Джун
Я не могу перестать думать о Дэе.
Этим же днем, ненадолго заснув на диване в своей квартире, я вижу его во сне. Мне снится, что Дэй обнимает меня и целует снова и снова, его израненные руки нежно гладят мои плечи, проводят по волосам, обнимают за талию, мы прижимаемся друг к другу, и его дыхание опаляет мои щеки, шею, уши. Длинные волосы Дэя касаются моей кожи, я утопаю в глубине его голубых глаз. Просыпаюсь и, вспомнив, что я снова одна, едва дышу.
Сознание наполняют слова Дэя, и в конце концов их смысла я уже не понимаю. Кто-то другой убил Метиаса. Республика намеренно распространяет чуму в бедных районах. Я вспоминаю то время на улицах Лейка, когда смеялась над шутками Дэя и тянулась к нему за поцелуем, когда он рисковал своей безопасностью, если мне требовалось отдохнуть. Помню пальцы, стирающие слезы с моей щеки.
Больше я не испытываю к нему злости. А если найду доказательство убийства Метиаса кем-то еще, то у меня вообще не останется повода ненавидеть Дэя. Когда-то истории о нем вызывали у меня восхищение. Теперь же восхищение принимает совершенно другую форму. Я представляю себе лицо Дэя, красивое, даже несмотря на боль, пытки и горе, испачканное в грязи и крови, красную прядь в его волосах. Правдивость его голубых глаз. Со смущением я признаю, что мне нравятся наши короткие встречи в тюремной камере. Звук его голоса заставляет меня забыть обо всем, вызывая яркие эмоции, будь то желание, страх или даже гнев. Он всегда во мне что-то воспламеняет. Что-то, чего раньше не было.
— Я слышал, сегодня у вас с Дэем был личный разговор, — говорит мне Томас, когда мы садимся в кафе сектора Танагаси съесть по чашке эдаме. В том самом кафе, куда мы ходили втроем с Метиасом. Томас намеренно выбрал это место, но ход моих мыслей не меняется. Я не забыла пятна оружейного масла на ноже, от которого погиб мой брат.
Возможно, Томас меня проверяет. Возможно, знает, что я его подозреваю.
Я не отвечаю и кладу в рот кусок свинины. Хорошо, что мы сидим на достаточном расстоянии друг от друга. Томас потратил много сил, чтобы уговорить меня его «простить» и согласиться вместе поужинать. Зачем он это предложил, я не знаю. Разговорить? Заставить о чем-то проболтаться? Узнать, откажу ли я ему, и сообщить обо всем командиру Джеймсон? Если против кого-то начинается следствие, узнать об этом трудно. Может быть, этот вечер всего лишь приманка.
Но опять же, возможно, Томас пытается быть искренним.
Я не знаю, поэтому осторожничаю.
Томас смотрит, как я ем, и продолжает:
— Что ты ему сказала?
В его голосе ясно слышится ревность. Я отвечаю спокойно и невозмутимо:
— Не беспокойся, Томас, — протягиваю руку и касаюсь его плеча, чтобы отвлечь. — Если бы мальчишка убил близкого тебе человека, разве ты не хотел бы узнать, какого черта он это сделал? Я пыталась выяснить, почему Дэй выбрал именно Метиаса. Подумала, что в отсутствие стражи он может сознаться. Но ничего не добилась. И буду счастлива, когда Дэй умрет.
Томас немного расслабляется, но смотрит по-прежнему пристально.
— Может, тебе не нужно больше с ним видеться, — произносит он после долгого молчания. — И лучше оставить все до казни. Я могу попросить командира Джеймсон назначить кого-нибудь другого человека, чтобы носить Дэю воду. Мне не нравится, что ты столько времени проводишь с убийцей своего брата.
Я согласно киваю и продолжаю есть эдаме. Молчать сейчас нельзя. А что, если в этот момент я ужинаю с убийцей своего брата? «Логика. Осторожность и логика». Уголком глаза я вижу руки Томаса. А вдруг это те руки, что пронзили сердце Метиаса?
— Ты прав, — отвечаю я недрогнувшим голосом, который звучит задумчиво и благодарно. — Ведь я до сих пор так и не вытянула из Дэя ничего полезного. В любом случае скоро он будет мертв.
Томас пожимает плечами.
— Я рад, что ты согласна. — Он кладет на стол пятьдесят республиканских долларов, и к нам подходит официант. — Дэй обычный преступник-смертник. Девушке твоего ранга не пристало обращать внимание на его слова.
Прежде чем ответить, я прожевываю пищу.
— А я и не обращаю. С тем же успехом я могла бы говорить с собакой.
Но в мыслях у меня совсем другое. «Если Дэй говорит правду, я непременно прислушаюсь к нему».
Мне не нравится, как Томас на меня поглядывает. И улыбка его не нравится. Я спокойно отвечаю на каждую его фразу, но между нами все равно чувствуется едва уловимое напряжение. Нечто… странное.
Томас провожает меня до квартиры. После его ухода я еще долго, далеко за полночь, сижу у компьютера, изучая отчет об убийстве Метиаса. Я столько раз посмотрела на фотографии, что теперь уже не вздрагиваю при виде мертвого брата, однако тошноту все же испытываю. Каждое фото сделано с ракурса, с которого раны рассмотреть невозможно. Чем дольше я рассматриваю грязные пятна на рукоятке ножа, тем больше убеждаюсь, что это оружейное масло.
Интересно, может, я просто схожу с ума и в отчаянии ищу ответ на вопрос, ради чего погиб мой брат?
Будучи не в силах больше смотреть на фотографии, я иду обратно к дивану и заново пролистываю дневники Метиаса. Если у брата были другие враги, это станет ясно из его записей. Но Метиас не был дураком. Он никогда бы не написал того, что могло оказаться опасной уликой. Я читаю страницы старых пометок о бытовых, не относящихся к делу делах. Иногда Метиас пишет о нас. Такие места читать труднее всего.
В одной из записей рассказывается о вечере посвящения в патруль командира Джеймсон, когда я заболела. В другой — о празднике, который мы устроили в честь получения мной тысячи пятисот баллов на Испытании. Мы с Метиасом заказали мороженое и целых две курицы. Я попробовала сделать бутерброд из курицы с мороженым, и это оказалось самым противным, что я когда-либо в жизни пробовала. До сих пор слышу наш смех, до сих пор чувствую запах горячей курицы и свежего хлеба.
Я прижимаю кулаки к закрытым векам и глубоко вздыхаю.
— Что я делаю? — шепотом спрашиваю Олли. Он лежит на диване и поворачивает ко мне голову. — Я поддерживаю преступника и отталкиваю людей, которых знала всю жизнь.
В ответ Олли смотрит на меня с бесконечной мудростью во взгляде, а затем возвращается ко сну. Еще некоторое время я смотрю на него. Не так давно Метиас спал рядом, положив руку Олли на спину. Интересно, Олли тоже об этом сейчас думает?
Мне требуется секунда, чтобы кое-что осознать. Я открываю глаза и заглядываю на только что прочитанную страницу дневника Метиаса. Кажется, я видела там что-то… вот, в самом низу страницы.
Неправильно написанное слово. Я хмурю брови и шепчу:
— Как странно.
Слово «холодильник» написано с лишней «д». «Холоддильник». Я не помню, чтобы Метиас хоть раз ошибся в написании. Еще раз посмотрев на слово, я мотаю головой и двигаюсь дальше. Мысленно отмечаю ту страницу.
Спустя десять минут я нахожу еще одну ошибку. Слово «повышение» Метиас написал как «павышение».
Я долго и пристально смотрю на страницу. Мой брат дважды неправильно написал слова. Невозможно. Это не случайность. Я тут же осматриваю комнату на предмет скрытых камер наблюдения и жучков. Потом сажусь у кофейного столика и просматриваю дневники Метиаса. Запоминаю неправильно написанные слова. Незачем выписывать их, иначе кто-то обязательно найдет эту бумагу.
Я нахожу третье слово: «семь» написано как «семмь». Потом четвертое: «излучающий» написано как «ислучающий».
Сердце начинает бешено колотиться.
Просмотрев все двенадцать дневников Метиаса, я нашла двадцать пять неправильно написанных слов. Все они находились в дневниках, посвященных последним месяцам.
Я откидываюсь на спинку дивана, закрываю глаза и мысленно представляю слова. Столько ошибок Метиас мог допустить, только если хотел зашифровать послание для меня — человека, который наверняка будет читать его дневники. Секретный код. Вот зачем в тот роковой день Метиас вытащил коробки из шкафа… вот о какой важной вещи хотел сказать. Я переставляю слова в попытке сформировать предложение со смыслом. Когда это не удается, я начинаю переставлять буквы. Возможно, каждая из них является анаграммой для чего-то.
Нет, ничего.
Я потираю виски. А потом пробую кое-что еще. Что, если Метиас хотел, чтобы я сложила вместе отдельные буквы, которые написаны в слове неправильно или являются лишними? Я мысленно составляю список этих букв, начиная с «д» в слове «холоддильник».
Д Е В К В О У Л В З Д Й Ж К А Ч С М Й Н О О М У
Я хмурю брови. Ничего не понимаю. Снова и снова мысленно переставляю буквы, пытаясь составить слова. Когда я была маленькой, Метиас играл со мной в такую игру. Он высыпал на стол кубики с буквами и спрашивал, какие слова можно из них составить. И теперь я играю в эту игру снова.
Играю, пока не натыкаюсь на комбинацию букв, от которой мои глаза тут же распахиваются.
ДЖУЧОК. Прозвище, которое дал мне Метиас. Я тяжело сглатываю и стараюсь сохранять спокойствие. Медленно выстраиваю в голове оставшиеся буквы и пытаюсь составить слова из них. Возникают различные комбинации, и в конце концов одна заставляет меня остановиться.
СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ ДЖУЧОК.
Остались только три В и КОМ, из чего я делаю логический вывод:
ВВВ.СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ ДЖУЧОК.КОМ
Это веб-сайт. Я еще несколько раз мысленно перебираю буквы, чтобы убедиться в правильности своих предположений. Потом бросаю взгляд на компьютер.
Сначала я вбиваю код доступа в Интернет, найденный Метиасом. Как учил меня брат, выстраиваю защиту и принимаю маскировку. В онлайн-мире глаза находятся повсюду. Затем отключаю историю браузера и дрожащими пальцами вбиваю ссылку.
Возникает белая страница с единственной строкой текста наверху.
«Протяни мне руку, и я протяну свою».
Я понимаю, чего хочет Метиас. Без колебаний протягиваю руку к экрану и прижимаю ладонь к монитору.
Сначала не происходит ничего. Потом я слышу щелчок. Слабый свет сканирует мою ладонь, и белая страница пропадает. Вместо нее появляется что-то вроде блога. У меня перехватывает дыхание. Здесь шесть коротких записей, несомненно написанных в стиле Метиаса, но никогда не виденных мной раньше. Я придвигаюсь ближе в кресле и начинаю читать.
От ужаса увиденного кружится голова.
12 июля 2130 года.
Эти записи сделаны только для Джун. Джун, ты можешь удалить этот блог в любое время, нажав клавиши Ctrl+Shift+S+F+2. Мне больше негде писать об этом, поэтому я пишу здесь. Для тебя.
Вчера тебе исполнилось пятнадцать лет. Хотел бы я, чтобы ты была старше, так как мне довольно трудно рассказать пятнадцатилетней девушке о том, что я обнаружил. Особенно в день, когда ты празднуешь свой день рождения.
Сегодня я нашел фотографию, которую сделал наш отец незадолго до смерти. Это самая последняя фотография в самом последнем фотоальбоме родителей, и я никогда не замечал ее прежде, потому что отец спрятал ее под другим снимком, покрупнее. Ты же знаешь, что я постоянно листаю фотоальбомы наших родителей. Мне нравится читать их заметки, создается ощущение, будто они снова говорят со мной. Но однажды я заметил, что последняя фотография в том альбоме необычайно толстая. Я вытащил ее, и секретный снимок выпал.
Папа заснял свое рабочее место. Лабораторию в Баталла-Холл. Он никогда не говорил с нами о своей работе, упоминал лишь мелочи. И все же он сделал эту фотографию. Она размытая, однако я различил молодого человека, который лежит на больничной каталке и умоляет пощадить его. На его больничной одежде изображен красный знак биологической опасности.
Знаешь, как папа подписал эту фотографию?
«Уход в отставку, 6 апреля 2118 года».
Наш отец пытался уволиться, а на следующий день они с мамой погибли в автокатастрофе.
15 сентября 2130 года.
Я ищу информацию уже несколько недель. Все еще ничего. Не мог предположить, что взломать базу данных погибших граждан будет так сложно.
Но я не сдаюсь. За смертью наших родителей что-то кроется, и я обязательно выясню, что именно.
24 ноября 2130 года.
Сегодня ты спрашивала, почему я такой рассеянный. Джун, если ты это читаешь, возможно, вспомнишь сегодняшний день и поймешь почему.
Я искал информацию с момента последней записи. Последние несколько месяцев я осторожно расспрашивал других работников лаборатории, папиных старых друзей и обыскивал Интернет. И вот сегодня я кое-что обнаружил.
Сегодня я наконец впервые взломал базу данных о погибших гражданах Лос-Анджелеса. Это было самым сложным из того, что мне приходилось делать. Я работал над базой неправильно. В системе их безопасности имелась дыра, которую я не заметил раньше, потому что ее закрыли всевозможными… что ж, как бы там ни было, я вошел через нее. И к моему великому удивлению, я нашел отчет об автокатастрофе, в которой погибли наши родители.
Только это не было несчастным случаем. Джун, ты слышишь? Я никогда не смогу сказать тебе этого сам, поэтому отчаянно надеюсь, что ты сейчас читаешь эти строки.
Отчет предоставил командир Баккарин, еще один бывший ученик Кайана (ты ведь помнишь Кайана, да?). В отчете говорится, что доктор Майкл Айпэрис вызвал подозрения у администрации лабораторий Баталла-Холл, когда поставил под вопрос необходимость разработки различных видов вируса чумы. Папа имел смелость поднять вопрос об этичности таких исследований перед правительством, а спустя несколько недель они с мамой погибли в автокатастрофе.
Я не могу в это поверить. Как вообще можно поверить в такое? Я один из подающих надежды солдат общества, которого на самом деле нет. Я убивал во имя Республики, в которую верил. Я не знаю свою собственную страну. Знал ли я собственного отца? Как долго работал он в лабораториях, намеренно создавая вирусы? И что вдруг заставило его этому воспротивиться?
Больше о чуме в отчете не упоминается. Однако я узнал, что хотел. Джун, администрация лабораторий Баталла-Холл приказала командиру Баккарину присматривать за отцом. Папа снова выразил свой протест властям, а когда они отказались его слушать, попытался открыто поговорить с другими работниками лаборатории. Закончилось это печально. Администрация обвинила папу в нарушении мира и спокойствия в Республике. И он решил уволиться на следующий же день.
Командиру Баккарину приказали проследить, чтобы мама с папой погибли и все выглядело как «несчастный случай». В конце отчета написано, что несчастный случай был инсценирован четко, без потерь со стороны правительства.
Они их убили.
28 ноября 2130 года.
Дыру безопасности сервера закрыли. Придется искать другой путь.
30 ноября 2130 года.
Оказывается, в базе данных о погибших гражданах больше информации о чуме, чем я мог себе представить. Конечно, мне следовало догадаться. Каждый год большую часть людей убивает именно чума.
Джучок, ты должна об этом знать. Не знаю, когда ты найдешь эти записи, но со временем найдешь обязательно. Слушай меня очень внимательно: когда закончишь читать, не говори мне, что теперь обо всем знаешь. Я не хочу, чтобы ты спешила. Понимаешь? Самое главное — это твоя безопасность. Ты найдешь способ все исправить — знаю, что найдешь, моя мисс Гениальность, — но ради меня постарайся не привлекать к себе внимания. Я убью себя, если Республика причинит тебе боль из-за знаний, которые я тебе дал.
Если хочешь восстать, сделай это внутри системы. Это намного эффективнее, чем восстать за ее пределами. И если решишься, возьми меня с собой.
Папа был прав. Республика провоцирует эти ежегодные вспышки чумы.
Они начинаются в самом очевидном месте. Большая часть мяса приходит не с этих многоэтажных террас, где пасется скот. Ты знала? Я должен был догадаться. У Республики тысячи подземных животноводческих ферм. Они находятся на глубине сотен футов. Сначала Конгресс не знал, что делать с вирусами, которые постоянно там развиваются и губят целые фермы. Неудобно, верно? Но вскоре Конгресс вспомнил о войне с Колониями. Поэтому каждый раз при появлении на фермах нового интересного вируса ученые берут его образцы и встраивают в вирус, способный заразить человека. На этой основе создается препарат и антидот. Всем нам делают прививки. За исключением самых бедных секторов. Последними, я слышал, прививки делаются в Лейке, Эльте и, думаю, в Уинтере. Ходят слухи, что там выращивают новую форму вируса.
Ученые заражают вирусом бедные секторы, и начинается новая эпидемия чумы. Насмотревшись, что вирус может сделать с людьми, они тайно делают всем уколы (всем выжившим, разумеется), и чума отступает. Затем проходит испытание нового вида вируса. Кроме этого доктора ставят отдельные опыты на детях, которые не прошли Испытание. Они не отправляют их в трудовые лагеря, Джун. Ни одного. Все дети погибают.
Ты понимаешь, к чему я клоню? Они пытаются разработать эффективный вирус против Колоний. Мне не важно, что случится с Колониями или какой удар собирается нанести им Республика… но, Джун! Наше правительство использует собственных людей как лабораторных крыс. Наш папа работал в тех лабораториях.
А когда захотел уволиться, его убили. Они боялись, что он все расскажет. Кому нужен народный бунт? Уж точно не Конгрессу.
Поэтому они убили маму и папу, прежде чем те успели сказать кому-нибудь хоть слово. Прежде чем они освободились от тайн лабораторий.
Если не вмешаться, мы все так умрем, Джун. Однажды вирус выйдет из-под контроля, и никакая вакцина или антидот не сможет его остановить.
2 декабря 2130 года.
Сегодня я сделал кое-что опасное. Я рассказал Томасу, что правительство могло убить наших родителей намеренно.
Сказал, что ты об этом не знаешь, и попросил Томаса ничего тебе не говорить. Уверен, Томас ко мне прислушается. Он выглядел обеспокоенным и спрашивал, откуда у меня такие мысли. Думаю, ему можно доверять. Мы всегда были друзьями. Но я все равно ругаю себя за болтливость. Просто не смог держать все в себе.
Я принял решение. К концу этой недели скажу командиру Джеймсон, что покидаю ее патруль. Буду ссылаться на долгие часы дежурства, из-за которых совсем тебя не вижу. Возможно, я даже получу перевод в отдел обеспечения компьютерной безопасности. Оттуда я наверняка смогу нанести Республике наибольший вред.
Я следую указаниям Метиаса и удаляю блог.
Потом до рассвета лежу, свернувшись калачиком на диване, пока мне не звонит Томас. Я нажимаю на кнопку, и комнату наполняет голос убийцы моего брата. Томаса. Солдата, который счастлив исполнить любой приказ командира Джеймсон, даже если он подразумевает убийство друга детства. Солдата, сделавшего из Дэя козла отпущения.
— Джун? — говорит он. — С тобой все в порядке? Уже почти десять утра, а тебя не видно. Командир Джеймсон хочет знать, где ты.
— Мне нехорошо, — бормочу я. — Хочу поспать еще немного.
— О… — Пауза. — Какие у тебя симптомы?
— Ничего особенного, — отвечаю я. — Просто расстройство желудка. Передай командиру Джеймсон, что к вечеру мне станет лучше.
— Хорошо. Жаль, что ты заболела. Выздоравливай. — Еще пауза. — Если к вечеру тебе не станет лучше, я подам рапорт и пришлю к тебе патруль. Они проверят, не заразилась ли ты чумой. Это нужно для протокола. А если захочешь, чтобы я пришел, просто позвони.
«Тебя я хочу видеть меньше всего».
— Я дам тебе знать. Спасибо. — Я вешаю трубку.
Болит голова. Слишком много воспоминаний, слишком много открытий. Неудивительно, что командир Джеймсон не позволила мне как следует осмотреть место убийства Метиаса. Она в спешке забрала его тело, а я по глупости приняла это за сочувствие. Неудивительно, что командир организовывала похороны Метиаса. Даже моя тестовая миссия по поимке Дэя, скорее всего, являлась способом отвлечь меня, пока они с Томасом избавлялись от улик.
Я вспоминаю вечер, когда Метиас решил перестать быть тенью Кайана и отказаться от судейства на Испытании. Забирая меня из школы, он выглядел тихим и замкнутым.
— С тобой все в порядке? — помню, тогда спросила я.
Метиас не ответил. Он просто взял меня за руку и направился к железнодорожному вокзалу.
— Идем, Джун, — пробормотал он. — Давай просто поедем домой.
Я посмотрела на перчатки Метиаса и увидела на них маленькие пятнышки крови.
За обедом Метиас не притронулся к еде. Он даже не спросил, как прошел мой день. Из-за этого я злилась, пока не поняла, насколько брат расстроен. А потом, прежде чем лечь спать, я подошла к сидящему на диване Метиасу и просунула голову под его руку. Он поцеловал меня в лоб.
— Я люблю тебя, — прошептала я, надеясь разговорить брата.
Он печально посмотрел на меня.
— Джун, — сказал Метиас. — Наверное, я попрошу назначить мне другого наставника.
— Тебе не нравится Кайан?
Некоторое время Метиас молчал. Потом опустил глаза, словно от стыда.
— Сегодня во время Испытания я убил человека.
Вот что его тревожило. Я молчала, позволяя ему продолжить.
Метиас зарылся рукой в волосы.
— Я застрелил девочку. Она не прошла Испытание и пыталась сбежать со стадиона. Кайан кричал, чтобы я ее застрелил… и я послушался.
— Ох.
Тогда я еще не понимала, что Метиас чувствовал себя так, словно застрелил меня.
— Мне очень жаль, — прошептала я.
Метиас смотрел в пространство.
— Не многие люди правы, убивая, Джун, — сказал Метиас после долгого молчания. — Большинство делает это по ложным причинам. Надеюсь, ты не присоединишься ни к тем ни к другим.
Воспоминание гаснет. Но я все еще слышу призрачные слова Метиаса.
Я сижу без движения в течение нескольких часов. Когда с улицы доносится клятва Республике и люди на улицах начинают петь, я и не думаю вставать с дивана. Не отдаю честь, когда звучит имя Президента. Олли бездвижно сидит рядом и поскуливает, глядя на меня. Я перевожу взгляд на него. Думаю, просчитываю. Нужно что-то делать. Иначе я не смогу жить дальше. Я вспоминаю Метиаса, своих родителей, мать Дэя, его братьев. Так или иначе, мы все оказались в лапах чумы. Чума убила моих родителей. Чумой заразился брат Дэя. Она убила Метиаса за то, что он раскрыл правду. Забрала у меня людей, которых я любила. А за чумой стоит сама Республика. Страна, которой я гордилась. Страна, которая губит своих же людей и ставит опыты над детьми, не прошедшими Испытание.
Трудовые лагеря… нас всех обманывали. Может, Республика убила и родных моих одноклассников из Стэнфорда? Всех тех людей, которые официально погибли в битвах, в результате несчастных случаев или по болезни? Что еще от нас скрывают?
Я поднимаюсь с дивана, подхожу к компьютеру и беру стакан с водой. Смотрю в него. Почему-то вид разорванного отражения моих пальцев в стакане заставляет меня вздрогнуть. Оно напоминает мне окровавленные руки Дэя и мертвое тело Метиаса. Этот антикварный стакан был подарком, привезенным с Южно-Американских островов. Он стоит две тысячи сто пятьдесят республиканских долларов. За такие деньги кто-то мог купить лекарство против чумы, а я пью из этого стакана воду.
Во внезапном порыве гнева я поднимаю его и швыряю в стену. Стакан разбивается на тысячу сверкающих осколков. Я не двигаюсь с места и дрожу.
Если бы Метиас и Дэй встретились не в переулке за больницей, а где-то еще, стали бы они союзниками?
Солнце меняет положение на небе. Настает полдень. Я стою на том же месте.
Наконец, когда закат омывает мою квартиру оранжевым и золотым, я выхожу из транса. Сметаю сверкающие осколки разбитого стакана. Надеваю униформу агента. Затягиваю волосы в тугой аккуратный хвост и убеждаюсь, что мое лицо спокойно и начисто лишено эмоций. Отражение в зеркале осталось прежним. Но внутри я теперь совершенно другой человек. Я Гений, который знает правду и решил, что нужно делать.
Я помогу Дэю сбежать. И заслужу звание легенды.
