54
Следующий день превращается для меня в настоящую пытку.
Я понимаю, что не могу пойти против него в открытую. Это слишком рискованно. Что, если мои худшие предположения – правда? Что, если нет никакого Эвана Уокера, парня с фермы, а есть Эван Уокер – предатель или, что немыслимо (а это слово лучше всего характеризует вторжение пришельцев), Эван Уокер – глушитель? Я говорю себе, что последняя версия не лезет ни в какие ворота: глушитель не стал бы со мной нянчиться, тем более давать мне разные прозвища или нежничать со мной по ночам. Глушитель просто взял бы и «утихомирил» меня.
Если я сделаю первый шаг, обратной дороги не будет, скорее всего, игра на этом и закончится. Если Эван не тот, за кого себя выдает, сделав этот шаг, я не оставлю ему выбора. Не важно, какие у него резоны оставлять меня в живых. Думаю, после того как он поймет, что его раскусили, долго я не протяну.
«Не торопись. Спокойно все обдумай. Не лезь на рожон. – Салливан, действуй методично, это не твой стиль, но ты должна думать головой».
Итак, я притворяюсь, будто все нормально. Правда, за завтраком все-таки подвожу разговор к его жизни до Прибытия. Какой работой он занимался на ферме? Эван говорит, что любой. Водил трактор, заготавливал сено, кормил скот, ремонтировал технику, ставил ограду из колючей проволоки. Я смотрю на его руки, а сама придумываю ему оправдания. Самое лучшее: Эван всегда работал в перчатках. Только как бы его спросить об этом, и чтобы вопрос звучал естественно?
Знаешь, Эван, для парня, который вырос на ферме, у тебя очень нежные руки. Ты, наверное, все время работал в перчатках и пользовался лосьоном, не то что другие ребята? Ха-ха.
Эван не желает говорить о прошлом, его больше волнует будущее. Он хочет знать все детали предстоящей миссии, как будто мы должны каждый свой шаг нанести на карту и предусмотреть все случайности.
Что, если мы не дождемся весны и снова начнется буран? Вдруг на базе никого не окажется? Где мы тогда будем искать Сэмми? В какой момент следует остановиться и сказать: хватит, я сдаюсь?
– Я никогда не сдамся, – отвечаю я Эвану.
Жду наступления сумерек. Ждать спокойно я никогда не умела, и Эван замечает, что я нервничаю. Он с ружьем на плече стоит возле кухонной двери.
– Я пошел. Ты как, нормально?
Эван берет мое лицо в свои нежные ладони, а я смотрю в его теплые щенячьи глаза. Храбрая Кэсси, доверчивая Кэсси, Кэсси – поденка.
«Конечно, со мной все будет хорошо. Ты иди, подстрели пару людишек, а я пока нажарю попкорна».
Я закрываю за Эваном дверь и гляжу, как он легко сбегает с крыльца и быстро идет к лесу в западном направлении. Там, за лесом, шоссе, куда, как всем известно, сбегается всякая дичь: олени, зайцы, гомо сапиенс…
Я пробегаю через все комнаты. Четыре недели взаперти, как под домашним арестом. Надо бы немного осмотреться.
Что я нашла? Ничего. И много чего.
Семейные фотоальбомы. Вот младенец Эван в больнице, на голове у него полосатый чепчик для новорожденных. Эван-карапуз толкает перед собой пластмассовую газонокосилку. Пятилетний Эван верхом на лошадке. Десятилетний Эван на тракторе. Двенадцатилетний Эван в баскетбольной форме…
И другие члены семьи, включая Вэл. Ее я сразу узнала. Когда смотрю на лицо девочки, которая умерла у него на руках и одежду которой я теперь ношу, на меня снова наваливается смертная тоска, и я вдруг чувствую себя самым подлым существом на Земле. Фотографии «Семья на фоне рождественской елки», «Семья вокруг именинного торта», «Семья на прогулке в горах» говорят мне о том, что больше не будет ни рождественских елок, ни именинных тортов, ни прогулок всей семьей в горах, ни тысяч других самых обычных и привычных вещей. Каждая фотография как удар похоронного колокола, как таймер, отсчитывающий последние секунды нормального существования.
И она тоже есть на некоторых фотографиях. Лорэн. Высокая. Спортивная. А, да, еще блондинка. Естественно, она должна была быть блондинкой. Они были очень красивой парой. И почти на половине фотографий она не смотрит в камеру, она смотрит на него. Не так, как я смотрела бы на Бена Пэриша, вся в соплях от счастья. Лорэн на фотографиях смотрит на него сияющими от страсти глазами: «Этот? Этот – мой!»
Я откладываю альбомы в сторону. Паранойя постепенно отступает.
«Да, у него нежные руки, ну и что? Нежные руки – это приятно».
Чтобы согреть комнату и отогнать толпящиеся вокруг меня тени, я разжигаю огонь в камине.
«Да, после того, как он посещал могилу Лорэн, его пальцы пахли порохом, ну и что? Здесь повсюду дикие животные. Он не охотиться туда ходил, он ходил на ее могилу. Да, а на обратном пути ему пришлось пристрелить дикую собаку. С тех пор как Эван меня нашел, он постоянно обо мне заботится, думает о моей безопасности, все для меня делает».
Как ни стараюсь, ничего не помогает, не могу успокоиться. Что-то я упустила. Что-то важное. Хожу взад-вперед перед камином, в нем ревет огонь, но мне все равно зябко. Это как зуд, сколько ни чешешь, все без толку. Но что же все-таки я не заметила? Нутром чую, что, даже если переверну тут все вверх дном, не найду ничего криминального.
«Кэсси, ты не везде посмотрела. Он не ждет, что ты заглянешь еще в одно место, и ты туда пока не заглянула».
Я бегу в кухню. Времени у меня мало. Хватаю с крючка у двери тяжелую куртку и фонарик с буфета, засовываю за пояс «люгер» и выхожу из дома. Холод жуткий, небо чистое, звезды освещают двор. Я трусцой бегу к конюшне и стараюсь не думать о корабле-носителе, который завис в нескольких сотнях миль у меня над головой. Фонарик я включаю, только когда вхожу внутрь.
В конюшне пахнет старым навозом и заплесневелым сеном. По гнилым доскам у меня над головой снуют крысы. – Я освещаю стойла, земляной пол и сеновал. Не знаю точно, что ищу, но продолжаю искать. В любом ужастике конюшня – это место, где герой находит то, что не ожидал найти, и потом всегда об этом жалеет.
Я нахожу то, что не ожидала найти, под грудой истлевших одеял у задней стены конюшни. Что-то длинное и темное блестит в круге света. Я не дотрагиваюсь до этого, просто ногой откидываю одеяла.
Это моя М-16.
Я знаю, что винтовка моя. Луч фонарика освещает инициалы, которые я нацарапала на ложе, когда пряталась в лесу. «К. С.», то есть Кретинка Сумасшедшая.
Я потеряла винтовку на разделительной полосе, когда глушитель выстрелил из леса. Запаниковала и бросила ее там. Думала, что не смогу за ней вернуться, и вот она здесь, в конюшне Эвана. Кошмар возвращается.
«Кэсси, знаешь, как на войне определить, кто твой враг?»
Я пячусь от своей винтовки, пячусь от сигнала, который она мне посылает. Я пячусь до самой двери и все это время держу в луче света черный ствол.
У двери я поворачиваюсь и натыкаюсь на твердую как камень грудь Эвана.