80
Сирена воет так громко, что я чувствую, как на затылке подрагивают волосы.
Я устремляюсь обратно к главной вентиляционной системе, подальше от оружейного склада, но почти сразу останавливаюсь.
«Кэсси, это же оружейный склад».
Возвращаюсь к решетке и целых три минуты высматриваю внизу какое-нибудь движение. Сирена так бьет по ушам, что трудно сосредоточиться. Спасибо, подполковник Вош.
– Черт с тобой, мишка, – говорю я, еле ворочая разбухшим языком. – Мы спускаемся.
С криком «Ийа!» бью голой пяткой по решетке. Та отскакивает с одного удара. Когда я бросила ходить на тренировки, мама спросила: почему? Я сказала, что карате меня больше не заводит. «Не заводит» – это мой способ сказать, что мне скучно. Жаловаться на скуку при маме нельзя, сразу получишь в руки тряпку.
Спрыгиваю из воздуховода в комнату. Ну, это не комната, скорее склад средних размеров. Здесь есть все, что может понадобиться инопланетным захватчикам для поддержания работы лагеря смерти. Вдоль стены уютно устроились в специальных гнездышках «глаза». Их тут несколько сотен. Вдоль стены напротив – бесконечные ряды винтовок, гранатометов и другого оружия, я даже не представляю, как им пользоваться. А здесь оружие поменьше: самозарядные винтовки, гранаты и боевые ножи. А вот тут у нас гардероб: мундиры для всех существующих званий всех родов войск. К форме прилагаются ремни, ботинки и даже поясные сумки армейского образца.
И я – как ребенок в кондитерской.
Первым делом избавляюсь от комбинезона. Потом выбираю форму самого маленького размера и надеваю ее. Потом – ботинки.
Пришло время вооружиться. «Люгер» с полной обоймой. Пара гранат. М-16? Почему бы и нет? Собираешься играть роль, изволь соответствовать. Кладу в поясную сумку несколько запасных обойм. О, а это что? У меня на ремне есть даже кобура для зловещего вида ножа с лезвием в десять дюймов.
Рядом со шкафом с пистолетами замечаю деревянный ящик. Заглядываю – там куча серых металлических цилиндров. Что за диво? Какие-нибудь специальные палки-гранаты? Беру один, он полый, на конце резьба. Теперь понимаю.
Глушитель.
И он отлично подходит к стволу моей М-16.
Заправляю волосы под кепи. Головной убор велик, жаль, что здесь нет зеркала. Надеюсь сойти за новобранца, хотя я больше похожа на младшую сестренку солдата Джейн, решившую поиграть в переодевание.
Теперь надо решить, что делать с мишкой. Отыскиваю нечто похожее на кожаный ранец и, запихнув туда игрушку, надеваю на плечи. К этому моменту я уже не обращаю внимания на сирену. Я испытываю воодушевление. Мне не только удалось немного повысить свои шансы; я знаю, что Эван здесь, а он сделает все для моего спасения или умрет.
Возвращаюсь к вентиляции. Уходить по воздуховодам, это при том, что мой вес увеличился фунтов на двадцать, или рискнуть и пойти коридорами? Какой смысл маскироваться, если все равно собираешься прятаться? Я поворачиваюсь к двери, и в эту секунду сирена замолкает, наступает тишина.
Мне это не кажется хорошим знаком.
А еще до меня доходит, что оставаться поблизости от склада, в котором полно зеленых бомб, – не самая лучшая идея. Одна такая способна выжечь квадратную милю земли, а дюжину ее близняшек уже переправили наверх.
Я ретируюсь к двери, и, прежде чем успеваю выйти, первый «глаз» оживает. Вся комната вибрирует. Остаются считаные футы, и тут начинает прощально подмигивать следующий «глаз». Этот, наверное, ближе, потому что с потолка густо сыплется пыль, а труба воздуховода в противоположном конце комнаты срывается с кронштейнов.
«О Вош, дорогуша, ты близок к цели».
Я выскакиваю за дверь. Нет времени разведывать обстановку. Надо бежать от оставшихся на складе «глаз», и чем дальше, тем лучше. Бегу под вращающимися красными лампочками, поворачиваю наугад, стараюсь не думать, полагаюсь на инстинкты и удачу.
Еще один взрыв. Стены дрожат. Сыплется пыль. Слышно, как наверху рушатся здания; после этих взрывов от них не останется ни гвоздика. А здесь, внизу, кричат от ужаса дети.
Я иду на крики.
Иногда сворачиваю не туда, и крики стихают, тогда я возвращаюсь и выбираю другой поворот. Это лабиринт, а я в нем лабораторная мышь.
Грохот наверху прекращается, по крайней мере на время, и я перехожу с бега на быстрый шаг. Так я и продвигаюсь: коридор, затихающие крики, возвращение, еще коридор – еще попытка. И все время крепко держу винтовку в руках.
Майор Боб громоподобным голосом говорит в мегафон, его голос отражают стены, он слышен отовсюду и ниоткуда.
– Внимание, я хочу, чтобы вы сидели рядом с командиром вашей группы! Сидите тихо и слушайте, что я вам говорю! Оставайтесь с вашим командиром!
Поворачиваю за очередной угол. Прямо на меня бежит толпа солдат. В основном это подростки. Я прижимаюсь к стене, а они проносятся мимо, даже не взглянув на меня. А с чего им обращать на меня внимание? Я всего лишь новобранец, который идет к своим, чтобы вступить в бой с ордами инопланетян.
Солдаты сворачивают за угол, а я продолжаю движение. За следующим поворотом уже отчетливее слышу, как дети хнычут и переговариваются, несмотря на строгие указания майора Боба.
Уже скоро, Сэм. Я рядом.
Вдруг резкий окрик за спиной:
– Стоять!
Голос взрослого человека. Я замираю. Выпрямляю плечи. Стою смирно.
– Твоя боевая задача, солдат? Солдат, я к тебе обращаюсь!
– Охрана детей, сэр! – Я стараюсь, чтобы голос звучал как можно ниже.
– Кругом! В глаза глядеть, солдат.
Я вздыхаю. Поворачиваюсь. Ему чуть за двадцать, типичный американский парень, вполне симпатичный. В армейских знаках различия я не разбираюсь, но думаю, что он офицер.
«Для надежности не принимай за человека любого, кто старше восемнадцати. В руководстве лагеря, конечно, могут быть и взрослые люди, но, зная Воша, я бы не стал на это рассчитывать. Встретишь взрослого и тем более офицера, не трать время на догадки, это наверняка будет инопланетянин».
– Твой личный номер, солдат! – рявкает офицер.
Номер? Я говорю первое, что приходит в голову:
– Тэ шестьдесят два, сэр!
Офицер озадаченно смотрит на меня и переспрашивает:
– Тэ шестьдесят два? Ты уверен?
– Так точно, сэр!
«Так точно, сэр?» О боже, Кэсси!
– Почему ты не со своей группой?
Он не ждет ответа, что хорошо, поскольку я ничего не могу придумать. Офицер делает шаг вперед и оглядывает меня с головы до ног. Я понимаю, что одета не по уставу. Офицеру явно не нравится то, что он видит перед собой.
– Где нашивка с именем, солдат? И почему у тебя глушитель присоединен? А это что такое?
Он хватается за ранец с мишкой.
Я отступаю. Ранец открывается, и я сдаюсь:
– Это плюшевый мишка, сэр.
– Что?
Он смотрит на меня сверху вниз, и, когда включается лампочка, что-то мелькает в его глазах. Он понимает, кто перед ним. Его правая рука тянется к кобуре с пистолетом, вот это действительно глупо, ведь все, что ему надо было сделать, это ударить меня кулаком по темечку. Поднимаю винтовку по дуге, глушитель замирает в дюйме от лица симпатичного офицера, и я нажимаю на спусковой крючок.
«Ну что же ты натворила, Кэсси. Это был твой единственный шанс, и ты его упустила».
Оставлять офицера там, где он упал, нельзя. Кровь в такой суматохе могут и не заметить, благо в свете красных ламп она почти не видна, а вот тело обнаружат точно. И что мне с ним делать?
Я почти у цели, и я не позволю, чтобы какой-то мертвец встал на моем пути. Хватаю его за щиколотки и волоку в примыкающий коридор, затаскиваю за угол и там бросаю. Офицер оказался тяжелее, чем я ожидала. Задерживаюсь только для того, чтобы поправить штаны, и снова бегу вперед. Теперь, если кто-то остановит меня по пути к детскому убежищу, я навру с три короба, чтобы снова не убивать. Убью, только если не будет другого выхода. А потом убью еще раз.
Эван был прав: с каждым разом это делать все легче.
Убежище битком набито детьми. Их здесь не одна сотня. Все одеты в одинаковые белые комбинезоны. Они сидят группами. Это большое помещение, как школьный спортзал. Дети немного успокоились. Может, позвать Сэмми по имени или попросить у майора мегафон? Пробираюсь через комнату и по пути высоко поднимаю ноги, чтобы не отдавить маленькую конечность.
Так много лиц. Они начинают сливаться у меня перед глазами. Комната расширяется, выпрастывается за стены, у нее больше нет границ, она превращается в бескрайнее море обращенных кверху детских мордашек. Господи, какие же сволочи инопланетяне, что же они, твари, наделали! В лесу, в своей палатке, я оплакивала глупую никчемную жизнь, которую у меня отняли. А теперь я прошу прощения у этого бескрайнего моря детских лиц.
Брожу, как зомби, по убежищу, и вдруг кто-то тоненьким голосом зовет меня по имени. Зов идет со стороны группы детей, мимо которых я только что прошла. Замираю. Даже не оборачиваюсь. Закрываю глаза и заставляю себя повернуться – не получается.
– Кэсси?
Я опускаю голову. У меня перехватывает дыхание, как будто в горле застрял комок размером с Техас. И я поворачиваюсь.
В глазах брата нечто близкое к ужасу. Как будто к нему подкрадывается призрак покойной сестры, облаченный в военную форму. Иные явно превысили лимит жестокости по отношению к этому малышу.
Я опускаюсь на колени напротив брата. Сэмми не бросается меня обнимать. Он не отрываясь смотрит мне в лицо и прикасается к дорожкам от слез на моих щеках, проводит пальцами по носу, лбу, легонько трогает вздрагивающие веки.
– Кэсси?
Теперь все хорошо? Верить или нет? Если мир нарушил миллион и одно обещание, почему не может быть нарушено миллион второе?
– Привет, Сэмс.
Он чуть вскидывает голову. У меня язык распух – наверное, голос звучит странновато. Вожусь с застежками рюкзака.
– Вот, подумала, может, ты не прочь получить его обратно.
Я достаю из рюкзака старого потрепанного плюшевого мишку и подаю брату. Сэмми хмурится и трясет головой, он даже не протягивает руку к любимцу.
У меня ощущение, как от сильнейшего удара в живот.
А малыш выхватывает у меня мишку и утыкается лицом мне в грудь. За запахами пота и мыла я чувствую это, я чувствую его запах, запах Сэмми, моего младшего брата.