II
Чистка
11
Едва я научилась ходить, отец меня спрашивал: «Кэсси, хочешь полетать?»
И я тянула руки вверх: «Ты шутишь, старина? Конечно, я чертовски хочу летать!»
Он хватал меня за талию и подбрасывал в воздух. Моя голова запрокидывалась, я, как ракета, взмывала в небо. В то мгновение, которое тянулось тысячу лет, мне казалось, что я буду так мчаться до самых звезд. Я вопила от радости и жуткого страха, как кричат на русских горках, и пыталась ухватиться пальцами за облака.
«Лети, Кэсси, лети!»
Моему брату тоже было знакомо это чувство полета. И лучше, чем мне, потому что его воспоминания были более свежими, чем мои. Даже после Прибытия отец «забрасывал его на орбиту». Я видела, как он делал это в лагере «Погребальная яма». А через несколько дней прибыл Вош и убил его, лежащего в грязи.
«Сэм, мой мальчик, хочешь полетать?»
Задавая этот вопрос, отец понижал голос и говорил басом, как какой-нибудь хитрый делец в старые добрые времена, хотя путешествие, которое он предлагал, было бесплатным… и бесценным. Отец был страховочным фалом, который не давал Сэмми – и мне – улететь в пустоту космоса, а теперь он сам стал пустотой.
Я ждала, когда Сэм спросит меня об отце. Это самый легкий способ сообщить страшную новость. И самый низкий. Но брат не стал спрашивать.
– Папа умер, – сказал он мне.
Маленький комочек под горой одеял. На меня смотрели карие глаза, большие, круглые и пустые, как у мишки, которого он прижимал к щеке.
«Мишки Тедди для детей, – сказал мне Сэм в первую ночь в отеле „Ад“. – Я теперь солдат».
На соседней с ним кровати зарылся в одеяла и мрачно глядит на меня еще один маленький вояка – семилетняя девочка, которую зовут Чашка. У нее чудесное, будто у куколки, личико и безумные глаза. Эта малышка не спит с мягкими игрушками. Она спит с винтовкой.
Добро пожаловать в эру постчеловека.
– О Сэм… – Я бросила свой пост у окна и присела на кровать рядом с коконом из одеял. – Сэмми, я не знала, как…
Он сильно бьет меня в щеку кулаком размером с яблоко. Я не ожидала, что он это сделает, то есть меня застали врасплох его слова, а вот теперь – удар. В глазах вспыхивают яркие звезды. Я даже на секунду испугалась, что у меня отслоилась сетчатка.
«Хорошо, – думаю я, потирая скулу, – ты это заслужила».
– Почему ты позволила ему умереть? – требовательно спрашивает Сэмми.
Он не плачет и не переходит на крик. Он говорит тихо, и голос его дрожит от закипающей злости.
– Я не позволяла, Сэм.
Отец, истекая кровью, ползет по грязи.
«Куда ты, папа?»
Над ним стоит Вош и наблюдает. Так маленький садист серьезно и с удовлетворением изучает муху, которой только что оторвал крылья.
– Врежь ей еще раз.
Это сказала Чашка со своей кровати.
– Заткнись, ты! – прорычал Сэмми.
– Это не моя вина, – прошептала я и обняла одной рукой мишку.
– Он был слабым, – заявила Чашка. – Вот что случается, когда становишься…
Сэм за две секунды оказался на ней верхом. Потом я видела только мелькающие кулаки и ноги в облаках пыли от старых одеял.
Господи, на той кровати лежала винтовка!
Я отбросила Чашку в сторону и обхватила Сэмми. Я прижимала его к груди, он размахивал кулачками, пинал воздух, плевался, скрежетал зубами. А Чашка по-всякому его обзывала и грозилась, что порвет зубами, если он еще хоть раз ее тронет. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Бен, в своей дурацкой желтой толстовке.
– Все нормально! – заорала я, перекрикивая визг Сэмми и Чашки. – Все под контролем!
– Чашка! Наггетс! Встать! – скомандовал Бен.
Дети, как только услышали приказ, сразу замолчали. Как будто кто-то щелкнул выключателем. Сэм обмяк у меня в руках, а Чашка переметнулась к спинке кровати и скрестила руки на груди.
– Это она начала, – сказал Сэм и надул губы.
– А я уж начал подумывать о том, что пора нарисовать на крыше большой красный крест, – произнес Бен, убирая пистолет в кобуру. – Спасибо, ребята, что избавили меня от этой необходимости. Ну а пока Рингер не вернется, Чашке лучше занять койку в моем номере, – улыбнулся он мне.
– Отлично! – воскликнула Чашка.
Она промаршировала к двери, потом развернулась на пятках, бросилась к своей кровати, схватила винтовку и дернула Бена за руку:
– Идем, Зомби.
– Я сейчас, – мягко ответил он. – Дамбо на посту, займи его кровать.
– Теперь она будет моя. Пока, придурки, – не удержалась Чашка, которая считала, что последний выстрел должен остаться за ней.
– Сама ты дура! – крикнул Сэмми ей вслед.
Дверь легко захлопнулась с отрывистым, характерным для всех гостиничных дверей щелчком.
– Дура, – повторил Сэмми.
Бен посмотрел на меня и приподнял правую бровь:
– Что с твоим лицом?
– Ничего.
– Я ее ударил, – признался Сэмми.
– Ты ее ударил?
– За то, что она позволила умереть моему папе.
И в этот момент Сэм уже не смог сдержаться. Он не бросился на меня с кулаками, он расплакался. Следующее, что я помню, – Бен опустился на колени, а мой младший брат плакал у него на руках.
– Эй, все хорошо, солдат. Все будет хорошо, – говорил Бен.
Он гладил Сэмми по коротким волосам и все повторял дурацкое прозвище, которое дали моему брату в лагере. Я никак не могла привыкнуть, что он подстрижен ежиком, без буйной копны на голове я его просто не узнавала.
Наггетс, Наггетс.
Я понимала, как это глупо, но мне не давало покоя то, что у всех ребят были вымышленные имена, а у меня – нет. Я бы выбрала для себя Дефианс.
Бен взял Сэмми на руки и усадил его на кровать. Потом он подобрал с пола игрушечного медведя и устроил его на подушке. Сэм скинул мишку на пол. Бен снова его поднял.
– Ты правда хочешь комиссовать Тедди? – спросил он.
– Его зовут не Тедди.
– Рядовой мишка, – попробовал пошутить Бен.
– Просто мишка, и я больше не хочу его видеть! – заявил Сэмми и укрылся с головой одеялом. – А теперь уходи! Все. Все уходите!
Я шагнула к брату, но Бен шикнул на меня и кивнул в сторону двери. Я пошла следом за ним из номера. У окна в конце коридора маячил кто-то большой и неповоротливый. Мальчишка, которого все зовут Кекс. Он не разговаривает, но его молчание не вызывает каких-то жутких ощущений, оно, скорее, похоже на безмолвие горного озера. Бен прислонился спиной к стене. Он прижимал к груди мишку и тяжело дышал, приоткрыв рот. Температура в отеле была ниже нуля, но Бен все равно покрылся испариной. Если он после возни с детьми так выдохся, значит у него реально были проблемы, вероятно, как и у нас всех.
– Он не знал, что ваш папа умер, – сказал Бен.
Я покачала головой:
– И знал, и не знал. Так бывает.
– Да, – вздохнул Бен, – так бывает.
Между нами повис свинцовый шар тишины размером с Ньюарк. Бен рассеянно погладил мишку по голове – так старики поглаживают кошку, пока читают газету.
– Я должна вернуться к нему, – произнесла я.
Бен шагнул к двери в номер и преградил мне путь:
– Может, лучше не надо.
– А может, тебе лучше не совать нос…
– Не первый человек в его жизни умер. Он справится.
– Ух ты! Это жестко.
«Вообще-то, мальчик Зомби, мы говорим о человеке, который был и моим отцом тоже».
– Ты знаешь, о чем я.
– Почему люди, после того как скажут что-то реально жестокое, все время повторяют именно это?
У меня были определенные проблемы с самоконтролем, поэтому меня понесло:
– Так уж случилось, что я знаю, как это – «справляться» со смертью в одиночку. Только ты – и больше никого, вокруг – пустота. А было бы хорошо, очень-очень хорошо, если бы в тот момент кто-то был рядом…
– Эй, – тихо сказал Бен. – Эй, Кэсси, я ничего такого не хотел…
– Да, ты не хотел. Ты действительно не хотел.
Зомби. Он получил это прозвище, потому что ничего не чувствовал, был мертвым внутри? В лагере «Погребальная яма» такие попадались. Я звала их «тюфяки». Набитые прахом мешки с очертаниями человеческого тела. В них навсегда сломалось нечто важное. Слишком много потерь. Переизбыток боли. Они передвигались, волоча ноги, бормотали что-то невнятное, и в глазах у них зияла пустота. И Бен был таким? Он был «тюфяком»? Тогда почему он рисковал жизнью ради спасения Сэма?
– Где бы ты ни побывала, – чуть слышно произнес Бен, – мы там тоже были.
Его слова отозвались во мне болью. Потому что он говорил правду, и я уже слышала ее как-то раз. От другого.
«Не ты одна потеряла все…»
Тот другой пожертвовал всем ради меня. Этому кретину надо было напомнить, что я не единственная. Жизнь часто над нами насмехается, но порой она открыто и зло хохочет нам в лицо.
– Рингер ушла? – спросила я, потому что пора было сменить тему.
Бен кивнул. Он продолжал гладить мишку. Этот медведь начал меня раздражать, и я забрала его.
– Я пытался послать с ней Кекса, – сказал Бен и тихо рассмеялся. – С Рингер.
Мне стало интересно, сознает ли Зомби, как звучит его голос, когда он произносит ее имя? Тихо, как молитва.
– Знаешь, у нас ведь нет резервного плана на случай, если она не вернется.
– Она вернется, – твердо проговорил Бен.
– Почему ты так уверен?
– Потому что у нас нет резервного плана.
И он просиял своей широкой, открытой улыбкой. Это сбивало с толку. Странно было видеть улыбку, когда-то освещавшую все вокруг – классы, коридоры, школьные автобусы, – на его новом лице, которое изменили болезнь, пули и голод. Как будто идешь по чужому городу, сворачиваешь за угол и вдруг натыкаешься на старого знакомого.
– Это круговая аргументация, логическая ошибка, – ответила я.
– Знаешь, некоторые ребята чувствуют угрозу, когда их окружают умники, а мне это только придает уверенности.
Бен пожал мне руку и, прихрамывая, направился к своему номеру.
Остались только игрушечный мишка, большой ребенок в конце коридора и закрытая дверь. И я перед нею. Я сделала глубокий вдох и вошла в комнату. Села на кровать рядом с горкой из одеял. Я не видела Сэма, но знала, что он там. Он не видел меня, но знал, что я рядом.
– Как он умер? – раздался приглушенный голос.
– Его застрелили.
– Ты видела?
– Да.
Наш отец ползет, впиваясь пальцами в грязь.
– Кто его застрелил?
– Вош.
Я закрыла глаза. Не надо было говорить. В темноте картинка становится отчетливее.
– Где ты была, когда Вош его убивал?
– Пряталась.
Я потянулась к нему, чтобы откинуть одеяло, но остановила себя.
«Где бы ты ни была…»
В лесу, недалеко от пустого шоссе, девочка забирается в спальный мешок, застегивает молнию, и в который раз у нее перед глазами погибает ее отец. Пряталась тогда, прячусь сейчас и снова, снова вижу эту картину.
– Он дрался?
– Да, Сэм. Он дрался как лев. Он спас мне жизнь.
– Но ты притаилась.
– Да.
Я прижала мишку к животу.
– Как жирный цыпленок.
– Нет, нет, – прошептала я. – Все не так.
Сэмми откинул одеяла в сторону и резко сел. Его было не узнать. Я никогда раньше не видела этого мальчика таким. У него было страшное, искаженное от ярости и ненависти лицо.
– Я убью его. Я всажу пулю ему в голову!
Я улыбнулась. Во всяком случае, попыталась улыбнуться.
– Извини, Сэмс, но он мой.
Мы смотрели друг на друга, и время начало распадаться на части. Время, которое мы потеряли в крови, и время, которое мы обрели в крови; время, когда я была всего лишь властной старшей сестрой, а он надоедливым младшим братом, и время, когда я была той, ради кого стоило жить, а он тем, ради кого стоило умереть. А потом он бросился ко мне на грудь, и мишка оказался между нашими телами, как мы между временем до и временем после.
Я легла рядом с Сэмми, и мы вместе прочитали его молитву: «Если я умру во сне, Господи, возьми к себе мою душу».
И я рассказала ему историю о том, как погиб наш папа. Как он выкрал винтовку у одного из плохих парней и в одиночку перебил дюжину глушителей. Как он стоял перед Вошем и говорил ему: «Вы можете уничтожить наши тела, но вам не уничтожить наши души». Он пожертвовал собой, чтобы я смогла убежать и спасти брата от злой галактической орды. Папа верил, что наступит день, когда Сэм соберет оставшихся в живых людей и спасет мир. Пусть Сэмми запомнит мои слова, чтобы в его памяти не возникала картина, как его отец в свои последние мгновения ползет, истекая кровью, по грязи.
Брат заснул, а я выскользнула из кровати и вернулась на пост у окна. Полоса парковки, заброшенная закусочная («Все, что можно есть в среду!») и серая, уходящая в черноту лента шоссе. На Земле тихо и темно, – наверное, такой она и была до появления людей, наполнивших ее шумом и светом. Что-то подошло к концу. Начинается новая эпоха. А сейчас – промежуточное время. Пауза.
На шоссе, около заехавшего на разделительную полосу внедорожника, свет звезд отразился от темного предмета, в котором я сразу опознала ствол винтовки. У меня на секунду остановилось сердце. Тень метнулась к деревьям, и я заметила мерцающие, черные как вороново крыло, идеально гладкие и абсолютно прямые волосы. Это была Рингер.
У нас с нею с самого начала не заладились отношения, и чем дальше, тем хуже они становились. Все, что я говорила, она воспринимала с ледяным презрением, как будто я дура или просто сумасшедшая. Особенно когда дело касалось Эвана Уокера.
«Ты уверена? Это нелогично. Как он мог быть одновременно и человеком, и пришельцем?»
Чем больше я заводилась, тем спокойнее она становилась. Можно сказать, что в результате нашего взаимодействия происходила бурная химическая реакция. Допустимо сравнение и с формулой Эйнштейна E = mc2 – стремительный переход массы в энергию вызывает мощный взрыв.
Слова, которыми мы обменялись перед ее уходом, были прекрасным тому доказательством.
– Знаешь, Дамбо – я понимаю. Это из-за больших ушей. Наггетс – потому что Сэм такой маленький. Чашка – тоже понимаю. Зомби – не очень. Бен не хочет рассказывать. Ну и Кекс, я догадываюсь, – из-за того, что он такой пухляк. Но почему – Рингер?
В ответ – ледяной взгляд.
– Я из-за этого чувствую себя какой-то отщепенкой. Ну, знаешь, как единственный член шайки без погоняла.
– Без позывного, – поправила она.
Я посмотрела на нее внимательно и сказала:
– Дай-ка я угадаю. Национальная стипендия, шахматный клуб, математическая команда, лучшая в классе? И ты играешь на каком-то музыкальном инструменте. На струнном. На скрипке или виолончели. Твой отец работал в Силиконовой долине, а твоя мама была профессором в колледже, – думаю, она преподавала физику или химию.
Рингер молчала примерно две тысячи лет, потом буркнула:
– Еще что-нибудь?
Я понимала, что лучше остановиться. Но меня уже понесло, а когда это случается, я иду до конца:
– Ты была старшей… нет, ты была единственным ребенком в семье. Отец – буддист, а мама – атеистка. Ходить ты начала в десять месяцев. Твои родители постоянно работали, поэтому тебя воспитывала бабушка. Она научила тебя упражнениям тайцзи. Ты никогда не играла в куклы. Говоришь на трех языках. Один из них французский. Была членом команды «Олимпийские резервы» по гимнастике. Однажды ты принесла домой оценку «хорошо», родители отобрали набор по химии и на неделю заперли тебя в твоей комнате. За эти дни ты перечитала полное собрание сочинений Уильяма Шекспира. – (Рингер покачала головой.) – Ладно, не полное. Без комедий. Юмора ты не понимаешь.
– Отлично, – сказала она. – Это было увлекательно. – Голос у нее был ровный и тонкий, как лента кухонной фольги. – Могу я тоже попробовать?
Я немного напряглась и собралась с духом:
– Давай.
– Тебя всегда не устраивала твоя внешность, особенно волосы. Веснушки на втором месте. У тебя проблемы с общением, поэтому ты много читала и, начиная со средней школы, вела дневник. У тебя была всего одна близкая подруга. Ваши отношения можно назвать созависимостью, это значит: при каждой ссоре ты впадала в депрессию. Ты папина дочка. И никогда не была близка с матерью – она всегда давала тебе почувствовать, что ты, при всем старании, любое дело делаешь недостаточно хорошо. К тому же она была красивее тебя, это тоже не шло на пользу. Когда она умерла, ты стала винить себя за то, что втайне ненавидела ее, и почувствовала облегчение, когда ее не стало. Ты упрямая, импульсивная и немного «гипер», поэтому родители записали тебя в секцию, где тебе помогли решить проблемы с концентрацией и координацией. Балет или карате. Вероятнее всего, второе. Хочешь, чтобы я продолжила?
И что мне было делать? Я видела только два варианта: рассмеяться или врезать кулаком ей в лицо. Ладно, три: рассмеяться, врезать кулаком ей в лицо или ответить таким же стоическим взглядом. Я остановилась на третьем.
Плохой выбор.
– Ну что ж, – сказала Рингер. – Ты не сорванец в юбке и не девочка-девочка. Ты между ними, в серой зоне. Тот, кто в серой зоне, всегда ненавидит тех, кем не является, и ты объектом своих претензий выбрала симпатичных девочек. Ты влюблялась, но у тебя никогда не было парня. Ты притворялась, будто ненавидишь мальчиков, которые тебе нравились, и наоборот. Когда с тобой рядом оказывался кто-то красивее, умнее – словом, лучше тебя, ты начинала злиться и язвить, потому что этот кто-то напоминал тебе о том, какой банальной ты ощущала себя внутри. Мне продолжать?
– Конечно. Продолжай, – прозвучал мой слабенький голосок.
– До появления Эвана Уокера ты никогда не держала парня за руку, если не считать мальчишек на школьных экскурсиях. Эван относился к тебе по-доброму, ничего от тебя не требовал и в качестве бонуса был даже слишком красив. Он стал для тебя пустым холстом, на котором ты могла нарисовать картину идеальных отношений с идеальным парнем. Он разогнал твои страхи, потому что никогда не делал тебе больно. Он дал тебе все то, что в твоих фантазиях получают красивые девочки, то, чего у тебя никогда не было. Так что быть с ним – или идея быть с ним – для тебя, скорее всего, разновидность реванша.
Я кусала нижнюю губу. У меня щипало глаза. Я так сильно сжимала кулаки, что ногти впивались в ладони. Почему, ну почему я не выбрала второй вариант?
– Теперь ты хочешь, чтобы я остановилась, – сказала она, и это был не вопрос.
Я вздернула подбородок. «Моим позывным будет Дефианс!»
– Какой мой любимый цвет?
– Зеленый.
– Неправильно. Желтый, – соврала я.
Она только пожала плечами. Она знала, что я соврала. Рингер – ходячая «Страна чудес».
– Серьезно, скажи, почему ты Рингер?
Вот оно. Заставить ее защищаться. Правда, она на самом деле никогда не оборонялась. Скорее, я перейду в оборону.
– Я человек, – ответила она.
– Ага.
Я посмотрела сквозь щель между шторами на стоянку двумя этажами ниже. Зачем я это делала? Неужели действительно думала, что увижу, как он стоит там, смотрит наверх и улыбается мне.
«Видишь? Я же обещал, что найду тебя».
– Кто-то мне уже такое говорил. И я, как дура, ему поверила.
– Ну, учитывая обстоятельства, не такая уж ты и дура.
О, теперь она решила стать добренькой? Делает мне поблажку? Я не знала, что хуже: ледяная дева Рингер или Рингер – сердобольная королева.
– Не прикидывайся, – отрезала я. – Я знаю, что ты мне не веришь.
– Я верю тебе. А в его историю – нет. Бредятина какая-то.
И после этого она удалилась. Взяла и вышла. Прямо посреди разговора. Ну кто в этом мире так поступает, кроме парней?
«Виртуальная реальность не нуждается в физически существующей планете».
Кем был Эван Уокер? Я смотрела в окно, потом на младшего брата и снова на улицу. Кто же ты, Эван Уокер?
Глупо было верить ему, но я была ранена, совершенно одинока (то есть настолько, что думала, будто я – последний человек во всей долбаной Вселенной). А главное – у меня мозг выносило, оттого что я убила ни в чем не повинного парня. Между тем Эван Уокер не только не уничтожил меня, хотя легко мог это сделать, а, напротив, спас от смерти. И поэтому, когда прозвонили звоночки, я не обратила на них внимания. К тому же он был невероятно красив (это довольно большой плюс) и просто одержим желанием показать мне, что я для него значу больше, чем он сам. Он купал меня, кормил, учил искусству убивать. А однажды сказал, что я важнее всего в его жизни и он готов умереть за меня. И доказал это.
Он родился вместе с Эваном Уокером, а спустя тринадцать лет проснулся и обнаружил, что он иной. И вдруг, по его словам, увидел мир моими глазами. Этот момент все перевернул. Эван нашел себя во мне, и я была в нем, мы слились в одно целое. Сначала он говорил то, что́ я хотела услышать, а под конец сообщил нечто очень важное: главное оружие по уничтожению оставшихся на Земле людей – сами люди. А когда последний из инвазированных умрет, Вош и компания «отключат» Пятую волну. Так закончится чистка. Дом будет выметен и готов принять постояльцев.
После того как я рассказала Бену и Рингер свою историю, опустив лишь то, что Эван был внутри меня (слишком много нюансов для Пэриша), последовала серия двусмысленных и многозначительных взглядов. Только я не участвовала в их безмолвном диалоге.
– Один из них влюбился в тебя? – спросила Рингер, когда я замолчала. – Разве это не то же самое, что втрескаться в таракана?
– Или в поденку? – огрызнулась я. – Может, у них слабость к насекомым.
Разговор шел в номере Бена, когда мы проводили первую ночь в отеле Уокера. Это Рингер его так назвала – думаю, специально, чтобы поиграть у меня на нервах.
– Что еще он тебе рассказывал? – спросил Бен.
Он растянулся на кровати. Всего четыре мили пути от лагеря до отеля, а он выглядел так, словно пробежал марафон. Дамбо, мальчишка, который подштопал нас с Сэмом, толком не ответил на мои расспросы. Не сказал, пойдет ли Бен на поправку, станет ли ему хуже. Конечно, Дамбо было всего двенадцать.
– Каковы их потенциальные возможности? Слабые места?
– У них больше нет физических тел, – ответила я. – Эван сказал, что только так они могли отправиться в это путешествие. Одних «загрузили» – его, Воша и других глушителей, – а другие все еще на корабле-носителе, ждут, когда нас не станет.
Бен вытер рот тыльной стороной ладони.
– Лагеря устроили, чтобы отсеять лучших кандидатов для промывки мозгов…
– И уничтожить тех, кому не промыли, – закончила я. – Как только Пятая волна откатит, им останется только расслабиться и наблюдать, как глупые людишки делают за них грязную работу.
Рингер, как безмолвная тень, сидела возле окна.
– Но зачем им вообще понадобилось нас использовать? – не мог понять Бен. – Почему не «загрузить» достаточное количество своих солдат в человеческие тела и добить нас всех?
– Может, их не так много, – предположила я. – Или устроить Пятую волну менее рискованно.
– А в чем тут риск? – подала голос тень-Рингер.
Я решила не реагировать. Причин для этого было много, но главная: не хотелось с ней связываться. Она способна одним словом унизить человека.
– Ты был там, – напомнила я Бену. – Ты слышал, что говорил Вош. Они веками наблюдали за нами. Но Эван доказал: сколько тысячелетий ни разрабатывай план, все равно что-то может пойти не так. Вряд ли их беспокоило предположение, что, вселившись в нас, они могут реально стать нами.
– Верно, – согласился Бен. – И как мы можем это использовать?
– Никак, – ответила за меня Рингер. – Ничего из того, что тут рассказала Салливан, нам не поможет. Ситуацию сумеет прояснить только этот Эван, если он уцелел после взрыва.
Бен покачал головой:
– После такого никому не выжить.
– Там были спасательные капсулы. – Я снова схватилась за соломинку, за которую цеплялась с тех пор, как он со мной попрощался.
– Правда? – По интонации Рингер было ясно, что она мне не верит. – Тогда почему он не посадил тебя в одну из них?
Я повернулась к ней:
– Слушай, может, мне не следует говорить это тому, кто держит в руках мощную полуавтоматическую винтовку, но ты реально начинаешь действовать мне на нервы.
Она вроде как удивилась:
– Это почему?
– Мы должны с этим разобраться, – решительно сказал Бен.
Хорошо, что он не дал мне ответить Рингер. У нее в руках была М-16, а Бен говорил мне, что она была лучшим стрелком в лагере.
– И каков наш план? Ждем, когда появится Эван, или бежим? Если бежим, то куда? Какие еще сведения, переданные Эваном, могут нам помочь? Что пришельцы планируют делать с городами?
Его щеки раскраснелись от лихорадки, глаза блестели.
– Они не собираются их взрывать, – пробурчала, не дожидаясь моего ответа, Рингер.
И ждать, когда я спрошу, откуда, черт возьми, она это знает, Рингер тоже не стала.
– Если бы в этом состоял их план, они бы уничтожили их первым делом. Больше половины населения Земли живет в городских районах.
– Значит, города нужны иным, – сказал Бен, – из-за того что они используют тела людей?
– Мы не можем прятаться в городах, Зомби, – изрекла Рингер. – Вообще ни в одном городе.
– Почему?
– Потому что там небезопасно. Пожары, нечистоты, угроза трупного заражения, другие выжившие, которые могут знать о том, что иные внедряются в человеческие тела. Если мы хотим оставаться в живых, надо продолжать двигаться. Двигаться и держаться в одиночку настолько долго, насколько это возможно.
Господи. Где я слышала это правило? У меня закружилась голова. Боль в ноге просто убивала. Ломило колено, в которое меня ранил глушитель. Мой глушитель.
«Я разыщу тебя, Кэсси. Я ведь всегда тебя нахожу».
Не в этот раз, Эван. Я села на кровать рядом с Беном.
– Она права, оставаться в одном месте дольше чем на несколько дней – плохая идея.
– Или – держаться вместе.
Слова Рингер повисли в ледяной тишине. Бен рядом со мной напрягся. Я закрыла глаза. Это правило я тоже уже слышала: «Никому не доверяй».
– Так не пойдет, Рингер, – сказал Бен.
– Я возьму Кекса и Чашку. Ты – остальных. Наши шансы удвоятся.
– Зачем на этом останавливаться? – спросила я. – Почему бы нам всем не разойтись по одному? Наши шансы учетверятся.
– Усемерятся, – поправила меня Рингер.
– Ладно, я не силен в математике, – проговорил Бен. – Но мне кажется, если мы разбежимся, это будет им на руку. Их стратегия – разделить и уничтожить. – Он пристально посмотрел на Рингер. – Лично мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь прикрывал мою спину.
Бен рывком встал с кровати и покачнулся. Рингер сказала ему, чтобы он лег обратно. Он не послушал.
– Мы не можем здесь оставаться, но нам некуда идти. Нельзя двигаться наугад, в каком же направлении мы пойдем? – спросил Бен.
– На юг, – ответила Рингер. – Как можно дальше на юг.
Она выглянула в окно. Я понимала, о чем она. Хороший снегопад, и мы застрянем здесь до оттепели. Следовательно, надо идти туда, где не бывает снега.
– Техас? – предложил Бен.
– Мексика, – произнесла Рингер. – Или Центральная Америка, когда вода уйдет. В тропических лесах можно прятаться годами.
– Мне это нравится, – сказал Бен. – Назад к природе. Только одна маленькая проблемка. – Он развел руками. – У нас нет паспортов.
Зомби замер в этой позе и воззрился на Рингер, словно ждал от нее чего-то. Она без всякого выражения смотрела на него. Бен опустил руки и пожал плечами.
– Ты серьезно? – спросила я, потому что это было глупо. – Центральная Америка? Посреди зимы, пешком, с раненым Беном и двумя детьми на руках. Нам повезет, если мы доберемся до Кентукки.
– Лучше, конечно, болтаться тут и ждать, когда появится твой инопланетный принц.
Это было последней каплей. Плевать, что у нее М-16. Я вцепилась в ее гладкие как шелк волосы и стянула Рингер с подоконника. Бен вовремя понял, чем это может закончиться, и встал между нами:
– Салливан, мы все – одна команда. Давай будем держаться вместе, ладно? – Он повернулся к Рингер. – Ты права. Возможно, Эван ничего не обещал, но мы должны дать ему шанс сдержать слово. В любом случае я не готов к пешему походу.
– Зомби, я вернулась за тобой и Наггетсом не для того, чтобы мы стали легкой мишенью, – заявила Рингер. – Поступай так, как считаешь нужным, но, если запахнет жареным, я ухожу.
– Командный игрок, – сказала я, обращаясь к Бену.
– Ты, наверное, забыла, кто спас тебе жизнь, – проговорила Рингер.
– О, поцелуй меня в задницу.
– Хватит! – громко скомандовал Бен в своем фирменном стиле квотербека. – Я не знаю, как мы выберемся из этого дерьма, но уверен, что так дело не пойдет. Осадите назад, вы обе. Это приказ.
Зомби прижал руку к боку и повалился на кровать. Он задыхался. Рингер ушла искать Дамбо, и мы с Беном впервые после нашего воссоединения в подземелье лагеря «Приют» остались одни.
– Странно это, – сказал он. – Казалось бы, после того как девяносто девять процентов людей были уничтожены, оставшиеся два должны лучше относиться друг к другу.
«Хм, сто минус девяносто девять – один, Пэриш».
Я уже хотела сказать это вслух, но тут заметила, что он улыбается и ждет моего замечания. Бен прекрасно понимал, что мне будет очень трудно удержаться и не указать ему на ошибку. Его простые и не всегда уместные шутки напоминали мне надписи мелом на тротуаре, которые мог сделать какой-нибудь ровесник Сэмми.
– Она психопатка, – сказала я. – Серьезно, с ней что-то не так. Смотришь ей в глаза, а там – никого и ничего.
Бен покачал головой:
– Я думаю, там много чего есть. Просто… просто это очень глубоко.
Он поморщился. Одну руку он держал в кармане своей дурацкой толстовки, как будто пытался принять позу Наполеона, а на самом деле зажимал пулевую рану, которую получил от Рингер. Бен сам попросил, чтобы она в него выстрелила. Он рискнул всем ради спасения моего брата. И теперь это ранение могло стоить ему жизни.
– Ничего не получится, – сказала я.
– Еще как получится, – ответил Бен и накрыл мою руку ладонью.
Я покачала головой. Он меня не понял. Я говорила не о нас.
Тень от появления иных упала на нас, и мы в этой абсолютной темноте потеряли из виду что-то самое главное. Но это еще не значило, что его больше не существовало.
Мой отец, когда уже не мог бежать сам, кричал мне одними губами: «Беги!»
Эван вытащил меня из чрева чудовища, а потом сам отправился туда.
Бен нырнул в ад, чтобы вырвать оттуда Сэма.
Еще оставались вещи – по крайней мере одна, – которые не накрыла эта тень. Разрушающие все теории. Неослабевающие. Неодолимые.
Они могут уничтожить нас всех до единого, но они не сумеют убить и никогда не убьют то, что живет внутри нас.
«Кэсси, хочешь полетать?» – «Да, папа. Я хочу полетать».
12
Серебристое шоссе тает в темноте. Свет звезд разрывает черное небо. Голые деревья тянутся ветвями вверх – так воры, которых застукали с поличным, поднимают руки. Мой брат спит, его дыхание застывает в ледяном воздухе. От моего вздоха затуманивается окно. И за этим замерзшим стеклом, вдоль ленты шоссе, мерцающей в сиянии ярких звезд, маленькая фигурка стрелой мчится под колючими ветками деревьев.
«Вот черт!»
Я метнулась через комнату к двери и выскочила в коридор. Кекс с винтовкой на изготовку резко повернулся в мою сторону.
«Спокойно, большой мальчик».
Я ворвалась в номер Бена. Дамбо стоял, облокотившись на подоконник, а Бен растянулся на ближайшей к двери кровати.
Бен сел. Я сразу перешла к делу:
– Где Чашка?
Дамбо показал на кровать рядом с Беном:
– Да вон там она.
И в глазах его читалось: «Эта сумасшедшая цыпочка сорвалась».
Я подошла к кровати и отбросила в сторону груду одеял. Бен выругался. Дамбо прижался к стене, и лицо у него стало красным.
– Клянусь Богом, она была здесь!
– Я видела ее, – сказала я Бену. – Снаружи…
Бен сбросил ноги с кровати и прорычал:
– Снаружи?
– На шоссе.
И тогда он понял:
– Рингер. Она побежала за Рингер. – Бен хлопнул ладонью по матрасу. – Проклятье!
– Я пойду, – сказал Дамбо.
Бен поднял руку и крикнул:
– Кекс!
Любой бы услышал, как шагает большой мальчик, – половицы изнывали у него под ногами. Кекс заглянул в комнату.
– Чашка сбежала. Пошла за Рингер, – сказал ему Бен. – Иди поймай эту маленькую задницу. Притащи ее сюда, чтобы я мог ее как следует выпороть.
Кекс, тяжело ступая, уходил по коридору, и пол у него под ногами стонал: «Спасибо большое!»
Бен пристегнул кобуру.
– Куда собрался? – спросила я.
– Займу пост Кекса, пока он не вернет сюда эту маленькую засранку. Ты остаешься с Наггетсом. То есть с Сэмом. Сама решай. Нам надо выбрать одно имя, и будем им пользоваться.
Пальцы у него дрожали. Лихорадка. Страх. И то и другое понемногу.
Дамбо открыл рот и сразу закрыл, так и не издав ни звука. Бен это заметил:
– Вольно, Бо. Ты не виноват.
– Я пасу коридор, – сказал Дамбо. – Сержант, ты остаешься здесь. Тебе нельзя вставать. – И он так быстро вышел из номера, что Бен не успел его затормозить.
– Не думаю, что я говорил тебе об этом. – Бен взглянул на меня, глаза у него блестели от лихорадки. – После того как нас послали в Дейтон, Вош отправил за нами команду охотников. Если они были «в поле», когда лагерь взлетел на воздух…
Бен не стал продолжать. Может, решил, что не стоит, или просто не мог. Он встал. Его покачивало. Я подошла к нему, и он, ничуть не смущаясь, обнял меня за плечи. Не знаю, как сказать это деликатно, – в общем, от Бена Пэриша плохо пахло. От него шел неприятный кислый запах гниения и пота. В первый раз после того, как я увидела его живым, мне подумалось о том, что ему совсем недолго осталось.
– Давай возвращайся в постель, – сказала я.
Бен затряс головой, его рука соскользнула с моего плеча, он хлопнулся задом о кровать и сполз на пол.
– Голова кружится, – пробормотал Бен. – Иди за Наггетсом, пусть он будет тут, с нами.
– Его зовут Сэм. Остановимся на этом имени?
Когда я слышала, как брата звали Наггетсом, сразу вспоминала рестораны с автораздачей, картошку фри, землянично-банановый коктейль и присыпанный стружкой шоколада мокко-фраппе.
Бен улыбнулся. От этой светлой улыбки на измученном лице у меня разрывалось сердце.
– Договорились, – сказал он.
Сэм даже не засопел, когда я вытащила его из постели и перенесла в номер Бена. Я уложила его на пустующую кровать Чашки, подоткнула со всех сторон одеяла и по старой привычке, которая сохранилась еще со времен чумы, потрогала лоб.
Бен так и сидел на полу и, склонив голову набок, смотрел в потолок. Я хотела подойти к нему и помочь подняться, но он только отмахнулся.
– Окно, – с трудом выдохнул он. – Теперь у нас одна сторона без присмотра. Спасибо Чашке.
– Почему она сорвалась и побежала, как…
– Она еще с Дейтона прилепилась к Рингер, как рыба-лоцман.
– Сколько за ними ни наблюдала, они постоянно препирались.
Я вспомнила о «шахматной стычке», когда монетка угодила Чашке в лоб.
«Я тебя ненавижу. Всю до твоих гребаных потрохов!»
Бен усмехнулся:
– Тут тонкая материя.
Я посмотрела вниз, на парковку. Асфальт блестел, как оникс.
«Прилепилась к Рингер, как рыба-лоцман».
Я представляла, как Эван прячется за дверью, как выглядывает из-за угла. Думала о том, что́ нельзя у нас отнять и что всегда будет с нами. Еще одна мысль мучила меня: то, что способно нас спасти, способно нас и уничтожить.
– Серьезно, не стоит тебе вот так сидеть на полу, – сказала я. – В кровати будет теплее.
– Ну, на половину половины одного градуса – это точно. Салливан, не парься. Чума покруче простуды будет.
– У тебя была чума?
– О да. В лагере беженцев под Райт-Паттерсоном. Иные, после того как заняли базу, затащили меня туда, накачали антивирусными, а потом дали в руки винтовку и приказали убить кое-кого. У тебя такое было?
Распятие в окровавленной руке.
«У тебя два варианта: или прикончить меня, или помочь».
Солдат за холодильниками с пивом был первым. Нет. Первым был парень, который застрелил Криско возле «Погребальной ямы». Значит, два. Потом были глушители. Одного я прикончила как раз перед тем, как нашла Сэма, второго – перед тем, как Эван нашел меня. Итого – четыре. Может, я кого-нибудь недосчиталась? Тела множатся, и ты можешь потерять счет.
«О господи, ты потеряла счет».
– Я убивала, – тихо призналась я.
– Я про чуму спросил.
– У меня ее не было. У мамы…
– А что с твоим отцом?
– Его другая чума убила. – (Бен вопросительно посмотрел на меня через плечо.) – Вош. Его убил Вош.
И я рассказала Бену о лагере «Погребальная яма». О «хамви» и открытых грузовиках с солдатами. О неправдоподобном появлении школьных автобусов.
«Только дети. Места только для детей».
О том, как всех остальных собрали в бараках, а папа послал меня с моей первой жертвой на поиски Криско. Потом: отец лежит в грязи, над ним стоит Вош, а я прячусь в лесу. И папа одними губами кричит мне: «Беги!»
– Странно, что они не взяли тебя в автобус, – сказал Бен. – Если только у них не было цели создать армию из детей с промытыми мозгами.
– Я видела только малышей. Ровесников Сэма и помоложе.
– В лагере они отфильтровали тех, кто моложе пяти, и поместили их в отдельный бункер…
Я кивнула:
– Я их нашла. В специальном помещении, типа спортзала в школе. Они смотрели на меня, а я искала Сэма.
– И ты задалась вопросом: зачем они их там держат? – продолжил за меня Бен. – Если только Вош не ждет, что война растянется надолго.
Он сказал это так, будто не был уверен в своей догадке, и начал нервно постукивать пальцами по матрасу:
– Что, черт возьми, там с Чашкой? Они уже должны были вернуться.
– Пойду проверю, – сказала я.
– Черта с два ты куда-то пойдешь. Это становится похоже на самый тупой фильм ужасов. Понимаешь? Все расходятся по одному. – Бен хмыкнул. – Ждем еще пять минут.
Мы сидели молча, но ничего, кроме шепота ветра между оконными рамами и царапанья крысиных когтей за стенками, не улавливали. Чашка была просто одержима крысами. Я слышала, как они с Рингер разрабатывали планы по их уничтожению. Меня раздражал учительский тон, с которым Рингер рассказывала о том, что их популяция вышла из-под контроля и теперь в отеле крыс больше, чем у нас патронов.
– Крысы, – произнес Бен, словно читая мои мысли. – Крысы, крысы, крысы. Сотни крыс. Тысячи крыс. Их теперь больше, чем нас. Планета крыс. – Он хрипло рассмеялся, а я подумала, что у него, вероятно, начался бред. – Знаешь, что меня доканывает? Вош говорил нам, что иные наблюдали за нами веками. Вот как такое возможно? О, я понимаю, что это возможно, у меня другой вопрос: почему они не напали на нас еще тогда? Сколько людей было на Земле, когда строились пирамиды? Зачем ждать, пока нас станет семь миллиардов и мы расселимся по всем континентам, а на смену копьям и дубинам придут продвинутые технологии? Нравятся сложности? Паразитов в доме лучше уничтожать до того, как они превзойдут вас по численности. А что Эван? Он говорил что-нибудь об этом?
Я откашлялась:
– Он сказал, что мнения разделились, некоторые были против нашего уничтожения.
– Хм. Так они что, спорили по этому поводу шесть тысяч лет? Болтались вокруг, потому что никак не могли решиться, пока в конце концов не нашелся тот, кто сказал: «Какого черта, давайте просто покончим с этими ублюдками».
– Я не знаю. У меня нет ответов на все вопросы, – буркнула я и ощетинилась.
Если я знала Эвана, это еще не значило, что я знаю все на свете.
– Вош, конечно, мог нам врать, – задумчиво сказал Бен. – Не знаю, может, чтобы забраться к нам в головы, наладить с нами контакт. Он меня зацепил с самого начала. – Бен посмотрел на меня, а потом отвел взгляд. – Может, не следует в этом признаваться, но я преклонялся перед этим парнем. Я думал, что он… – Бен повертел рукой в воздухе, будто хотел поймать нужное слово, – лучший среди нас.
У него затряслись плечи. Я сначала подумала, что его сильно лихорадит. А потом поняла, что причина в другом, поэтому оставила свой пост у окна и подошла к нему.
Парни обычно не расклеиваются на публике. Для них это личное. Нельзя, чтобы кто-то видел твои слезы. На людях плачет размазня, неженка, слабак и тряпка. В общем, это не по-мужски и все такое прочее. Я не могла даже представить, чтобы Бен Пэриш, тот, каким он был до Прибытия, расплакался перед кем-то. У прежнего Бена было все, на него хотели быть похожи все ребята в школе. Он разбивал сердца, но сам был непробиваем.
Я присела рядом с Беном. Я к нему не прикасалась и не стала ничего говорить. Он был сам по себе, я – сама по себе.
– Извини, – пробормотал Бен.
– Не извиняйся.
Бен вытер тыльной стороной ладони одну щеку, потом вторую.
– Знаешь, что он мне сказал? Вернее, даже пообещал. Что избавит меня от всего. Опустошит и наполнит ненавистью. Но он не сдержал слова. Вместо ненависти я исполнился надежды.
Я понимала, о чем он говорит. В убежище – бессчетное количество поднятых вверх детских лиц. Глаза ловят мой взгляд, в них вопрос, который страшно произнести вслух: «Я буду жить?» Все взаимосвязано. Иные это понимали даже лучше, чем большинство из нас. Без веры нет надежды, без надежды пропадает вера, нет любви без доверия и доверия – без любви. Убери одно, и построенный людьми карточный домик рухнет.
Вош хотел открыть Бену правду. Показать ему безысходность надежды. Но какой в этом был смысл? Если их цель заключалась в уничтожении человечества, зачем заморачиваться, когда можно просто взять и стереть нас с лица земли? Наверняка у них в распоряжении была куча вариантов скорой расправы. Но они растянули процесс на пять волн нарастающего ужаса. Зачем?
До сих пор я считала, что иные не испытывали к нам ничего, кроме презрения, ну, может, с примесью отвращения. Так мы относимся к крысам, тараканам, клопам и прочим мерзким низшим формам жизни.
«Ничего личного, человечки, но вы должны уйти».
Мне никогда и в голову не приходило, что тут может быть что-то личное. Оказывается, убить нас – это слишком мало.
– Они нас ненавидят, – произнесла я, обращаясь и к себе, и к Бену.
Бен удивленно взглянул на меня, я посмотрела ему в глаза. Мне стало страшно.
– Нет другого объяснения.
– Кэсси, они не испытывают к нам ненависти, – сказал Бен мягко, словно маленькой перепуганной девочке. – Просто у нас есть то, что они хотят получить для себя.
– Нет.
У меня по щекам покатились слезы. Для Пятой волны было одно, и только одно объяснение. Глупо искать какие-то другие причины.
– Бен, суть не в том, что они хотят вычистить от нас планету. Они хотят вычистить нас.
13
– Ну все, – сказал Бен. – Время вышло.
Он встал, но у него это плохо получилось. Не выпрямившись до конца, он тяжело хлопнулся на задницу. Я положила руку ему на плечо:
– Я пойду.
Бен с силой хлопнул себя по бедру.
Я открыла дверь и выглянула в коридор.
– Не могу этого допустить, – пробормотал Бен.
Что он имел в виду? Не мог потерять Чашку и Кекса? Боялся, что все мы пропадем по одному? Не желал отступать перед своей болью? Или не хотел вообще проиграть эту войну?
В коридоре было пусто.
Сначала Чашка. Потом Кекс. Теперь Дамбо. Мы исчезали быстрее, чем туристы в фильме ужасов.
– Дамбо… – тихо позвала я.
Глупое имя эхом повторилось в холодном затхлом воздухе. Я лихорадочно просчитывала в голове все варианты. От наименее возможного к наиболее вероятному: кто-то тихо нейтрализовал Дамбо и спрятал его тело; его взяли в плен; он что-то увидел или услышал и пошел проверить, в чем дело; ему захотелось в туалет.
Последнее предположение заставило меня на пару секунд задержаться в дверях. В коридоре так никто и не появился, и тогда я вернулась в номер. Бен уже встал и проверял магазин М-16.
– Не предлагай мне разные варианты на выбор, – сказал он. – Это не важно. Мне не к чему гадать.
– Оставайся здесь, с Сэмом. Я пойду.
Бен шаркая прошел вперед и остановился прямо передо мной:
– Извини, Салливан, но он – твой брат.
Я напряглась. В комнате было холодно, но кровь у меня стала просто ледяной. Бен говорил жестко, прямо и вообще без каких-либо эмоций.
«Зомби. Бен, почему они назвали тебя Зомби?»
А потом он улыбнулся. Это была самая настоящая улыбка того самого Бена Пэриша.
– А те ребята, снаружи, они все – мои братья.
Бен обошел меня и неверными шагами направился к двери. Ситуация быстро развивалась от невероятно опасной к опасной до неправдоподобия. Другого выхода я не видела: переползла через кровать Бена и схватила Сэма за плечи. Тряхнула его хорошенько. Он проснулся и тихонько заскулил. Я зажала ему рот ладонью:
– Сэмс, слушай меня! Что-то плохое происходит.
Я достала из кобуры люгер и вложила его в маленькие ладони брата. Сэм округлил глаза. От страха и, кажется, от радостного возбуждения, что мне очень не понравилось.
– Мы с Беном проверим, в чем дело. Закройся на дверной замок. Ты знаешь, как им пользоваться? – спросила я, и Сэмми кивнул. – И придвинь стул под ручку. Смотри через эту маленькую дырочку. Не впускай… – Я подумала о том, стоит ли добавлять: «никого». – Слушай, Сэмс, это важно, очень важно. Очень-очень важно. Знаешь, как мы отличаем плохих парней от хороших? Плохие парни в нас стреляют.
Это было лучшее правило из всех, каким меня научил папа. Я поцеловала Сэма в макушку и выскочила из номера.
Дверь закрылась у меня за спиной. Потом я услышала, как защелкнулся дверной замок.
«Молодец, мальчик».
Бен уже прошел половину коридора. Он махнул мне рукой. Когда я приблизилась, он прижал горячие от лихорадки губы к моему уху и прошептал:
– Проверяем номера, потом идем вниз.
И мы двинулись. Я впереди, а Бен меня прикрывал. После Прибытия с каждой волной все больше людей искали убежища, и практически все замки в номерах были сломаны, так что в отеле Уокера царила политика «открытых дверей». Еще помогало то, что он строился для семей бюджетников, и номера там были как в домике мечты Барби. Тридцать секунд на проверку одного. Четыре минуты на то, чтобы осмотреть все.
В коридоре Бен снова шепнул мне горячими губами:
– Шахта.
Он присел на одно колено возле дверей лифта. Жестом приказал мне прикрывать выход на лестницу, достал свой армейский нож с десятидюймовым лезвием и вставил его в щель между дверями.
«А, – подумала я, – старый трюк „спрячься в лифте“. Тогда зачем мне прикрывать лестницу?»
Бен раздвинул двери лифта и подозвал меня.
Я подошла и увидела проржавевшие провода и кучу пылищи. Воняло так, будто крыса сдохла. Я надеялась, что именно этим и пахло. Бен показал на черноту внизу шахты, и тогда я поняла. Мы не проверяли шахту, мы собирались ею воспользоваться.
– Я осмотрю лестницу, – задыхаясь, сказал мне на ухо Бен. – Ты остаешься в лифте и ждешь моего сигнала.
Он уперся ногой в одну дверь, а спиной привалился ко второй, чтобы удержать их в открытом состоянии. Потом похлопал по небольшому участку между своим бедром и краем шахты и одними губами сказал: «Вперед».
Я осторожно перебралась через Бена, уселась на самом краю и опустила ноги. Казалось, до крыши лифта миль двадцать. Бен ободряюще улыбнулся: «Не волнуйся, Салливан. Я не дам тебе упасть».
Я по дюйму двигалась вперед, пока моя задница не повисла в воздухе.
«Нет, так не получится».
Я снова присела на край шахты и, перевернувшись, устроилась на коленях. Бен схватил меня за запястье и свободной рукой показал большой палец. Я на коленках начала спускаться по стене и хваталась за край шахты, пока не повисла на кончиках пальцев.
«Хорошо, Кэсси. Пора отпускать. Бен тебя держит. Да, тупица, а еще он ранен и сил у него как у трехлетнего мальчишки. Как только отцепишься, твой вес перетянет его через край, и вы оба сорветесь в шахту. Он приземлится на тебя и сломает тебе шею, а потом истечет кровью, лежа на твоем парализованном теле…»
О, какого черта!
Я перестала цепляться за край шахты. Бен тихо застонал, но не выпустил мою руку и не свалился сверху на меня. Перевесившись по пояс, он опускал меня в шахту, пока я не увидела над собой очертания его головы, а его лицо не скрыла тень. Носки моих ботинок шаркнули по крыше лифта, и я показала Бену большой палец. Три секунды. Четыре. И он меня отпустил.
Я встала на колени и попробовала на ощупь найти служебный люк. Смазка, грязь, очень много жирной грязи.
До открытия электричества было принято измерять свет количеством свечей. Здесь, внизу, его яркость была равна половине половины одного огарка.
Потом двери лифта у меня над головой закрылись, и яркость света упала до нуля.
«Спасибо, Пэриш. Мог бы подождать, пока я не найду люк».
Когда я наконец нащупала этот люк, оказалось, что его заело. Наверное, проржавел. Я уже потянулась за люгером, чтобы использовать рукоятку как молоток, но потом вспомнила, что доверила свой полуавтоматический пистолет пятилетнему мальчику. Тогда я достала из ножен на лодыжке армейский нож и три раза хорошенько ударила рукояткой по задвижке. Металлическая задвижка заскрежетала. Очень громко. Слишком громко для того, чтобы тайком куда-то проникнуть. Но все-таки поддалась. Я дернула крышку вверх, в результате раздался оглушительный лязг, на этот раз от ржавых петель.
«Ну конечно, бьет по ушам, ты ведь стоишь тут рядом на коленях. Снаружи звук, наверное, не громче мышиного писка. Не будь параноиком!»
Мой отец говорил о паранойе. Мне никогда не казалось, что это смешно. Особенно после того, как слышала это пару тысяч раз.
«Я параноик только потому, что все против меня».
И я привыкла думать, что это всего лишь шутка. Не видела в этом никакого дурного предзнаменования.
Я спрыгнула в кромешную темноту кабины лифта.
«Ты ждешь моего сигнала».
Какого сигнала? Бен забыл мне об этом сказать. Я прижала ухо к щели между холодными дверями лифта и задержала дыхание. Досчитала до десяти. Сделала вдох. После шести отсчетов до десяти и четырех вдохов я так ничего и не услышала и начала немного дергаться.
Что происходит снаружи? Где Бен? Где Дамбо?
Наш маленький отряд распадался. Разделяться – большая ошибка, но каждый раз у нас не было другого выхода. Кто-то нас переигрывал. Для кого-то это было легче легкого.
Или противников становилось больше.
«После того как нас послали в Дейтон, Вош отправил за нами команду охотников».
Ясно. Скорее всего, так и было. Одно или, может, два отделения нашли место, где мы укрывались. Мы слишком тянули время.
«Правильно, Кассиопея Дефианс Салливан. И чего ты ждала? О да, ведь какой-то парень обещал, что найдет тебя. Правда, он погиб. И ты закрыла глаза и прыгнула со скалы в пустоту, а теперь удивлена, что внизу не был застлан большой и толстый матрас? Сама виновата. Теперь, что бы ни случилось, ты будешь за это в ответе».
Лифт был небольшим, но в темноте казался размером с футбольное поле. Я стояла в огромной подземной шахте. Ни света, ни звука, только безжизненный ледяной мрак. Меня сковывали страх и неизвестность. Непонятно откуда, но я точно знала, что не услышу сигнала Бена. Как и то, что не увижу Эвана.
Момент истины приходит внезапно. Не ты выбираешь время. Время выбирает тебя. Порой я могла смотреть правде в лицо, а теперь она открылась передо мной в этом холодном темном месте, и я отказывалась в нее верить. Я не хотела сюда идти. И правда решила, что сама придет за мной.
Когда Эван прикоснулся ко мне в ту нашу последнюю ночь, мы словно слились вместе, нельзя было понять, где он и где я. И вот теперь я растворилась в темноте этой шахты. Он обещал, что найдет меня.
«Я ведь всегда тебя нахожу».
И я ждала, что он исполнит обещание. После того как он меня нашел, я не верила ни одному его слову, и лишь его последняя фраза не вызывала у меня сомнений.
Я прижалась лицом к холодным металлическим дверям. У меня было такое чувство, будто я падаю, миля за милей лечу вниз, в пустоту, и это падение никогда не закончится.
«Ты поденка. Сегодня ты есть, а завтра нет тебя».
Нет, Эван, я все еще здесь. Это тебя больше нет.
«С того момента, как мы ушли из фермерского дома, ты знал, что случится, – шептала я в темноту. – Знал, что умрешь. И все равно пошел».
Я больше не могла стоять на ногах. У меня не было выбора. Я соскользнула на колени. Я падала, падала, и этому падению не было конца.
«Отпускай, Кэсси. Отпускай». – «Отпустить? Я падаю. Я падаю, Эван».
Но я знала, о чем он говорит.
Я никогда не отпускала его по-настоящему. Тысячу раз в день я говорила себе, что он не мог выжить. Внушала себе, что наше сидение в этом клоповнике не имеет смысла, что это опасно, что оставаться тут – безумие, граничащее с самоубийством. Но я продолжала цепляться за его слова, ведь если бы я перестала верить в его обещание, это означало бы, что я отказалась от него.
– Ненавижу тебя, Эван Уокер, – прошептала я в пустоту.
Изнутри пустоты… и из пустоты внутри – тишина.
«Не могу вернуться. Не могу пойти вперед. Не могу удержать. Не могу отпустить. Не могу, не могу, не могу. Что же ты можешь? Что ты можешь?»
Я подняла лицо.
«Хорошо. Я смогу сделать это».
Я встала.
«И это тоже смогу».
Я расправила плечи и вставила кончики пальцев в щель между дверями лифта.
«А сейчас я выхожу, – беззвучно сказала я. – Я отпускаю».
Я напряглась и раздвинула двери. Свет хлынул в черную пустоту и смыл все тени до последней.
14
Я шагнула в вестибюль, в наш дивный новый мир в микрокосме. Осколки стекол. Горы мусора по углам, как разметанные ветром осенние листья. Мертвые жуки валяются брюхом вверх со скрюченными лапками. Кусачий холод. Тихо так, что, кроме собственного дыхания, ничего не слышишь: после бурной жизни воцарилась тишина.
Бена нигде не видно. Наверное, что-то с ним произошло на лестнице между вторым и первым этажом. Что-то нехорошее. Я медленно подошла к двери, ведущей на лестницу. Мне стоило немалых усилий подавить в себе инстинктивное желание вернуться к Сэму, пока он не исчез, как Бен, Дамбо, Кекс и Чашка, как девяносто девять и девять десятых процента всего населения Земли.
У меня под ногами хрустели осколки стекол. Холодный воздух обжигал лицо и руки. Я крепко держала винтовку и почти не моргала – после мрака в лифте слабый свет звезд казался ярким, как от прожекторов.
«Медленно. Не спеши. Все делай правильно».
Выход на лестницу. Я взялась за металлическую ручку и держалась за нее добрых тридцать секунд. Все это время я прижималась ухом к деревянному дверному полотну, но ничего, кроме стука собственного сердца, не услышала. Очень медленно я опустила ручку и приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы можно было заглянуть в щель. Абсолютная темнота. И абсолютная тишина.
«Проклятье, Пэриш. Где ты, черт возьми?»
У меня был один путь – наверх. Я проскользнула на лестницу. Щелчок – это закрылась дверь у меня за спиной. Я снова нырнула в темноту, только в этот раз решительно настроилась удерживать ее снаружи, там, где ей и место.
В затхлом воздухе повис кисло-сладкий запах смерти.
«Крыса, – сказала я себе. – Или енот, или еще какой-нибудь лесной зверек, который попал в ловушку в этом мотеле».
Я наступила на что-то мягкое. Под ботинком хрустнули тонкие косточки. Я вытерла измазанную в липкой жиже подошву о ступеньку лестницы. Мне совсем не хотелось поскользнуться, грохнуться на задницу, сломать шею, беспомощно лежать и ждать, когда кто-нибудь меня найдет и пустит пулю мне в голову. Это было бы нежелательно.
Добралась до крохотной лестничной площадки.
«Еще один пролет. Дыши глубже. Ты уже почти на месте».
И вдруг прогремел выстрел. А потом второй, третий и еще несколько подряд, как будто кто-то разрядил целую обойму. Я стрелой взлетела по лестнице, вломилась в дверь, промчалась по коридору к номеру с выбитой дверью. Там был мой младший брат. Я споткнулась обо что-то мягкое – обо что именно, я не видела, потому что как безумная бежала к Сэму, – пролетела некоторое расстояние по воздуху и с грохотом приземлилась на тонкий ковролин. Тут же вскочила, оглянулась и увидела Бена Пэриша. Он безжизненно лежал на полу, по его дурацкой желтой толстовке расплывалось темное пятно крови. А потом закричал Сэм.
«Я не опоздала, не опоздала, я успела, я здесь, сукин ты сын, я иду».
Я в номере. Высокая тень нависала над маленькой фигуркой мальчика, который тоненьким пальцем безрезультатно давил на спусковой крючок пистолета с расстрелянной обоймой.
Моя пуля достигла цели. Тень развернулась в мою сторону, потянулась ко мне и упала.
Я поставила ногу на шею тени и приставила ствол винтовки к ее затылку.
– Простите, – задыхаясь, сказала я. – Но вы зашли не в тот номер.
