Треск молнии, взрыв грома и звук тяжелых капель дождя. Где-то далеко, предупреждая о наводнении, плачут сирены.

Я резко сажусь. Какое-то время не могу вспомнить ничего, даже собственное имя. Где я? Что случилось? Я сижу прямо у кирпичной трубы, весь насквозь промокший. Нахожусь на крыше высотной башни. Дождь окутывает мир вокруг, а ветер треплет мою сырую рубашку, угрожая сбить с ног. Я держусь за трубу. Смотрю в небо и вижу бесконечные и неистово скручиваемые ветром облака, гагатово-черные, подсвеченные молниями.

«Ураган!» — вдруг вспоминаю я. Команда расстрела, коридор, плоские экраны. Джон. Взрыв. Повсюду солдаты. Джун. Сейчас я должен был быть мертв, начинен пулями.

— Ты очнулся.

Я пытаюсь подняться на ноги. Рядом со мной, сгорбив спину, почти невидимая в ночи в своем черном одеянии, сидит Джун. Она оторвала от мундира знаки отличия агента и избавилась от красного жилета и бархатного плаща. Джун неуклюже прижимается к трубе, не обращая внимания, как по лицу стекают капли дождя. Я тотчас сажусь на колени рядом с ней. Спазм боли простреливает раненую ногу. Слова липнут к языку, отказываясь произноситься.

— Мы в Валенсии. На окраине. Патриоты отвезли нас как можно дальше. — Джун моргает, прогоняя из глаз воду. — Ты свободен. Уезжай из Калифорнии, пока можешь. За нами будут охотиться.

Я открываю и закрываю рот. Мне снится сон? Сквозь дождь я едва могу видеть. Я наклоняюсь к Джун ближе. Одной рукой инстинктивно касаюсь ее лица.

— Что… что случилось? С тобой все в порядке? Как тебе удалось вывести меня из Баталла-Холл? Как я сбежал? Они знают, что ты помогала мне?

Джун не произносит ни слова. Она пристально смотрит на меня, словно размышляя, отвечать ли ей на мои вопросы.

И в этот момент я замечаю вокруг крыши горящие за завесой дождя большие экраны. Прихрамывая, я подхожу к перилам на краю крыши. Это определенно окраина города. Теперь я вижу, что наше здание заброшено и заколочено и во всем квартале работают лишь два экрана. Я смотрю на один из них.

От заголовка у меня перехватывает дыхание.

Под заголовком проигрывается видео. Я вижу себя сидящим в своей камере. Я на экране смотрю в камеру. Потом видео прерывается, и показывают двор с расстрельной командой. Должно быть, из всего хаоса, что происходил в Баталла-Холл, им удалось сделать удачный монтаж. Но я ничего не помню. У парня завязаны глаза, руки крепко сцеплены наручниками за спиной, порванная рубашка, штаны и жилет. Я хмурю брови. Он выглядит совсем как я.

За исключением некоторых черт, которые, кроме меня, никто бы не заметил. Плечи парня немного шире моих. Мое колено сейчас почти не болит, но все же тот парень хромает заметно меньше. Его губы больше похожи на папины, а не на мамины.

Я щурюсь, стараясь рассмотреть его сквозь дождь. Не может быть…

Парень встает в центр двора. Его стража поворачивается и торопится уйти в обратном направлении, чтобы присоединиться к хаосу в коридорах. Короткое мгновение ужасающей тишины. А потом из ружей вырываются дым и искры. Парень содрогается от каждого выстрела. Падает лицом на землю. Раздается еще несколько выстрелов. Затем снова воцаряется тишина.

Расстрельная команда быстро покидает двор. Два солдата поднимают тело парня и несут его вниз в крематорий. Парень исчезает за дверью.

У меня начинают трястись руки.

Это Джон.

Я резко поворачиваюсь к Джун. Она молча смотрит на меня.

— Это Джон! — кричу я ей сквозь дождь. — Это Джон! Что он делал там во дворе?!

Джун не отвечает.

Я никак не могу восстановить дыхание. От осознания того, что натворила Джун, меня начинает пошатывать.

— Ты не спасла его, — выдыхаю я. — Вместо этого ты поменяла нас местами.

— Я этого не делала, — отвечает Джун. — Он сам.

Прихрамывая, я иду обратно. Хватаю Джун на плечи и прижимаю к трубе.

— Скажи, что случилось! Почему он это сделал? — кричу я. — Это должен был быть я!

Джун кричит от боли. Я вдруг понимаю, что она ранена, и присматриваюсь. Несомненно, на ее руке глубокий порез, рукав весь в крови. Что я делаю? Зачем кричу на нее? Я отрываю полоску ткани от низа своей рубашки и туго перевязываю рану. Джун вздрагивает.

— Рана не так серьезна, — шепчет она. — Царапина от пули.

— Тихо. — Я старательно перевязываю рану, пытаясь вспомнить, как это делала Тесс, и закрепляю повязку. — Где-нибудь еще есть раны? — Я провожу ладонью по другой руке Джун, осторожно прикасаюсь к талии и ногам. Она дрожит.

— Не думаю, — отвечает Джун. — Со мной все в порядке.

Я убираю мокрые пряди ее волос за уши, и она поднимает голову.

— Дэй… все произошло не так, как я планировала. Я хотела вытащить вас обоих. Я могла это сделать, но…

При воспоминании о безжизненном теле Джона, показанном на экране, у меня кружится голова. Я глубоко вздыхаю.

— Что случилось?

Джун отводит взгляд.

— Мы не успевали, — говорит она и ненадолго замолкает. — Поэтому Джон повернул назад. Он хотел выиграть для нас время и побежал обратно по коридорам. Солдаты решили, что он — это ты. Джон взял твою повязку для глаз. Его схватили и отвели обратно во двор. — Джун мотает головой. — Но сейчас Республика, должно быть, уже знает правду. Они знают, что совершили ошибку и ты до сих пор жив. Ты должен бежать, Дэй. Пока еще можно.

По моим щекам бегут слезы. Мне все равно. Я опускаюсь на колени перед Джун, сжимаю голову руками и опускаюсь на пол. Все утратило смысл. Пока я, как последний эгоист, томился в своей камере, притворялся больным чумой, чтобы выбраться оттуда, мой брат обо мне беспокоился. Всегда ставил меня на первое место. Я полный идиот.

— Он не должен был этого делать, — шепчу я. — Я этого не заслуживаю.

Джун кладет руку мне на голову и наклоняется ко мне.

— Джон знал, на что идет, Дэй. — В уголках ее глаз тоже появляются слезы. — Кто-то должен спасти Идена. Поэтому Джон спас тебя. Любой брат на его месте поступил бы так же.

Пламенные глаза Джун смотрят в мои глаза. Мы неподвижно застываем, замороженные дождем. Кажется, проходит целая вечность. Я вспоминаю ночь, которая привела мою судьбу к этой точке, ночь, когда я увидел, как солдаты отмечают дверь моего дома крестом. Не ворвись я тогда в больницу, пересеклись бы наши пути с братом Джун? Найди я антидот где-то еще… было бы все по-другому? Были бы моя мама и Джон живы? Умер бы Иден? Остался бы я бездомным преступником?

Я не знаю. Мне слишком страшно об этом думать.

— Ты оставила позади все, — после долгого молчания произношу я и касаюсь рукой лица Джун, чтобы стереть с ее ресниц дождинки. — Свою жизнь… убеждения… Почему ты сделала это ради меня?

Джун долго смотрит в ответ. Она никогда не выглядела такой красивой, как сейчас, уязвимой и в то же время непобедимой. По небу пробегает жилка молнии, и в ее свете глаза Джун отливают золотом.

— Потому что ты оказался прав, — шепчет она. — Насчет всего.

Когда я заключаю Джун в объятия, она стирает с моей щеки слезу и целует меня. Потом кладет голову мне на плечо. Я позволяю себе плакать.