Через неделю после появления Рингер наша группа переместилась с десятого места на седьмое. На третью неделю мы подвинули девятнадцатую группу с пятого места. А всего за две недели до выпуска уперлись в стену. Мы скатились с четвертого места на шестнадцать пунктов – это практически непреодолимое отставание.

Кекс, хоть и молчун, считает хорошо, он разложил все по полочкам. В каждой категории, кроме одной, есть небольшой шанс улучшить показатели. Мы вторые на полосе препятствий; третьи на воздушной тревоге и в кроссе; первые в «прочем», куда входят утренние проверки и соответствие несению службы в действующих войсках. Стрельба по мишеням – вот где мы провалились. Рингер и Кекс – отличные стрелки, и все равно в этой дисциплине мы на шестнадцатом месте. Если в следующие две недели не улучшим показатели, нам конец.

Естественно, не надо быть математическим гением, чтобы понять, почему мы набираем так мало очков. Командир группы хреново стреляет по мишеням. Поэтому хреновый стрелок отправляется к старшему инструктору по строевой подготовке и просит, чтобы ему дали время для дополнительных тренировок. Без толку. У меня неплохая техника, я все делаю уверенно и четко, и все равно, если я, расстреляв обойму на тридцать патронов, один раз попадаю в голову, можно считать, что мне повезло. Рингер так и считает, что это просто тупое везение. Она говорит, что даже Наггетс может выбить один из тридцати. Она старается этого не показывать, но моя «меткость» бесит ее. Бывшая группа Рингер на втором месте. Если бы ее перевели обратно, она бы попала в первый выпуск и была бы первым кандидатом на сержантские нашивки.

Как-то утром на пробежке она говорит:

– У меня к тебе предложение.

Рингер убрала черные шелковистые волосы назад и закрепила их узким ободком. Меня, естественно, не волнует, шелковистые они или нет.

– Я помогу тебе, но только при одном условии.

– Это ты о шахматах?

– Откажись от места командира.

Я мельком смотрю на Рингер. Ее щеки цвета слоновой кости разрумянились от холода. Рингер неразговорчивая девчонка, но молчит она не так, как Кекс. В ее молчании есть напряжение, от которого становится не по себе. Ее взгляд будто вспарывает тебя, он острый, как хирургические ножи Дамбо.

– Если ты не просился на эту должность, значит, тебе на нее плевать. Так отчего бы мне не занять ее?

– Откуда у тебя такие амбиции?

– Отдавать приказы – лучший шанс выжить.

Мы бежим от плаца к парковке у больницы и дальше к подъездной дороге на аэродром. Теперь перед нами трубы электростанции. Они продолжают изрыгать в небо черный и серый дым.

– Давай так: ты помогаешь мне, мы выигрываем, и я отступаю, – предлагаю я.

Это предложение ничего не стоит. Мы новобранцы. Не мы выбираем себе командира, его назначает сержант Резник. И я понимаю, что дело вовсе не в том, кто из нас командир. Дело в том, кто из нас станет сержантом в действующей армии. Должность командира группы не гарантирует продвижение, но и не помешает, если что.

У нас над головой стрекочет «Блэк хоук». Возвращается с ночного патрулирования.

– Никогда не думал, как у них это получилось? – спрашивает Рингер, глядя на вертолет, уходящий вправо от нас, к посадочной площадке. – Как у них все заработало после электромагнитного импульса?

– Нет, – честно отвечаю я. – А ты что думаешь?

Рингер выдыхает белые облачка в холодный воздух.

– Подземные бункеры, наверняка подземные бункеры. Или…

– Или что?

Рингер трясет головой и раздувает красные от холода щеки, а черные волосы, подсвеченные утренним солнцем, раскачиваются у нее за спиной.

– Это бредовая идея, Зомби, – наконец говорит она. – Ладно, звезда футбола, давай посмотрим, на что ты способен.

Я на четыре дюйма выше, на один мой шаг приходится два ее шага, так что я выигрываю.

С трудом.

Днем на стрельбах Умпа управляет мишенями. Рингер молча наблюдает за тем, как я расстреливаю несколько обойм, а потом выносит заключение эксперта:

– Кошмар.

– Кошмар – моя стихия, на то я и Зомби. – Я выдаю свою лучшую улыбку.

До прибытия инопланетян я славился своей улыбкой. Без хвастовства скажу: я опасался улыбаться за рулем. Моя улыбка могла ослепить водителя встречной машины. Только на Рингер она никак не действовала, эта девчонка даже не зажмурилась.

– Техника у тебя хорошая. Что происходит, когда ты стреляешь?

– Вообще говоря, я промахиваюсь.

Рингер качает головой. Кстати об улыбках, я еще не видел, как она улыбается, так что поставил перед собой цель – заставить ее улыбнуться. Это, конечно, в духе Бена, а не Зомби, но от старой привычки так просто не избавишься.

– Я имею в виду, что происходит между тобой и мишенью, – говорит Рингер.

Что-что?

– Ну, когда она появляется…

– Нет. Я говорю о том, что происходит между вот этим, – она прикасается к моей правой руке, – и вон тем, – и она показывает на мишень в двадцати ярдах от нас.

– Я не понимаю, Рингер.

– Твое оружие должно стать частью тебя. Стреляет не винтовка, ты стреляешь. Это как дуть на одуванчик. Ты выдыхаешь пулю.

Она снимает с плеча винтовку и кивает Умпе. Рингер не знает, в каком месте появится мишень, но фанерная голова разлетается в щепки еще до того, как фигура встает в полный рост.

– Думай об этом так, будто нет ничего, кроме тебя. Винтовка – часть тебя. Пуля – часть тебя. Мишень – часть тебя. Здесь есть только ты.

– Тебя послушать, получается, что я должен отстрелить себе башку.

В этот момент я был близок к цели. Левый уголок рта у Рингер дрогнул.

Предпринимаю еще одну попытку:

– Очень по-дзен-буддистски.

Рингер хмурится:

– Больше похоже на квантовую механику.

Я киваю с серьезным видом:

– О да, точно. Именно это я и хотел сказать. Квантовая механика.

Рингер отворачивается. Прячет улыбку? Или я просто не вижу, как она с утомленным видом закатывает глаза? Когда она снова поворачивается ко мне, я натыкаюсь на этот ее пронзительный взгляд, от которого кишки в клубок сжимаются.

– Ты хочешь выпуститься?

– Я хочу убраться подальше от Резника.

– Этого мало. – Рингер показывает на одну из мишеней. – Что ты видишь, когда на нее смотришь?

– Вижу вырезанную из фанеры фигуру человека.

– Хорошо, но кого именно ты видишь?

– Я понял. Иногда я представляю лицо Резника.

– Помогает?

– Сама знаешь.

– Дело в контакте, – говорит Рингер и жестом показывает, чтобы я сел.

Она садится напротив и берет меня за руки. Руки у этой девчонки холодные, как тела мертвецов в ангаре ОУ.

– Закрой глаза, – говорит она. – Как твое отношение работает на тебя? Хорошо, запомни, дело не в мишени и не в тебе, и не в том, что между вами. Дело в том, что вас связывает. Представь льва и косулю. Что их связывает?

– Хм. Голод?

– Голод – это лев. Я спрашиваю, что у них общего?

Трудная задачка. Возможно, мне не стоило принимать ее предложение. Она и так убеждена в том, что я никудышный солдат, а теперь у нее есть возможность убедиться в том, что я конченый тупица.

– Страх, – шепчет Рингер мне на ухо, как будто хочет поделиться секретом. – Косуля боится, что ее сожрут. Лев боится голода. Страх – вот цепь, которая удерживает их вместе.

Цепь. Я ношу в кармане цепочку с медальоном. Ночь, когда умерла моя сестра, была тысячу лет назад. Та ночь была последней. Все кончилось. Это никогда не кончится. Это не линия, которая тянется от той ночи к сегодняшнему дню. Это круг. Я крепко сжимаю ее пальцы.

– Не знаю, какая цепь у тебя, – продолжает шептать Рингер. – У каждого – своя. Они знают. «Страна чудес» им все рассказала. Они знают, какая твоя, и поэтому они дали тебе оружие. Та же цепь связывает тебя с мишенью.

А потом, словно прочитав мои мысли, она добавляет:

– Это не линия, Зомби, это круг. Дистанции не существует.

Я открываю глаза. Заходящее солнце окружает ее ореолом из золотых лучей.

Рингер кивает и подталкивает меня, чтобы я встал.

– Темнеет.

Я поднимаю винтовку и прижимаю приклад к плечу. Не знаю, где появится мишень, знаю только, что она появится. Рингер подает знак Умпе. Справа от меня за миллисекунду до появления мишени вздрагивает трава, но этого достаточно. Эта миллисекунда бесконечна.

Нет никакой дистанции. Между мной и немной нет ничего.

Голова мишени с треском разлетается в щепы. Умпа вопит и выбрасывает кулак над головой. Я, не помня себя, хватаю Рингер за талию, отрываю от земли и начинаю кружить. Я в одной секунде от опасного для моей жизни поцелуя. После того, как я ставлю ее на землю, она отступает на два шага и аккуратно поправляет волосы.

– Это было что-то, – говорю я.

Не знаю, кто из нас больше смущен. Мы никак не можем отдышаться. Возможно, по разным причинам.

– Повтори, – говорит она.

– Выстрелить или покружить?

Губы Рингер вздрагивают. Я почти у цели.

– Делай то, что имеет значение.