрядить обстановку.
— Э-э, Слинни… Как ты относишься к «пейсерам»?
— Что? — ответила она рассеянно, почти грубо.
— Ну, знаешь, «пейсеры».
— Нет, Брейгель, я не знаю, о чем ты говоришь.
— А-а… — сказал Брейгель и трусливо замолчал.
Наступила мучительная пауза, потом Иеронимус высказал свежую мысль:
— Не волнуйся, Слинни, Брейгель всегда нервничает в лифте. А когда сядет в свой «пейсер», сразу оживет и с шутками и прибаутками домчит нас в «Собачий питомник»…
— Да, — прибавил Брейгель сипло и с запинкой. — «Пейсер». Хорошая машина. Вот увидишь.
Три-четыре долгих секунды Слинни молчала, рассматривая Иеронимуса с выражением крайнего недовольства.
— Когда мы должны встретиться с твоей земной подружкой?
— В восемь. В парке аттракционов, у колеса обозрения. В Зоне первого ЛЭМа.
Слинни посмотрела на часы и громко вздохнула.
— Времени совсем немного осталось… Ты! Твоя машина быстрая хоть?
— М-м-мой «пейсер»? — придушенно переспросил Брейгель.
— Да. Твой «пейсер».
— Ну-у… Это хорошая машина.
— Я не спрашиваю, хорошая или плохая. Я спрашиваю — быстрая она?
— Да… «Пейсер» развивает хорошую скорость.
— А по бездорожью пройдет?
— Не знаю… Наверное.
Лифт наконец достиг первого этажа. Выходя на улицу, Брейгель снова попытался поддержать беседу, спросив ни к селу ни к городу:
— Э-э, Слинни, а тебе нравится «Джинджер-канкан»?
Слинни продолжала говорить, обращаясь исключительно к Иеронимусу, как будто не слышала вопроса.
— Я знаю короткую дорогу. Нужно пересечь пустынный участок Моря Спокойствия, иначе не успеем к сроку.
— Думаешь, опоздаем?
— Сейчас вечер субботы. Представляешь, какие пробки на шоссе?
— А ты знаешь, как можно срезать?
— Угу. Получится быстрее, только ехать надо напрямик, без дороги. Надеюсь, машина у твоего друга в хорошем состоянии…
Тут Слинни прикусила язык: перед ними предстало упомянутое транспортное средство.
«Пейсер».
— Иисус-Пикси… — прошептала Слинни.
Хоть они и опаздывали, Слинни наотрез отказалась садиться в машину, пока мальчишки не выгребут хотя бы половину мусора — главным образом, пустые бутылки, жестянки и пакеты из-под еды. К счастью, в бардачке нашлась пара пустых полиэтиленовых пакетов, это облегчило задачу.
Слинни не скрывала своего отвращения. Машина была очень старая. Шар, подвешенный внутри колеса пятиметровой высоты, с резиновым ободом — стандартная конструкция, внешне и Питов «Проконг-90» выглядел точно так же, но Пит свою машину содержал в чистоте и полном порядке. В такой автомобиль и сесть приятно, не то что это уродство. Только подумать, Пит сейчас с Клеллен! В эту самую минуту! Пит не слишком нравился Слинни — попробуй он пригласить ее в мотель, мигом схлопотал бы по физиономии, но ведь обидно! Конечно, высиживать «Крушение трапезоидов» не слишком увлекательно, и все-таки неприятно, когда тебе врут, отменяют свидание, и ради кого? Ради Клеллен, этой… дебилки с привихом! А она, Слинни, осталась с двумя недотепами, причем один из них, друг с третьего класса, всегда ей втайне нравился, а второй — странный тип из класса для дебилов. И машина у него дряхлая, да еще и вся забита мусором. А сам он почему-то вообразил своим дебильным умишком, будто у них свидание!
В машине стекла вульгарно огромных окон исчерчены тонюсенькими трещинками. Бордовая краска облупилась и отваливается кусками. Дверцы помяты. Одна фара светит слабее другой. Пятна ржавчины. Выхлопная труба повисла под совершенно неправильным углом. На задней стенке шара дурацкие наклейки с рекламой каких-то баров и достопримечательностей. Огромная резиновая шина практически лысая. И вот на этой развалине они намерены ехать?
Брейгель с Иеронимусом напихали в пакеты сколько влезло бутылок и банок из-под пива и вышвырнули за дверь. Пакеты шлепнулись на тротуар, зазвенело разбитое стекло.
— Слинни, давай сюда! — крикнул из машины Иеронимус. — Опаздываем!
Слинни решительно уселась на обочине.
— Да, Слинни! — позвал и Брейгель, усиленно притворяясь, будто ничуть не стесняется. — Отправляться пора!
— Мальчишки, что же вы делаете? Так и уедете, а эта дрянь пусть валяется на дороге? До мусорного ящика донести никак нельзя?
Брейгель повернул ключ в замке зажигания. Хилый мотор натужно закашлялся, почти заглушив ответ Иеронимуса.
— Поехали, Слинни! А то девочка с Земли решит, что мы не придем!
Слинни встала, подобрала пакеты и решительно зашагала к мусорному контейнеру. «Пейсер» медленно катился за ней. Слинни с трудом затолкала мусор в переполненный контейнер, вместимостью в полсотни таких пакетов. Несколько чумазых колибри вспорхнули над контейнером и зависли, выжидая, пока она уйдет. Из пакета посыпались бутылки, одна разбилась. Запахло прокисшим пивом. Слинни, морщась, вернулась к машине и забралась на пассажирское сиденье рядом с Брейгелем. Иеронимус остался сзади. После того как часть мусора выбросили, здесь стало попросторнее.
Брейгель оказался настолько же внимательным водителем, насколько в обычной жизни был разгильдяем. Он вел машину так осторожно, что становилось даже скучновато. «Пейсер», виляя из стороны в сторону, продвигался через путаницу туннелей. Брейгель не отрывал глаз от дороги.
— Эй! — окликнул Иеронимус. — Брейгель, у тебя точно есть права?
Брейгель не услышал вопроса, целиком сосредоточившись на вождении.
— Гм, значит, так… — бормотал он себе под нос. — После третьего светофора свернуть налево, по бульвару Королевы Марии на север три километра, поворот номер сорок три, а там выезд на шоссе шестнадцать-шестьдесят один и дальше прямо до Зоны первого ЛЭМа…
Сленни сердито сверкнула глазами.
— Ау! — Она даже не могла заставить себя произнести его имя. — Ты что, не слышишь? Иеронимус спросил, есть ли у тебя водительские права.
Брейгель смотрел прямо перед собой, вцепившись в руль потными руками.
— Есть, есть, не волнуйся. Просто не хочу, чтобы полицейсы ко мне цеплялись.
— Если права есть, почему ты боишься полиции? — удивилась Слинни. — Разве тебя разыскивают?
— Нет. Если б разыскивали, загребли бы прямо в школе, и все дела.
— Тогда в чем дело? Почему ты едешь, как старая бабка?
— Я еду, как старая бабка?!
Иеронимусу жутко надоело слушать, как Слинни препирается с Брейгелем. Брейгель и так вел машину из рук вон плохо, а когда его отвлекали, он еще сбрасывал скорость. Вечер только начинается, а уже от тоски не знаешь куда деваться!
На бульваре Королевы Марии машин было невпроворот. «Пейсер» застревал на каждом светофоре. Субботний вечер, жители Моря Спокойствия оживились, прямо-таки всеобщее веселье: автомобили гудят, неоновые огни сверкают, на тротуарах теснятся пешеходы.
— Чтоб их всех феи забрали! — буркнул Иеронимус. — В жизни не видел таких толп на бульваре. Сегодня праздник какой-нибудь, что ли, а я и не знал?
Слинни сердито обернулась. Она была такая красивая… Синие волосы, фиолетовые линзы, высокие скулы… И это пончо…
«Я люблю тебя, — сказал он мысленно. — Люблю, но почему-то еду встречаться с другой девчонкой. Ее я тоже люблю… Только я уверен, что ее там не будет, но ужасно хочется, чтобы была. Если она там — значит, наши глаза на самом деле не могут видеть будущее, и мы с тобой не такие уж ненормальные. А если она вернулась на Землю — значит, все правда, и тогда мне конец и тебе, Слинни, тоже. Рано или поздно нас арестуют и заставят водить корабли через всю Солнечную систему. Мы всю жизнь так и проживем песчинками, затерянными в космосе. Исход предрешен: нас поймают, засудят, разлучат, и все равно я не могу тебе сказать простую правду — как много ты для меня значишь. Только благодаря тебе я еще жив в этом кошмарном мире неона и защитных очков, ботанов и дебилов, отцов-неудачников и вечно плачущих матерей, в мире, где искусственные люди дышат искусственным воздухом, а запретная Земля смеется над нами с вышины, вся отравленная радиацией, дымом, грязью и безумием…»
Слинни все еще смотрела на него с переднего сиденья. Движение на бульваре совсем остановилось. Прохожие по всей улице начали собираться группами. Громко загудела какая-то машина, тысячи разговоров сливались в единый ровный шум, почти заглушавший урчание мотора.
«Что она смотрит?»
— Значит, так, — сказала Слинни. — Эта девочка с Земли…
— Я тебе рассказал, что произошло.
— По болтофону нельзя нормально разговаривать. А в этой куче металлолома, которую твой друг зовет машиной, ты можешь все рассказать подробно — никто не услышит. Даже мой сегодняшний поклонник так трясется над дорогой, что ничего вокруг не замечает.
Это была правда. Машина потихоньку ползла вперед, а Иеронимус, глядя в лицо Слинни над спинкой переднего сиденья, стал рассказывать о том кошмарном, волшебном вечере. И о поцелуе тоже.
— Она тебе нравится?
— Что значит — нравится?
— Ну, в смысле — ты ее любишь?
— Не знаю.
— Ты не можешь не знать! Она попросила показать ей твои глаза — и ты показал.
Как тихо она сидела… Неподвижно, словно каменная. Может быть, все женщины так себя ведут, когда им грустно? Ни разу не пошевелилась за все то время, что они простояли в пробке на бульваре Королевы Марии. Так и застыла вполоборота, будто на фотографии. Зачем она спрашивала? Их с Иеронимусом разделяли две пары фиолетовых линз. Любит ли он ту земную девочку — кажется, это волновало Слинни даже больше, чем совершенное им вчера преступление. Ей важно было знать. Ты ее любишь? Любишь?
На самом деле Иеронимусу больше всего на свете сейчас хотелось вскочить, схватить Слинни за руку и убежать вместе с ней, бежать долго-долго, подальше от Брейгеля с его полудохлой машиной, от неона, от небоскребов и шоссе, убежать в луга, где никого нет и светит только грязно-бурая планета над головой, и там наконец-то сделать то, о чем они оба думают с той минуты, когда впервые встретились: снять очки и посмотреть друг на друга.
— Девочку с Земли?
— Кого же еще?
— Да. Я люблю ее.
Слинни еще секунды три смотрела на Иеронимуса, а потом медленно отвернулась. Прошла минута. Ему было трудно дышать. Зачем он ей сказал? Зачем? «Я сам не соображаю, что говорю».
Зажегся зеленый свет, «пейсер» дернулся и свернул влево, на шоссе 16–61. Пробка осталась позади, и казалось, дальше предстоит спокойная поездка до самой Зоны первого ЛЭМа.
Слинни опустила стекло со своей стороны. Ветер ворвался в окно и растрепал ее синие волосы. Пряди четко выделялись в свете фар встречных автомобилей. «Пейсер» прибавил скорость. Лунный пейзаж проносился мимо, сверкая неоном. Движение было довольно оживленное: впереди теснились тысячи машин, едущих в том же направлении. До самого горизонта раскинулись жилые кварталы, над ними в красном небе плыли сотни мега-крейсеров. Иеронимус уставился в затылок Слинни и чувствовал только, как ноет сердце.
«Прости меня».
Они миновали несколько громадных дорожных знаков, зеленых с ослепительно-белыми буквами. «Зона первого ЛЭМа — 200 км». Вдруг движение на шоссе снова замедлилось, тягуче, словно финальная нота на аккордеоне, а потом совсем остановилось.
Через три мучительно долгих минуты машины снова двинулись, но еле-еле.
— Слушай, — деловито сказала Слинни, обращаясь исключительно к Брейгелю, — так мы никуда не успеем.
— Ага, — ответил Брейгель. — Ты вроде говорила, что знаешь короткую дорогу?
— Да. Сверни у отметки девяносто четыре — это вон там, за теми тремя фургонами. Попадешь на узкую дорогу, она называется Шен-авеню. Надо ехать по ней, пока не увидим кратер с водой — это на самом деле ферма, там выращивают водоросли. После кратера поворачиваем направо и едем прямо на север по пересеченной местности. Примерно через час будет несколько озер — и мы на месте. Въедем в Зону первого ЛЭМа с обратной стороны. Иеронимус заберет девушку, и все вместе отправимся в «Собачий питомник» слушать «Джинджер-канкан».
Брейгель молча кивнул.
— Откуда ты знаешь этот путь? — спросил Иеронимус.
Она не оглянулась и не повысила голос, так что Иеронимусу пришлось напрячься, чтобы расслышать ответ.
— Мне Пит показал. Дней десять назад мы ездили в Зону первого ЛЭМа, смотреть матч его любимой телебольной команды. Мы опаздывали, машин на шоссе было много, и он поехал напрямик.
Впереди образовался небольшой просвет, и Брейгель, вывернув руль, свернул с основного шоссе.
На Шен-авеню было абсолютно пусто.
— Сомневаюсь, что этот драндулет поедет так же быстро, как «Проконг-девяносто», — тихонько пробормотал Иеронимус.
— Не переживай, — ответила Слинни с усталым вздохом.
Ее явно не волновал предстоящий вечер.
Дорога шла через мрачную пустынную местность, заваленную промышленными отходами. Приземистые серые корпуса бездействующих фабрик, дымовые трубы… Кирпичное здание вдалеке чем-то привлекло огромную тучу колибри — тысячи птиц влетали в единственное окно и вылетали через дверной проем, образуя нечто вроде слегка расплывчатого дракона, бесцветного, тускло-белесого. Промелькнул забор, изрисованный непонятными каракулями. В воздухе стоял странный запах. Между двумя разбитыми машинами какой-то человек что-то варил в железной бочке. Пляшущие языки пламени бросали оранжевые отсветы на полуразрушенные строения вокруг. Белый лось пил грязную воду из лужи. Зверь поднял голову и посмотрел вслед «пейсеру». На шее у него болтался колокольчик. Вслед машине долго еще неслось звяканье. Среди буйных сорняков виднелся ржавый остов автомобиля, с которого давно сняли все запчасти. Он не стоял вертикально, а завалился набок, став более похожим на классическое изображение Сатурна. Зацепившиеся за раму целлофановые пакеты трепетали на ветру.
Вот проехали ферму с водорослями и свернули с дороги на открытое пространство.
Пять минут спустя вокруг не осталось ни домов, ни шоссе, ни неоновых огней и уж конечно ни единой машины. Тишина и безлюдье, только мелкие камешки хрустят под резиновым колесом.
Брейгель нажал на газ, и «пейсер» помчался вперед. Они были совсем одни на равнине, а впереди темнели силуэты далеких гор.
